Елизавета Михайличенко, Юрий Несис. И/е_рус.олим
страница №15
... касающееся только меня. А вернее— моего врага. С кем мне, Стражу, предстоит бороться? Но, может быть, он
имел в виду не совсем это. И я решил уточнить:
— А кто...
— Сам.
— ... мой враг?
— Знаешь.
И смеялся при этом пророк как-то гаденько и гадливо одновременно. Он
был так однозначно упоен единоличным владением знанием. Наверное, так же
хихикал он, когда приходил к нему за предсказанием Азаил с богатыми дарами.
И взорвался, распираемый своим знанием. И запрограммировал Азаила на тот
вариант, который даже в представлении был чудовищен. Сам он это, конечно, не
понимал, ослепленный близостью к документам с грифом "совершенно секретно".
А смеялся так, словно понимал... Неужели даже теперь раскаяние не коснулось
его, или хотя бы сомнение.
— А кто такой Хозяин? — спросил я, не выдержав.
— Чей?
— Кота. Кто он?
— Кто же спрашивает пророка о том, о чем можно спросить ветеринара!
Я понял. Это-то как раз было очевидно. Кот — не слуга. Иначе было бы
проще приказать Коту, а не посылать слуг на перехват. У Кота нет и не может
быть Хозяина, но это не значит, что его нельзя использовать в каких-то
целях, искусно создавая ситуации, когда Кот будет делать именно то, что
требуется. Кажется, и со мной происходит нечто подобное. Впрочем, со всеми
происходит что-то подобное. Или почти со всеми. У всех есть свой
манипулятор. Нет его лишь у слуги — ему прямо говорят, что он должен
делать. Значит, у Кота Хозяина нет. Есть нечто, провоцирующее его на
определенные поступки. Хозяина нет, но есть некая цель. И Кот помогает ее
осуществлению просто преследуя свои собственные совершенно другие цели. Либо
все-таки знает о ней, разделяет ее и воплощает. Тогда Кот — как бы хозяин
самому себе? Или марионетка, играющая роль хозяина самому себе? О, этот
вопрос фундаментальнее, чем "Быть или не быть?" Он относится к каждому из
нас и практически нерешаем изнутри, из собственной шкуры, хозяином которой
всегда себя ощущаешь. Но, наверное, можно придумать какие-то эксперименты
над самим собой, даже над собственной судьбой, результат которых будет
однозначно зависеть от того выбираешь ли ты направление своего жизненного
пути, или уворачиваешься, чтобы не врезаться в загородки, загоняющие тебя в
корраль.
8. СИМХАТ ТОРА
Давид
В Гиват Шауле всегда пахнет свежим хлебом и мочой. В любое время года и
суток. Я забираю Лею с работы во много раз чаще, чем бываю на кладбище. Но
каждый раз, сворачивая к психиатрической больнице, внутренне отмечаю, что
еду на кладбище. Означает ли это, что смерть для меня важнее любви, или
демонстрирует лишь мою готовность к худшему?
Лея шла к машине, не улыбаясь. Наверное, ей опять нехорошо. А ведь
сегодня — сокращенный день, вечером начинается Симхат Тора, и мы даже
хотели побродить по какому-нибудь религиозному району, посмотреть на
уставное веселье, на пляшущих со свитками евреев, заводящихся под
одобрительными взглядами не только Всевышнего, но и женщин. Женщинам в этот
день можно открыто, не прячась за занавесками, наблюдать за происходящим
действом. Но Лея не улыбалась. Жаль, я тоже, оказывается, хотел пойти вместе
с ней вечером в синагогу и перебрасываться взглядами через праздничное
пространство. А во все остальные дни поход с женщиной в синагогу нельзя
назвать совместным.
Я тоже перестал улыбаться. Улыбка, как и любовь, без взаимности --
глупа. Вот, пожалуй, главное отличие любви от дружбы — дружба по
определению взаимна.
— Привет,-- сказала Лея устало и неприветливо. Плюхнулась на сиденье.
В детстве у меня жила пара хомяков. Когда у хомячихи портился характер --
она начинала кусаться, гонять хомяка по клетке, пищать — я точно знал, что
скоро появятся хомячата.
— Сразу домой? — почти констатировал я.
— А куда еще? Все уже закрыто. Я хлеб забыла купить, кстати.
— Я купил.
— Сегодня еще раз ультразвук делали.
Я поймал себя на малодушии — боялся спросить, но спросил:
— Да? И что?
Лея передернула плечами:
— А ничего. Нестандарт, похоже.
Я ничего не говорил, решил — пусть скажет все, что считает нужным
сама. Я не врач, чтобы обрабатывать медицинскую информацию, она это сделает
для меня лучше.
— В общем, они сказали, что похоже на близнецов.
— На близнецов?
— Или даже на тройню.
— Ни фига себе! Пусть лучше двойня... Лея, ты что, ты поэтому
расстроилась? Брось, близнецы тоже люди... То есть, это, если подумать, даже
интересно. Особенно если однояйцевые. Или если мальчик и девочка, тоже
интересно. Однояйцевых можно специально по разному воспитывать, чтобы
почувствовать пресловутые "врожденное" и "приобретенное".
Лея искала что-то в "бардачке". Что она может искать в моем "бардачке"?
Она, конечно, тоже иногда берет машину, но ни разу не замечал, чтобы после
нее что-то оставалось. Кажется, она тоже поняла, что ей нечего там искать.
Резко захлопнула. И сообщила:
— Понимаешь, толком почему-то не могут посмотреть. Двигается плод...
плоды все время, причем когда УЗИ делают. Впечатление, что на ультразвук
реагируют.
— А такое может быть?
— Нет, конечно... Я так больше не могу. Я, знаешь, хочу уехать к маме,
в Нетанию. Хотя бы до родов. А если найду там работу, то насовсем... Мой дом
не в этом Городе, понимаешь?
— Живущий в Иерусалиме всегда бездомен, ибо Город этот — жилище
Господа,-- попытался то ли успокоить, то ли развлечь ее я. Не получилось:
— Вот мне и надоело бомжевать! Не хочу быть беременной бомжихой!
— А что вдруг?
— Не знаю,-- уже другим тоном сказала Лея,-- поймешь ли ты... С тех
пор как я живу в этом Городе, я не чувствую завтра. Раньше я видела и
планировала свою жизнь хотя бы на несколько недель вперед. А сейчас я просто
делаю записи в ежедневнике и не думаю о них. Просто каждое утро раскрываю
его и загружаю в себя дневные планы. Я лишилась ощущения протяженности
предстоящей жизни.
— Ты думаешь о смерти?
— Не больше, чем все. Тут другое. Я знала, что ты не поймешь, просто
ты спросил... Это как сильный туман. Я живу в непробиваемом фарами тумане. И
очень близко что-то, что пока позволяет мне жить. Но в любой момент может
решить, что хватит. Хватит с меня...
— Ты чего-то боишься?
— Да нет же. В том-то и дело, что это не страх... Как бы это... Ну,
что ли, здесь такое ощущение близости рока, его силы, что... что невозможно
противиться ему.
Я понял ее. Сильная рука рока тащила ее на короткой цепи длиной в
сутки. И мог ли я упрекнуть Лею, что она желала перегрызть цепь и сбежать.
Но сказать ей это — означало обидеть сомнительным сравнением. И я сказал:
— Я понял. Такое же чувство, наверное, у антилоп. Они тоже не боятся,
пасутся в своей саванне рядом со львами. А львы время от времени отбивают от
стада то одну, то другую. А стадо, после легкого переполоха, чуть отбегает и
возвращается к ежедневным заботам...
Я сказал, не подумав. Даже хуже, потому что такое, и не подумав, не
говорят. Такое должно отсекаться на уровне подкорковой цензуры. Про львов. И
про тех, кого они пожирают. Лея смотрела вперед округлившимися глазами,
замерев. Объяснять что-то означало лишь усугубить. Молчать тоже было
невозможно. Но я молчал. А пока я молчал, в меня просочилась откуда-то
смрадная мысль. Она просочилась, как просачиваются в Старом Городе сточные
воды через грязные фильтры многовекового культурного слоя, а потом стекают
тонкой струйкой во тьме Львиного зева. Ведь это у львов обычно два-три
детеныша. А вдруг... Вдруг эта "двойня-тройня" — следствие того, что
произошло с Леей той ужасной ночью, у дома Беллы? И тогда, в Старом Городе,
Лею не пытались сожрать, а, скажем... ну да, насиловали... Бред, конечно.
Голливудский ужастик. Вернее пионерские страшилки, от которых хочется
забиться под одеяло, потому что понимание нелепости не помогает вытеснить их
из сужающегося сознания.
— Ты уедешь... А я?
— Я хотела попросить тебя поехать со мной. Мы бы сняли вместе
квартиру.
— Зачем?
— Мне тут плохо, страшно. Я ведь должна сейчас не только о себе... А
ты можешь проверять сумки где угодно.
— Сумки?.. Вообще-то это для меня не главное в жизни.
— В Нетании тоже есть Интернет. А кота — заведем.
— Рахель растрепала?
— Давай между собой ее, все-таки, Беллой называть, а?
Белка могла проболтаться и просто так. В конце-концов, им надо о чем-то
разговаривать. А о чем им еще разговаривать, как не обо мне. Но если не
просто так, то для Хозяина это очень логичный ход, чтобы устранить меня из
Иерусалима. А это может означать только одно — я способен ему промешать,
либо уже мешаю. А ведь я практически не действовал. Все мои действия были
связаны только с Аллергеном... Может ли Аллерген быть Хозяином, вот что
интересно. Нет. Да. Нет. В принципе может, конечно. Потому что ведь
невозможно представить, кем он быть не может. Но возможность не обязательно
заканчивается воплощением. Чаще даже не заканчивается, а остается "в уме" и
оттуда следит внимательным и ревнивым кошачьим взглядом за другой,
реализующейся возможностью, которую предпочли.
— Давид, ты на кого обиделся? На меня или на Беллу?
— Обиделся?
— Сидишь, молчишь. Разве не обиделся?
— Думаю.
— О чем?
— Как тебе объяснить, почему я не поеду в Нетанию. Чтобы ты не
обиделась. Чтобы ты поняла — дело тут не в наших отношениях.
— А в чьих?
— Да я не так выразился. Тут вообще дело не в отношениях. Например, у
солдата с присягой есть какие-то отношения?
— Нет.
— Вот видишь!
— А хочешь... Хочешь, вообще отсюда уедем!
— Куда это?
— Все равно. В Америку, например. У меня сестра в Нью-Йорке. Можно
вообще в Москву вернуться, хотя и глупо. Хочешь?
— Не хочу.
На этом слова у нас как-то резко закончились. Вернее, мы их вобрали
внутрь, как кот — когти, чтобы случайно (или нарочно) не поранить друг
друга.
Еще мы, как назло, застряли в пробке на въезде в Рамот — все спешили
разъехаться по домам. А когда вдруг перестают меняться картинки за окном, и
не надо участвовать в движении, молчание становится враждебным и полным
смысла. Но и прервать его сложнее, потому что кажется, что надо сказать
что-то действительно важное. У меня таких слов не было. Вместо них
присосалась пиявкой мысль о том, что Лея зачала в те самые дни, когда на нее
напали в Старом Городе. Мысль не отцеплялась. Тогда я решил заместить ее
другой, смежной. Смежницей оказалась Белла. На Лею напали около дома Беллы.
В отходившем от смежной улицы переулке. И беременность у них, да, смежная. А
теперь еще и смежные имена Лея-Рахель. Похмельный или синильный рок с
трясущимися руками и слезящимися глазами словно все время промазывал. Он,
словно праотец Иаков, получил Лею вместо Рахели. И тогда, в мае, в
Бен-Гинноме, охота шла за Беллой. И потом, все, что происходило ужасного,
всегда происходило неподалеку от Беллы, можно сказать в ее присутствии. И не
только в смысле физического расстояния. Ведь Марта была следующая после
Беллы женщина Гриши. Смежная.
— Нунифигасебе! — выдохнул я, не слыша себя.
— Что?! — напряглась Лея.-- Давид, ты в порядке? Ты с кем
разговариваешь?!
— В том числе и из-за Беллы,-- сказал я.-- В том числе и из-за нее я
не могу уехать в Нетанию.
Есть люди, которые не умеют врать. Я же не умею говорить правду. Она у
меня какая-то неправильно одетая. Не в тех местах прикрытая, что ли. Хорошо
еще, что Лею трудно обидеть. Она, во всяком случае так было раньше, всегда
хочет убедиться до конца, на что и почему нужно обижаться. А когда все для
себя прояснит, тогда в ней просыпается профессионал, и она уже не обижается.
Наверное, поэтому мне с ней проще, чем с другими.
— Что у нас с Беллой? — все-таки слишком напряженно спросила Лея.--
Ну да, она же тоже беременна.
— Тебе нужно уехать, да. А пока не уедешь — держись-ка от нее
подальше. Подальше от греха.
— От чьего греха? А ты должен остаться и держаться к ней поближе, я
правильно поняла?
— Ты это действительно поняла, или издеваешься?
— Все. Хватит... Все, правда, успокоились, все... Сейчас мы приедем
домой, поедим. И ты мне все объяснишь. Кота понаблюдаем вместе, ладно? Он
мне, знаешь, понравился.
— Чем?! — ужаснулся я.-- Чем он мог тебе понравиться? Ты же стихи не
любишь. Ты Интернет не любишь. Ты разборки не любишь.
— Ну что ты... Этот твой Аллерген — такой обаятельный, остроумный.
Настоящий... кот. Его нельзя не любить.
Приехали.
Гриша
Приехал. А куда деваться. Сменил московское серое небо на
иерусалимское, рваное. Да, небо в Москве было написано иными мазками,
чувствовалась иная манера иного художника. И это надо было принимать в
расчет. Продавец хренов! Акула черного рынка. С гарпуном под жабрами. И,
главное, чтобы так примитивно кинули. Даже не кинули — сам подставился. Все
ведь просчитывалось на пальцах. Почему я решил, что если кому-то можно
доверять, то Витьке? Потому что мольберты рядом стояли? Потому что койки в
общаге рядом стояли? Потому что выживал он не так потно, как другие, потому
что похож на человека, для которого не деньги главное? Нет, не поэтому. А
потому, что я — дурак. Пора понимать, что есть и такое правило — когда
подставляешься, кинуть тебя не подло, а естественно. А не кинуть — значит
перейти в команду тех, кого кидают... Ладно, выживу — припомню.
А чтобы выжить, надо расплатиться с этой арабской сворой... Или сбежать
с первыми лондонскими деньгами? Куда? И что будет, когда они кончатся? Или
сдать арабских братьев полиции? Но другого шанса подняться мне уже не
отломится. Значит, моя жизнь в руках этой сладкой парочки. Смешно...
Смешно — не смешно, но это единственный шанс получить достаточно денег
достаточно быстро, чтобы московский кидок не развалил всю игру. Задача номер
один — говорить с © так, чтобы они не поняли, насколько я сейчас завишу от
их согласия. А они могут понять. Главные мои проблемы всегда происходят
из-за интеллектуальных юродивых. "В человеке все должно быть прекрасно"?
Фигня! В человеке все должно быть адекватно. Если человек покупает квартиру
за четверть миллиона баксов и обставляет ее мебелью с помойки, то с таким
лучше не иметь более серьезных дел, чем совместное распитие и трендение. Но
выхода у меня нет. То есть, теперь единственный выход, который у меня есть
— это лондонский канал ©.
Если бы © были художниками, было бы проще. Чтобы увлечь художника,
достаточно нарисовать в его воображении соблазнительное полотно будущего
успеха. С писателями хуже. Им нужна логика развития сюжета этого успеха,
иначе они на него не ведутся.
Ну хоть табличку на дверь могли бы нормальную повесить. Сделать,
купить, меня попросить, на худой конец. Ну не клеют нормальные люди на дверь
бумажки из тетрадки в клеточку, не пишут на ней шариковой ручкой каракули, и
уж во всяком случае меняют эту дрянь раз в несколько лет, когда видят, а
вернее уже не видят выцветшую надпись на пожелтевшем фоне. Ну ладно, начали:
— О, Анат! Привет! Ты какая-то новая из Лондона приехала! Да, влажный
лондонский воздух придал тебе новое дуновение.
— Отсырела, что ли? Проходи.
— Давай на балкон, там сукка,-- подхватывает Макс.-- Видишь, в этом
году сам сделал. Кривая, да?
— Отличная сукка! — восторгаюсь я.-- Сразу виден нестандартный
подход. Ты, знаешь, оптимально использовал ситуацию. Так и надо.
Макс довольно кивает. Победно смотрит на Анат. Она пожимает плечами.
Кажется, с суккой я переиграл. Лучше меньше, да искреннее. Особенно с Анат.
Никак на контакт не идет. Казалось бы, уже и портрет писал, и вообще...
— А я ночью из Москвы вернулся. Тоже по нашим делам. Чувствуете,
братцы, как все завертелось?
— Ага, а вот как раз твой черный "дипломат" с баксами. Все как в
лучших гангстерских фильмах. Давай виски, что ли, выпьем — выдержим стиль.
Макс радостно возбужден — он спешит сбросить ношу, отдать стремные
баксы и забыть. Это плохо... Не то, что пересчитывать, а даже открывать
"дипломат" не буду. Небрежно брошу в ногах. Только так с ними. Пусть увидит,
что это еще не деньги. Настоящие деньги впереди.
Вот что меня тут раздражает! Я приемлю, люблю и уважаю эстетику бедного
жилья. И небедного тоже. Но — жилья. Но — эстетику. А здесь — эстетика
берлоги. Скорее, даже функциональность берлоги. Чтобы лежа на диване и не
вынимая лапу из пасти, дотянуться до нужного тома, пульта, кружки, рюмки,
клавиатуры, бутерброда, жопы подруги.
Конечно, я с ними еще хлебну. Но пусть это будет позже, когда появятся
альтернативные варианты... Интересно будет зайти к ним через недельку. Что
за люди, уже три дня как вернулись с приличными деньгами, а нового — только
навороченная мышь у компьютера, да и ту явно привезли из Лондона... Анат,
конечно, должна мечтать о домработнице. Да и Макс, наверное, тоже...
Кот
Двухсуточный марафон возвращения в Бейт а-Керем притомил своей
экстремальностью. Требовалась релаксация в знакомых безопасных стенах. Чтобы
ни любви, ни сражений — хватит. До чего приятной была эта отупляющая
здоровая усталость, отключавшая хоть на время изнасилованную информацией
кору.
Что кошачья дворовая жизнь, что Интернет-сообщества — одни законы.
Исчез больше, чем на несколько ночей — все. Кто-то подрос, кто-то
приблудился, кто-то решил, что может на что-то претендовать. Напрягайся,
поднимай рейтинг, восстанавливай статус.
Теперь явлюсь к дорогим Аватарам с гордо поднятым хвостом. Одно дело
быть насильственно конвоированным, а другое — свободный выбор свободного
индивида. Почему бы и нет, дорогие. В конце-концов, это место моего
взросления, а главное — превращения и приобщения. Посмотрим, посмотрим.
Могут, конечно, искупать. Но не надо впадать в абультофобию. В тазик — это
только если им делать нечего. Купать меня они не любят не меньше, чем я --
купаться. В свое время я, дорогой, об этом позаботился, хе-хе.
Схватила, прижала. Значит, не брезгует и купать не будет, во всяком
случае сразу. Ну, я — котик-котик. Да-да, исстрадался. Похудел? Ну это вряд
ли. Сам "сволочь загульная". Сама "гад волосатый". Если страдаете
копролалией, то лечиться надо, а не облегчать свое психическое состояние за
счет безответного зависимого существа. Ну конечно голодный.
Голодный-преголодный, бедненький-пребедненький. Ну, мяу. Что там у нас в
холодильнике?
Мда. В холодильнике у нас все то же. Картина Репина "Не ждали" у нас в
холодильнике. А вот в доме все так, да не так. Старый Город ощущался теперь
так же отчетливо, как крысы в подвале. Откуда? Не ползла же квартирка по
моему следу все эти десять дней. И не я принес, словно пыль на шкуре, это
ощущение — я только что вошел. Оно же успело поселиться здесь довольно
прочно, даже прижилось. Странно. Предметов не прибавилось. Значит, все
спрятано от глаз — за дверцами и внутри софтов.
Новый гость сидел на их балконе. Сконцентрированный, как перед прыжком.
Я спокойно обогнул его и сел напротив, заглянул в глаза. Так и есть! Старый
Город плескался в его софте, правда совсем на поверхности. Аватары тоже
смотрели на него. А он на них. Одинаковыми взглядами. Так смотрят на
закрытый холодильник. Любопытно, что им друг от друга надо?
— В общем, Гриша, мы второй раз это за границу не повезем. Слишком
стремно. Будь тот таможенник чуть поумнее...-- Аватар поставил рюмку, как
точку.
— Нет, ну есть риск, я понимаю. Но пренебрегать возможностью срубить
такие бабки тоже неправильно,-- Гриша говорил мягко, но когти в подушечках
чувствовались.
— Нам хватит.
Гриша с сомнением оглядел Аватариху:
— Не, надолго не хватит.
— Как раз на год,-- сказал Аватар. Эта мысль ему явно нравилась.
— А что потом?
— А потом мы допишем роман,-- грустно пояснила Аватариха. Очевидно,
что ничего хорошего она от этого не ждала.
— А потом? — настаивал гость.
— Суп с котом!
Вот до чего не люблю эти идиотские тупые антропоцентричные поговорочки.
Следовало демонстративно уйти, но Аватариха активно гладила шкуру, зудящую
от пробивающегося подшерстка. Зимой бы ушел, летом, весной. А вот осенью --
свыше моих сил. И я, чтобы не слушать жлобские разговоры, переключился в
Сеть.
Проверил, что новенького на "Конкурсе кошмаров кота Аллергена,
дорогого". Несколько дней назад у себя на домашней страничке я бросил этот
клубок шерсти и с интересом наблюдал за последствиями. Несколько десятков
небесталанных вертикалов азартно катали его по моей холостяцкой гостевой,
топорно спрограммированной и выкрашенной в дикий цвет. Кроме стихов,
неожиданно для меня появились шаржи, портреты, комиксы. Дела шли бойко --
как истинный фольклорный герой я, дорогой, сражался с превосходящим по силе
врагом и побеждал; меня кастрировали; запекали в тесте; вкладывали в
сэндвичи; бросали хищным рыбам; я трахал все, что движется; я пел серенады
под окнами и женился; мыши-шахиды бросались под меня, как под танк. Ну-ну. Я
почесал за ушком хорошего, как мне показалось, поэта, погладил милую
вертикалку, неумело пытающуюся мяукать и удалился, возбудив ревность
остальных.
В уютной светлой запароленной "редакторской" нового сетевого журнала
"Камышовый мост", который я придумал просто так, чтобы почувствовать каково
это — быть редактором, развалившись на мягком диване, поболтал с Максом
Фраем, Ежинькой и Рудисом о новых рубриках. Только благодаря Сети я
обнаружил этих дорогих вертикалов, с которыми так приятно было общаться. Не
то что с Аватарами и их гостями. Впрочем, кто знает, были ли эти трое
настоящими вертикалами, или только выдавали себя за таковых. Неплохо было бы
перевернуть расхожий сетевой сюжет о встрече познакомившихся в чате Ромео и
Джульеты, оказавшихся в реале Собакевичем (тьфу!) и полным Обломовым. А у
нас мог бы быть хэппи-энд!
Я мечтательно зажмурился под массирующими спинку длинными пальцами
Аватарихи и представил, как меня привозят в Москву. Как же, дождешься от
этих эгоистов, чтобы меня куда-нибудь вывезли. Сами на неделю исчезают за
границей, а мне оставляют у запертой двери трехдневный запас "Вискаса",
который в первый же день сжирает болонка-дура со второго этажа. Но неважно.
Вот, значит, узнают Аватары, что я в одной редакции с почти всем известным
писателем Максом Фраем и умоляют: "Котик, дорогой, познакомь нас, окажи
протекцию, а то мы выпали из обоймы, никаких полезных связей, никого не
знаем, сами мы не местные, живем в лесу, молимся колесу..." Эх! В общем,
привозят меня в Москву, и Макс Фрай оказывается гибкой черной кошкой, а
Ежинька пушистой беленькой, нет, рыженькой. А Рудис пусть будет такой
здоровый полосатый сибирский кот, с когтями и клыками, чтоб в трудную минуту
вместе отбиваться. Вот валяемся мы, дорогие, вчетвером на крыше Центрального
дома литераторов, для начала обсуждаем рубрики, какие они там у нас:
"Камышовый кот", "Шумел камыш", "Под мостом", "Над бурными водами", "Вниз
головой". Беседуем неторопливо, хотя лишнего времени ни у кого нет — все мы
коты занятые, при делах, мне, дорогому, через несколько часов на самолет --
лететь в Калифорнию, к дорогому виртуальному другу, дразнильному поросенку
Хрюше...
А вот этого я Аватарихе никогда не прощу! Ни в этой жизни, ни в
следующей! Спихнуть меня, дорогого, с колен в такой момент! И ради чего!
Чтобы пепельницу гостю принести. Он и так каждый час смолит, а я, может, раз
в жизни утомленно размечтался!
Ладно, раз так — где Бенилов? Для чего существуют официальные враги,
если не для таких минут. А главное, для чего они пытаются изображать
постельные сцены? Автор, раздевший персонажей и сам оголяется. Хотя мой
верный враг и до этого оголился, сняв свой разодранный мною, дорогим, по
диагонали ник "Автор". Теперь он появлялся в Сети лишь под ником "Спорщик".
Хе-хе. Нет, правда, нет ничего более жалкого, чем вялая половая жизнь
вертикалов, кроме, конечно, текстов, в которых они ее описывают. Ну хотя бы:
"Открой глаза...-- шепчу я,-- Когда я буду овладевать тобой, я хочу
смотреть тебе в глаза." Она подчиняется... и сквозь ее замутненные зрачки я
с торжеством наблюдаю, как моя плоть вторгается в нее, заполняет ее целиком
и вытесняет все остальное."
Я тут же оставил запись в его похожей на казарму свежевыбеленной
гостевой Тенет:
Бенилов, дорогой, прежде чем описывать как "овладеваешь" женщиной,
дорогой, желательно овладеть хотя бы основами литературного мастерства, да,
пожалуй, и анатомии. А то "замутненные зрачки" — это типа "замутненного
влагалища", дорогого. И то и другое — отверстия, типа. Вот у авторов
"замутненный" разум — бывает :Ж) И, в отличие от обычного мыла,
литературное "мыло", дешевое, замутненность разума не промывает, а
усугубляет :Ж)
Настроение немного улучшилось. Аватариха взяла меня обратно на колени.
Продолжила массаж. Иногда она все-таки ничего. Объявить ее, что ли, в
Анти-Тенетах автором лучшего стихотворения недели. Мне-то все равно, а она,
дорогая, будет счастлива стать лауреатом премии Аллергена. Небось, на
радостях затеют отмечать, нарежут колбаски, рыбки, то да се. Или не
баловать, пусть для начала потрудится — можно позволить ей сделать
какой-нибудь литобзор для Анти-Тенет. Тем более, что она писать критику
всякую не любит, а отказаться не посмеет. Да и Аватар ей не позволит — как
это они сетуют: "голы, очки, секунды"... Дам ей что-то такое, позитивное
обозреть. Что она ругать не станет и в чем не слишком разбирается... Сайт
переводной литературы, "Лавку языков". Хе-хе. Ругательную рецензию можно
написать на одном дыхании. А вот с положительной придется повозиться.
Я весело оглядел все еще пытающихся договориться вертикалов. Интересные
существа, право слово. Разговаривают, как играют с мышью. Дадут отбежать,
потом — цап! Попалась, дорогая... ну, беги... Стоп! Кууууда?! И разговор
вроде ни о чем, а чувствуется, что могут появиться когти, и чувствуется, что
у мышки под тонкой нежной шкуркой теплая кровь пульсирует... Тоже, хищники.
Всеядные плотоядные, хех.
На сайте ВГИКа вывесили сценарий калифорнийского волка Вольфганга
"Приключения Аллергена и Вольфганга, удивительные и необычайные". В сценарии
меня, гордость израильского спецназа, уже почти обложили на плоской арабской
крыше собаки с замотанными в клетчатые платки мордами, но тут Вольфганг,
рискуя жизнью, сбросил мне, дорогому, с вертолета спасательный крюк, и мы
завеялись в Париж кутить и гурманствовать. А что, красный берет очень пошел
бы моей рыжей морде.
Я с полоборота вдохновился этой идеей и тут же запостил новый стих:
За хавчик и секс работал семь лет,
еще семь лет — за любовь.
На мне десантный красный берет,
чтоб враг не заметил кровь.
За потной спиной — шатер и очаг,
а впереди — враги.
Война, как сокол, смотрит с плеча,
как ворон — сужает круги.
Камней иудейских привычен жар,
подошвы, копыта, мазут.
Я виноват, что прогнал Агарь?
На это есть божий суд.
Рахель, посылая меня на смерть,
шептала: "Любить....всегда...",
а Лея кричала: "Уедь! Уедь!
В Москву! В Нью-Йорк! В Амстердам!"
Закрою глаза. В небесном песке,
верхом на козе больной
Мальвина летит. Невский проспект.
Малый, Таганка, Большой...
Правда, первые строчки вынудили меня писать от лица их праотца
котоборца Якова, и стих получился слишком вертикальным, да ладно, зато я в
своем творчестве сумел залезть в шкуру вертикала.
А эти, на балконе, все перетирали:
— Хорошо, тогда если Крис согласен иметь дело только с вами, то
сделаем так. Арабы провозят все, что надо в Англию. Вы прилетаете "чистыми"
и просто передаете вещи от арабов — Крису. А на обратном пути работаете
инкассаторами. Я бы не хотел, чтобы арабы везли деньги.
— Деньги можно и через банк,-- сказала Аватариха.
— И оставить следы? — возмутился гость.-- Нет, лучше как сейчас,-- он
ласково погладил свой "дипломат".
— Почему арабы? — недовольно буркнул Аватар.-- Арабов шмонают
тщательнее. Да и связываться с ними...
— У тебя что, есть подходящие евреи? — злился гость.-- Откуда?
— А откуда у тебя подходящие арабы? Таможенников дурить — не грунт
копать.
— Странно ты все это представляешь. Копают строители.
— И гробовщики,-- влезла Аватариха и хмыкнула.
— А вывезти с Храмовой горы грузовик с уникальным мусором — это не
хуй собачий, извини Анат,-- резко сказал гость. Он еле сдерживался: — Наши,
хоть и ротозеи, но не полные же идиоты. Чтобы не понимать, что строительному
мусору из-под Аль-Аксы место не на свалке, а в лучших музеях. Что это наша
история... Что это две тысячи лет. А порой и больше... Вы ведь сами
говорили, что для вас эта затея не только быстрый заработок. Да украинка
Алина сделала для еврейского народа больше, чем родное правительство. Для
наших монстров история евреев началась в 1947 году.
Аватары безмолвствовали. Аватариха забарабанила пальцами по моей спине.
С ума сошла? Я передернулся.
— Всем все пофигу,-- окончательно завелся гость.-- Правительство наше
избегает любых обострений. Боится открыть с арабами еще и археологический
фронт. А арабам главное все это уничтожить. Очистить Храмовую гору от
еврейской археологии. Они тоже во имя идеи работают. Если бы их прораб не
был женат на Алине, вообще бы ничего не осталось... Да что я вам по десятому
разу одно и то же...
— Ладно,-- примирительно сказал Аватар,-- что ты завелся? Все, вроде,
понятно. Крис хочет, но опасается. Мы хотим, но опасаемся. Надо просто
подумать, как свести риск к минимуму, чтобы все по уму.
Я все внимательнее вслушивался в разговор, ловя смысл в его мутной
воде. То есть, смысл-то я уже цапнул и теперь он трепыхался у меня на
когтях, не давая толком его рассмотреть. Появление чувства Старого Города в
квартире стало проясняться. Вертикалы вроде как обмякли и выпили. На самом
деле они были еще как напряжены.
— Кстати, вот принес вам показать. Из последнего грузовичка,-- гость
раскрыл сумку и продемонстрировал тускло блестящую мятую плошку.
Молоко из такой посуды пить я бы не стал — весь язык можно обтесать на
складках этих золотых. И тут словно мне в морду дунул ураган, я зажмурился,
прижал уши, зашипел. Аватариха испуганно сбросила меня с колен:
— Ты что?!
Это вы — что? Это же храмовая утварь! Ее же Ицхак охраняет!..
Давид
Мы с Леей как будто заключили временное перемирие. Перемирие — это
период, отведенный на строительство фортификационных сооружений. Все время,
которое было в тот вечер общим, никто из нас не упоминал об отъезде --
пограничные столбы надо вкапывать незаметно. За праздничным ужином я добивал
последние сомнения в том, что не имею права спускаться из Иерусалима, что бы
ни произошло. А Лея добивала свои.
Хлеб Лея не купила, но все остальное тщательно продумала и приготовила.
Наверное, из-за этого не выспалась. Я слишком неприхотлив в целом, но есть
какие-то идиотские нюансы, которые мне важны. Мясо, например, я люблю чуть
пригорелое. Или если лук, то тоже пережаренный. И шансов на то, что кто-то
будет специально портить еду для моего удовольствия, как правило, нет. Лея
все сделала как надо. Как мне надо. Что только добавило горечи в этот
праздник обязательной и обязывающей радости. Кажется, это вообще была не
самая лучшая идея отмечать Симхат Тору с человеком, которому нельзя пить.
Ничто так не отрезвляет, как присутствие непьющего собутыльника.
— Скажи, у тебя никогда не было дома животных? — вдруг спросила она.
— Были... хомяки,-- поперхнулся я.-- А почему ты спросила?
— А не знаю. Так...
Я проследил за ее взглядом и уперся в вазу. Для цветов. Пустую. Черт!
Лея заставила меня прогуляться с ней по Сети. Впервые я делал это не
один. Раздражало. Все время приходилось что-то объяснять, а главное --
постоянно искать в вопросах подтекст. А подтекст это такая вещь, которую
если ищешь, то всегда находишь.
Впрочем, такие совместные прогулки по Сети иногда могут быть полезны.
Потому что ставшее для меня банальным, для Леи оказывалось новым и
необычным, а это уже для меня было средством от притупления восприятия. Сам
я глух к харизме. Но в состоянии оценить, как она действует на других. Кот
овладевал Леей, как бес. Белка вообще вспыхнула от него соломой. И Кинолог
вчера до трех ночи спорил с Аллергеном, что бы изменилось в иудаизме, если
бы Тора была написана по-русски, по-английски или по-итальянски. Кажется,
все, кроме меня, получают от Кота огромное удовольствие. Вот и Лея словно
забыла и про УЗИ, и про Нетанию:
— А покажи, где ты с ним разговаривал.
— Я с ним не разговариваю.
Сейчас спросит почему. А действительно, почему?
— Да? А почему? Разве это не лучший способ с ним разобраться? Активный
эксперимент всегда лучше пассивного. Почти всегда.
— Активный эксперимент лучше. А пассивный — чище,-- сказал я, чтобы
отделаться.
Лею это полностью устроило, она глубокомысленно протянула:
— Ну да,-- и о чем-то задумалась.
А правильно я с ним не разговаривал. Это инстинкт самосохранения
сработал. Потому что всех, кто с ним разговаривает, он вовлекает в свои
игры. И, следовательно, как-то использует, назначая друзьями или врагами по
одному ему известным критериям. Еще неизвестно, кем страшнее оказаться. Кто
знает, каких доказательств дружбы Аллерген может потребовать, в какие
эксперименты заманить. Вот и Кинолог вчера рассказывал ему такое, что даже
мне бы не сказал. Если это, конечно, был Кинолог.
Еще Кот написал новый стих, в котором на нем был красный берет
парашютиста, надо понимать, как сигнал. Вряд ли он прямо сигнализировал о
том, что стал на тропу войны, скорее косвенно о чем-то совсем другом. Грех,
он ведь тоже красного цвета. Но в конце стихотворения появились Лея и
Рахель, и мне стало жутковато, словно не только я наблюдаю за Котом, но и он
наблюдает за мной. Рахель говорила всего несколько слов, но была так
пронзительно похожа на Белку, ту давнишнюю, когда она еще и близко не была
Рахелью. А Лея уговаривала, в точности как меня несколько часов назад,
уехать, бежать, спасаться.
— Непонятный наборчик,-- сказала Лея,-- Невский и московские театры.
Не знаешь, этот Аллерген из Москвы или из Питера?
Дура!
Потом мы прогулялись вокруг дома. Каждому из нас казалось, что партнер
выгуливает его на поводке. Мы дошли до ешивы, посмотрели на беснующихся
хасидов. Когда-то и я был таким, правда недолго. Игры в команде у меня
никогда не получались долгими, если, конечно, не считать Гришу... Жаль, что
с ним так получилось. И что с Леей так получается — тоже жаль. Но что мне
делать с этим ужасным ощущением, что я не могу сделать так, как им хочется?
А что еще ужаснее — как хочется порой и мне. Потому что мне тоже хочется
уехать с Леей в загорающую у моря Нетанию. Но как объяснить мне им, что я не
могу, если я даже себе это объяснить не могу? Я просто это чувствую так
внятно, что возникает однозначность, а это уже — знание. Я — Страж,
принявший Обет. Мне нельзя иметь привязанности. И спасибо за то, что они
сами медленно отмирают, иначе пришлось бы обрубать по живому. Мне нельзя
заводить жену. И Лею уводят от меня, взяв под руки, два милосердных ангела
— Сочувствие и Равнодушие.
Я спросил, где ее сын. Она как-то болезненно усмехнулась. Ну конечно, я
должен был спросить об этом уже давно. Я опаздываю даже в мелочах. Сына она
отправила на все осенние праздники к бабушке. В неназываемый вслух город
Нетанию. Как все быстро рушится.
У Стража, принявшего Обет, не должно быть детей. В моем случае все
сложнее. Этот ребенок (или эти дети) был зачат до принятия Обета. Значит,
мой Обет может быть и не принят. Значит, я могу оказаться Стражем, с
непринятым Обетом. А это не то же самое, что Страж, не принявший Обет. Это
гораздо хуже. Но это если ребенку (детям) суждено появиться. А если нет?
Если нет, значит мой Обет принят...
Но это все верно при одном главном условии, что ребенок (дети) мой. От
меня. А не зачат на мостовой Старого Города, тогда. Потому что, если она
зачала тогда, у дома Беллы, то к моему Обету это отношения не имет. Вернее,
еще хуже — очень даже имеет. Но моя роль отца меняется на роль Стража. Это
ужасно.
Если я прав, никакие УЗИ ничего не прояснят. Не покажет же ультразвук
кошачьи лапы, в самом деле, а если и покажет, то врачи это так не истолкуют,
это будет за пределами их ассоциативного поля. Но, скорее всего, на УЗИ
просто все время будет какая-то неясная смазанная картина... Надо...
генетическая экспертиза, возможно, помогла бы... но Лея не согласится...
Надо... Грот. Да, в Грот пойти она согласится, она давно хочет. Она пойдет
из любопытства, а я спрошу у того, кто придет ко мне туда... А если он тоже
придет туда спрашивать, то я соглашусь ответить на все его вопросы, но
только при условии, что он согласится ответить на мой единственный вопрос.
Теперь я понял. Только теперь. Почему после принятия Обета начавшиеся
во мне изменения слегка как бы дернулись, но остановились. Словно на старте
заглох мотор. Я должен разобраться что означает Леина беременность. И
определить свой статус. Да.
©
© не сидели на балконе. После длительного обсуждения с Гришей их роли в
разворовывании Храмовой Горы, собственный любимый балкон напоминал о
неприятном и казался казенным. Поэтому © потерянно бродили по квартире,
прислушивались к себе и, встречаясь, перебрасывались фразами.
— Мы уже с Гришей и так много антиоксидантов употребили, правда? --
грустно констатировала Анат.-- Сегодня уже пить не стоит, да?
— Сегодня мы еще и не начинали.
© разминулись. Анат подумала над фразой, посмотрела на часы и все
поняла:
— А ты уверен, что твоя печень тоже меряет дозу еврейскими сутками? --
спросила она, поравнявшись с Максом в коридоре.
— Господь милостив и повелел нам напиваться всего два раза в год.
— Ну да! Симхат Тора! Я не забыла, просто не связала. Конечно,
напиваться на Пурим и Симхат Тору, а в остальные дни — репетировать! — ©
наконец-то остановились.
— Два раза в год — как на советские демонстрации,-- ожил Макс.-- Вот
две демонстрации в год — много, две сессии в год — много, а два возлияния
— мало.
— На балкон?
— Ммммммммммм! — начинающейся сиреной завыл Макс, откупоривая бутылку
"Дальтона".-- Сколько?
— Ну, уши залей.
Макс утопил в вине изображенных на фирменных бокалах "Gato Negro"
черных котов по самые уши, и © отхлебнули за радость изучения Торы.
— Что особенно радует в радости изучения Торы,-- объявил Макс,-- так
это то, что она нисходит и на злостных прогульщиков тоже,-- плавным
грузинским жестом он обвел присутствующих. Аллерген дернул лапами, но не
проснулся.
— За мышкой бежит,-- сказала Анат.
— За мышкой неинтересно.
— Тогда за смыслом нашей среднестатистической жизни. Интересно, какой
тюремный срок приходится на среднестатистическую пару?
— Это просто,-- хмыкнул Макс.-- Прикинь их среднестатистическое время
в отелях и умножь на соотношение мест в тюрьмах к местам в отелях.
— Ты меня ни с кем не путаешь?
— Нет. Поэтому не предлагаю ввести фактор, учитывающий
среднестатистический иностранный туризм.
— Ключевое слово здесь "средний",-- ласково напомнила Анат.
Этим ключевым словом они открыли еще несколько дверей, и к концу первой
бутылки в новом цикле изучения Торы, добрались до обсуждения кризиса
среднего возраста среднеевропейской цивилизации. Аллерген за это время
проснулся, съел свою среднестатистическую порцию "Вискаса", вылакал
среднестатистическую дозу молока и демонстративно удалился с глаз долой --
досыпать за сундуком. Звонок среднестатистической продолжительности прервал
анестезирующий треп ©.
Первым делом, Давид обстоятельно разъяснил причину своего появления в
праздничный вечер, когда, как он прекрасно понимает, уместен приход лишь
званых гостей. Ошарашенные необычной куртуазностью Давида, © переглянулись и
приготовились к худшему. Но оказалось, что Давид всего лишь не мог тянуть
дальше с возвращением спертой Кинологом кассеты. Он уже заезжал, где-то
перед обедом, но заметил Гришину машину и не захотел с ним пересекаться,
хотя, если честно, ему бы очень хотелось узнать что тут делал Гриша. Потому
что Гриша такой человек, что лучше знать чем он занимается, чем не знать.
Все это звучало немного странно, но и заставляло © согласно кивать. Или
качать головами.
— Ладно,-- сказал Макс, разлив остатки,-- чтобы успеть!
Давид не пил.
— Э-э...-- промямлил он.
— Что случилось? — насторожилась Анат.
— Случилось,-- сокрушенно признался Давид.-- Я слышал запись. Ну, на
этой кассете. Нет, вы не думайте, я бы не стал. Ее Кинолог по-пьяне вставил,
не спрашивая. На большой скорости. Не выпрыгивать же мне было из машины.
© развеселились.
— Правда потом уже, если честно, я эту кассету сам несколько раз
прослушал. Ну раз уж все равно слышал, то хотелось бы и понять. Но так всего
и не понял.
© переглянулись.
— Это чего же ты там мог не понять? — подозрительно спросил Макс.--
Когда вы появились, мы работали. Обсуждали композицию романа. Чтобы ничего
не упустить, включили диктофон, а то знаешь, это противное чувство, когда
что-то важное было придумано и забыто. Вы пришли неожиданно, мы забыли
выключить.
— Это я как раз понял,-- Давид покорно ждал возможности вставить
слово.-- Я перестал понимать после того, как мы ушли...
— Ну,-- Анат натужно улыбнулась, явно шаря по воспоминаниям в поисках
высказанного компромата,-- всякая семейная феня, чего там было слушать так
пристально...
— Вот вы перед возвращением Кинолога произнесли этот же тост.
— Все правильно. Это традиционный тост,-- как бы небрежно призналась
Анат. Она все более и более подозревала существование так и не всплывшего в
памяти компромата и понимала, что сейчас придется оправдываться.
— Понимаешь,-- подхватил Макс,-- мы вот поймали себя на страхе не
успеть.
— Что не успеть?
— Да все не успеть. Точнее — ничего не успеть! Даже бутылку можно не
успеть допить. Ведь так?
— А, ну ясно. То есть, это надо понимать как благодарность. Только
тогда это не тост, а благословение, браха.
— Вот-вот! — обрадовался чему-то Макс.-- Начинаем как все, с
благословения на вино, а заканчиваем благословением на бутылку.
— На время,-- не терпящим возражения тоном поправил Давид.
— На время — лучше,-- согласилась Анат.-- Благословен ты, Господь Бог
наш, царь Вселенной, давший нам время.
— Амен,-- поддержал Макс.
Давид достал из кармана скомканный носовой платок, оказавшийся
исписанным листком бумаги и прочитал:
— "Двенадцатая стоянка". Это ведь связано с Крестным путем, правда?
© радостно заулыбались и заобъясняли:
— Это в Гейдельберге.
— Как-то раз мы объявили декаду "легкого идиотизма" и оказались в
Гейдельберге...
— На "Мерседесе", причем. Но почти без денег...
— Нам сказали, что к замку ближе всего двенадцатая стоянка...
— И мы объехали почти все остальные, пока нашли ее. Макс вцепился в
руль и твердил, что остальные — это для лохов, а нормальные пацаны
паркуются только на двенадцатой.
— То есть, это насмешливое одобрение,-- подытожил Давид.-- Ясно.
"Хулахупная инфа". Что это?
Анат захихикала:
— Это такая непредсказуемая информация. То, что я, крутя хулахуп по
утрам, всасываю за пять минут вращения со всех телеканалов. А потом минут
пятнадцать пересказываю Максу. Знаешь, забавные вещи порой выскакивают. Но
вообще, сам термин трактуется расширительно.
— Я понимаю,-- серьезно кивнул Давид.
Анат умолкла, собираясь с силами продолжить без смеха. Выручил Макс:
— Короче, всякая поверхностная, но интригующая инфа из журналистских
или других непрофессиональных источников.
— Да, это нужный термин,-- одобрил Давид.-- А вот "не вскакивай" вы
тоже как-то не к месту употребляли. С каким-то даже ехидством, что ли.
— Это значит, что реплика или мысль соавтора не стоит того, чтобы
поднимать задницу и скакать записывать.
— Ага... А вот такое мычание что-ли, ну в общем такой звук странный
"ммммммм"?
© мечтательно закатили глаза:
— Это с Родоса. Мы там к акрополю на ослах поднимались. В Линдосе. У
нас была страшно колоритная погонщица...
— Вернее, не у нас, а у наших ослов. Маленькая толстая тетка. Возможно
немая. Она в сорок градусов резво бежала в гору за ослами и подгоняла их вот
этим самым звуком. Если ослы не понимали, пинала их под зад.
— Соответственно, теперь мы так друг друга подгоняем к акрополю.
— Как интересно! — сказал Давид.-- А что значит "Толстый Карлсон"?
Анат рухнула на кресло и захихикала. Макс из последних сил держался. Он
помотал головой:
— Не, извини, но на этот вопрос ответа не будет. Ноу комментс,
короче... А у тебя вообще списочек длинный? Еще много осталось?
Давид смутился:
— Да, довольно много... Но знаете, можете не отвечать. Общий подход вы
мне дали, остальное мне будет интересно самому поразгадывать. А если не
справлюсь, вы мне еще что-нибудь подскажете, ладно?
— Давид, ты прелесть! — приторно улыбнулась Анат.
— Так это, хочешь взять кассету обратно? Чтобы тебе легче работать
было...
— Спасибо,-- Давид секунду поколебался.-- Вообще-то я себе
переписал... Нет-нет, конечно же не целиком. Только вот этот маленький
непонятный отрывок... Так что, вы говорите, Гриша здесь делал?
© сели по стойке "смирно".
— Предлагаю выпить за возвращение нашего Кота,-- нашелся Макс.
Давид тоже выпрямился:
— Что-о?! Аллерген вернулся?! Он у вас?! Сам вернулся?! Когда?! А
сейчас где он?!
— Давид, ты что? Вон там, кажется, дрыхнет — за сундуком.
Кис-кис-кис...
Давид бросился к сундуку, подпиравшему одну из стенок сукки. Заглянул
за него. Долго смотрел, пристально, как пограничник, сличающий фото с
оригиналом:
— Это он!
— Ты уверен? — строго сказал Макс.-- Без генетической экспертизы
нельзя утверждать наверняка.
— Генетической экспертизы?! — повторил Давид, а потом застыл. Смешно
пооткрывал и позакрывал рот, как бы пытаясь что-то сказать, но передумывая в
последний момент. Наконец, решив ничего не спрашивать, вернулся на свое
место. И только потом очень серьезно спросил, но уже о другом:
— Кот вернулся когда здесь был Гриша?
— Да. А что? Думаешь, это он его привез?
Анат замахала руками:
— Во, точно! Гриша же заходил к нам перед Йом Кипуром. Так он сначала
похитил Аллергена, держал его в клетке и заставлял работать натурщиком,
причем бесплатно, только за хавчик, а теперь тайно привез обратно, потому
что котик порвал ему все новые женские портреты. Да, Давид?
Макс посмотрел на Анат через бокал. Усмехнулся и кивнул.
— Нет,-- сосредоточенно ответил Давид.-- У Гриши нет никаких новых
женских портретов. Он это только планирует и ищет деньги. А привез Аллергена
я. Но на меня напали у отеля "Рейх" и Кота отобрали. Два дня назад. А
вообще-то Аллерген был у Беллы, в Старом Городе. Кот назывался Суккот. А
Белла назвалась Рахель.
Первой сорвалась Анат. Вежливая улыбка перешла в гримасу, в горле
клокотал накапливающийся смех. Она уткнулась лицом в ладони. Но тут уже
пробило Макса, который смеялся редко, но долго и громко, с элементами
истерики и конвульсий. Он тер глаза под очками. При этом © было очень
неудобно перед Давидом. В паузах они пытались хоть что-то объяснить, но
успевали выдавить только "Рахель" или "Суккот", причем любое из этих слов
разило их наповал.
Кот
Нет, ну надо же иметь если не совесть, то хоть какие-то понятия. Самые
элементарные. Кот долго отсутствовал. Скитался. Устал. Так дайте же
отоспаться! Но нет — шум, гам, движение, шуршание. Уже забился в дальнюю
щель, так надо привести Похитителя, чтобы он щупал меня взглядом во всей
незащищенности сна. Ушел уже, так уйдите и вы с балкона, уймитесь, сделайте
мне тихо. Нет, надо поговорить, надо лишний раз убедить друг друга какие вы
умные. Интересно, обмусоливая тему времени, они чувствуют, как бездарно это
самое время тратят?
— ... вот на самом деле, внутри себя, никто ведь не меряет время
часами, сутками, годами, да? Субъективная единица измерения времени — это
уже прожитый тобой интервал. От него калибровка, понимаешь?
— Извини, я вот подумала... Давид похож на самолет, начавший посадку.
Гудит иначе... Ладно, так что с калибровкой?
— Вот. Например, день в шестьдесят лет — это два часа жизни
пятилетнего ребенка. Год шестидесятилетнего старика — месяц для
пятилетнего. Ведь и то, и другое — просто одна шестидесятая прожитой жизни.
Поэтому и время бежит все быстрее, и, расставаясь с друзьями на года,
встречаешься, как ни в чем не бывало. И жизнь проходит не линейно, а сходит
на нет логарифмически...
— Беспросвет, короче.
— Короче — да. Логарифмически, жить нам осталось меньше, чем
полжизни. Намного меньше.
Ну если вам осталось так мало, так идите, творите, делайте что-нибудь,
но не трендите над ухом! И на улицу не уйти — там этой ночью ансамбль песни
и пляски всея Израиля. Уснешь — затопчут. Но нет, как же, уйдут они.
Похоже, Аватары достигли в своем "субъективном времени" возраста старой девы
и их начало беспокоить то же самое: почему это они никому и нафиг не нужны.
Все чаще перечитывают свои старые тексты, словно вертятся перед зеркалом,
словно вопрошают друг...
