Иэн Бэнкс. Вспомни о Флебе
страница №18
..., где оно двигало парогенераторы, передающие энергию на колесапоезда. Очень уж примитивно, подумал Юнаха-Клосп. Сложно и примитивно
одновременно. Многое могло выйти из строя, несмотря на все предохранительные
устройства.
Но если ему и людям придется ехать в этом архаичном
атомно-пароэлектролокомотиве, будет разумно ограничить себя энергией главной
системы. Робот решил про себя, что согласен с мнением Оборотня: идиране,
должно быть, сошли с ума, когда пытались запустить в работу весь этот старый
металлолом.
— Они в этих штуках спали?-- спросила Йелсон, увидев сеть. Они с
Хорзой и Бальведой стояли в дверях большого спального зала давно умерших
людей, когда-то работавших в Командной Системе. Бальведа попробовала одну из
сеток. Они были похожи на открытые подвесные маты, натянутые между
прикрепленными к потолку скобами. Примерно сотня их заполняла помещение, как
рыбацкие сети, вывешенные для просушки.
— Можно подумать, что они считали их удобными, — сказал Хорза и
огляделся. Мозгу здесь спрятаться негде. — Уходим! — сказал он. --
Бальведа, идемте.
Бальведа отпустила сетку, и та закачалась. Она охотно узнала бы, нет ли
где-нибудь здесь действующей ванны или душа.
Он ухватился за пульт, подтянулся изо всех сил и втащил тело на
сиденье. Используя затылочные мускулы и болевшую ослабшую руку, он перевалил
себя в кресло. Он двигал и вращал свое туловище. Одна из ног осталась висеть
на нижней стороне сиденья. Он закричал и едва не свалился вниз. Наконец он
устроился наверху.
Он посмотрел над плотно теснившимися регуляторами через бронестекло в
широкий туннель перед поездом. На черных стенах светились лампы; стальные
рельсы, сверкая, змеились вдаль.
Квейанорл рассматривал это тихое, спокойное место, и его охватило
маленькое и злобное чувство победы. И он тут же вспомнил, зачем сюда
приполз.
— И тогда это будет он? — спросила Йелсон. Они были в рубке
управления, где контролировались сложные функции самой станции. Хорза
включил несколько экранов и проверил показания, а теперь сидел на пульте и
использовал дистанционно управляемые камеры станций, чтобы осмотреть все
коридоры и помещения, туннели, шахты и пещеры. Бальведа села во второе
большое кресло, забравшись в него с ногами, как ребенок в кресле для
взрослых.
— Да, — подтвердил Хорза. — Эта станция отпадает; если мозг не
прячется в одном из поездов, то его здесь нет.
Он переключился на камеры других станций и просматривал их в порядке
возрастания номеров. На станции "пять" он задержался и посмотрел с потолка
пещеры на тела четырех меджелей и обломки примитивной боевой машины, которую
построил мозг. Потом попробовал камеру станции "шесть"...
Они еще не нашли меня. Я не могу их как следует слышать. Все, что я
слышу, — их мелкие шаги. Я знаю, что они здесь, но не могу сказать, что они
делают. Удастся ли мне обмануть их? Я обнаружил детектор массы, но потом его
сигнал снова исчез. Там есть еще один. Он у них с собой, здесь, но не может
как следует функционировать. Возможно, я обманул их, как и надеялся, и этот
поезд спасет меня. Какая ирония.
Они взяли в плен идиранина? Я расслышал в их шагах какой-то другой
ритм. Все идут пешком или у некоторых антигравы? Как они сюда добрались?
Может, это Оборотни с поверхности?
Я готов отдать половину моего накопителя информации за нового робота. Я
в укрытии и одновременно в ловушке. Я не могу видеть и по-настоящему
слышать. Ничего не могу, только чувствовать. Ненавижу. Я хочу знать, что
происходит.
Квейанорл уставился на регуляторы. До появления людей они с Ксоксарлом
выяснили массу их функций. Теперь он должен попытаться все вспомнить. С чего
следует начинать? Неуверенно покачиваясь в предназначенном для другой расы
сиденье, он протянул руку. И перебросил ряд переключателей. Вспыхнули
огоньки; он услышал щелчки.
Так трудно вспомнить. Он трогал рычаги, переключатели и кнопки.
Измерительные приборы и шкалы перескочили на новые значения. Замерцали
экраны; начали мелькать цифры. Загудело и запищало. Без особой уверенности
он решил, что находится на верном пути.
Часть регуляторов была слишком далеко, чтобы до них дотянуться, и ему
пришлось наполовину втянуть себя на пульт. При этом он внимательно следил,
чтобы не задеть уже установленные регуляторы. Потом он снова задвинул себя
на сиденье. Поезд гудел; чувствовалось, что он шевелится. Заработали моторы,
зашипел воздух, запищали и защелкали громкоговорители. Он добился успеха.
Поезд еще не двигался, но Квейанорл постепенно приближал его к той точке,
когда он тронется.
Вдруг взгляд его затуманился.
Он заморгал и затряс головой, но его глаз был близок к тому, чтобы
отказать совсем. Картина перед ним стала серой; приходилось вплотную
придвигаться к регуляторам и экранам. Уходившие в черную даль огни на стенах
туннеля снаружи начали тускнеть. Можно было подумать, что слабела энергия,
но он знал, что дело не в этом. Голова болела, где-то глубоко внутри.
Вероятно, из-за оттока крови, потому что теперь он сидел.
Он быстро умирал, и причин для спешки теперь стало больше. Он нажимал
кнопки, передвигал рычаги. Поезд должен был дернуться, но он стоял.
Что еще? Он повернул голову; со стороны слепого глаза мигали светящиеся
кнопки. Ну конечно: двери. Он ударил по соответствующему отделу пульта и
услышал грохочущие и скрежещущие звуки. Большинство кнопок погасло. Но не
все. Должно быть, некоторые двери заклинило. Другой регулятор отключил
предохранительные схемы, и мигающие кнопки погасли.
Он попробовал снова.
Медленно, как зверь после зимней спячки, поезд Командной Системы
потянулся во всю свою трехсотметровую длину. Вагоны съехались чуть теснее,
изготовились.
Квейанорл почувствовал легкое движение, и ему захотелось засмеяться.
Удалось. Вероятно, ему понадобилось слишком много времени, вероятно, теперь
уже было слишком поздно, но он все-таки совершил то, ради чего отправился в
путь, несмотря на игравшую против него вероятность, несмотря на мучительную
боль. Он взял командование над длинным серебристым животным, и если теперь
ему хоть немного повезет, он заставит людей по крайней мере задуматься. И
покажет "зверю"-барьеру, что он думает о его дорогом мемориале.
Нервно, полный страха, что после всех его усилий и мучений все еще
может не получиться, он ухватился за рукоятку, которая, как решили они с
Ксоксарлом, регулировала подачу энергии на главные двигатели. И сдвинул ее
на стартовую отметку. Поезд вздрогнул, застонал, но не сдвинулся.
Его единственный глаз, который уже не видел ничего, кроме серой пелены,
заплакал, начал истекать слезами.
Поезд дернулся, снизу донесся звук рвущегося металла. Квейанорла едва
не выбросило из кресла. Ему пришлось ухватиться за край кресла, наклониться
и снова схватить регулятор энергии, который прыгнул в исходное положение.
Шум в голове все нарастал; тело дрожало от усталости и возбуждения. Он снова
двинул рычаг вперед.
Обломки заблокировали какую-то из дверей. Под вагоном-реактором висел
сварочный аппарат. Металлические полосы, вырванные из обшивки поезда,
ощетинились, как ворс на плохо вычищенном пальто. Возле обоих посадочных
мостиков прямо на рельсах лежали кучи обломков, а на один из вагонов рухнула
целая рампа, та самая, на которой недавно лежал Ксоксарл.
Co стоном и лязгом, как будто попытки сдвинуться с места причиняли ему
такую же боль, как и Квейанорлу, поезд снова дернулся вперед. Он сдвинулся
на пол-оборота колес и остановился, когда заклинившаяся рампа уперлась в
посадочную площадку. Двигатели поезда взревели. На палубе управления завыли
сирены, большинство в слишком высокочастотном звуковом диапазоне, чтобы их
мог слышать раненый идиранин. Измерительные приборы замигали огнями, стрелки
прыгнули в опасные зоны, экраны заполнились информацией.
Рампа начала отрываться от поезда, оставляя зигзагообразные шрамы на
поверхности вагонов. Поезд медленно осиливал путь вперед.
Квейанорл увидел приближающееся отверстие туннеля.
Обломки заскрежетали о передний посадочный мостик. Сварочный аппарат
под вагоном-реактором процарапал гладкий пол, наткнулся на каменное
ограждение ремонтной ямы, разлетелся и упал на пол ямы. Поезд медленно
двигался дальше.
Рампа, которая висела на нижней посадочной площадке, со скрежетом упала
вниз и, ломая алюминиевые распорки и стальные трубы, срывая алюминиевую и
пластиковую кожу с вагона, рухнула на рельсы. Колеса замедлились и
натянулись сцепки между вагонами, пока медленно растущая, направленная
вперед сила преодолевала рампу. Она согнулась, смялась, и колеса
перекатились по ней, ударившись о рельсы на другой стороне, и продолжили по
ним свой путь. Следующие колеса преодолели препятствие почти без паузы.
Квейанорл выпрямился. Туннель надвинулся и поглотил поезд; станция
вдруг исчезла. По обеим сторонам палубы управления деловито заскользили
темные стены. Ряд стуков и ударов известил Квейанорла, что вагоны сзади него
прошли по обломкам и покатились по сверкающим рельсам, мимо разрушенных
мостиков, прочь от поврежденной станции.
Первый вагон покинул ее со скоростью пешехода, следующий чуть быстрее,
вагон-реактор в темпе быстрого шага, а последний вагон медленным бегом.
Дым позади уходящего поезда втянулся в туннель, потом отхлынул назад и
снова поднялся к потолку.
...Камера на станции "шесть", сцене огненной битвы, где погибли Доролоу
и Нейсин и был оставлен мертвый идиранин, оказалась недействующей. Хорза
несколько раз попытался включить ее, но экран оставался темным. Мигал
индикатор повреждений. Хорза быстро осмотрел другие станции, потом выключил
экран.
— Ну, похоже, все в порядке. — Он встал. — Возвращаемся к поезду!
Йелсон сообщила об этом Вабслину и роботу. Бальведа скатилась с
высокого сиденья, и они покинули помещение.
Позади них экран контроля потребления энергии — один из первых,
который включил Хорза — зарегистрировал высокое потребление энергии в цепи
питания локомотивов, что означало, что где-то в туннелях Командной Системы
двигался поезд.
ЧАСТЬ XIII
КОМАНДНАЯ СИСТЕМА: КОНЕЧНАЯ СТАНЦИЯ
— Можно и чересчур полагаться на собственные обстоятельства. Я имею в
виду одну расу, которая когда-то выступила против нас... о, это было давно,
тогда обо мне даже не думали. Эти существа полагали, что Галактика
принадлежит им, и такую ересь они оправдывали кощунственной верой,
основанной на их особой форме. Они были водными тварями; мозг и важнейшие
органы у них располагались в большом центральном стручке, от которого
исходило множество длинных рук или щупалец. Эти щупальца были толстыми у
тела, а на концах тонкими и снабжены присосками. Их водяной бог якобы создал
Галактику по их образу и подобию.
Понимаешь? Они верили в это, потому что имели примерное физическое
сходство с той большой линзой, которая является нашей общей родиной. Они
заходили в этой аналогии настолько далеко, что сравнивали присоски на своих
щупальцах с шаровыми скоплениями и считали, что именно поэтому Галактика
принадлежит им. Несмотря на идиотизм этой языческой веры, она хорошо им
служила, и они были могучими; действительно достойный уважения противник.
— Как они назывались? — спросил Эвигер.
— Хм-м, — громыхнул Ксоксарл. — Они назывались... — Идиранин
задумался. — ...По-моему... фанчи.
— Никогда о таких не слышал, — сказал Эвигер.
— Разумеется, — промурлыкал Ксоксарл. — Ведь мы их истребили.
Хорза пристально разглядывал что-то лежащее на полу перед дверью
станции. Йелсон, не выпуская из виду Бальведу, скосила взгляд и спросила:
— Что ты там нашел?
Хорза покачал головой и протянул было руку, чтобы поднять это с пола,
но передумал.
— Кажется, насекомое, — сказал он скептически.
— С ума сойти, — равнодушно произнесла Йелсон.
Бальведа приблизилась, чтобы посмотреть тоже; ружье Йелсон все время
смотрело на нее. По полу туннеля ползло насекомое.
— Что оно тут делает, черт побери? — сказал Хорза, и голос его выдал
почти панику.
Йелсон озабоченно задумалась.
— Наверное, мы принесли его с собой, — сказала Бальведа и
выпрямилась. — Оно могло сидеть на поддоне или чьем-то скафандре.
Хорза ударил кулаком по крошечному существу, раздавил его и растер по
темной скале. Бальведа выглядела удивленной. Йелсон нахмурилась еще сильнее.
Хорза посмотрел на пятно, оставшееся на полу туннеля, вытер перчатку и робко
опустил взгляд.
— Мне очень жаль, — сказал он Бальведе, как будто ему было неловко.
— Не удержался, вспомнил о той мухе в "Цели изобретения"... Как потом
выяснилось, это было одно из ваших комнатных животных, помните? — Он встал
и быстро зашагал к станции. Бальведа кивнула и посмотрела на маленькое пятно
на полу.
— Ну... — она подняла брови, — это тоже один из способов доказать
свою невиновность.
Ксоксарл увидел возвращавшихся мужчину и обеих женщин.
— Ничего не нашли, малыш? — спросил он.
— Очень много, командир отделения, — ответил Хорза, подошел к
Ксоксарлу и проверил проволоку. Ксоксарл хрюкнул.
— Она все еще довольно тугая, союзник.
— Какое горе, — парировал Хорза. — Попытайся сильнее выдыхать.
— Ха! — засмеялся Ксоксарл и испугался, что этот мужчина понял
правду. Но человек отвернулся и сказал охраняющему идиранина старику:
— Эвигер, мы поднимемся в поезд. Составь общество нашему другу, только
постарайся не заснуть.
— Это почти невозможно, ведь он все время болтает, — проворчал
старик.
Все трое вошли в поезд. Ксоксарл заговорил снова.
В одном из отсеков поезда были освещенные экраны-карты. Они показывали,
как выглядел Мир Шара в то время, когда построили Командную Систему,
континенты, города и государства, цели в одном из государств на одном
континенте, ракетные базы, пункты противовоздушной обороны и морские порты,
принадлежавшие строителям Системы, в другом государстве и на другом
континенте.
Можно было видеть две маленькие ледяные шапки, но остальная планета
представляла собой степи, саванны, пустыни, леса и джунгли. Бальведа хотела
остановиться и повнимательнее рассмотреть карты, но Хорза потянул ее прочь,
в другую дверь, ведущую к носу поезда. Мимоходом Оборотень выключил
освещение карт, и яркие поверхности голубых океанов, зеленой, желтой,
коричневой и оранжевой земли, синих рек и красных городов и линий
коммуникаций медленно поблекли в серой тьме.
Ох-ох.
Существ в поезде стало еще больше. Трое, кажется. Они идут вперед. Что
теперь?
Ксоксарл вдохнул и выдохнул. Потом напряг мускулы, и проволока немного
соскользнула с роговых пластин. Но тут старик подошел ближе, и он прекратил
попытки.
— Ты ведь Эвигер, верно?
— Да, так меня зовут, — ответил старик. Он остановился и начал
разглядывать идиранина, его три ноги с тремя толстыми пальцами каждая, с
круглыми костяными утолщениями над как бы обтянутыми кожей коленями, потом
массивный пояс чашеобразных пластин и плоскую грудь и, наконец, большую
седловидную голову командира отделения. Тот наклонил голову и смотрел на
человека.
— Боишься, что убегу? — загремел Ксоксарл. Эвигер пожал плечами и
чуть крепче сжал ружье.
— Мне-то какое до этого дело? — сказал он. — Я тоже пленник. Этот
сумасшедший крепко держит нас всех здесь. Я не хочу ничего, только бы
вернуться. Это не моя война.
— Весьма разумная точка зрения, — похвалил Ксоксарл. — Я очень хотел
бы, чтобы как можно больше людей уяснило, что их дело, а что — нет.
Особенно в отношении войн.
— Ну, я не думаю, что вы лучше.
— Давай скажем: другие.
— Говори что угодно. — Эвигер опять начал разглядывать тело
идиранина. — Я хочу лишь, чтобы каждый занимался только своим делом. Но не
верю, что что-то изменится. Все закончится слезами.
— По-моему, ты не имеешь к этому отношения, Эвигер. Ксоксарл степенно
и мудро кивнул.
— Все мы не имеем отношения.
— Храбрый занимается тем, к чему ведет его собственное решение. --
Голос идиранина приобрел некоторую жесткость. Эвигер посмотрел в широкое и
темное лицо над собой.
— И это говоришь именно ты!
Он повернулся и отошел к поддону. Ксоксарл посмотрел ему вслед, быстро
завибрировал грудью, напрягая и расслабляя мышцы. Проволока соскользнула еще
немного. Он почувствовал, что путы вокруг запястий за его спиной немного
ослабли.
Поезд набирал скорость. Регуляторы и экраны казались тусклыми, поэтому
он смотрел наружу, на огни на стенах туннеля. Сначала они деловито скользили
мимо, медленно заглядывая в боковые окна широкой палубы управления, в
спокойном ритме его дыхания.
Теперь за каждый вздох успевали заглянуть два или три фонаря. Поезд
нежно вдавливал тело в сиденье и удерживал его в нем. Кровь — чуть-чуть,
совсем немного — высохла под ним и крепко приклеила тело к сиденью. Курс
проложен. Нужно сделать еще только одно. Он исследовал пульт, проклиная
тьму, собравшуюся позади его глаз.
Разыскивая аварийный тормоз, он обнаружил выключатель носовых
прожекторов. Маленький подарок Бога; они включились с легким щелчком, и
туннель перед ним отразил яркий свет. Засверкала двойная колея, а вдали он
увидел тени и отблески на стенах в тех местах туннеля, где выходили
отверстия пешеходных туннелей, и ребра в черных каменных стенах указывали на
гермодвери.
Зрение продолжало ухудшаться, но он почувствовал себя чуть лучше,
потому что хоть немного стал видеть снаружи. Сначала он бессвязно, как-то
теоретически беспокоился, что огни поезда могут слишком рано предупредить
людей, если ему повезет застать их еще на станции. Но это ничего не меняло.
Воздух, который толкал впереди себя поезд, тоже предупреждением бежал далеко
впереди.
Он поднял крышку рядом с ручкой регулятора мощности и заглянул внутрь.
Голова казалась легкой, и ему было очень холодно. Он разглядывал
тормоз, наклонился ниже и заклинил свое тело между сиденьем — при этом
разорвав под собой корку засохшей крови и снова начав кровоточить — и
пультом. Он придвинул лицо к краю рукоятки регулировки мощности и схватился
за предохранитель аварийных тормозов, обхватив его так, чтобы он не мог
вывалиться. Потом он просто остался лежать.
Его единственный глаз находился достаточно высоко над пультом, чтобы
видеть туннель впереди. Огни теперь замелькали быстрее. Поезд легко
покачивался, баюкая его. Шум в ушах слабел так же, как исчезала станция
позади, как тускнел текущий мимо по обеим сторонам и все ускоряющийся поток
огней.
Он не мог оценить, как далеко нужно было ехать. Он сдвинул дело с
места; он сделал все возможное. А большего от него, в конце концов,
требовать нельзя.
Он закрыл глаз, чтобы немного отдохнуть. Поезд убаюкал его.
— Великолепный поезд! — с улыбкой воскликнул Вабслин, когда Хорза,
Йелсон и Бальведа вошли на палубу управления. — Готов к отправлению. Все
системы на ходу!
— Ты только не намочи штаны, — посоветовала ему Йелсон. Она увидела,
что Бальведа опустилась в одно из сидений и тоже села. — А может, нам
все-таки воспользоваться транзитными трубами?
Хорза нажал несколько кнопок и прочитал данные о системах поезда. Все
выглядело, как сказал Вабслин: готов к отправлению.
— Где этот проклятый робот? — повернулся Хорза к Йел-сон.
— Робот! Юнаха-Клосп! — крикнула Йелсон в свой шлемофон.
— Что там опять? — отозвался Юнаха-Клосп.
— Ты где?
— Внимательно разглядываю коллекцию антиквариата на колесах. Почти
уверен, что эти поезда еще старше, чем ваш корабль.
— Передай, пусть идет сюда! — приказал Хорза и спросил Вабслина: --
Ты проверил весь поезд?
Пока Йелсон передавала приказ роботу, Вабслин кивнул и сказал:
— Все, кроме вагона-реактора. Не смог войти в один из отсеков. Где тут
управление дверьми?
Хорза вызвал в памяти расположение регуляторов управления поездом.
— Вот оно. — Он указал на ряд кнопок и светящихся клавиш подле
Вабслина. Инженер принялся их изучать.
Его свистнули назад. Словно он раб, один из идиранских меджелей...
машина. Ничего, пусть немного подождут.
Юнаха-Клосп тоже обнаружил в своем поезде карты. Он парил в воздухе
перед цветными, подсвеченными сзади пластиковыми экранами, своими
полями-манипуляторами трогал регуляторы, заставлял вспыхивать группы
огоньков, обозначавших цели обеих сторон, большие города и военные объекты.
Все превратилось в пыль, вся их драгоценная гуманоидная цивилизация
была перемолота глетчерами, ее выдуло ветрами, смыло дождями. Все покрыто
льдом... все. Осталась только эта жалкая гробница-лабиринт.
Вот им за их человечность или как это ни назови, подумал Юнаха-Клосп.
Выжили только машины. Но будет ли это наукой остальным? Достаточно ли увидят
они в этом каменном шаре, чтобы понять, чем был он? В этом он не был уверен.
Юнаха-Клосп оставил экраны включенными, выплыл из поезда и по туннелю
вернулся на станцию. Туннель теперь был ярко освещен, но в нем не стало
теплее, и Юнахе-Клоспу показалось, что этот жесткий желтовато-белый свет,
льющийся с потолка и стен, был каким-то холодным, бессердечным; как свет
операционного зала, свет над разделочным столом.
Машина летела по туннелю и думала, что собор тьмы превратился в
стеклянную арену, в плавильный тигель.
Ксоксарл по-прежнему был привязан на перроне к опоре посадочной
площадки. Юнахе-Клоспу совсем не понравился взгляд, который идиранин бросил
на него, когда он вылетел из туннеля. Почти невозможно определить выражение
существа, если вообще можно сказать, что оно имеет выражение, но что-то
вызвало раздражение Юнахи-Клоспа. У него появилось впечатление, будто
идиранин только что перестал двигаться или делать что-то, чего никто не
должен был видеть.
Эвигер, сидевший на поддоне, поднял голову и снова отвел взгляд, даже
не махнув Юнахе-Клоспу.
Оборотень и обе женщины были с инженером Вабслином на палубе управления
поезда. Юнаха-Клосп увидел их, взлетел на посадочную площадку возле
ближайшей двери и там остановился. Он почувствовал легкий поток воздуха.
Почти неощутимый, но он был.
Может быть, автоматическая система, там где включился ток, вдувает с
поверхности или через очистные сооружения свежий воздух.
Юнаха-Клосп влетел в поезд.
— Какая неприятная маленькая машина, — сказал Эвигеру идиранин.
Старик неопределенно кивнул. Ксоксарл обратил внимание, что человек смотрит
на него реже, пока он говорит. Как будто звук его голоса заверяет человека,
что пленник все еще на месте и прочно привязан. Кроме того, разговор — он
двигал головой, чтобы видеть человека, время от времени пожимал плечами,
смеялся — давал ему возможность шевелиться и понемногу сдвигать проволоку.
Итак, он говорил; если ему повезет и остальные еще какое-то время пробудут в
поезде, у него появится шанс убежать.
Уж он устроит им веселую охоту, как только окажется с ружьем в этих
туннелях!
— Но они должны быть открыты, — сказал Хорза. Судя по пульту, у
которого они с Вабслином стояли, двери вагона-реактора вообще не были
заперты. — Ты уверен, что правильно пытался их открыть?
— Конечно, — оскорбленно ответил Вабслин. — Я знаю, как работают
различные типы замков. Я пытался повернуть колесо, открыть запоры... пусть у
меня не в порядке рука, но... они все равно должны были открыться.
— Наверное, технические неполадки. — Хорза выпрямился и посмотрел
назад, как будто пытался пробить взглядом сто метров металла и пластика
между собой и вагоном-реактором. — Хм-м. Но ведь там же недостаточно места,
чтобы спрятаться мозгу, верно?
Вабслин поднял взгляд от пульта.
— Об этом я даже не подумал.
— Ну, вот и я, — раздраженно заявил Юнаха-Клосп и вплыл через дверь
палубы управления. — Что мне опять нужно делать?
— Что-то очень уж долго ты осматривал этот поезд, — резко сказал
Хорза.
— Я все делаю тщательно. Тщательнее, чем вы, если я правильно понял
то, что вы говорили, когда я вошел. Где мозг не может иметь достаточно
места, чтобы спрятаться?
— В вагоне-реакторе, — ответил Вабслин. — Я не смог открыть
некоторые двери. Хорза говорит, что, судя по управлению, они должны быть
открыты.
— Я должен буду бросить туда взгляд? — Юнаха-Клосп повернулся к
Хорзе. Оборотень кивнул.
— Если это требование не кажется вам чрезмерным, — ответил он с
иронией.
— Нет, нет, — легко заверил Юнаха-Клосп и снова поплыл к двери, через
которую вошел. — Я уже начинаю получать удовольствие от командировок.
Поручай их только мне. — Он вылетел через передний вагон и полетел к
вагону-реактору.
Бальведа рассматривала через бронестекло хвост стоящего перед ними
поезда, который только что осмотрел робот.
— Если мозг спрятался в вагоне-реакторе, на датчике массы это
проявилось бы или затенилось следом реактора? — Она медленно повернула
голову и посмотрела на Оборотня.
— Кто знает? — ответил Хорза. — Я не специалист по скафандру,
особенно поврежденному.
— Вы становитесь очень доверчивым, Хорза. — Агент Культуры слабо
улыбнулась. — Вы уже переложили свою охоту на робота.
— Я поручаю ему только кое-какую разведку, Бальведа. — Хорза
отвернулся и снова занялся регуляторами. Он разглядывал экраны и шкалы, и
измерительные приборы, читал изменяющиеся показания и пытался понять, что
происходило в вагоне-реакторе, если там вообще что-нибудь происходило. Все
казалось совершенно нормальным, насколько он мог судить, но, конечно, со
времени своей службы здесь охранником он знал о реакторной системе куда
меньше, чем о других системах поезда.
— О'кей, — сказала Йелсон, повернула свое кресло боком, уперлась
ногами в край пульта и сняла шлем. — А что мы будем делать, если в
вагоне-реакторе мозга нет? Поедем в этой штуке, воспользуемся транспортными
трубами или еще что?
— Не знаю, хорошая ли идея брать поезд. — Хорза послал взгляд к
Вабслину. — Я думал, что оставлю всех здесь, а сам сделаю круговой объезд
Командной Системы с помощью транзитной трубы и попытаюсь обнаружить мозг
датчиком массы скафандра. Это займет не слишком много времени, даже если
придется проехать этот маршрут дважды, чтобы осмотреть все пути между
станциями. Транзитные трубы не имеют реакторов, поэтому никакое фальшивое
эхо сенсору помешать не сможет.
Вабслин, занявший место перед главным управлением поезда, пришибленно
опустил взгляд.
— Почему бы тогда не отправить всех нас на корабль? — спросила
Бальведа.
Хорза повернулся к ней.
— Бальведа, вы здесь не для того, чтобы давать советы.
— Я только хотела помочь. — Агент Культуры пожала плечами.
— А если ты все равно ничего не найдешь? — осведомилась Йелсон.
— Тогда мы вернемся на корабль. — Хорза тряхнул головой. — Ничего
другого нам не остается. Там Вабслин сможет проверить датчик массы скафандра
и, в зависимости от того, что он обнаружит, мы либо еще раз спустимся вниз,
либо нет. Теперь, когда включен ток, это не отнимет много времени и сил.
— Жаль. — Вабслин ощупывал регуляторы. — Мы не можем использовать
этот поезд, чтобы вернуться на станцию "четыре", потому что путь блокирует
поезд на станции "шесть".
— Его, вполне вероятно, можно будет сдвинуть, — утешил инженера
Хорза. — На какой угодно путь. Если мы возьмем поезд, нам придется как-то
маневрировать.
— О, тогда хорошо, — мечтательно сказал Вабслин и снова повернулся к
пульту. — Это регулятор скорости? — указал он на один из рычагов.
Хорза засмеялся и скрестил руки.
— Да. Давай посмотрим, не устроить ли нам небольшую прогулку на этом
трамвае.
Он наклонился вперед, показал Вабслину несколько других регуляторов и
рассказал, как подготовить поезд к отправке. Они показывали и кивали, и
говорили.
Йелсон нервно вертелась на своем сиденье. Наконец она посмотрела на
Бальведу. Женщина Культуры с улыбкой наблюдала за Хорзой и Вабслином. Потом
она почувствовала взгляд Йелсон, повернулась, широко улыбнулась, чуть
мотнула головой, указывая на обоих мужчин, и подняла брови. Йелсон,
помедлив, улыбнулась в ответ и переложила ружье.
Теперь огни бежали еще быстрее. Они текли мимо, создавая в сумрачной
кабине мерцающий, блестящий узор. Он знал это; он открыл свой глаз и увидел.
Даже чтобы поднять веко, ему понадобились все его силы. Он немного
поспал, только не знал, как долго. Боль уже не была такой мучительной. Он
некоторое время лежал тихо, косо свисая изломанным телом из чужого сиденья,
голова на пульте, рука в небольшом люке рядом с регулятором мощности, пальцы
вдавлены под предохранитель рычага.
Так было менее утомительно; он даже не мог выразить, как это было
приятно после того ужасного марш-броска ползком — как через поезд, так и
через туннель его боли.
Движение поезда изменилось. Он все еще покачивался, но теперь чуть
быстрее. В движении появился новый ритм, какая-то вибрация, похожая на стук
сердца. Квейанорл решил, что даже может слышать его. Шум ветра, что дул в
этой пещере — далеко под обдуваемой снежными бурями пустыней наверху.
Может, он только вообразил его. Трудно различить.
Он опять почувствовал себя маленьким ребенком, путешествующим со своими
ровесниками и старым кверлом-наставником. Такое же покачивание во сне, и он
то погружается в легкую, счастливую дремоту, то снова всплывает.
Я сделал все, что мог, постоянно думал он. Может быть, недостаточно, но
это все, что в моих силах. И это утешало.
Это приносило облегчение, как отступающая боль, как успокаивающее
покачивание поезда.
Он снова закрыл глаз. И в темноте тоже было утешение. Он не
представлял, сколько уже проехал, но решил, что это не важно. Все снова
поплыло от него куда-то прочь, и он начал забывать, почему все это делал. Но
и это было не важно. Пока он не шевелился, все было не важно. Все. Вообще
все.
Дверь вагона-реактора заклинило точно так же, как и во втором поезде.
Робот отчаянно ударил в нее энергетическим полем, и отдачей его швырнуло
назад.
Дверь даже не дрогнула.
Ой-ой-ой!
Значит, опять придется воспользоваться кабельными шахтами и каналами.
Юнаха-Клосп повернулся, пролетел вдоль короткого коридора и спустился вниз,
к инспекционному люку под нижней палубой.
Опять кончилось тем, что всю работу свалили на меня. Можно было не
сомневаться. В принципе, то, что я делаю для этого парня, — убийство другой
машины. Мне нужно попросить проверить свои схемы. У меня сильное желание
ничего ему не говорить, если я вдруг где-нибудь обнаружу этот мозг. Проучить
его.
Он поднял люк и спустился в темное узкое пространство под полом. Люк с
шипением снова закрылся и перекрыл свет. Робот подумал, не открыть ли его
снова, но он, конечно, опять автоматически закроется, и тогда он может
потерять терпение и повредить эту штуку. Все это было чуть-чуть
бессмысленным и мелочным, поэтому он оставил все как есть. Так ведут себя
люди.
Он двигался по узкому каналу к задней части поезда, до того места, под
которым должен находиться реактор.
Идиранин говорил. Эвигер слышал его, но не слушал. Он мог также видеть
этого монстра уголком глаза, но не смотрел на него. Направив отсутствующий
взгляд на свое ружье, он беззвучно напевал про себя и думал о том, что он
сделал бы, если бы — как-нибудь — получил этот мозг в свои руки.
Предположим, остальные погибли, и он остался с этим аппаратом. Он знал, что
идиране хорошо заплатят за этот мозг. Культура тоже; у нее были деньги, даже
если внутри нее ими не пользовались.
Это были только мечты, но в такой ситуации может случиться все что
угодно. Никогда не знаешь, как упадет пыль. Он сможет купить себе землю,
остров где-нибудь на красивой, спокойной планете. Он подвергнется
омолаживающему лечению и начнет разводить каких-нибудь дорогих скакунов и
при помощи своих связей познакомится с состоятельными людьми. Или наймет
кого-нибудь для всякой тяжелой работы; с деньгами это можно сделать. С
деньгами можно сделать все.
Идиранин продолжал говорить.
Его рука была уже почти свободной. Освободиться дальше ему пока не
удалось, но, возможно, немного погодя удастся выдернуть руку; со временем
это становилось все легче. Люди уже долго в поезде; сколько они там еще
пробудут? Маленькая машина не вернулась. Он едва успел вовремя заметить ее
появление из туннеля; он знал, что ее глаза лучше, чем у него, и на
мгновение испугался, что она заметила, как он двигал рукой. Но машина
исчезла в поезде, и ничего не произошло. Он постоянно бросал взгляды на
старика. Тот, казалось, погрузился в мечты. Ксоксарл продолжал говорить,
рассказывая в пустой воздух о древних идиранских победах.
Его рука почти освободилась.
Откуда-то сверху над головой слетело облачко пыли и поплыло через
спокойный воздух, почти падая, но не вертикально вниз, а постепенно удаляясь
от него. Он снова посмотрел на старика и натянул проволоку на запястье. Ну,
давай же, проклятие!
Юнахе-Клоспу пришлось отбить угол, чтобы пробраться в узкий проход. Это
был даже не туннель, а кабельная шахта, но она вела в реакторное отделение.
Робот проверил свои сенсоры; здесь был такой же уровень излучения, как и во
втором поезде.
Он протискивался через маленький люк, который проделал в кабельной
шахте, глубже в металлические и пластиковые внутренности тихого вагона.
Я что-то слышу. Что-то приближается, прямо подо мной...
Огни образовали сплошную линию, мелькая мимо поезда слишком быстро,
чтобы можно было различить каждый в отдельности. К этому потоку
присоединялись огни внизу у рельсов, которые появлялись из-за поворотов или
у дальнего конца прямых отрезков пути, и проносились мимо окон, как метеоры
в ночи.
Поезду потребовалось много времени, чтобы достичь своей наивысшей
скорости, ему пришлось бороться много минут, чтобы преодолеть инерцию тысяч
тонн своей массы. Теперь он достиг ее и толкал самого себя и столб воздуха
перед собой так быстро, как это вообще было возможно. Раскатистый громовой
рев, с которым он мчался вдоль туннеля, был громче всякого звука, который
когда-либо производил какой-либо поезд в этих темных коридорах. Его
поврежденные вагоны рвали воздух и скребли вдоль краев герметичных дверей и
тем самым немного снижали скорость, но зато ужасно усиливали шум.
Визг бешено вращающихся двигателей и колес поезда, его поврежденного
металлического корпуса, который рвал воздух, и самого воздуха, который
втекал сквозь открытые места в вагоны, мчался вдоль них, отражался от
потолка и стен, пультов и пола и наклонного бронестекла.
Глаз Квейанорла был закрыт. Мембраны ушей вибрировали от шума, но уже
ни одно послание не передавалось в мозг. Голова подпрыгивала на вибрирующем
пульте, как будто он был еще жив. Рука дрожала на прерывателе аварийного
тормоза, будто воин нервничал или боялся.
Приваренный, приклеенный, припаянный своей собственной засохшей кровью,
он был похож на диковинную, поврежденную деталь этого поезда.
Кровь застыла как внутри, так и снаружи тела Квейанорла и перестала
течь.
— Как дела, Юнаха-Клосп? — спросил голос Йелсон.
— Я под реактором и у меня куча дел. Я дам вам знать, если что-нибудь
найду. Спасибо. — Он выключил коммуникатор и осмотрел черные внутренности
перед собой; провода и кабели, которые исчезали в шахте. Их было больше, чем
в переднем поезде. Прорезать себе путь или попробовать другой маршрут?
Эта постоянная необходимость принимать решения!
Его рука была на свободе. Он застыл. Старик по-прежнему сидел на
поддоне и поигрывал ружьем.
Ксоксарл позволил себе слабый вздох облегчения, согнул руку, выпрямил
пальцы и снова сжал их в кулак. Мимо его щеки медленно проплыли в воздухе
несколько хлопьев пыли. Он перестал двигать рукой.
И посмотрел на плывущую мимо пыль.
Дуновение, легче бриза, пощекотало его руки и ноги. Очень странно,
подумал он.
— Я ничего не скажу, — заявила Йелсон и немного пошевелила ступнями
на пульте, — кроме того, что не считаю хорошей твою идею отправиться на
поиски одному. Может случиться все что угодно.
— Я возьму коммуникатор и буду регулярно с вами связываться, --
ответил Хорза. Он стоял со скрещенными руками, прислонясь к панели
управления, на которой лежал шлем Вабслина. Инженер знакомился с
управлением. Оно было в принципе простым.
— Основное правило, Хорза, — сказала Йелсон, — никогда не уходить
поодиночке. Чему тебя учили в этой проклятой Академии?
— Если мне будет позволено заметить по этому поводу, — вмешалась
Бальведа, сложила руки впереди и посмотрела на Оборотня, — то я сказала бы,
что Йелсон права.
Хорза с выражением недовольного удивления окинул взглядом женщину
Культуры.
— Нет, вам не будет позволено ничего заметить, — поставил он ее на
место. — Как по-вашему, на чьей стороне вы стоите, Перостек?
— О Хорза... — Бальведа улыбнулась. — Я с вами уже столько времени,
что чувствую себя почти членом отряда.
На пульте, примерно в полуметре от тихо покачивающейся, медленно
холодеющей головы подкапитана Квейанорла Гайдборукса Стойрла Третьего очень
быстро замигал огонек. Одновременно высокий вой пронзил воздух палубы
управления и переднего вагона. Он был передан по всему мчащемуся поезду и на
все центры управления других поездов. Квейанорл, чье крепко заклинившееся
тело потянуло центробежной силой в сторону по длинной дуге, как раз мог бы
его услышать, будь еще жив. Но из людей на это были способны лишь немногие.
Юнаха-Клосп пересмотрел свое решение совсем отсечь связь с внешним
миром и снова открыл канал связи. Но с ним никто не захотел говорить. И он
острым как бритва силовым полем начал отщелкивать один за другим ведущие в
шахту кабели.
Почему, сказал он себе, я должен беспокоиться, что повреждаю эту штуку
— после того, что было сделано с поездом на станции "шесть"? Если я затрону
что-то важное, Хорза сразу заорет. Кроме того, я без труда смогу все снова
отремонтировать.
Поток воздуха?
Только показалось, сказал себе Ксоксарл. Дело может быть в том, что в
циркуляцию воздуха недавно включился какой-нибудь прибор. Возможно,
дополнительной вентиляции потребовало тепло, выделяемое лампами и машинами
станции.
Но воздушный поток усиливался. Медленно, очень медленно, чтобы быть
заметным, слабый постоянный поток набирал силу. Ксоксарл истязал свой мозг.
Чем это могло быть? Только не поезд. Определенно не поезд.
Он напряженно вслушивался, но ничего не слышал. Он посмотрел на старика
и увидел, что тот уставился на него. Тоже что-нибудь заметил?
— Ну, что, кончились битвы и победы, о которых ты мог бы мне еще
рассказать? — спросил Эвигер. Голос прозвучал устало. Он осмотрел идиранина
сверху донизу. Ксоксарл засмеялся — излишне громко, даже немного нервно,
если бы Эвигер получше разбирался в идиранских жестах и голосах, чтобы это
понять.
— Совсем нет! — сказал Ксоксарл. — Я как раз подумал о...
И он ударился в новую историю о побежденных врагах. Это была одна из
тех, которые он рассказывал своей семье, в корабельной столовой и в грузовых
помещениях военных шаттлов, и он мог бы рассказывать ее даже во сне. И пока
его голос гремел в ярко освещенной станции, а старик смотрел на ружье в
своих руках, мысли Ксоксарла были далеко, пытались понять, что же
происходило. Он все еще ломал и рвал проволоку вокруг руки. Что бы ни
произошло, для него было жизненно важно иметь возможность двигать не только
ладонью. Поток воздуха усиливался. Но Ксоксарл по-прежнему ничего не слышал.
Пыль с опоры над его головой уже сдувало постоянно.
Это, должно быть, поезд. Не мог ли он стоять где-нибудь включенным?
Невозможно...
Квейанорл! Неужели мы установили регуляторы так, что... Но ведь они
даже не включали ток. Они только пытались выяснить, для чего служат разные
регуляторы, и убедились, что для движения. Дальше они не продвинулись, да у
них и не было для этого времени.
Это должен быть сам Квейанорл. Это он. Должно быть, он еще жив. Это он
послал поезд.
Целое мгновение — отчаянно дергая державшую его проволоку, ни на
мгновение не переставая рассказывать и наблюдая за стариком — Ксоксарл
представлял, что его товарищ на станции "шесть" жив.
Но с такими ранами это невозможно. Еще когда Ксоксарл лежал на
посадочной рампе, ему уже приходила в голову мысль, что Квейанорлу,
возможно, удалось уйти. Но потом Оборотень приказал этому старику, Эвигеру,
вернуться и прострелить Квейанорлу голову. Это должно было означать для
Квейанорла конец, но, возможно, оказалось совсем не так.
Ты подкачал, старик! — мысленно возликовал Ксоксарл. Поток воздуха
превратился в бриз. Слышался далекий писк, настолько высокий, что был на
грани восприятия. Он был приглушенным, шел от поезда и постоянно усиливался.
Сирена.
Рука Ксоксарла, которую выше локтя держала последняя проволока, почти
освободилась. Он пожал плечами, и проволока сдвинулась вверх и расслабленно
легла на плечо.
— Старик, Эвигер, дружище, — сказал он. Эвигер поднял взгляд,
удивленный перерывом в монологе Ксоксарла.
— Что?
— Это звучит глупо, и я не упрекну тебя, если ты побоишься, но мой
правый глаз чертовски чешется. Не почешешь его? Я знаю, солдат, которого
чуть не до смерти измучил зудящийся глаз, выглядит глупо, но за последние
десять минут он едва не свел меня с ума. Почешешь? Возьми ствол своего
ружья, если хочешь; я постараюсь не шевелить ни одним мускулом и не делать
ничего угрожающего, только не отказывайся. Почеши стволом или чем тебе
удобнее. Сделаешь? Клянусь честью солдата, я говорю правду.
Эвигер встал и посмотрел на голову поезда.
Он не может слышать воя сирены. Он стар. А остальные, помоложе, могут?
Или этот звук слишком высок для их ушей? А машина? Ну иди же сюда, старый
болван! Иди!
Юнаха-Клосп растащил обрезанные кабели. Теперь он мог пролезть в
кабельную шахту и попытаться обрезать их дальше вверх, делая проход.
— Робот, робот, ты меня слышишь? — Опять женщина, Йелсон.
— Ну, что у вас теперь? — спросил он.
— Хорза больше не получает данных из вагона-реактора. Он хотел бы
знать, что ты там делаешь.
— Это уж точно, я чертовски хотел бы знать, — пробормотал на заднем
плане Хорза.
— Мне пришлось перерезать некоторые кабели. Кажется, это единственный
путь в вагон-реактор. Потом отремонтирую, если вы настаиваете.
Связь на мгновение прервалась. В этот миг Юнахе-Клоспу показалось, что
слышится какой-то высокий звук. Но он не был в этом уверен. По ту сторону
порога восприятия, подумал он про себя. Связь снова восстановилась.
— Хорошо, — сказала Йелсон. — Но Хорза говорит, чтобы в следующий
раз, если решишь что-нибудь перерезать, ты ставил его в известность. И
прежде всего если это будут кабели.
— Ну ладно, хватит, надоело! — закричал робот. — Оставьте меня в
покое, пожалуйста!
Канал снова отключился. Робот на мгновение задумался. Ему пришло в
голову, что где-то включился сигнал тревоги, но по логике сигнал этот должен
был дублироваться на палубе управления, а он, когда говорила Йелсон, ничего
не слышал, кроме упрека Оборотня на заднем плане. Поэтому никакой тревоги
быть не могло.
И робот снова полез режущим полем в реактор.
— Какой глаз? — спросил Эвигер издалека. Бриз сдул солому тонких
желтоватых волос ему на лоб. Ксоксарл ждал, что мужчина заметит, что
случилось, но тот только откинул волосы назад и с выражением неуверенности
на лице посмотрел на голову идиранина.
— Вот этот, правый. — Ксоксарл медленно повернул голову. Эвигер снова
посмотрел на нос поезда, потом на Ксоксарла.
— Только не говори об этом сам знаешь кому, ладно? — попросил старик.
— Клянусь. Только давай скорее, пожалуйста, а то уже никакого
терпения.
Эвигер шагнул вперед, но все еще был вне досягаемости.
— Честно, без всяких фокусов? — решил он удостовериться еще раз.
— Слово солдата. Клянусь незапятнанным именем моей матери-родителя.
Моим кланом и моим народом! Пусть Галактика превратится в пыль, если я лгу!
— Ладно, ладно. — Эвигер поднял ружье вверх. — Я хотел только
убедиться. — Он приблизил дуло ружья к глазу Ксоксарла. — Где там у тебя
чешется?
— Вот здесь! — прошипел Ксоксарл. Его свободная рука метнулась
вперед, схватила ружье за ствол и дернула. Эвигер, крепко державший ружье,
подлетел вместе с ним и ударился о грудь идиранина. Из груди его резко
вылетел воздух. Ружье метнулось вниз и ударило по черепу. Хватая ружье,
Ксоксарл отвернул голову на тот случай, если оно выстрелит, но это оказалось
излишним: Эвигер держал его на предохранителе.
В освежающем бризе Ксоксарл опустил оглушенного человека на пол, потом
взял лазерное ружье в рот и рукой установил регулятор на минимальную
энергию. Скобку спускового крючка он оторвал, чтобы освободить место для
своих больших пальцев.
Проволока плавилась легко.
Подобно клубку змей, выползающих из дыры в полу, из шахты выскользнул
пучок кабелей, от которых он отрезал примерно по метру. Юнаха-Клосп вплыл в
узкую трубу и ухватился за оголенные концы следующего метра кабелей.
— Нет, Йелсон, — сказал Хорза, — тебя я не возьму ни в коем случае,
даже если решу идти вниз не один. — Он улыбнулся. Йелсон нахмурилась.
— Почему? — требовательно спросила она.
— Потому что ты нужна мне на корабле. Тебе придется следить, чтобы
Бальведа и наш командир отделения вели себя хорошо.
Йелсон прищурилась.
— Твое счастье, если это все, — промурлыкала она.
Улыбка Хорзы стала шире. Он отвернул лицо, как будто ему хотелось
сказать больше, но он почему-то не мог.
Бальведа сидела, болтая ногами, на слишком высоком сиденье и размышляла
о том, что могло быть между Оборотнем и этой темной, покрытой пухом
женщиной. Ей показалось, что она заметила какую-то перемену в их отношениях,
выражавшуюся главным образом в том, как с ней обращался Хорза. Добавился
новый элемент: что-то новое определяло его реакцию на нее, но Бальведа никак
не могла это идентифицировать. Все это было довольно интересно, но ничем ей
не помогало. У нее хватало своих проблем. Бальведа знала свои слабости, и
одна из них беспокоила ее сейчас.
Она по-настоящему начинала чувствовать себя членом этой команды. Она
наблюдала за Хорзой и Йелсон, которые спорили, кто должен сопровождать
Оборотня после их возвращения на "Вихрь чистого воздуха" при следующем
посещении Командной Системы, и не могла не улыбаться украдкой. Эта
решительная, деятельная женщина была ей симпатична, даже если не отвечала
взаимностью на ее чувства, и она не находила в своем сердце той
непримиримости, которую должна была ощущать по отношению к Хорзе.
Это была ошибка Культуры. Она считала себя слишком цивилизованной и
умной, чтобы ненавидеть своих врагов. Вместо этого она пыталась понять их и
их мотивы, чтобы получить духовное превосходство. После победы она умела
обращаться с побежденными таким образом, чтобы они не стали снова врагами.
Это была хорошая идея, пока ты не слишком сближаешься с врагом. Но если
проведешь с ним некоторое время, такая эмпатия может обернуться против тебя
же. Рука об руку с этим деятельным сочувствием должна была идти какая-то
отстраненная, нечеловеческая агрессия, но Бальведа чувствовала, что от нее
она как-то ускользала.
Возможно, я чувствовала себя слишком в безопасности, подумала она.
Возможно, дело в том, что в настоящее мгновение не было никакой
непосредственной угрозы. Борьба за Командную Систему позади, поиски утекали
в песок, напряжение последних нескольких дней спадало.
Ксоксарл работал быстро. Тонкий и узкий луч лазера коротко жужжал над
каждой проволокой, заставляя ее раскалиться докрасна, потом пожелтеть и
побелеть, и когда идиранин напрягал мускулы, она с треском рвалась. Старик,
лежавший под ногами идиранина, зашевелился и застонал.
Бриз все усиливался. Из-под поезда начало выдувать пыль, и она
кружилась у ног Ксоксарла. Он приставил лазер к следующему пучку проволоки.
Оставалось еще несколько. Он посмотрел на нос поезда. Там по-прежнему не
было заметно никаких признаков людей или машины. Он посмотрел через плечо в
другую сторону, на последний вагон и просвет между ним и отверстием туннеля,
откуда дул ветер. Не было видно никаких огней и не слышно никакого шума.
Воздух холодил глаза.
Он продолжил свою работу. Ветер подхватывал искры и бросал их на пол
станции и на спину скафандра Эвигера.
Типично: как обычно, вся работа достается мне, думал Юнаха-Клосп. Он
вытащил из шахты очередную связку кабелей. Проход за ним постепенно
заполнялся обрезанными кусками и блокировал путь назад из этой узкой трубы.
Оно подо мной. Я чувствую. Я могу слышать. Я не знаю, что это такое и
что оно делает, но я могу чувствовать и слышать. И там еще что-то...
какой-то другой звук...
Поезд был длинным, расчлененным зарядом в гигантской пушке,
металлическим криком из чудовищного горла. Он мчался по туннелю подобно
поршню величайшей из когда-либо построенных машин, обходил повороты и прямые
отрезки, прожектора на мгновение затопляли светом путь перед ним, и он
двигал перед собой километровую колонну воздуха, как будто это и был его
воющий и рычащий голос.
С перрона поднялась пыль и облаком повисла в воздухе. С поддона, где
сидел Эвигер, упала пустая банка из-под напитка и со стуком покатилась по
перрону к носу поезда, натыкаясь на стены. Ксоксарл видел это. Ветер тянул
его, проволока рвалась. Он освободил одну ногу, потом вторую. ...
