Хорхе Луис Борхес. Медаль

Я — дровосек. Имя мое никому ничего не скажет. Хижина,
где я родился и где скоро умру, стоит на опушке леса. Лес,
говорят, доходит до моря, которое обступает всю сушу и по
которому плавают деревянные хижины вроде моей. Не знаю,
правда, самому видеть ее не доводилось. Не видел я и леса с
другой стороны. Мой старший брат заставил меня поклясться,
когда мы были мальчишками, что мы с ним вдвоем вырубим лес
до последнего дерева. Брат уже умер, а у меня теперь на уме
другое: я ищу одну вещь и не устану ее искать. В ту сторону,
где садится солнце, течет небольшая речка; я ухитряюсь
вылавливать рыбу руками. По лесу рыщут волки. Но волки меня
не пугают; мой топор ни разу меня не подвел. Лет своих не
считаю. Знаю только, что их набралось немало. Глаза мои еле
видят. В деревне, куда я уже не хожу, потому что боюсь
заблудиться, меня называют скупцом, но много ли может
скопить лесоруб?
Дверь своей хижины я подпираю камнем, чтоб не надуло снега.
Как-то вечером слышу тяжелую поступь, а потом и стук в
дверь. Я открываю, входит странник, мне не знакомый. Человек
он был старый, высокий, закутанный в клетчатый плащ. Лицо
перерезано шрамом. Годы, казалось, его не согнули, а только
силы придали, но я заприметил, что без палки ему трудновато
ходить. Мы перекинулись словом, о чем — не припомню. Потом
он сказал:
— У меня нет родимого дома, и я сплю где придется. Я
обошел всю Саксонию.
Это название было под стать его возрасту. Мой отец всегда
говорил о Саксонии, которую ныне народ называет Англией.
У меня были рыба и хлеб. За едой мы молчали. Хлынул
дождь. Я из шкур сделал ему постель на голой земле, в том
самом месте, где умер мой брат. Как наступила ночь, мы
уснули.
День уже засветился, когда мы вышли из дома. Дождь
перестал, и землю покрыл свежий снег. Палка выскользнула у
него из руки, и он велел мне ее поднять.
— Почему ты командуешь мною? — спросил я его.
— Потому, — отвечал он, — что я пока еще — король.
Я счел его сумасшедшим. Поднял палку и дал ему.
Он заговорил изменившимся голосом:
— Да, я — король секгенов. Тысячу раз я приводил их к
победам в тяжелых сражениях, но час мой пришел, и я потерял
королевство. Имя мое — Изерн, я из рода Одина.
— Не знаю Одина, — сказал я,-- и почитаю Христа.
Будто не слыша меня, он рассказывал дальше:
— Я брожу по дорогам изгнания, но пока еще я — король,
ибо со мною медаль. Хочешь ее увидеть?
Он раскрыл пальцы костлявой руки, но там ничего не
лежало. Ладонь оказалась пуста. Только тогда я припомнил,
что его левый кулак денно и нощно был сжат.
Он сказал, в упор посмотрев на меня:
— Ты можешь ее потрогать.
Я с опаской тронул пальцем его ладонь. И почувствовал
что-то холодное, увидел сверкание. Рука его быстро сжалась в
кулак. Я молчал. Тогда он медленно стал растолковывать мне,
будто ребенку:
— Это — медаль Одина. У нее лишь одна сторона. Но, кроме
нее, нет ничего на свете без оборотной стороны. И пока эта
медаль у меня в руке я остаюсь королем.
— Она из золота? — спросил я.
— Не знаю. Это — медаль Одина. С одной-единственной
стороной.
Тут меня обуяло желание заполучить медаль. Если бы она
стала моей, я выручил бы за нее гору золота и стал королем.
Я предложил бродяге, которого до сих пор ненавижу:
— У меня в хижине спрятан сундук, набитый монетами. Они
— золотые, блестят, как топор. Если отдашь мне медаль Одина,
я дам тебе сундук.
Он твердо сказал:
— Не желаю.
— Тогда, — сказал я, — иди-ка своею дорогой.
Он повернулся ко мне спиной. Удара топором по затылку
хватило, даже с избытком, чтобы он пошатнулся и тут же
упал, но при этом кулак его разжался, и я увидел в воздухе
светлую искру. Я сделал топором пометку на дерне и потащил
труп к реке, которая раньше была поглубже. Туда его и
столкнул.
Возле дома я начал искать медаль. Но не нашел. Все эти годы
ищу ее и ищу.