Алексей Викторович Рыбин. "Кино" с самого начала и до самого конца
страница №7
...мывали, а мы уже ехали к Гене Зайцеву, который предложил продолжитьюбилей в его двух комнатах на Социалистической улице. Мы с Витькой, Марьяша,
Вишня, Гена, Свин, Вилли фотограф, "Аквариум" и ещё куча разного весёлого
народа летели в мягком "Икарусе" по мрачным улицам и от души веселились. В
какой то момент показалось было, что праздник сорван, но сейчас становилось
ясно, что он продолжается. И действительно, он продолжался всю ночь у Гены,
а потом ещё весь день по всему городу — утром гости расползались от Гены
как тараканы, нанюхавшиеся карбофоса, — медлительные, неровными шагами шли
они в разные стороны к разным рюмочным, шашлычным, пивным ларькам...
Познакомились мы и с какой то безумной компанией молодых
нововолновщиков из Купчино — любителей "Диво", "Крафтверка" и разного рода
кайфа. Я вышел на них через моего, по школьным ещё ансамблям знакомого,
барабанщика Борю, узнав, что молодые люди готовы обменять имеющуюся у них
пластинку "Ти Рекс" на любую "Новую Волну". Мы с Витькой стали иногда
захаживать к этим безумцам и познакомились поближе с одним из них --
Густавом. Этот парень совершенно игнорировал нормы так называемого
социалистического общежития, что нас очень веселило, — он очень любил
играть на барабанах, и на расстоянии метров с восьмисот от его высокого
блочного дома уже были слышны каждодневные упражнения Густава. Мы тогда как
раз снова начали искать барабанщика и попробовали этого парня — играл он
вроде бы и неплохо, но как то не вписался тогда в "Кино", и мы договорились
с Петькой Трощенковым — юным ударником "Аквариума", что он поможет нам на
первых порах в предстоящей гастрольной деятельности.
Лето 82 го пролетело незаметно: я ещё раза два съездил в Москву, Витька
с Марьяшей на юг, мы славно отдохнули и в начале осени снова встретились у
меня на Космонавтов.
Я отчитался Витьке о проделанной работе в смысле договоров о концертах
в Москве, а Витька — о своей творческой деятельности, показал несколько
новых песен, которые мы немедленно принялись обрабатывать. Марьяша ни в чем
не отчитывалась, но взялась достать нам студенческие билеты, вернее, себе и
мне — у Витьки таковой имелся. Студенческие билеты, как известно, дают
возможность пользоваться железнодорожным транспортом за полцены, и мы решили
не пренебрегать этим. Как я уже говорил, Марьяша была художницей, и для неё
переклеить фотографии на билетах и пририсовать печати было плёвым делом. Она
раздобыла документы, выправила их как полагается, и мы стали окончательно
готовы к гастролям.
Я почти через день теперь созванивался с представителями московского
музыкального подполья, мы без конца уточняли суммы, которые "Кино" должно
было получить за концерты, место и время выступления, и всё остальное — я и
не думал, что возникнет столько проблем. Говорить по телефону из соображений
конспирации приходилось только иносказательно — не дай Бог назвать концерт
концертом, а деньги — деньгами.
— Привет.
— Привет.
— Это я.
— Отлично.
— Ну, у меня всё в порядке.
— У меня тоже. Я сейчас иду на день рождения, моему другу исполняется
двадцать лет.
Это означало, что двадцатого мы должны быть в Москве. Все разговоры
велись в таком роде и развили у меня бешеную способность читать между строк
и слов и находить всюду, в любой беседе скрытый смысл. Способы передачи
информации импровизировались на ходу — у нас не было точно установленных
кодов, и поэтому иной раз приходилось долго ломать голову, чтобы
разобраться, что к чему.
— У тебя есть пластинка "Битлз" 1965 года? — спрашивали меня из
Москвы.
"Что бы это значило? — думал я. — О пластинке речь — может быть,
хотят мне её подарить? Или здесь дело в цифрах?" — Тысяча девятьсот
шестьдесят пятого? — переспрашивал я.
— Да, шестьдесят пятого, — отвечали подпольщики из столицы.
Ага, всё ясно. Шестьдесят пять рублей обещали нам за концерт. Теперь
нужно выяснить — каждому, или 65 на двоих.
— Да, — говорил я, — я её очень люблю, но у меня, к сожалению, нет
её в коллекции. А у тебя их случайно не две?
— Две, — говорили мне. Отлично! Значит — каждому.
— Вообще то она мне, конечно, нравится, но сейчас я больше торчу от
"ЭксТиСи" года так восьмидесятого, восемьдесят первого... — начинал я
сражаться за процветание нашего коллектива. — И у меня уже есть две штуки,
и я хотел бы ещё две. — Восемьдесят каждому! Вот чего я хотел!
— Я не люблю новую волну, — холодно говорил менеджер из Москвы. --
Расцвет рока — это всё таки семьдесят пятый год.
— Пожалуй, — соглашался я. — Пусть будет семьдесят пять мне и
семьдесят пять Витьке, по тем временам этот было очень много.
Но такое случалось не часто. Обычно нам платили от 30 до 60 рублей
каждому и иногда покупали обратные билеты, а иногда — нет. Кое какие деньги
приносила также торговля лентами с записями нашего первого альбома, которую
я наладил в Москве довольно лихо — мы привозили лент по десять и продавали
что то такое рублей на пять дороже стоимости ленты. Но и это было от случая
к случаю, — иногда в ленинградских магазинах пропадала плёнка, и это
подрывало наше благосостояние.
После нескольких удачных экспериментов нам очень понравилось ездить в
Москву, и мы уже были всегда готовы сорваться туда по первому требованию.
Останавливались мы в основном у Липницкого — это был наилучший
вариант. С Александром мы быстро подружились, с ним было интересно, и он был
крайне ответственен и пунктуален и не позволял себе сильно расслабляться,
как многие наши общие знакомые. Например, однажды мы поехали в одно место,
где нас звали на ночлег, но хозяин так готовился к приёму гостей, что когда
мы позвонили в дверь, то долго слушали приближающееся шарканье — хозяин,
видимо, с трудом передвигался, хотя был молод и хорош собой. Когда шарканье
приблизилось вплотную, мы услышали громкий удар в дверь где то на уровне
лба, потом кто то, мыча и стеная, медленно сполз вниз, царапая дверь ногтями
и тем самым пытаясь предотвратить падение. Всё было ясно, и мы пошли прочь,
но выйдя из парадного на улицу, услышали из "гостеприимной" квартиры грохот
рояля — по клавишам, вероятно, лупили кулаками или головой и хриплые
сдавленные крики: "Восьмиклассница!... Восьмиклассница...". Судя по всему,
хозяин очнулся и всё ещё ждал нас в гости, но мы не стали второй раз
искушать судьбу и отправились к Липницкому.
У Александра дома стоял видеомагнитофон, и мы за сезон 82 — 83 года
просмотрели у него огромное количество самой разной музыки — ночевали в
гостиной, где находилось это чудо техники, засыпали и просыпались под
концерты "Токинг Хэдс", "Роллинг Стоунз" или, в крайнем случае, под Вудсток.
Всё это продолжалось до тех пор, пока Витька не увидел впервые фильмы Брюса
Ли — в восемьдесят втором году это была довольно редкая штука.
Видеоиндустрии в Союзе ещё не было, и такой экзотики никто, за небольшим
исключением владельцев — пионеров видеотехники, практически, не видел.
Увидев же это чудо кино каратэ, Витька перестал смотреть музыку и
просто заболел — стал повсюду махать руками и ногами, изображая из себя
"Виктора Ли", наделал себе нунчаков и развесил дома по стенам. Теперь он
регулярно стал травмировать себя, обучаясь тонкому искусству восточного
единоборства.
Марьяша ездила с нами и помогала кое чем, кроме грима и костюмов, --
стояла, например, на стрёме во время концертов — как то раз нам пришлось
просто бегом бежать из подвала, где мы успели, правда, отыграть всю
программу, и я успел даже вырвать деньги на бегу из рук мчавшегося бок о бок
с нами менеджера. Бежали мы не от разгневанных зрителей — те то были в
восторге и сначала вовсе не хотели нас отпускать, а теперь вот сами бежали в
другую сторону, как им было приказано, отвлекая на себя следопытов КГБ,
приехавших познакомиться поближе с группой "Кино".
Случались и спокойные, солидные концерты в МИФИ, с "Центром" в первом
отделении, например. Вообще в МИФИ мы играли несколько раз, и это было,
пожалуй, любимым нашим местом. Артём Троицкий раздухарился и устроил нам
выступление в пресс центре ТАСС, где мы опять таки всем понравились... Мы
очень полюбили московскую публику — она была прямо полярна ленинградской.
Если в Ленинграде все всё подряд критикуют (как вы могли заметить по мне и
по моей повести), то в Москве почему то все всем восторгались. И это было
нам очень приятно — стоило нам оказаться в столице, как из начинающей
малоизвестной рок клубовской команды мы превращались в рок звёзд, известных
всей андеграундной московской рок аудитории. Мы продолжали работать вдвоём,
Пётр Трощенков выбрался с нами только раз или два — работа в "Аквариуме"
отнимала у него много времени, и мы оставались дуэтом.
В Ленинграде тем временем не дремал и наш первый официальный фан --
Владик Шебашов. Однажды он несколько дней не брал в рот ничего спиртного,
отключил телефон, сидел дома и о чём то думал. Результатом этой беспримерной
в истории ленинградского рок движения акции явился грандиозный домашний
концерт "Кино" в Шувалово Озерках.
Шувалово Озерки в то время были чудесным районом Ленинграда — ни в
одной из квартир огромных многоэтажных домов не было ни одного телефона, и
добираться туда автобусом от конечной станции метро "Удельная" было очень
неудобно, долго и противно. Выбираться оттуда, соответственно, тоже было
проблематично, и поэтому Владик полюбил это место — здесь можно было
спокойно по нескольку дней пребывать в гостях у знакомых без всякой связи с
цивилизацией — и выпивать закусывать безо всякой надежды выбраться домой
раньше, чем дня через три.
Здесь жила подружка Владика Оля, с которой он вместе учился в институте
культуры и которая хозяйничала в большой и абсолютно пустой двухкомнатной
квартире. Вернее, в одной, маленькой комнатке стояла кое какая мебель --
кровать там, шкаф, то да сё, а гостиная же была совершенно пуста и лучшего
места для квартирника было просто не найти. Соседом Оли был некий Паша Краев
— оказывается, я знал его ещё по ВТУЗу. Паша обожал рок западный и рок
восточный одинаково, и вскоре уже не в Олиной, а в Пашиной квартире играли и
"Кино", и Рыженко, и Майк, и Кинчев... Но это было чуть позже, а пока мы
открывали эту свежую площадку.
Входная плата на концерт "Кино" у Оли была для квартирника непомерно
высокой — пять рублей с человека. Так решил Владик. Но он ничего не брал
себе — он был настоящим фаном нашей группы, и всю сумму пустил в различные
кайфы — по два пятьдесят с каждой пятёрки отдавал нам, а на остальные два
пятьдесят покупались две бутылки сухого и два плавленых сырка — для нас и
для гостей, чтобы все чувствовали себя уютно и спокойно. Деньги были собраны
заранее, и поэтому, когда мы с Витькой вошли в комнату, которая должна была
стать нашим залом и сценой одновременно, то искренне порадовались — вдоль
одной стены сидело на полу человек тридцать слушателей, вдоль другой стояло
бутылок шестьдесят сухого и высились сверкающие алюминием небоскрёбы из
плавленых сырков. Владик сделал всё, что мог и, по моему, всем угодил.
Витька продолжал писать, и материала для второго альбома у нас было уже
более, чем достаточно. Теперь, когда мы разделили обязанности и всеми
административными вопросами стал заниматься я один, мой товарищ начал
наседать на меня и всё чаще и чаще требовать, чтобы я поскорее подыскал
студию для новой записи. К Тропилло мы решили пока не обращаться — он очень
много работал с "Аквариумом", и мы не хотели лишний раз его напрягать. Борис
снабдил меня длинным списком телефонов знакомых звукооператоров, сказав, что
они, в принципе, могут записать любую группу, но уговорить их и
заинтересовать именно в нашей записи — это уже мои проблемы. И я время от
времени звонил, и с каждым звонком мои надежды на успешный поиск в этом
направлении становились всё призрачнее и призрачнее.
— В принципе, можно, — отвечали мне обычно на вопрос "Можете ли вы
нас записать?"
— А когда?
— Ну, позвоните на следующей недельке...
Знаю я эти следующие недельки. Сам иногда так говорю, когда хочу
вежливо отделаться от кого нибудь. Ничего нет безнадёжней для меня, чем
слышать про эти недельки...
Но я продолжал звонить, уже почти не рассчитывая на приглашение в
студию и прокручивая в уме все иные, возможные варианты.
— Группа "Кино"? — переспросили меня однажды по телефону на мой
вопрос о записи.
— Да.
— Можете сейчас приехать. Часов до двенадцати ночи я могу вами
заняться.
— Мы будем через полтора часа. Спасибо большое, — сказал я, повесил
трубку и в ужасе стал думать, как реализовать моё обещание. С Андреем --
звукорежиссёром из Малого драматического театра — я до этого уже несколько
раз созванивался, знал его условия и возможности. Его студия нас устраивала
— там можно было писать всё, включая живые барабаны. Но сейчас было семь
часов вечера и я не знал, во первых, дома ли Витька, во вторых, захочет ли и
сможет ли он сейчас поехать на запись, в третьих, ни барабанов, ни
барабанщика у нас до сих пор не было. Я позвонил Витьке, который, на
счастье, оказался дома.
— Витька, привет. Есть возможность сейчас поехать в студию.
— Сейчас? Я чай пью. Я сейчас не могу. Что за гонка?
Я чай пью. Я сейчас не могу... О, благодарная лёгкая и приятная работа
администратора!
— Так что? Решай — отменять мне всё, или поедем всё таки?
— Ну, я не знаю... А барабаны что?
— Я постараюсь сейчас найти.
— Ну, если найдёшь, то поедем. Перезвони мне, когда всё выяснишь.
— Хорошо.
Барабаны, барабаны... Я листал свою записную книжку и звонил всем
подряд, спрашивая, нет ли случайно сегодня на вечерок барабанов или
барабанщика? Многие удивлялись такому необычному вопросу, но легче мне от
этого не делалось. Когда я дошёл до буквы "И" и позвонил Жене Иванову --
лидеру группы "Пепел", какая то надежда появилась.
— Запиши телефон, — сказал Женя. — Зовут его Валера Кириллов. Это
классный барабанщик, если он захочет, то поможет вам. Но я не знаю, захочет
ли...
Я и сам не знаю, захочет ли Валера Кириллов тащиться на ночь глядя,
неведомо с кем, неизвестно куда...
— Алло, Валера?
— Да.
— Привет. С тобой говорит Лёша Рыбин из группы "Кино".
— "Кино"? Не знаю, не слышал.
— Ну, если хочешь, то у тебя есть возможность услышать. Не мог бы ты
сегодня вечером нам помочь?
— Поиграть, что ли?
— Да, у нас запись в студии.
— Мог бы.
— Очень хорошо. Спасибо большое. Только знаешь, тут есть маленькая
проблема...
— Барабанов что ли нет?
— Нет. А у тебя нет, случайно?
— Есть.
— А не мог бы ты привезти их в студию?
Наглость — первое дело для администратора.
— Ну, в принципе, мог бы...
— Мы тебе поможем, заедем на тачке, погрузим разгрузим...
— Заезжайте, — Валерка сказал мне адрес и повесил трубку.
Я лихорадочно подсчитывал затраты времени на дорогу. На такси мы
успевали к назначенному сроку — Валерка жил на Суворовском — полчаса туда,
погрузить барабаны, до театра — ещё пятнадцать минут. Но что за диковинный
барабанщик нам подвернулся? Какой то альтруист...
Я полетел к Витьке, который, слава Богу, уже допил свой чай и перестал
играть в игру "директор — художественный руководитель". Стоянка такси
находилась прямо рядом с его домом, и мы помчались на Суворовский — тут,
наконец, я услышал благодарность от "художественного руководителя" за свою
оперативность. Репетировать нам ничего не требовалось: всё давно было
готово, инструменты в порядке, оставалось только объяснить барабанщику что к
чему, но, по словам Жени Иванова, Валерка был профессионалом и объяснять
особенно ему ничего было не нужно.
Валерка встретил нас на лестнице своего дома — он уже спускал барабаны
вниз. Мы быстро поздоровались, ещё раз поблагодарили его, подхватили кто что
мог и в одно мгновение погрузили установку в такси, втиснулись сами и
рванули к Малому драматическому.
— Что вы играете то? — улыбаясь, спросил у Витьки Кириллов.
— Биг бит.
— А а, ясно. Нет проблем.
Да, биг бит. Мы планировали для первого раза записать четыре пять песен
— "Весну", "Лето", "Я из тех...", "Последний герой", а там видно будет, как
дело пойдёт. Последние Витькины песни были более жёсткими и холодными, чем
материал "Сорока пяти", но были и чисто биг битовые вещи а ля Нил Седака --
"Весна", например:
Весна — постоянный насморк,
Весна — солнце светит опять.
Я промочил ноги,
Весна — я опять иду гулять.
Весна — я не могу сидеть дома,
Весна — я люблю весну,
О чём поют в моём дворе кошки?...
Нет, нет, нет, нет, я не усну.
Весна — я уже не грею пиво,
Весна — скоро вырастет трава.
Весна — вы посмотрите, как красиво,
Весна — где моя голова?...
Мы прошли через вахту театра, сказав бабушке, сидевшей в стеклянной
будочке, что мы к Андрею. Звукооператор Андрей встретил нас приветливо,
провёл в студию, сказал, чтобы мы с Витькой настраивались, а сам пошёл с
Кирилловым устанавливать барабаны. Всё происходило в этот день удивительно
быстро и складно — часа за три мы записали болванки четырех песен, и
получилось это очень неплохо. Кириллов действительно оказался классным
барабанщиком — он всё схватывал на лету, и проблем с барабанами не было
никаких. Время близилось уже к закрытию метро, когда мы закончили запись и
договорились с Андреем о следующей сессии. Загрузив барабаны Кириллова в
такси, мы ещё раз поблагодарили его и расстались с этим удивительным
бескорыстным музыкантом.
К сожалению, эту запись мы так и не довели до конца — Витьке вдруг
разонравилась эта студия, звук записанных барабанов, хотя, на мой взгляд, он
был вполне достойным. Мы собрались в Малом драматическом ещё раз, записали
голос, и Витька, забрав ленту себе, сказал, что пока на этом остановимся. У
него не было настроения писать дальше — это было заметно. Отношения наши
продолжали оставаться превосходными, он сказал, что просто устал и ему нужно
сосредоточиться, чтобы записать полноценный альбом. А пара песен из записи в
Малом драматическом потом так никуда и не вошла...
Я из тех, кто каждый день выходит прочь из дома
Около семи утра.
Да, из тех, кто каждый день уходит прочь из дома
Около семи утра.
И что бы ни было внизу — холод или жара,
Я знаю точно, завтра будет то же, что и вчера,
Я из тех, кто каждый день уходит прочь из дома
Около семи утра.
В это утреннее время там внизу всё так похоже
На кино.
Да, в это утреннее время там внизу всё так похоже
На кино.
Я беру зубную щётку, открываю окно,
Я ко всему уже привык, всё началось уже давно,
Да, в это утреннее время там внизу всё так похоже на кино.
Я сажусь в какой то транспорт и смотрю,
Куда он привезёт меня.
Я снова сел в какой то транспорт и смотрю,
Куда он привезёт меня.
Со мною рядом кто то едет из гостей домой,
Зачем я еду, я ведь так хотел остаться с тобой,
И сажусь в какой то транспорт и смотрю,
Куда он привезёт меня...
Я из тех, кто каждый день уходит прочь из дома
Около семи утра.
Да, я из тех, кто каждый день уходит прочь из дома
Около семи утра.
И в моей комнате, наверное, дуют злые ветра,
И в этой песне нету смысла, эта песня стара,
Я из тех, кто каждый день уходит прочь из дома
Около семи утра...
Глава 11
"Зелёный змий — что еростат, — сказал однажды Артём Троицкий, --
голову отрубишь, две вырастет..." Мне кажется, что эти стихотворные строки
применимы не только к собственно зелёному змию, а и к внутренней политике
нашей страны. После смерти любимого Леонида Ильича, портреты которого в той
или иной форме имелись едва ли не в каждой из битнических квартир, высокий
пост главы государства занял крепенький гриб боровик Юрий Владимирович, и
только мы начали привыкать к его причудам, как его сменил совсем уже
старичок лесовичок Константин Устинович. В моей памяти два этих лидера
слились воедино, и я вспоминаю те годы, как время правления двух господ
одновременно. Собственно, со сменой одного на другого ничего особенно не
менялось, разве что при Андропове появился новой сорт дешёвой водки --
андроповки, если кто помнит, да и хватать людей на улицах начали уже просто
средь бела дня.
— Почему не на работе? — грозно спрашивали дружинники болтающихся по
улицам битников. Обычно я отвечал, что работаю во вторую смену, и, хотя я к
тому времени нигде не работал, дружинники оставляли меня в покое — они
довольно халатно относились к своих обязанностям, как и все работающие на
государство советские люди, и не проверяли полученную от меня информацию.
Вообще, время было чрезвычайно мрачное, и я думаю, что публицисты, ныне
кормящиеся на описаниях сталинских репрессий, могут быть спокойны: когда эта
тема себя исчерпает, то их ждёт ещё непаханное поле восьмидесятых — время
тихого террора Андропова — Черненко. И на фоне всеобщей тупости и
беспредельного маразма, в который окончательно и бесповоротно, решительно и,
как всегда, очертя голову, погрузилась наша великая держава, отдельные
выродки, как сказал какой то милиционер, беседуя с очередным задержанным
битником, не шли вместе со всеми по широкой ровной дороге, а искали узкие
кривые тропинки, ведущие в сторону...
Заходили иногда вялые и беспочвенные разговоры об эмиграции — реально
нам эмигрировать было практически невозможно, хотя многие и хотели, и всё
кончалось в результате уверениями друг друга в том, что: "Я вот сейчас, в
домашних тапочках и футболке готов рвануть в Америку..." Но это, повторяю,
были по тем временам несбыточные проекты. Можно, конечно, было жениться на
ком нибудь из враждебного капиталистического лагеря, но как то с
кандидатурами невест дело было довольно туго.
И мы жили в своём, отдельном мире, в другом измерении. Это не был мир
иллюзий — иллюзией, скорее, было всё окружающее, весь народ, который дважды
в году раскрашивал себя в красный цвет и пёр на демонстрации, а остальные
363 дня старался выглядеть как можно более неброско и неприметно. Мы же
находились хоть и в маленьком, но реальном мире, читали литературу,
написанную на нормальном языке, а не на советском "нью спике" — книги
Набокова, Аксёнова, Орвелла; слушали хорошую музыку; жили по простым
человеческим законам, а не по законам социалистического общежития. Рок н
ролл оставался для нас единственной областью приложения своих сил и
способностей, и мы играли в игры: одни — в рок звёзд, другие — в рок
фанов. Было совершенно очевидно, что как музыканты, большинство "рок звёзд"
абсолютно несостоятельны, но играть было интересно, и некоторые продолжают
заниматься этим и по сей день.
Мы продолжали бурную концертную деятельность в Москве и не только, чаще
и чаще случались концертики в родном городе. Как то раз мы играли для
иностранных друзей, не владеющих русским языком, и, как ни странно, им тоже
понравилась наша программа. Этот концертик для девушек из Гамбурга, а также
для всех наших друзей проходил дома у Ливерпульца, с которым как то нас
познакомил Борис. Ливерпульца прозвали так за то, что в бытность свою
студентом университета он был отправлен со всей своей группой на стажировку
в Англию, и один семестр обучался английскому языку на родине "Битлз".
Вернулся он оттуда совершенно другим человеком и начал вести такой образ
жизни, про который можно смело сказать словами одного из героев известного
фильма "Асса": "Я был нетрезв, и моё поведение недостойно советского
офицера...". Дома у Алексиса Ливерпульца было довольно миленько — он тащил
к себе всё, что только возможно и что плохо лежало, — тут стояли и висели
чучела диких зверей и птиц, повсюду сверкали таблички — "Не стой под
стрелой", "Пьянству — бой", к которой была сделана приписка "Пьянству --
гёрл", "Не работай" и так далее. Из Англии наш приятель привёз массу
пластинок и книг, и у него можно было провести время приятно и не без
пользы.
Новый, 1983 год, мы встречали у подружки Гены Зайцева, Гали. Пригласил
нас Гена, который тоже уже был поклонником группы "Кино" да и просто нашим
другом. У Гали намечался этакий большой светский раут, и каждый приглашённый
должен был принести с собой или бутылку шампанского, или водки, или коньяку.
Но Гена, приглашая гостей, иногда упускал слово "или", и поэтому ряд
приглашённых принесли по полному комплекту, так что празднество затянулось
аж на три дня. У Гали была потрясающая коллекция пластинок — оказывается,
все её друзья детства давно жили за океаном, и без конца слали ей огромные
посылки, и мы три дня наслаждались редкими для Ленинграда записями группы
"Фри", ранними песнями Боуи, а также шампанским, коньяком и всем остальным.
Но праздник — праздником, и как это всегда бывает, он закончился, и
жизнь вернулась на круги своя.
В феврале планировалось провести очередной концерт в рок клубе, на этот
раз должны были играть только две группы — в первом отделении "Кино", во
втором — "Аквариум", как бы группы побратимы.
Неотвратимо уже встала перед нами необходимость расширения состава
группы — музыка, которую теперь писал Витька, могла звучать только в
электричестве, с полным составом. Во всяком случае, на рок клубовский
концерт музыканты нам были нужны в обязательном порядке — прибегать опять к
помощи "Аквариума" мы не хотели — в глазах публики мы бы утратили своё
лицо, тем более, что "Аквариум" работал в том же концерте.
Перед тем, как уйти в армию, Олег — наш "Гиперболоид" — работал в
одной командочке параллельно с нами, играл с ней на разных свадьбах,
вечеринках — подхалтуривал, одним словом. Командочка, впрочем, была
некоммерческой направленности — вокалист обожал Джона Леннона, гитарист
торчал от "Криденс" — со вкусом у ребят было всё в порядке. Я тогда
познакомился с этой группой и теперь решил попытать счастья и созвонился с
басистом — Максом. Выслушав мои предложения и условия, Макс согласился
поиграть с "Кино" в качестве сессионного музыканта. Я начал ездить к нему,
он тоже жил в Купчино, недалеко от меня, и репетировать с ним Витькин
материал.
Сам Витька теперь сидел дома с Марьяшей — они снимали квартиру где то
на Гражданке — и особенно не утруждал себя поездками к новому басисту и
репетициями с ним. Он сказал, чтобы я подготовил его, а потом, чтобы мы
вместе приехали, и Витька "примет работу". И я готовил Макса к этому
экзамену и успел подружиться с ним. Мы встречались с его приятелем --
гитаристом Юркой Каспаряном, играли рок н роллы и Витькины песни, беседовали
о роке, пили чай, слушали музыку — рок н роллы "Криденс" и "Битлз", которые
обожал Юрка.
Однажды я ехал к Витьке на Гражданку, вышел из метро "Площадь Ленина" и
ждал троллейбуса, на котором нужно было проехать ещё с полчаса, чтобы
добраться до Витькиного нового дома.
— Привет, — услышал я знакомый голос, повернул голову и увидел Макса
с бас гитарой в чехле, а рядом с ним — Юрку. Юрка тоже был с гитарой в
руках — они, как выяснилось, ехали домой с какой то очередной то ли
халтуры, то ли репетиции, то ли ещё чего то.
— Вы сейчас свободны? — спросил я Макса и Юрку.
— Свободны.
— Поехали к Витьке. Я сейчас как раз к нему на репетицию. Макс, ты уже
можешь показать, что ты там напридумывал, может быть, Юра, и ты что нибудь
поиграешь — хотите? Можно попробовать.
— С удовольствием, — ответили продрогшие уже музыканты.
Когда мы приехали к Витьке и я представил ему кандидатов в концертный
состав "Кино", Витька увёл меня на кухню и неожиданно устроил мне небольшой
нагоняй — впервые за всё время нашей дружбы и совместной работы. Он был
страшно недоволен тем, что я привёл к нему в дом незнакомого ему человека --
Каспаряна.
— Что ты водишь сюда, кого тебе в голову взбредёт? — говорил он, хотя
я впервые привёл к нему незнакомого ему человека, да и то по делу.
— Послушай его, — говорил я, — он неплохой, вроде, гитарист, может
быть, пригодится на концерте...
— Ничего я не хочу слушать. С Максом сейчас будем репетировать. И без
меня не решай вопрос — кто у нас будет играть!
— Я ничего и не решаю. Я тебе привёл человека, чтобы ты сам посмотрел
и решил. И вообще, я со своими обязанностями справляюсь, по моему, и ещё ни
разу ничего не обломил — что ты ругаешься то?
Мой друг быстро остыл — роль суперзвёзды ему удавалась только в
присутствии Марьяши, которая поддерживала и культивировала движение в этом
направлении, сейчас же он пришёл в себя и успокоился.
Мы поиграли втроём — Юрка наблюдал и не принимал участия в репетиции,
под конец Витька всё таки решил попробовать его и предложил поиграть соло в
нескольких песнях. Юрка начал играть в своей рок н ролльной манере, и вызвал
сразу же бурю протеста — этот стиль нас не устраивал. Тогда юный поклонник
"Криденс" взял себя в руки и стал обходиться с гитарой более сдержанно.
— Ну, вот так ещё ничего. В принципе, на концерте можно попробовать
поиграть вчетвером, — сказал Витька.
Юрка и Макс уехали, а я задержался — нужно было решить ещё ряд
вопросов относительно концерта. Тут Витька снова вызвал меня на кухню и
вдруг извинился передо мной за резкость — чем безмерно удивил меня — я
воспринял его недовольство появлением Юрки как должное. Витьке же явно было
не по себе — таких разборок у нас раньше никогда не возникало, и он сказал,
что надеется на то, что не возникнет и впредь.
— Поработай с Юркой, — сказал он примирительно, — порепетируйте с
ним — вы же рядом живёте. Я думаю, что всё будет нормально.
Я тоже думал, что всё будет нормально, и начал ездить к Каспаряну и
играть с ним. Он был очень милым парнем — у таких людей, по моему, не
бывает врагов. Мы чудесно проводили время, играли, беседовали и отрабатывали
нюансы программы.
Этот зимний рок клубовский концерт "Кино" — "Аквариум" оставил у меня
самые приятные воспоминания, и у большей части моих друзей — тоже.
Единственным тёмным пятном была едкая рецензия в рукописном журнале "Рокси".
Там говорилось, что то — не так и это — не так; у Рыбы, значит, ширинка на
сцене расстегнулась, и вообще, мол, концерт был поганый. Почему — поганый,
я из статьи так и не понял.
Сила воздействия, как известно из физики, равна силе противодействия, а
в наших условиях сила противодействия давлению властей на рок группы со
стороны этих самых групп зачастую преобладала над силой, с которой городские
власти давили на рок клуб. Перед концертом с Борисом и Витькой была
проведена беседа в рок клубе с представителями отдела КГБ, курирующего
ленинградский рок. Беседа, смысл которой заключался в предостережениях
музыкантов от различных сценических вольностей, разумеется, вызвала обратное
действие — концерт прошёл на грани истерики, и "Кино" с "Аквариумом"
работали так, словно бы находились на сцене в последний раз, что, впрочем,
было недалеко от истины.
Мы играли первым номером — расширенный состав "Кино" — мы с Витькой,
Каспарян, Макс и приглашённый в качестве сессионщика джазовый барабанщик
Боря, мой старый знакомый. Марьяша в этот раз постаралась от души, и наш
грим, я уж не говорю о костюмах, был просто шокирующим. Ансамбль звучал
достаточно сыгранно, Витька играл на двенадцатиструнке, мы с Каспаряном
дублировали соло, и звучало всё, кажется, довольно мощно. В отличие от
традиционных красивых поз ленинградских старых рокеров мы ввели в концерт
уже откровенно срежиссированное шоу — я иногда оставлял гитару и
переключался на пластические ужасы — например, в фантастической песне
"Ночной грабитель холодильников" я изображал этого самого грабителя:
Он ночью выходит из дома,
Забирается в чужие квартиры,
Ищет, где стоит холодильник,
И ест...
Люди крепко запирают квартиры,
Покупают пулемёты и гранаты,
Но он выходит и проходит сквозь стены,
И ест.
Люди болеют, люди умирают,
Люди болеют, люди умирают...
Он ест!
Йе йе йе йе йе ест!...
Мы играли в основном быстрые, холодные и мощные вещи — "Троллейбус",
"Время есть...", "Электричка", "Грабитель" и прочие подобные забои.
Единственным, пожалуй, исключением были "Алюминиевые огурцы", в которые Юрка
влепил таки своё рок н ролльное соло, но, возможно, на концерте это было и
неплохо — часть зрителей выразили одобрение этому кивку в старую музыку.
Концерт вообще получился законченным и полноценным — после нас работал
"Аквариум" со своей электрической программой и довёл зал просто до экстаза.
В те годы это была бесспорно ленинградская группа № 1, массовая
аудитория была подавлена и сломлена мощнейшим звуком "Аквариума" — Дюша,
Сева, Фан, Булычевский, Курехин, Ляпин, Трощенков вместе звучали так, как
никто ещё не звучал в Ленинграде. Ну и Б.Г., конечно, неистовствовал на
сцене в полный рост — группа прошибала всех — и хардовиков, и волновщиков,
и джазменов...
Семейная жизнь имеет, безусловно, множество приятных моментов, но и
налагает на семьянина определённые обязанности. Витька заметно посолиднел,
перестал засиживаться в гостях до закрытия метро и вообще реже стал
появляться вне дома. Иногда он внезапно менял свои решения и наши планы так,
что раза два мне пришлось в последний момент отменять наши концерты в Москве
— к большому неудовольствию подпольных менеджеров. Я понимал, что если так
пойдёт и дальше, то в Москве нас просто перестанут считать серьёзными
людьми, но Витька с Марьяшей сказали, что всё это ерунда, и мы будем иметь
дело только с Троицким и Липницким, а потолок всех остальных устроителей
концертов мы уже превысили. Я не спорил, хотя и не считал, что наш уровень
настолько высок, чтобы отказываться от выгодных предложений.
Однако он дал добро на продолжение моих занятий с Максом и Юркой,
сказав, чтобы я потихоньку готовил их к записи нашего нового альбома и
показывал всю программу. Ребята стали приезжать ко мне на Сапёрный — я
недавно переехал сюда, в центр, и жил один, в коммуналке с соседом хулиганом
и соседкой — классической стукачкой, которая, как в дешёвом фильме,
откровенно подглядывала за мной в замочную скважину и докладывала
участковому милиционеру обо всех приходящих ко мне людях. Участковый пару
раз навестил меня с целью разузнать, что за антисоветчик появился во
вверенном ему районе, и попытался было обвинить меня в краже спасательного
круга с Литейного моста. Спасательный круг, действительно, находился у меня
— я получил его в день рождения от Севы Гаккеля, которому круг был, в свою
очередь, подарен Сашей Ляпиным. Теперь эта реликвия висела у меня на стене с
портретом Фрэнка Заппы в середине. Я сказал участковому, что это — портрет
моего старшего брата — матроса, а сам круг — наша семейная реликвия, и
участковый, плюясь, сказал, что с такими идиотами, как я и мои друзья,
противно возиться, но что он до нас ещё доберётся. После этого представитель
власти ушёл и больше меня не беспокоил.
Мы репетировали с Максом и Юркой, кое что уже подготовили и сделали
даже вокальное сопровождение — разложили на три голоса рефрен
"Восьмиклассницы" и ещё нескольких песен.
Однажды Витька позвонил мне и сказал, что он решил немедленно
приступать к записи.
— А где? — поинтересовался я. Идея была неожиданной — мы не
собирались ничего писать раньше чем через месяц другой.
— Нужно всё таки опять с Тропилло договариваться, — сказал Витька. --
Давай этим займёмся.
— Ну, хорошо, — согласился я, — с Тропилло мы договоримся. Тогда
тебе срочно нужно начинать с нами репетировать — с Максом и Юркой.
— Нет, я думаю, что мы снова всё сделаем с "Аквариумом". Это
профессионалы, они сделают всё, как надо. Наши ребята ещё не готовы. Новый
альбом должен быть по музыке безупречным — они этого сделать не смогут.
— Нет, я не согласен, — сказал я. — В таком случае нужно подождать,
пока Юрка с Максом всё отточат — мы должны этот альбом делать своим
составом.
— Не надо меня учить, как мне делать мой альбом.
— Витя, если это твой
альбом, делай его, пожалуйста, как хочешь. А если это альбом "Кино", то
это должно быть "Кино".
— Лёша, если у тебя такое настроение, то ведь я могу записать мой
альбом и без твоей помощи.
— Пожалуйста, — сказал я и повесил трубку.
Больше мы с Витькой не созванивались никогда. "Мы странно встретились и
странно расстаёмся...". Дурацкий спор вдруг стал причиной совершенно дикого
разрыва — группа "Кино" перестала существовать. Это было как то странно --
совершенно, казалось бы, на пустом месте — ну, повздорили, ну,
помирились... Но мы не вздорили и, соответственно, не мирились. Я
чувствовал, что напряжение внутри "Кино" в последние месяцы росло — и вот,
прорвалось...
Я заезжал иногда к Каспаряну — Витька ему тоже не звонил, мы
поигрывали немного, а потом я перенёс свою музыкальную деятельность в Москву
— стал ездить туда каждую неделю и играть дуэтом с Серёжкой Рыженко. С
Юркой, естественно, я видеться тоже перестал.
Однажды, месяца два спустя, я встретил его случайно на улице и узнал,
что Витька позвонил ему и предложил поиграть. Ну, в добрый час...
Глава 12
Саша Старцев (Саша с Кримами) нетвёрдыми шагами бродил по вытоптанной и
неровно засыпанной гравием полянке, чудом оставшейся незастроенной и
спрятавшейся среди серых пятиэтажных домов, стоящих ровными рядами за белой
стеной универмага "Московский". В руках у Саши была ракетка для бадминтона и
волан, и он чертил и чертил на земле носком кроссовки линии, которые,
вероятно, казались ему прямыми. Я и Валерка Кириллов сидели поблизости на
зелёной травке, рано пробившейся этой весной и маленькими островками
разбросанной по полянке. Мы курили и молча смотрели на Старцева и
Липницкого, размахивающего второй ракеткой и пытающегося вспомнить приёмы
затейливой игры.
Мы собрались сегодня у Старцева — Б.Г., Липницкий, Майк с Кирилловым,
давно уже ставшем барабанщиком "Зоопарка", и я. Уходящий в прошлое
"Аквариум", осколок старого "Кино" и с трудом просыпающийся от многолетнего
летаргического сна "Зоопарк".
Апрель в этом году оказался на удивление и радость всем нам тёплым и
солнечным, и это было здорово. И было здорово то, что мы собрались опять все
вместе, и на столе, несмотря на трудное, в общем, время, было мясо и была
зелень и помидоры, и водка, и сухое вино в трехлитровых банках. Последние
яства, правда, не пользовались уже такой тотальной популярностью, как прежде
— я уже давно не пью, Борис тоже не пьёт — он за рулём. Обучает его
соблюдать правила дорожного движения Вовка Дьяконов — тот, что был когда то
арестован за два пальто — помните? Пьющие ещё друзья поднимают тосты за
встречу, за друзей, за то, за сё... Старцев и Липницкий собрали нас сегодня
как бы по делу — они собираются издавать журнал и пишут кннгу. Журнал о
роке и книгу о рокерах. И это тоже здорово — журнал про нашу жизнь и книга
про нас. А сегодня ведь Пасха! И мы, похристосовавшись, сидим за столом и,
как всегда, совершенно не занимаемся делом, из за которого собрались. Мы
вспоминаем дела десятилетней давности, всякие весёлые истории, из которых,
кажется, только и состоит наша жизнь. Да, неприятности как то стёрлись и
ушли, а кайф, который был и есть в нашей жизни, — он здесь. Майк имеет
несколько помятый вид — вчера была десятилетняя годовщина его свадьбы с
Натальей. Десять лет назад мы беспредельничали на этой свадьбе, которая пела
и плясала в огромной квартире идущего на капитальный ремонт расселённого
дома. Эту квартиру за символическую, даже по тем временам, плату, снимал наш
хороший приятель, гитарист и поэт бессребреник, любитель Фолкнера и розового
портвейна, Паша Крусанов — теперь ведущий редактор и реальный хозяин
модного и солидного книжного издательства "Васильевский остров".
Липницкий зовёт меня к себе на дачу под Москвой — отдохнуть, подышать
свежим воздухом и поиграть на хороших гитарах — трофеях гастрольной
деятельности "Звуков Му". Сашка уже не играет на басу в этом знаменитом
коллективе, да и, кажется, никто уже там не играет, кроме самого Петра (он
же болгарин Побелка Потолков, он же татарин Рулон Обоев — это псевдонимы
Петра начала восьмидесятых). Я с радостью принимаю приглашение, и мы
договариваемся вместе встретить древний языческий праздник — Первое мая.
Старцев всё пытается перевести разговор в русло литературы --
поговорить о будущей книге и будущем журнале. Саша с Кримами уже десять лет
издаёт рукописный "Рокси" и наконец то, вроде бы, получил возможность
напечатать журнал типографским способом. Ряды "Кримов" и Клэптонов на полках
Сашиной квартиры заметно поредели — комната забита теперь папками с сотнями
машинописных листов интервью, статей и обзоров рок жизни нашей страны, на
самом видном месте стоит огромная пишущая машинка, к которой Саша иногда
машинально поворачивается и тянет руки к клавишам, а потом спохватывается и
хватается смущённо за банку с вином и наливает гостям мутный жёлтый напиток.
Пока друзья смакуют сухое, мы с Борисом выходим на кухню покурить и
поговорить — мы очень давно не встречались. Борис, слава Богу, вернулся из
Англий и Америк и занимается записью новых песен на своей уже студии.
— Как ты живёшь? — спрашивает он меня.
Я говорю, что хотел бы совсем с музыкой завязать, но ничего не выходит.
Вроде бы удалось уже, но вот, в Нью Йорке, в блюзовом каком то кабаке,
поиграл двадцать минут на классном фэндере с тамошними музыкантами и этих
двадцати минут мне хватило для того, чтобы снова перевернуть свою жизнь.
Можно бросить пить, можно даже отказаться от никотина, но если человек играл
на сцене рок н ролл, то, как бы он потом ни вертелся, обязательно вернётся к
этому.
— Да, — говорит Борис, — вот и Сева Гаккель, тоже...
Да, Сева тоже одно время предпочитал рок н роллу большой теннис, а на
последнем рок фестивале смотрю на сцену — ба! Сева с Ляпиным такое творят,
как десять лет назад... Все мы, короче говоря, остались такими же безумцами
и сколько ни махай ракеткой и не изображай из себя "волну" как я, сменивши
было рок на пантомиму, стоит услышать: "Сатисфэкшн" или "Твист энд шаут" --
и всё снова летит к чёрту. Или — к Богу?...
Борис вскоре покидает нас — как всегда — дела, запись, снова запись.
Майк уезжает с ним — к жене, а Старцев, допив сухое, вдруг начинает
назойливо предлагать пойти поиграть в бадминтон, несмотря на то, что два
главных игрока — он и Липницкий изрядно нетрезвы, мы с Кирилловым играть не
хотим, а на улице дует сильный ветер. Ему всё таки удаётся уговорить нас, и
мы идём на полянку.
Пока немолодые и нетрезвые спортсмены готовятся к поединку, мы с
Кирилловым закуриваем и он начинает вспоминать нашу запись в Малом
драматическом. И я вспоминаю ту музыку, тот драйв и кайф, то веселье, те
концерты. И, что радует, этот драйв и эти концерты, настоящие рок концерты
не закончились и теперь, когда, кажется, с головой захлестнула страну мутная
вонючая река безвкусного и бездарного попса. Это только совсем молодым и
глупым девчонкам кажется, что пахнет эта река дорогими духами и мужской
силой, а я то знаю, чую настоящий запах — запах ведомостей и договоров,
директоров и администраторов, бухгалтерских холодных пальцев и малюсеньких
потных мозгов советских композиторов и поэтов песенников, запах лицемерия и
лжи.
Но безумствует ещё Ляпин, чьи работы вызывают разноречивые оценки, а
мне нравится его музыка — это наше, настоящее битническое зверство. А Борис
— бодр, светел, и поёт себе, что хочет и, как всегда, очень хорошо. И Майк
время от времени ошарашивает тинейджеров, плавающих в тягучем киселе вместе
с "Наутилиусом Помпилиусом", своим мощным и диким рок н роллом. И братья
Сологубы, и Вовка Леви, который умудрился разогнать за пятнадцать минут
синюшный параноидально алкогольный туман последнего ленинградского рок
фестиваля. А Коля Васин, который устроил под завязку этого психопатического
мероприятия маленький, но такой задорный и свежий концертик на выставке в
Гавани, что впечатлений от него осталось больше, чем от трех дней грохота в
"Юбилейном". Все действуют, как и прежде, и даже я уже записал на кассету
четыре новых песни. И Алексис Ливерпулец продолжает веселиться и
бесчинствовать, Юфа снимает полнометражный художественный фильм — он теперь
кинорежиссёр, и с Марьяшей я иногда созваниваюсь, но её трудно застать дома
— она теперь директор "Объекта Насмешек" и всё время пропадает в поездках.
Олег заходит в гости ко мне, а я недавно заходил в гости к Гале — к той, у
которой мы с Витькой как то встречали Новый год, — живёт она в очень
удобном месте, недалеко от центра — в Джерси Сити — одна остановка на
метро до Манхэттэна.
Раздражают только звонки. Звонят мальчики и девочки и требуют от меня
каких то экспонатов в музей Виктора Цоя. Я не даю им экспонатов, у меня нет
ничего такого, что бы я мог им дать. Все мои экспонаты — это моя жизнь, моя
молодость, которую я ни в какой музей не отдам. Я хотел было сказать этим
мальчикам и девочкам, что если они думают, что музеи и памятники возвращают
кому то жизнь, то они очень ошибаются. Отнимают они жизнь, а не возвращают,
превращают реликвию во что то такое, что совсем не похоже на оригинал. И
сами усердные музейные служители превращаются в мумии и экспонаты. Но я
ничего им не сказал. То, что для них умерло, во мне живёт — это часть меня,
и Майка, и Бориса, и всех наших друзей.
А Борис, кстати, пел в восемьдесят втором — "Мы пили эту чистую
воду..." — ну ка, мальчики девочки, кидайте свои пальчики, смотрите на меня
в окно, что там дальше поётся? Не помните? О нас, о нас. Вот, когда
вспомните, тогда и позвоните мне из своего музея. А мы — мы никогда не
станем старше.
Апрель — май 1991. Ленинград — Москва.
