Пьер Сувестр И Марсель Аллен. Любовные похождения князя
страница №3
...о Мориса, при этом не выдав своего присутствия, остатьсянезамеченным - никто не слышал ни шума борьбы, ни криков о помощи...
- Где произошло убийство? - спросил бригадир, ступая так, что пол в
коридоре хрустел.
Началось столпотворение. Размахивая руками и кудахча, словно испуганная
курица, к полицейскому подбежала мадам Гурон:
- Здесь, господин полицейский!.. В этой комнате! Ах! Какое несчастье!
Такой хороший жилец! Так аккуратно платил за квартиру, су в су... И никаких
хлопот! Никогда не сорил на лестнице... Поздно не возвращался! Рано не
поднимался! Мечта!..
Бригадир оборвал стенания консьержки:
- Значит, Бузотер верно сказал?.. Ему отрубили голову?.. Он мертв?..
- Да, отрубили голову!.. Да, господин бригадир! Она на стуле, а тело
чуть поодаль... Еще совсем недавно глаза двигались...
При последнем замечании консьержки, замечании жутком, охваченные ужасом
соседи снова хором взвыли...
Все разом заговорили, дополняя друг друга, поскольку каждый заметил
нечто такое, что проглядели прочие свидетели.
Бригадир осведомился:
- Можно взглянуть?
- Сюда, сударь, вот, через щель! Это здесь!..
Бригадир нагнулся. В гробовой тишине он приставил глаз к трещине.
Соседи и соседки были готовы услышать крик ужаса, но полицейский, напротив,
оставался невозмутимым.
- Кошмар, правда? - спросила мадам Гурон.
Бригадир выпрямился:
- Что-то я не увидел ничего кошмарного...
Все оцепенели.
- Да посмотрите сами! - отозвался бригадир. - Там темно, хоть глаз
выколи!
Мадам Гурон уже прильнула к панели; она и дала исчерпывающее
разъяснение:
- Лампу задуло! Сквозняк! К тому же окно нараспашку...
- Или, - шепнул Бузотер, которого распирало от гордости за то, что
привел полицию, и которому не терпелось вставить свое словцо, - или ее уходя
потушил убийца!
Убийца!
Все машинально попятились. Испуганно переглянулись...
Ведь действительно, убийца должен был находиться здесь. Он не мог
скрыться; воображение уже рисовало, как он, обратившись в слух, застыл,
затаился в комнате, отчаянно сжимая в руке револьвер или нож, готовый
прикончить первого, кто туда войдет...
Опять поднялся вой.
- Господа! Какой ужас! Не может быть! Господи Иисусе!
Самым храбрым из всех оказался господин Масп, который предложил:
- Может, высадить дверь?
Но когда бригадир повернулся к нему, чтобы ответить, тот, отодвигаясь к
стенке, объявил:
- А вот и господин комиссар.
Действительно, комиссар, за которым посылали ажана, явился в спешном
порядке. Это был молодой человек, интеллигентный, деятельный, решительный,
энергичный, которого очень любили жители квартала.
- Итак, бригадир, это правда?
- Правда, господин комиссар. Совершено преступление...
- Где пострадавший?
Бригадир указал на закрытую дверь:
- Вас дожидаемся, господин комиссар, чтобы начать ее ломать.
- Хорошо! Действуйте!
С помощью соседей бригадир поддел дверь плечом и сорвал ее с петель.
Соседка принесла лампу, высоко подняла ее над головой; снятая панель
рухнула на пол, открыв комнату на всеобщее обозрение.
Но в тот же миг все оцепенели, словно прилипли к полу, не в силах
сделать ни шага...
На их лицах было написано изумление.
Конечно, все готовились увидеть нечто чудовищное, но такого никто не
мог и вообразить!
Увиденное превзошло все мыслимые ожидания. Можно было подумать, что
рассудок всех присутствующих одновременно посетило необычное видение,
отвратительный кошмар!
Вытаращив глаза, комиссар, полицейские, соседи как завороженные
смотрели в комнату, не в силах ни пошевелиться, ни двинуться с места, ни
произнести ни слова.
Поистине, тут было от чего оторопеть.
В комнате, где только что каждый мог лицезреть обезглавленное тело и
лежащую на стуле голову, никакого трупа не было и в помине!
Туловище покойника исчезло!
Исчезла и его голова!
Однако в подлинности преступления сомневаться не приходилось.
Отсутствие тела несчастного не опровергало версию убийства...
Паркет был запятнан кровью. Покраснел от крови стул, на котором
несколько минут назад гримасничала голова. На полу валялся сапожный нож,
лежали ящики от комода, постель была перевернута, окно разбито...
Ясно, что комната подверглась ограблению.
Комиссар первый совладал с волнением.
- Отлично, - произнес он, медленно обводя взглядом помещение.
Затем повернулся к бледным трясущимся соседям, у которых глаза блуждали
по сторонам:
- Дамы и вы, господа, попрошу вас разойтись по комнатам. Вашего участия
не требуется! Мадам Гурон, консьержка, останьтесь!.. Останьтесь, но сюда не
заходите!.. Бригадир, я приказываю никого не впускать! Для выполнения
протокольных формальностей здесь достаточно будет меня одного...
За спиной комиссара, который прошел вглубь комнаты несчастного Мориса,
потянулись к выходу соседи, недовольно бурча. Конечно, из коридора никто не
ушел, но откровенно пренебречь приказаниями должностного лица ни один не
посмел...
Тем временем комиссар приступил к обыску. Обернувшись, он заметил, что
бригадир загораживает дорогу высокому молодому человеку:
- Это вы, Поль? Берите карандаш, пишите!
Высокий молодой человек был секретарем комиссара.
- Так, поглядим! - продолжал комиссар. - Сколько пятен на полу: раз,
два, три, четыре, пять, шесть... Запишите: шесть лужиц крови... Стул
пропитан кровью... Кстати, отметьте, на спинке глубокая зарубка. Очевидно,
когда убийца нанес первый удар, жертва откинула голову... Отлично! Нож
возьмите с собой. Орудие преступления. Ну, что еще? Пометьте: мотив -
ограбление. Завтра увидим, но судя по перевернутой мебели...
Хлопнув себя по лбу, комиссар неожиданно добавил:
- Но вот что необъяснимо...
Он позвал:
- Мадам Гурон! Консьержка!
- Слушаю, господин комиссар.
- Сколько времени прошло между тем, как вы в последний раз видели труп,
и приходом бригадира, который обнаружил, что лампа потухла?
- Минут девять - восемь, господин комиссар.
Комиссар сделал недоумевающий жест.
- Тогда, - чуть слышно проговорил он, - дело приобретает еще большую
таинственность... Ведь именно за эти девять - восемь минут убийца спрятал
тело жертвы...
- Господин комиссар, вы считаете, что убийца до последнего момента
находился здесь?
- Боже мой...
- Какая пакость! Господи, прямо в голове не укладывается!
- Надо полагать, сударыня, убийца прятался в комнате, - подтвердил
комиссар. - Не могла же несчастная жертва уйти на своих двоих!.. Чертовщина
какая-то!..
Комиссар, который держался увереннее других, хотя бы в силу возложенной
на него миссии, чем дальше, тем больше поражался исчезновению трупа, что
казалось ему даже необъяснимее убийства, самого по себе загадочного и
необычного, поскольку последнее прошло незамеченным.
Внезапно его осенило. Пройдя через комнату и взглянув на окно, он
воскликнул:
- Вот в чем дело! Как же я не подумал раньше!.. Окно не закрыто. И
стекло разбито... Так, Поль, запишите: из первого осмотра следует, что
убийца разбил стекло, просунул в образовавшееся отверстие руку, открыл
щеколду и таким образом проник в комнату. Он совершил преступление, затем,
очевидно, вылез в окно, спустился по водосточной трубе прямо на набережную
и...
Тут комиссар оборвал себя:
- Черт! Дальше могут быть два варианта: либо убийца увез тело в ялике,
либо бросил его в воду...
- Господин комиссар, но в последнем случае мы его найдем...
- Разумеется. С завтрашнего дня и начнем поиски.
- Здесь сильное течение, господин комиссар...
- О, это не имеет значения! Допустим даже, что тело далеко отнесло и
сразу мы его не обнаружим, но уж за три - четыре дня его выловят, ну пусть
за неделю... или около того...
Застыв посередине комнаты, комиссар умолк. Внезапно он двинулся к
коридору и куда-то в сторону спросил:
- Никто из вас не был на берегу четверть часа тому назад?
Вперед выступил Бузотер:
- Я! Когда ходил за господами ажанами. Я пошел напрямую, вдоль берега:
думал найти полицейского на спуске с моста или возле "Чудесного улова"...
- Вы ничего не слышали?
Бузотер хлопнул себя по лбу:
- А как же! Точно, помню, как что-то плюхнулось в воду. Я даже сказал
себе: "Опять кто-то шлепнулся". Но решил не останавливаться, господин
комиссар, я...
Бузотер прикусил язык, подавившись смешком. Еще немного, и он бы
проговорился о своем единственном промысле!
Тем временем комиссар потирал руки:
- Чудненько!.. Чудненько!.. Моя гипотеза подтверждается!
Затем он опустился на колени и кропотливо исследовал пол в тайной
надежде обнаружить интересные следы.
Он поднялся обескураженный.
- Ничего! Ничего достойного внимания. Ах, вот оно что! Бедный малый!..
На краю стоящего рядом со стулом стола он заметил в сгустке засохшей
крови клочок волос.
Внимательно осмотрев то, что осталось от несчастного Мориса, он выдрал
волосы из крови, вновь кликнул консьержку:
- Мадам Гурон!
- Я здесь, господин комиссар.
- Скажите, это волосы вашего жильца?.. Это его цвет волос?..
Сжав руки, консьержка запричитала:
- Да, господин комиссар! Клянусь, это его волосы! Я их тут же признала.
Какой ужас! Какая пакость! Уверена, на него подло напали сзади - он вполне
был способен постоять за себя...
- Но, сударыня...
- А какой был красавец, господин комиссар, прекрасный молодой
человек...
Неожиданно консьержка поинтересовалась:
- Господин комиссар, почему вы меня спрашиваете про волосы?.. Неужели
вы думаете, что они принадлежат убийце?
- Нет, сударыня. Тут все очевидно, волосы убийцы не могли остаться на
столе, сюда, по-видимому, упала голова жертвы... Но я обязан тщательно
проверить, действительно ли речь идет о вашем жильце Морисе...
- Тут нечего сомневаться, господин комиссар! Мы видели голову через
щель, все его узнали...
Консьержка не завершила фразы... Коридор огласили крики, стенания.
Комиссар вздрогнул.
- Господи! Ну что еще там?
- Наверное, бедняжка очнулась...
- Ах! Любовница!.. Некая Фирмена, это о ней говорил Бузотер?
- Да, господин комиссар!
Пришедшая в чувство после второго обморока, несчастная Фирмена каталась
по постели...
Вокруг нее хлопотали доброхоты-соседи. Вскоре она немного утихла, но
выглядела такой жалкой, что на нее буквально было больно смотреть...
Приблизившись к изголовью несчастной, комиссар быстро сообразил, что
допрашивать ее сейчас, в подобном состоянии, бессмысленно, более того,
бесчеловечно.
- Кто-нибудь знает, где она живет? - осведомился он.
- Да, сударь, на улице Брошан.
Это произнес Бузотер.
- Я мог бы ее проводить, надо только взять машину.
Комиссар порылся в кармане и протянул бродяге пять франков.
- Давай, - сказал он, - вези ее домой и возвращайся!..
Затем он повернулся к бригадиру, который, исполняя его приказ,
загораживал собой вход в трагическую комнату.
- Бригадир, я пришлю вам смену, двух людей из комиссариата... Вы
уяснили, что никого нельзя пускать? Естественно, кроме инспекторов сыскной
полиции, которых я незамедлительно извещу о случившемся...
Комиссар пошел вниз по лестнице, следом за ним стал спускаться Бузотер;
вместе с добросердечной соседкой они поддерживали под руки несчастную
Фирмену, едва живую, так до конца и не пришедшую в сознание, готовую в любой
момент рухнуть без чувств, казалось, даже не понимающую, на каком она свете.
Глава 6
ДИРЕКТРИСА "ЛИТЕРАРИИ"
На следующий день после трагических событий, в результате которых
несчастный рабочий Морис нашел сколь чудовищную, столь и неожиданную смерть,
к себе на пятый этаж дома по улице Тардье поднимался разъяренный мужчина,
который был никем иным, как Жювом.
Жюв был измотанным, уставшим, кроме того, находился в прескверном
настроении.
Минуло уже три месяца с тех пор, как полицейский расстался с Фандором
на перроне Глотцбургского вокзала. Эти три месяца Жюв занимался крайне
запутанными делами некой княгини, приятной и красивой молодой особы,
имевшей, на взгляд Жюва, единственный недостаток: безумно и явно без
взаимности любившей собственного мужа.
Жюв из кожи лез вон, чтобы улучшить положение молодой женщины, и когда
дела пошли на лад - разумеется, к тому времени о ее супруге, князе
Владимире, в Гессе-Веймаре и думать забыли, - Жюв с удивлением узнал, что
княгиня нежданно-негаданно исчезла, бежала, бежала, несомненно, к своему
преступному супругу.
Жюва в Глотцбурге больше ничего не держало, и полицейский поспешил в
Париж. К тому же в столицу его тянуло сильное беспокойство. Почти два месяца
Жюв не имел от Фандора никаких известий.
Что случилось с журналистом?
Об этом Жюв не имел ни малейшего понятия. Самое оптимистичное, что ему
могло прийти на ум, - это объяснить молчание Фандора крайней занятостью
слежкой за Фантомасом или поисками Элен.
Прибыв в Париж, Жюв побежал к Фандору и был буквально убит словами
консьержки, утверждавшей, что Фандор почти четыре месяца не появлялся дома!
- Боже помилуй! - вздохнул Жюв. - Раз Фандор не вернулся, на это должны
быть серьезные, очень серьезные причины.
И чтобы поразмыслить над этими "серьезными, очень серьезными
причинами", о которых, увы, он имел весьма смутное представление, Жюв, с
опущенной головой, снедаемый волнением и все большей тревогой, повернул к
себе.
- Ну, в крайнем случае, допускаю, - возмущался он, - что Фандор, чтобы
сбить с толку Фантомаса, переехал, но что ему помешало мне написать,
чиркнуть записку? Черт возьми! Что с ним могло произойти? Что это значит?
Жюв скрежетал зубами, угрожающе сжимал кулаки - чем дольше он
размышлял, тем сильнее ему казалось, что новое исчезновение Фандора не
обошлось без вмешательства повелителя ужасов.
В тот же день в небольшом, но шикарном особняке, расположенном на улице
Пресбург, в роскошном кабинете состоялся следующий диалог:
- Господин Шаван!
- Слушаю вас, мадам директриса.
- Вы получили корректуру из издательства?
- Да, мадам.
- Не могли бы вы дать мне взглянуть на нее? Эту работу я считаю нужным
сделать самой.
Господин Шаван поднялся, нашел на книжной полке большой конверт с
нужной корректурой и протянул его директрисе.
- Прошу, мадам, тут почти все.
- Благодарю!
Мадам Алисе, директриса "Литерарии", подкрутила фитиль лампы,
отбрасывающей на стол мягкий свет, и углубилась в чтение.
Странная это была женщина, мадам Алисе, симпатичная и в то же время
отталкивающая!
Те, кто знал ее в молодости, утверждали, что четверть века тому назад
она слыла красавицей, и действительно, вглядевшись в обрюзгшее лицо,
расплывшиеся черты, отвисшие щеки, можно было отыскать и восполнить
воображением следы довольно чистых линий, профиля, который никогда не был
греческим, но, однако, не был лишен определенной классической красоты.
Мадам Алисе когда-то была тоненькой, стройной блондинкой. Ее находили
очаровательной, грациозной, никто не оспаривал и присутствия ума...
Дочь университетского преподавателя, она не то в двадцать два, не то в
двадцать три года выскочила замуж - отнесясь к этому шагу не с должной
серьезностью - за крупного фекамского коммерсанта. Замужем она пробыла
пятнадцать лет и вспоминала этот период жизни как "пятнадцать лет каторги".
Несмотря на все усилия, мадам Алисе так и не смогла приноровиться к
своеобразному складу ума мужа, оптового торговца соленой рыбой,
специализирующегося на производстве и продаже консервированной селедки -
главного промысла в славном городе Фекаме.
Мадам Алисе, которая происходила из окололитературной среды, хотя и
отличающейся некоторым педантизмом и узостью мышления, смертельно скучала в
маленьком провинциальном городке, ветреном и дождливом, где не нашлось
родственной души, способной прочитать Мольера, по достоинству оценить Буало,
порассуждать о Расине.
Мало-помалу мадам Алисе замыкалась в себе; чтобы не порывать связь с
внешним миром, она выписала из Парижа множество чтения. Она глотала журналы,
упивалась столичными новостями; так, постепенно, между ней, считавшейся в
городе синим чулком, и фекамским обществом, которое, по ее мнению, состояло
сплошь из мужланов, назревал окончательный и бесповоротный разрыв.
С ужасом, к которому примешивалась радость, мадам Алисе, нисколько не
любившая супруга, однажды утром увидела, как он отошел в мир иной,
молниеносно скончавшись от удара при выходе из "Кафе Негоциантов", откуда он
собирался двинуться на Большой Мол, чтобы, по обыкновению всех фекамцев,
раскинуть карты у патрона "Розового леса".
Мадам Алисе в ту пору уже стукнуло тридцать восемь. Она была
неряшливой, болтливой, хорошо образованной. Муж ей оставил огромное
состояние. Итак, поразмыслив несколько дней, она приняла решение: во-первых,
больше не выходить замуж, во-вторых, обосноваться в Париже и, наконец,
покорить Париж!
В период своей провинциальной жизни долгими одинокими днями мадам Алисе
немного читала Бальзака. Герои великого писателя, нарисованные как живые и
поэтому еще более опасные, волновали ее беспокойный ум. Париж, о котором она
думала с нежностью, но который после пятнадцатилетней отлучки сделался ей
чужим, произвел впечатление враждебной громадины, города-искусителя.
"Наверняка должно быть средство, - размышляла она, - его прельстить,
снискать его расположение, стать одной из его королев, окруженных лестью и
почетом!"
Но с чего начать? Мадам Алисе не колебалась. Обладая поразительной
деловой хваткой, она смекнула, что лучшая возможность укрепиться в столице -
это взять город врасплох, навязать ему свои правила, изначально его считать
завоеванной вотчиной!
Мадам Алисе желала овладеть Парижем, как овладевают кокеткой - играючи.
И она вступила в игру!
Благодаря состоянию, накопленному в ходе ловких и удачных операций с
копченой селедкой, которыми всю жизнь занимался муж, мадам Алисе могла
позволить себе некоторые прихоти.
Бесповоротно распрощавшись с Фекамом, она поспешила устроиться в
Париже, сняв на улице Пресбург элегантный особнячок... Не прошло и трех
месяцев, как крупные газеты сообщили о новом художественно-поэтическом
ежемесячнике, возглавленном мадам Алисе!
Поначалу в заинтересованных кругах бытовало мнение, что "Литерария" -
так, отдав дань моде, мадам Алисе окрестила свое детище - станет очередным
безликим, ничем не примечательным изданием. Но ничего подобного. Может быть,
у мадам Алисе уже давно втайне созрел этот план? Может, ей улыбнулась удача,
если не всегда, то часто благосклонная к натурам дерзким? В любом случае,
"Литерария" менее чем за три года стала перворазрядным журналом, с которым
сотрудничали самые видные поэты, самые известные литераторы, увенчанные
лаврами академики!
Мадам Алисе оставила себе художественное руководство. Она была
великолепной работницей, незаурядное чутье подсказывало ей, кого печатать,
кого привлечь к сотрудничеству, а умение распознавать больные места - у
одних тщеславие, у других честолюбие, - позволяло ей платить и первым, и
вторым их настоящую цену!
Все в один голос божились, что мадам Алисе, профессорская дочка и вдова
торговца селедкой, вместе с журналом вылетит в трубу. Люди здравомыслящие
считали этот крах неизбежным, закономерным. Но действительность оказалась
иной, мадам Алисе, напротив, быстро пошла в гору.
Поначалу малоформатная, "Литерария" выросла в размере; редакция,
первоначально умещавшаяся в гостиной мадам Алисе, приобрела читальный зал,
библиотеку, зал заседаний, одним словом, завладела всем особняком. Это был
успех, грандиозный успех. Не осталось аристократа, который бы не читал
"Литерарии", литератора, который бы не почел за честь раскланяться с мадам
Алисе на бульваре!
Она же, даже в самые звездные часы, оставалась верной себе. Безусловно,
слава несколько вскружила ей голову, в манерах прибавилось педантизма, она
стала еще больше походить на неуемно болтливый синий чулок, однако, при всем
этом ничуть не продвинулась на стезе критики, в которой мнила себя корифеем.
Ее рассуждения о поэзии, которая печаталась в "Литерарии", не становились ни
лучше, ни тоньше.
По иронии судьбы глава поэтического журнала, мадам Алисе была, в
сущности, глуха к красоте рифм! Она не понимала, что проза признает только
прозаиков, а среди оных самых истовых реалистов!
Теоретически презирая дельцов, мадам Алисе обладала деловым чутьем,
которое ей подсказывало, что возвести в моду эксцентричное и необычное много
проще, чем будничное и привычное!
- Мадам директриса!
- Да, господин Шаван.
- Скажите, пожалуйста, вы прочитали корректуру поэта-романтика?
- Какого именно? Они сплошь и рядом романтики.
- Я имею в виду Оливье...
- Ах, Оливье! Как раз изучаю его творчество.
Секретарь "Литерарии" осведомился:
- Ну как на этот раз, хорошо?
- Ничего... Банальности попадаются... Одним словом, поэт!
Мадам Алисе, с красным карандашом в руках, продолжала правку. У нее
вырвалось замечание, в котором проявилась ее любовь к поэзии:
- И потом, он пишет исключительно в восьмистопном размере, даже не
полустроками! Эти господа влетают в круглую сумму! Взяли бы мы лучше
несколько хороших прозаиков, из тех, кто пишет подряд, а не начинает каждое
слово с новой строки, уж точно обошлось бы дешевле!..
Господин Шаван покорно кивнул; он не разделял воззрений директрисы, но
слишком дорожил своим местом, чтобы осмелиться ей противоречить!
В дверь директорского кабинета постучали, и мадам Алисе приказала:
- Войдите!
Приоткрыв тяжелую створку обитой двери, чинный привратник объявил:
- Мадам виконтесса де Плерматэн просит мадам директрису ее принять.
При этом имени мадам Алисе обернулась:
- Вы ее впустили, Жан?
- Да, мадам директриса. Она в голубом салоне.
- Хорошо. Сейчас иду!
Мадам Алисе встала, но внезапно передумала:
- Впрочем... Господин Шаван, будьте любезны, дочитайте корректуру в
своем кабинете. Я хочу здесь побеседовать с виконтессой... В голубой
гостиной нам легко могут помешать...
Секретарь с поклоном удалился из комнаты, в которую через несколько
секунд привратник ввел виконтессу де Плерматэн.
Это была очень красивая женщина, само изящество: высокая, статная,
элегантная, в каждом ее движении сквозило очарование, невыразимая грация.
Ей было лет тридцать пять - тридцать шесть; в темном костюме,
несомненно, сшитом виртуозом своего дела, она казалась более чем миловидной
- настоящей красавицей, неприступной, надменной, немного холодной,
равнодушной к комплиментам, ни один из которых даже в общих чертах не мог
передать исходившего от нее искушения.
Бесспорно, виконтесса де Плерматэн, супруга виконта де Плерматэна,
любовника Фирмены, составляла с мужем прелестную пару...
- Какими судьбами! - громко затараторила мадам Алисе, лишь мельком
знакомая с виконтессой. - Как я счастлива, что вы так неожиданно, внезапно
посетили меня!.. Ах, какая вы красавица, просто загляденье! Скиньте же
шубку, у меня в кабинете адская жара... Я люблю тепло, жгу уголь в камине
целыми мешками... Знаете, я хочу еще расширить камин... Да, да... Вот
именно. Ну, садитесь в кресло! У вас все в порядке? А у виконта? Не желаете
ли подушечку?..
Виконтесса де Плерматэн улыбалась. Она успела немного узнать Мадам
Алисе, с которой случайно встретилась на благотворительном празднике, и
понимала, что не стоит даже пытаться отвечать болтливой директрисе
"Литерарии", не дающей своим собеседникам и рта открыть.
Когда мадам Алисе на секунду умолкла, виконтесса де Плерматэн
осведомилась:
- Благодарю за прием, дорогая, но прежде всего один вопрос: вы
убеждены, что я вам не мешаю, не отрываю от работы, никоим образом не
обременяю?
Мадам Алисе патетически воздела руки к небу и тут же стала до смешного
похожа на китайскую макаку!
- Боже, помилуй!.. Вы! Мешать! Вы! Обременять! Но, милочка, ради вас я
с радостью отложу любую работу... Это же настоящая удача - между строфами
видеть вашу улыбку, греться в сиянии ваших белокурых волос...
Виконтесса де Плерматэн, с пренебрежением относившаяся к комплиментам
синего чулка, отбивала такт носком маленькой туфельки.
- Я себе никогда бы не простила, - сказала она, - если бы отняла у
французской поэзии одну-единственную строфу, одно-единственное
стихотворение. Вижу, у вас на столе корректура? Вы правите? Выносите свои
суждения?..
- Да уж, правлю! - небрежно бросила мадам Алисе. - Правлю последнее
произведение величайшего поэта современности, моя дорогая. Молодого... Но
великолепно владеющего пером...
- Которого зовут?
- Оливье...
- Ах, конечно! - произнесла виконтесса де Плерматэн. - Вспоминаю... В
последних номерах "Литерарии" случайно не было его подборки?..
- А как же!
- Изумительные стихи... Так мне показалось. Классические, чистые,
незатейливые, понятные... Такая редкость в современной поэзии...
Мадам Алисе воздела руки к небу, на сей раз обреченно:
- Вы правы! Поэзия Оливье - у меня здесь восемь или десять
стихотворений - незатейливая, классическая, чистая и понятная. Вы совершенно
верно подметили, виконтесса. Из вас получится прекрасный критик... Вас это
не прельщает?
Виконтесса улыбнулась:
- Боже, упаси!
- Досадно! Было бы великолепно: "Заметки об искусстве виконтессы де
Плерматэн"! Я так и вижу заголовок. Ладно, не будем об этом... Так о чем я
говорила? Этот Оливье восхитительно пишет! Вот, например, что вы скажете о
стихотворении, поистине, таком незатейливом, что кажется, будто его мог бы
сложить любой...
Влюбленный обращается к предмету своей любви, он восклицает:
Я веру в Бога потерял! И веру потерял в тебя!.. Ах, виконтесса! Сколько
отчаяния! Какие бездны! В этом крике, рыдании, в этом скорбном вопле! Здесь
бесконечная вера, растворившаяся в бесконечной любви, любовь, вобравшая в
себя религиозный мистицизм и атеизм...
Но к счастью для мадам де Плерматэн, вполуха слушавшей литературные
реминисценции подруги, мадам Алисе оборвала себя:
- Впрочем, - заключила она, громко прыснув, - это полный идиотизм!
Виконтесса де Плерматэн, не сдержавшись, хихикнула.
- Отчего же? Что тут идиотского?
- Этот поэт ведет себя как бестолочь, все валит в одну кучу!
Разуверился в возлюбленной, так уж замахнулся на Господа Бога! Это
архиглупо. Ему не хватает выдержки, этому мальчишке!
Неожиданно мадам Алисе искренне, как на духу призналась:
- Все поэты чокнутые, не могу я в этих людях разобраться. Заоблачные
мечтатели, поклонники химер, ловцы иллюзий... Вот, к примеру, Оливье, о
котором мы говорили, так он первый из первых. Вот в ком начисто отсутствует
практическая жилка...
- Но почему, дорогая?
- Почему? Понятия не имею!.. С ним получилось забавно. Представляете,
три месяца тому назад, а, может, и два, короче, получаю я по почте -
впрочем, приди ко мне рукопись другим путем, она бы живо оказалась в
мусорной корзине - довольно любопытные стишки с предложением опубликовать их
- за деньги. Рукопись подписана: Оливье. Стихи были довольно оригинальными,
о поэте Оливье, который просил ответить ему до востребования, я слышала
впервые... Честно говоря, из любопытства - мне показалось это забавным, да и
письмо было очень складное - я поставила подборку в номер, заплатила,
разумеется, по су за стихотворение, кажется, их было двадцать семь - в
последнем начисто отсутствовала рифма и был неправильный перенос. А через
две недели я получила новое письмо и новые стихи, опять по почте, опять не
видя автора. Как вы думаете, моя раскрасавица, что я сделала?
Виконтесса де Плерматэн расплылась в улыбке:
- Очевидно...
Но мадам Алисе уже продолжала:
- Ничего подобного! Совсем даже наоборот! Я его печатаю, дорогая,
потому что после первой публикации пришло полтора десятка писем от
подписчиков; они, негодники, поздравляли меня со стихами этого Оливье! Они
нашли их величественными, изумительными, необыкновенными, ни с чем не
сравнимыми! И т.д. и т.п. Вы, конечно, понимаете, такой стреляный воробей,
как я, мигом почуял, откуда ветер дует! Оливье нравится читателям?
Прекрасно, сказала я себе, если этот парень даст о себе знать, я запру его в
комнате, вытяну из него, кто он, устрою вокруг него шумиху... Будет хорошая
реклама... Неплохо задумано, правда?
- Да... Так что же дальше?
- А дальше ничего. Вот как! Эта скотина Оливье до сих пор так и не
показался на глаза. Я не знаю, кто он такой! Понятия не имею. Аккуратно, раз
в неделю - "Литерария" теперь еженедельник - этот тип присылает мне
рукопись. Стихи, одни стихи! По мнению подписчиков, прекрасные. Я их
публикую, оплачиваю, но самого поэта ни разу не встречала! Он прячется, мы
контактируем только по почте... И самое обидное, посредством почтовых
переводов - в конце концов, хоть немного, но платить приходится, посылать
столько су, сколько он присылает стихотворений.
Виконтесса снова улыбнулась:
- Недорого он вам обходится!
- Оно, конечно, но что толку, эти стихи не нужны ни ему, ни мне: он
получает за них гроши, а я не могу использовать их для рекламы. Не могу же я
рекламировать человека, которого не знаю!..
- А если он талант?
- И что с того, моя дорогая? Талант! Подумаешь, талант! Талантов полно,
а вот почитателей пойди поищи! И потом, талант можно найти у кого угодно!
Это поэт, вы уверены? Он пошлый, занудный... как и все поэты!
На сей раз виконтесса де Плерматэн не сдержалась. Услышав
категорическое заявление милейшей мадам Алисе, она от души рассмеялась. И
правда, кто мог ожидать подобных настроений у директрисы "Литерарии", она
должна была очень доверять виконтессе, чтобы обнажить перед ней свои
истинные мысли.
Виконтесса де Плерматэн продолжала смеяться, когда мадам Алисе
поднялась из-за стола и прикрыла в камине заслонку; тем временем как огонь
разгорался с новой силой, она полюбопытствовала:
- Но, моя красавица, мы здесь занимаемся материями, вам абсолютно
чуждыми. Вы ведь не писательница...
- Я люблю все красивое...
- Конечно, конечно! Ничуть не спорю! Но наша работа лежит в сфере,
несколько отдаленной от жизни, и мой Оливье, при всей своей неординарности,
должен вас оставить совершенно безразличной... Думаю, вас привело сюда
какое-то дело? Чем я могу быть вам полезной?
Виконтесса де Плерматэн утвердительно кивнула:
- Да, дорогая, именно так, я пришла просить вас об услуге.
- Ради вас я горы сверну, дорогая моя подруга!
- Вы очень любезны.
- Что вы! Что вы!
- Не скромничайте! Так вот, я хотела бы вас просить...
- О чем же?
- Помочь мне найти режиссера.
- Режиссера? Господи Иисусе, зачем? Надеюсь, вы не купили театр?
- Нет! Нет! Боже упаси! Как вам такое пришло в голову! На самом деле,
все гораздо проще...
- Так объясните.
Виконтессе де Плерматэн, безусловно, только этого и хотелось, она давно
бы рассказала о своем замысле, не перебивай ее постоянно мадам Алисе, но
виконтесса скрыла свои мысли:
- Дело в том, дорогая, что я в скором времени собираюсь устроить
праздник для друзей и близких. Мы будем рады, если вы к нам
присоединитесь...
- Обязательно!
- А на этой вечеринке - о, все будет очень скромно и просто - я была бы
не прочь увидеть комедию или оперетку, послушать поэтические отрывки или
какие-нибудь монологи... Понимаете мой замысел?
- Прекрасно!
- Тогда, дорогая, вы также должны понимать, почему я нашла вполне
естественным обратиться за советом к любезному руководству "Литерарии". У
вас нет какого-нибудь режиссера, профессионала, который способен...
- Способен поставить, организовать и возглавить ваш праздник?
Прекрасно! Это же азы ремесла! Сейчас я вам что-нибудь придумаю...
Несколько секунд пораздумав, мадам Алисе менторским тоном изрекла:
- Вам нужен человек приличный, серьезный, знающий, не слишком старый,
не слишком молодой, талантливый, с администраторской жилкой, с кое-каким
опытом... Так!.. Так!..
Голубым карандашом мадам Алисе написала адрес.
- У меня есть знакомый, - продолжала она, - великолепный актер, очень
достойный мальчик, добросовестный. Он мог бы взять на себя не только
режиссуру и организационные дела, но и исполнить главную роль в постановке.
За этого мальчика я ручаюсь, он прошел хорошую школу, играл в крупных
театрах... в частности, в цирке Барзюма... Словом, у него имеется опыт... Ну
как, вам это подходит?..
- Конечно, дорогая, после вашей рекомендации.
- О, я смело могу его рекомендовать, это человек серьезный, в полном
смысле слова.
- А как его фамилия? Может, я его знаю?
- Скорее всего нет. С некоторых пор... Уже несколько лет, пожалуй, он
занимается в некотором роде узкопрофессиональной деятельностью... Он хорошо
справляется с эпизодическими ролями, поэтому много снимается в кино, часто
записывает песни на фонографе... Но публике он не слишком известен...
- Но все-таки?
- Мике.
Как только мадам Алисе произнесла это имя, имя актера, которого три
месяца тому назад, в ходе погони за пропавшим поездом, спасли Жюв с
Фандором, виконтесса де Плерматэн неожиданно резко вздрогнула, лицо ее
залила странная бледность.
Почему имя актера произвело подобное впечатление на знатную и богатую
молодую женщину?
О виконтессе де Плерматэн не сплетничали по салонам. Не было ни единого
повода усомниться в безупречности ее поведения.
- Актер Мике, - повторила она, - вы советуете обратиться к актеру Мике?
От зоркого глаза мадам Алисе, испытующего взгляда профессионала, не
ускользнуло удивление виконтессы. Она поинтересовалась:
- Да, очень советую... Вы с ним знакомы?
- Нисколько.
- А я было подумала...
- Отчего вдруг?
- Мне показалось, его имя вам о чем-то напомнило...
- Разве? Вы ошибаетесь, дорогая! Я никогда не слышала о таком актере,
господине Моке...
- Мике, дорогая, Мике!.. Ми...
- Ах, да! Видите, как я исковеркала его фамилию? А где он живет?
- Здесь неподалеку, на улице Абес.
Виконтесса де Плерматэн поднялась. К ней уже вернулось самообладание, и
мадам Алисе спрашивала себя, не ошиблась ли она несколько минут тому назад,
вообразив, что имя Мике взволновало подругу...
- Вы сейчас к нему? - осведомилась она.
- Мне бы вообще-то хотелось. А его можно в это время застать?
- Не знаю.
- Тогда я ему напишу...
- Так даже лучше.
- Во всяком случае, - закончила виконтесса де Плерматэн, - извините за
беспокойство и тысяча благодарностей за помощь!
Но мадам Алисе не дала подруге договорить:
- Ну что вы! Я просто счастлива оказать вам услугу и с превеликим
удовольствием рекомендую вам Мике, подтверждаю, он очень серьезный мальчик,
который нуждается в заработке... Кроме того, совсем не неумеха...
И, отдавшись профессиональной привычке, мадам Алисе предложила:
- Знаете, у меня возникла идея, а что, если на вашем празднике
поставить пьеску моего поэта?.. И вам хорошо, и "Литерарии". Мы бы сделали
ему имя... Ну, что скажите?
Но виконтесса, нисколько не разделяя энтузиазма подруги, не сказала ни
да, ни нет!
Глава 7
ПРОДЕЛКИ ОБЕЗГЛАВЛЕННОГО
- Нет, сударь, это не пойдет!..
- Точно? Вы так считаете?
- Уверен! Такие махины нам не подходят. Нам нужно что-нибудь веселое,
живое, скорее развлекательное. Попытайтесь предложить ее в "Комеди Франсез"
или "Оперу", но здесь ее точно не возьмут.
- Спасибо за совет.
- До свидания, сударь.
На следующий день после посещения виконтессы мадам Алисе в Поэн дю
Журе, возле служебного входа в "Народный театр речных трамваев" вели этот
диалог старый, небрежно одетый комедиант и светлобородый юноша, на плечи
которого, несмотря на теплый апрельский день, было накинуто длинное пальто с
пелериной.
Юноша в долгополом пальто предлагал старому комедианту свои сочинения,
может быть, песенку, а тот отнекивался, приводя вышеназванные доводы.
Артист возвратился на репетицию, а сочинитель медленно двинулся в
сторону Сены, бурча на ходу:
- Какое скотство! Ничего невозможно пристроить, даже третьесортные
вещи, даже в затрапезные места! А когда случайно что-то берут, так платят
по-нищенски! Кстати, я вроде сегодня не обедал. А время уже пять. Отведать,
что ли, бедняцкой снеди!..
Молодой человек приметил на набережной торговца жареным картофелем. Он
купил на три су золотистых ломтиков, затем неторопливо побрел вдоль Сены по
направлению к мосту Гренель...
На пустыре, одной стороной выходившем на авеню Гренель, а другой на
набережную Отей, с самого полудня в поте лица трудился Бузотер. Возле него
клубился толстый столб дыма, время от время заволакивающий бродягу густой
пеленой. Короткие языки пламени пожирали груды хвороста и мусора, который
сносили сюда хозяйки со всей округи...
Бузотер, на которого в числе прочего была возложена обязанность
периодически убирать пустырь, в этот день работал как заведенный: он долгое
время пренебрегал еженедельными мероприятиями по очистке территории. На сей
раз уничтожению подлежала целая груда мусора, и малый, которому пламя все
время казалось недостаточно сильным, а дым жидким, орудовал метлой и вилами,
подбрасывая топливо в костер.
- Мерзавцы, что они сюда только не носят! Просто кошмар!
Особенно Бузотеру пришлось повозиться со штуковиной, по виду
напоминающей кусок древесного ствола; он бросил ее в самое пекло, но та даже
не обгорела!
- Наверняка сырая, как губка, - пробормотал он. - И пар не идет,
забавно, однако!.. Может, она слишком здоровая?..
Деревяшка, с которой сражался Бузотер, и впрямь была куском древесного
ствола, покрытого шершавой корой. Ствол, почти правильной цилиндрической
формы, был около полуметра длиной и около сорока сантиметров в диаметре.
Бузотер, уже начавший нервничать, поддал ей вилами, и деревяшка
покатилась по пустырю, в этом месте идущему под горку. Итак,
воспользовавшись уклоном, чурбан покатился, набирая скорость, по направлению
к набережной и, по всей вероятности, не явись на его пути препятствий,
свалился бы в реку!
Бузотер не слишком сокрушался по этому поводу.
- Ну и пусть убирается к черту! - воскликнул он.
Но внезапно в этот момент на набережной появился прохожий, который
резким движением остановил падающий ствол, и думая, что оказывает бродяге
неоценимую услугу, показал ему знаком, что спасение совершилось.
Бродяга, чертыхаясь, подошел к прохожему.
- Ладно, спасибо за труд, - проворчал он. - Но, откровенно говоря, я бы
с радостью от нее отвязался...
И Бузотер, не церемонясь, весьма обстоятельно поведал прохожему про
строптивый характер деревяшки, не желавшей гореть в огне.
- Как вы догадываетесь, мне платят за то, что я иногда убираю пустырь;
после моего ухода за забором не должно оставаться ни соринки, ни пылинки!
Хозяин заявил, что не желает видеть мусор и всякие так железяки! Железяки я,
разумеется, тащу к старьевщику, а прочую, никому не нужную пакость
приходится сжигать. Но если эта пакость вместо костра предпочитает бросаться
в Сену, я лично не возражаю... Поэтому, - заключил он, - благодарствую, но
право, не стоило утруждать себя...
Пока Бузотер разглагольствовал, прохожий, окинув бродягу быстрым
взглядом, стал молча изучать странный предмет, по образному выражению
Бузотера, "не желавший" гореть в огне.
Легко покачивая головой, он ощупал чурбан, взвесил его на руке,
откровенно удивился его легкости.
Бузотер поинтересовался:
- Можно подумать, вы нашли себе игрушку... Вроде деревяшка как
деревяшка... И потом, что-то я никак не пойму, какая от нее может быть
польза?..
- Хм, - неопределенно хмыкнул незнакомец, - пользы от нее и впрямь
маловато, но если она вам не нужна, я могу забрать ее себе.
Внезапно насторожившись, Бузотер пригляделся к собеседнику.
- Думаете, за нее можно что-нибудь получить?
- Да нет! - ответил незнакомец. - Просто я интересуюсь редкостями,
собираю всякие вещички...
Старый бродяга почуял любителя. От мамаши Тринкет, бывшей старьевщицы,
он знал, что в Париже есть множество типов с тугими кошельками,
интересующихся всяким старьем, которое они называют редкостями, даже
произведениями искусства...
Кроме того бродяга приобрел богатый личный опыт, общаясь со
"старьевщиками" и сотрудничая с Эриком Санде, который изготовлял подделки
под старину.
Бузотер подумал, что не стоит судить о людях по внешности. Может, его
невзрачный на вид собеседник - миллионер?..
Во всяком случае Бузотер представился, в надежде завязать более тесные
отношения, но поскольку незнакомец не последовал его примеру, беспардонно
справился:
- А вы сами кем будете?
Тип отвечал уклончиво:
- О! Вас вряд ли заинтересует моя персона, я бедный парень Тартампьон,
впрочем, неважно...
Бузотер истолковал ответ по-своему.
- Это что, ваша фамилия? - спросил он.
Прохожий неопределенно пожал плечами, а Бузотер сострил:
- Честно говоря, поглядев на ваши бороду и волосы, я вас принял за
самого Авессалома.
Мужчины покатились со смеха.
- Ладно, - наконец воскликнул незнакомец, а это был юноша в пальто с
пелериной, которого несколько мгновений назад отваживал старый комедиант из
"Театра речных трамваев", - решено, зовите меня Авессаломом.
Затем он прибавил:
- Я возьму чурбан, хорошо?
- Как вам будет угодно, но не раньше, чем поставите мне стаканчик! -
возразил Бузотер.
Через несколько мгновений мужчины уже сидели на террасе "Чудесного
улова", которая состояла из единственного цинкового столика, изрядно
помятого и ходившего ходуном, и трухлявой деревянной скамьи, сиденьем
вылезающей на набережную.
Бузотер, довольный, что обменял деревяшку на стаканчик водки, лез из
кожи вон, чтобы поближе сойтись с новоприобретенным другом. Таинственным
голосом он поведал ему, что благодаря связям и местожительству в доме, где
недавно произошло преступление, он без малейшего риска может провести в
комнату загадочно убитого рабочего Мориса, о котором писали все газеты.
- Знаете, - объявил Бузотер, надуваясь от гордости, - я сам был
свидетелем происшествия...
Молодой человек, поначалу слушавший рассуждения Бузотера вполуха,
становился все внимательнее. Он задавал вопрос за вопросом, особенно
интересовался предметами, которые могли находиться в комнате в момент
преступления. В какой-то миг он, кажется, даже спросил, не было ли,
случайно, среди вещей столь выгодно приобретенной им деревяшки.
Не почуяв в вопросе подвоха, Бузотер ответил, что понятия не имеет, но
уверенно прибавил, что деревяшка провалялись на пустыре не больше нескольких
дней.
Субъект, которого бродяга колоритно окрестил Авессаломом, вздрогнул, но
тут же взял себя в руки.
- Как можно посетить комнату убитого?
- Двадцать су мне, двадцать су консьержке, чтобы отвернулась, когда мы
будем проходить мимо...
- Пошли, - предложил молодой человек.
- Нет, сударь, - возразил Бузотер, - у меня есть еще дела, к тому же
надо идти туда ночью! После девяти, если вы не возражаете?
Незнакомец поспешно расплатился.
- Хорошо, по рукам. Тогда до девяти. Вот задаток.
Он вручил Бузотеру двадцать су и, легко подхватив бревно размером с
целый барабан, повернул к трамвайной остановке на авеню Версаль.
Господин Паран, компаньон фирмы "Торф и Паран" читал книгу, сидя в
своем магазинчике, который был расположен на улице Ламартин, в глубине
двора. Было без четверти семь, день клонился к вечеру, тускло освещенный
магазин, к тому же находившийся в узком дворе, на первом этаже дома,
погружался во тьму.
Однако господин Паран не зажигал лампу. Он ухитрялся читать, держа
книгу у самых глаз; по-видимому, в этот поздний час посетителей не
ожидалось, и он не считал нужным включать в магазине свет.
Внезапно раздался звон разбитого стекла; вопреки ожиданию, господин
Паран не казался удивленным.
Он знал, что не случилось ничего страшного, просто кто-то вошел в
магазин.
Этот странный звук производили хитроумно прикрепленные к дверям
металлические пластины, клацающие друг о друга, когда те открывались.
В магазинчике господина Парана было еще много странного. Сразу при
входе, в длинном коридоре, висели большие часы с прозрачным циферблатом и
причудливыми стрелками, показывающими на замысловатые символы, которые
соответствовали невероятному времени.
Напротив часов будто в нервном ознобе сотрясалась фигура негра с
блестящими, словно фосфорицирующими в темноте глазами.
В глубине комнаты в верхней части витрины выстроились рядком около двух
дюжин человеческих голов, которые зловеще скалились на посетителей.
Ниже расположилась целая коллекция запечатанных бутылок, которую
загораживала шаткая пирамида разноцветных музыкальных волчков.
На других полках были сложены блестящие воронки, таинственные трубки,
гигантские домино, сверкающие каски, разнообразные поделки из картона.
Посреди прилавка возвышалась голова турка, на которую, по чистой
случайности, была водружена марлевая пачка, явно предназначавшаяся
какой-нибудь балерине.
Что это была за странная лавка? Что за диковинными вещицами она
торговала?
Чтобы это узнать, достаточно было прочитать вывеску при входе. Под
названием торговой фирмы значилось: "Фокусы! Реквизит иллюзиониста!
Колдовство! Магия! Трюки! Чудеса!"
Вот такой торговлей занимался господин Паран.
Внешность его была под стать профессии. Это был жгучий брюнет с
ассирийской бородкой; его живые и проницательные глаза обладали особым
блеском, который еще больше подчеркивали сидевшие на носу толстые стекла,
вернее, лупы в оправе.
Господин Паран так и представлялся великим магом в высоком
остроконечном колпаке и долгополом балахоне алхимика, усыпанном золотыми
звездами, колдуном, изощряющимся в своем странном искусстве.
В прежние времена за подобный ассортимент в лавке его бы заживо сожгли
на костре, но господину Парану посчастливилось жить в нашу эпоху, и власти
особо не докучали ему, если не считать налогов, которые он был обязан
платить как коммерсант.
Перед господином Параном появился посетитель. Это был тот самый юноша в
пальто с пелериной, который три четверти часа назад сидел на террасе
"Чудесного улова" и поил Бузотера водкой.
Загадочный молодой человек выложил на прилавок деревянный чурбан, тут
же дав пояснения, которые, казалось, ожидал господин Паран.
- Простите, сударь, что так поздно вас беспокою, - произнес он, - но
мне надо получить от вас некоторые очень важные сведения. Но прежде скажите,
пожалуйста, вам знаком этот предмет?
Посетитель указал на странную деревяшку.
Господин Паран медленно приблизился к прилавку, тщательно осмотрел
предложенный предмет. Внимательно его изучив, он взглянул на посетителя.
- С кем имею честь? - спросил он.
Молодой человек в пелерине улыбнулся:
- Не все ли вам равно? Меня зовут Тартампьон. Неважно. Только что один
бродяга за мой дурацкий вид прозвал меня Авессаломом.
Господин Паран, удивленный, но ничуть не желавший этого показывать,
скоро нашелся, продемонстрировав известную начитанность:
- Вам, сударь, больше бы подошло имя Альфреда Мюссе...
- Я бы не отказался, - произнес молодой человек, - но увы! Но речь не о
том. Прежде всего, дабы покончить с вашими сомнениями, считаю нужным
сказать, что я не фокусник, не шарлатан, не иллюзионист, я пришел не как
конкурент, старающийся выведать у вас секрет, заставить вас проговориться...
Господин Паран не нуждался в подобных заверениях.
- Знаю, сударь, - ответил он. - Моя фирма единственная в Париже
изготовляет реквизит для артистов этого жанра, и я знаю свою клиентуру. Чем
могу вам служить?
Молодой человек уточнил свою просьбу:
- Так вот, сударь. В костре, где горела куча всякого хлама, находилась
эта деревяшка, вернее кусок древесины, который нисколько не пострадал от
прожорливого огня. Мне случилось обратить на это внимание, и, изучив
вышеупомянутый предмет, я пришел к выводу, что не горел он, поскольку сделан
из огнеупорного материала. Верно?
- Вы совершенно правы, - ответил господин Паран, - этот предмет
действительно огнеупорный... И что дальше?
- А дальше, - продолжал молодой человек, - я заключил, что эта штука
может быть театральным реквизитом, а после углубленного анализа убедился,
что речь идет об особом реквизите, построенном на каких-то физических
парадоксах. Взвесив его на руке, я быстро удостоверился, что чурбан полый.
Думаю, на то были причины?.. Наконец, под корой я обнаружил еле заметные
инициалы "Т" и "П", принадлежащие вашему торговому дому, потому сюда и
пришел! Господин Паран, ответьте мне откровенно, со всей прямотой, не ваше
ли это изделие? Мне это очень важно знать!..
Господин Паран уже давно признал в увесистой вещице свой товар. Однако
дал высказаться собеседнику, дабы твердо убедиться в его намерениях. Они же
пока достаточно ясно не обнаружились, и господин Паран не переставал
спрашивать себя, зачем ему задают все эти вопросы.
Однако по роду своей не самой обычной деятельности он привык иметь дело
со странными посетителями и, с одной стороны, храня в строжайшей тайне
секреты продаваемых изобретений, с другой стороны, не считал нужным особо
скаредничать, когда за советом обращался серьезный клиент.
И господин Паран сообщил собеседнику:
- Поздравляю, сударь, с умопостроениями, и отвечу...
