Леонид Платов. Страна Семи Трав
страница №10
...чересчур извилистой и узкой, а склоны - крутыми, иногда дажеобрывистыми.
На худой конец, можно было рассчитывать лишь на "шумовой эффект", то
есть попугать гулом мотора лазутчиков, когда те начнут слишком уж
наседать.
Впрочем, Савчук не собирался прибегать к помощи самолета.
- Попугать! Вот именно попугать! - сердито передразнил меня этнограф. -
А они-то ведь и без того до смерти напуганы, эти загадочные "дети солнца".
Еще примут ваш самолет за Птицу Маук. Переполошатся, подхватят свои
пожитки и откочуют куда-нибудь еще дальше в горы. Ищи их потом!..
В этом, по-видимому, был известный смысл. И все-таки нам с Лизой
приятно было сознавать, что наш верный Андрей неподалеку, что он думает и
тревожится о нас и в любой момент готов прийти на помощь.
Мы возобновили путешествие.
Утром шестнадцатого июля я поднялся раньше всех и шепотом поздоровался
с Бульчу, который, сгорбившись, сидел у лодки с ружьем на коленях. Потом я
на цыпочках обошел мирно спавших Лизу и Савчука и, присев на корточки у
вещевого мешка, принялся вынимать оттуда продукты.
Сушки, сушки, сушки... Ну и надоели же они, между нами говоря! Крупа...
Сахар... А где банка с лососиной и консервированные персики, сберегавшиеся
как лакомство? Неужели их оставили на предыдущем привале? Ага, вот они! Я
торжественно извлек консервы с самого дна мешка и открыл маленьким
топориком.
Теперь НЗ! На свет вслед за персиками появилась объемистая фляга со
спиртом. Я сполоснул в реке кружки и расположил их в симметричном порядке
вокруг фляги.
Отступил на шаг, полюбовался сервировкой. Хорошо, но все же чего-то не
хватает. Чего? Наверное, праздничной скатерти. В таких случаях полагается
скатерть.
Я в некоторой растерянности оглянулся по сторонам. Может быть, мох?.. Я
бережно перенес флягу, лососину, персики и кружки на большую плоскую
кочку, сплошь поросшую ярко-зеленым бархатистым мхом. Конечно, это не
белоснежное, туго накрахмаленное полотно, но ведь мы не в "Праге" или в
"Метрополе", а в горах Бырранга, почти на пороге каменного века!
Бульчу с удивлением смотрел на меня.
Разведя костер и набрав воды в чайник, я подвесил его над огнем, а сам
пристроился рядом и закурил в ожидании, пока проснутся мои спутники.
Над кучей одеял поднялись вздыбленные и всклокоченные рыжеватые
кудряшки. Лиза изумленно сказала хрипловатым от сна голосом:
- О! Готовится пир? Почему?
- А какое число сегодня? - ответил я вопросом на вопрос. - Забыла?
Шестнадцатое июня!.. То-то и оно! Эх, ты! Ну, поздравляю, Лизок!
- Кого это вы и с чем поздравляете? - спросил Савчук, высовывая голову
из-под одеяла.
- Лизу. С днем ее рождения.
- Боже мой! - Наш начальник с испуганным видом поспешно перекинул ноги
через борт лодки. - Конечно же, и я... От души... Даже не подозревал,
представьте себе... Ну что бы заранее, Алексей Петрович, хотя бы
вполнамека...
- Сама всегда забываю свой день рождения, - прервала его Лиза, беспечно
тряхнув кудряшками.
Вскоре все участники экспедиции уже сидели вокруг кочки. Спирт - в
самых минимальных дозах, потому что это был действительно НЗ -
неприкосновенный запас, - я с осторожностью разлил по кружкам. Чайник
весело забормотал какую-то чепуху и просигналил струйкой пара: "Готов!
Готов!"
- Ну, все как будто! - спросил я, в последний раз не без самодовольства
оглядывая праздничный "стол".
Но Лиза не притрагивалась к еде. Она красноречиво-укоризненно смотрела
то на меня, то на Савчука. Я тоже с недоумением посмотрел на него. Чем бы
это он мог ей не понравиться? А! Он был не брит!
Я с сомнением провел ладонью по своему подбородку. Брился-то я,
собственно говоря, вчера, но ради такого торжественного случая?..
Лиза требовала от нас с Савчуком, чтобы мы брились не реже чем через
день.
- Не надо распускаться, - говорила она. - Бритый человек всегда
собраннее, энергичнее небритого, - сколько раз приходилось это замечать.
Не забывайте и о чисто эстетической стороне дела. Многодневная щетина,
фу-фу!.. Еще у вас, Володя, так-сяк, светлая, почти не видно. Но у Леши
черная, разбойничья!.. Потом небритые, как правило, имеют болезненный,
усталый вид. Прошу не снижать мой политико-моральный уровень!..
О Лизе можно сказать, что она обладала своеобразным житейским талантом:
всегда умела поставить себя в правильные отношения с людьми, даже очень
близкими к ней, причем очень спокойно, почти шутя, без всякого нажима.
- Извини, Лизочка, я сейчас, - пробормотал я и, захватив бритвенный
прибор, отошел в сторонку. Сконфуженно пыхтя, за мной последовал Савчук.
Бульчу, ничего не понявший, вздохнул и принялся за лососину.
Не прошло и десяти минут, как мы снова сидели против Лизы, сияя гладко
выбритыми щеками и распространяя вокруг запах тройного одеколона.
- Поздравляю тебя, милый мой Рыжик, - сказал я. - Желаю тебе... Но чего
же тебе пожелать?
- О! Добраться поскорей до Страны Семи Трав!
- Вы, наверное, совсем не так хотели встретить свой день рождения, -
сказал Савчук, выуживая из банки самый большой персик: наш начальник был
сладкоежкой. - Мечтали о вечеринке, о танцах, быть может, даже о
шампанском... А приходится поднимать кружки со спиртом на какой-то сырой
мочажине, в пути...
- А я всю жизнь в пути, - бодро ответила Лиза. - Естественно, что и
день рождения встречаю в пути. Я довольна. Ветер гонит тучи над головой,
рядом позванивает река, а впереди они...
- Кто впереди?
- Истоки Реки Тайн! Ведь это очень хорошо, когда впереди ждут тебя
истоки тайн...
Мы кивнули в знак согласия, потом подняли жестяные кружки, наполненные
разбавленным спиртом, и чокнулись.
- Ну, будьте здоровы, дорогая Лиза! - провозгласил Савчук. - Пью ваше
здоровье. Желаю вам всего, всего...
- И все-таки неловко без цветов, - огорченно сказал я, ставя кружку на
мох. - Тебе, Лиза, оно, может, и ничего, а нам с Савчуком неудобно.
Полагается преподносить в день рождения цветы.
- Ну что ж, - пробормотала Лиза, посмотрев на меня чуть лукаво, искоса.
- На квартире в Москве нас, конечно, дожидаются цветы. Целая корзина
гортензий, заказанная по телеграфу с мыса Челюскин...
Савчук недоумевающе поднял брови.
- Это от Андрея, - прояснил я. - Андрей всегда преподносит ей корзину
гортензий ко дню рождения. А если находится в плавании или на полярной
станции, то заказывает цветы по телеграфу и "красная шапка" - посыльный из
магазина - приносит их к нам на квартиру. - Я повернулся к Лизе: -
Гортензии, кстати сказать, не дожидаются тебя на этот раз. Ведь Андрей
знает, что ты не в Москве, а в горах Бырранга.
Лиза сидела неподвижно. Выражение ее лица стало рассеянным, грустным и
ласковым.
Я понял: думает сейчас о том, что наш Андрей так и не женился. При
встречах он ничем не проявляет своих чувств к ней, держится на редкость
ровно, приветливо, просто, и лишь раз в году, шестнадцатого июня,
позволяет напомнить о своей любви неизменной корзиной цветов.
- Говорите, заказывает по телеграфу из Арктики? - в раздумье повторил
Савчук. - Где же он их заказывает? Наверное, в магазине на Петровке?
- Да цветов в Москве всегда полно, - сказал я. - Даже в марте, когда мы
ходили с вами на "Копеллию", отбоя не было от цветочниц...
Я замолчал и принялся с тревогой шарить во внутренних карманах кителя.
- Она же была здесь, - бормотал я взволнованно. - Не может быть, чтобы
я ее выбросил... Ну конечно, вот она!..
Я вытащил из кармана смятую, осыпавшуюся веточку мимозы, которую купил
в марте в Москве, и протянул через "стол" Лизе:
- Вместо гортензий! От меня и Андрея.
Традиция была соблюдена. А ведь традиции очень важны в нашей жизни -
это как бы внутренние скрепы ее!
Посуду после завтрака, по нашему обычному "графику", полагалось мыть
Лизе, но Савчук проявил галантность.
- Завтра! - сказал он и раскланялся с наивозможной для себя грацией. -
Посуду станете мыть завтра! А сегодня разрешите вам этого не разрешить!..
И он перехватил у нее из рук посудное полотенце.
А после праздничного завтрака мы снова двинулись в путь.
Выше порогов река стал очень мелкой. Первое время мы с усилием
отталкивались веслами, как шестами. Но лодка все чаще задевала лесок и
гальку на дне реки. Несколько десятков метров она буквально ползла на
"брюхе".
- Стоп! - сказал я. - Этак недолго и днище пропороть. Вся работа
насмарку.
- Да, отплавалась! - согласился Савчук. - Пойдем бечевой.
Решение было правильным. Мы вышли на берег и впряглись в лямки.
Трое из нас брели по берегу, таща лодку за собой, а четвертый сидел в
ней и правил веслом. Мы чередовались через каждый час: рулевой сменял
одного из "бурлаков".
Иногда отмели выдвигались так далеко, что лодка с трудом проползала по
самой середине русла - едва-едва хватало бечевы. Потом река снова
сужалась, скалы подступали вплотную к воде, а некоторые даже нависали
козырьком. Лодку перегоняли тогда на веслах, двигаясь как бы узким
скалистым коридором.
Но, несмотря ни на что, мы все время пытались шутить, чтобы поднять
настроение.
Рассматривая свои ладони, на которых вздулись пузыри, я сказал:
- Есть отличное название для статьи, товарищи!
- Какое еще там название?
- "Ученые прорываются к верховьям реки, или Трудовые мозоли от научной
работы!"
- По-моему, - бодро поддержал Савчук, - именно в нашем положении
стираются грани между умственным и физическим трудом.
- Веселенькое зрелище! Сидят друг против друга и огорчаются по поводу
своих мозолей, - засмеялась Лиза. - Вспомните седовцев! А папанинцы? До
седьмого пота крутили лебедку, когда брали глубоководные пробы...
- Да ведь не жалуемся. Просто констатируем факт...
В пути Лиза заинтересовалась, что мы сделаем прежде всего, когда
вернемся в Москву.
- В Москву? - Савчук задумался. - Переверну вверх ногами музей,
заставлю переставлять экспонаты в зале позднего неолита. Ведь теперь, по
новым данным...
- А ты, Леша?
- Я бы охотно прослушал Второй прелюд Рахманинова. Там, знаешь, такое
начало! Тяжелые, величавые аккорды. Как шаги судьбы! Я считаю: музыкальная
интерпретация судьбы Ветлугина!
- О, какие вы оба глубокомысленные! Я мечтаю о другом. Горячий, очень
горячий душ! Потом - в Столешников, делать маникюр!
- Маникюр?
- Но это же очень важно, как ты не понимаешь! Посмотри, во что у меня
превратились ногти. Просто жить не хочется, когда такие ногти.
- "Быть можно дельным человеком, - услужливо процитировал Савчук, - и
думать о красе ногтей..."
Мы с новой силой налегли на лямки. Лиза, стоя в лодке во весь рост,
помогала нам веслом.
Но вскоре расхотелось и шутить.
На привалах, совершенно обессиленные, мы валились на землю, ели безо
всякой охоты и засыпали как убитые. Лишь часовой с ружьем оставался
бодрствовать.
Спорить по поводу письма больше не хотелось. Но, идя друг за другом по
берегу, впряженные в лямки, мы были предоставлены каждый своим мыслям. И
мысли эти, понятно, вертелись вокруг оазиса.
Не вулкан, а постепенно затухающий пожар? Что бы это могло означать?..
Очень удручало то, что мы так медленно продвигаемся вперед. Идя
бечевой, подвинулись за первый день на семь километров, за второй - на
девять, за третий - всего на три с половиной километра.
"Дети солнца" ничем не выдавали своего присутствия. Быть может, они
обогнали нас и сейчас спешили тайными тропами к оазису, чтобы предупредить
о нашем приближении?..
Как-то утром на одном из привалов я попросил у Савчука разрешения
включить радио.
Употребляю выражение: включить. Оно такое житейски простое, привычное.
Представьте себе: в пустой комнате сидит человек. Ему взгрустнулось. Он
устал. Быть может, им даже овладела апатия или тоска. В комнате очень
тихо. Угрюмые тени притаились по углам. Сумерки.
И вот человек протягивает руку и включает радио.
Комнату тотчас же наполняют бодрые голоса, звуки музыки. Это жизнь
вливается сюда - полноводный шумный поток хлынул из репродуктора.
Мы были в положении такого человека.
Вспыхнули огни ламп, медленно разгораясь. Застрекотала морзянка,
изредка прерываемая отвратительным скрипом, словно проводили гвоздем по
стеклу. Под пальцами, осторожно вращавшими верньер настройки, возникла
музыка. Из Киева передавали "Запорожца за Дунаем".
Мы немного послушали дуэт Одарки и Карася. Потом я нашел Свердловск.
Академик Бардин читал по радио лекцию о развитии уральской металлургии. Из
Лисичанска, в Донбассе, сообщали о строительстве шахты подземной
газификации - уголь должен был сгорать внизу в огненном забое, а газ
подаваться наверх в газоприемники. На Кубани уже заканчивали уборку хлеба.
К элеваторам тронулись первые красные обозы.
Советский Союз жил, дышал, работал, пел по ту сторону освещенного
четырехугольника. И это было очень хорошо. Это радовало и успокаивало.
Потом, склонившись к приемнику, я пустился в далекое плавание по
радиоволнам заграничных станций.
То было тревожное плавание. Июль 1940 года громыхал в Западной Европе
не летними грозами, а орудийной пальбой. Штурмовики со свастикой низко
неслись над полями Франции, тень падала от них на тяжелые танки, ползущие
следом.
Все чаще стали врываться в уши хвастливые голоса гитлеровских
радиокомментаторов.
- Заткни им глотки! - приказала Лиза.
Я чуть повернул верньер, и крикливые голоса исчезли.
Мне удалось поймать Тарту.
Этим летом латышский, эстонский и литовский народы воссоединились с
братским русским народом, от которого были оторваны буржуазными
националистами двадцать три года назад.
Из Тарту передавали песни школьников. Тоненькие детские голоса
зазвенели у нашего костра, как ломкие льдинки.
Лиза, Савчук и Бульчу заулыбались, подсели ближе к приемнику. Слышно
было неважно: мешали шорохи, свист, прерывистое потрескивание. Где-то
поблизости была зона молчания. Быть может, это влияло на работу приемника?
Осторожно поворачивая верньер, чтобы отрегулировать звук, я подумал,
что так и голос Петра Ариановича пробивается к нам: издалека, сквозь шумы,
свист, помехи. Иногда его "слышно" сравнительно хорошо, но затем голос
пропадает опять, не отзывается, как ни ищи.
Наконец я поймал Москву. И почти сразу же наткнулся на сообщение о
нашей экспедиции!
"...упорно продвигаясь вверх по реке в глубь Бырранги, - услышали мы.
(Видимо, я "врезался" в середину передачи.) - Внимание советских
этнографов приковано к экспедиции В.Савчука".
- Погромче! - заволновались Савчук и Лиза. - Еще громче!
Я впопыхах соскользнул с волны, снова взобрался на нее и обеими руками
уцепился за гребень.
"Полагают, - размеренно читал диктор, - что научные результаты этой
экспедиции - в случае ее благоприятного завершения - выйдут далеко за
пределы этнографии. По всему побережью Сибири любители-краеведы, среди
которых много школьников, настойчиво ищут меченый плавник. Наш
корреспондент сообщает с острова Диксон, что там найден на днях ствол
дерева, на котором осталась метка: три точки, три тире, три точки. К
сожалению, дерево, судя по его внешнему виду, носилось по морю в течение
долгого времени и было сильно помято льдинами. Если внутри ствола и
находилось когда-то письмо, оно безвозвратно погибло. Более удачным был
охотничий трофей спортсменов-охотников города Дудинки. Им удалось подбить
закольцованного гуся. На снятом с его лапки куске бересты сумели разобрать
только дату - "1929" год и шесть слов: "нестерпимым", "ожидая много лет",
"...земным пожаром". Специалисты продолжают расшифровку текста".
Диктор замолчал. После короткой паузы женский голос стал рассказывать о
новом способе обточки деталей на токарном станке.
По-видимому, это были "Новости науки и техники", передававшиеся раз в
неделю.
- Земным пожаром? - повторил я, с изумлением глядя на Лизу, Савчука и
Бульчу. - Что это могло бы значить?..
- Остальные слова понял? - спросила Лиза.
- Понять нетрудно, - поспешно ответил Савчук, смотря себе под ноги.
Слушая передачу, он успел записать на земле прутиком: "нестерпимым",
"ожидая много лет", "...земным пожаром".
- Товарищ Ветлугин сообщает, что положение его становится нестерпимым,
- продолжал Савчук. - Затем жалуется на то, что ожидает помощи уже много
лет. Но последние два слова, признаюсь, непонятны.
- Вы правильно записали их, - заметила Лиза, не отрывая взгляда от слов
на земле. - С многоточием впереди. Так и должно быть. Первое слово -
усеченное.
- Как это усеченное?
- Следует читать: "подземным пожаром".
- Подземным?.. Как это подземным?..
Лиза посмотрела на меня странным длинным взглядом.
- Но главное не это, - перебил меня Савчук. - Главное - дата! Понимаете
ли, не семнадцатый, а двадцать девятый год! Петр Арианович был еще жив в
1929 году!..
- Да, это замечательно! Молодцы дудинцы! Как кстати попал под выстрел
этот гусь!..
Мы долго еще возбужденно обсуждали новости у костра. Подумать только:
Петр Арианович был жив в 1929 году, то есть одиннадцать лет назад! По
сравнению с двадцатью тремя годами это казалось совеем маленьким сроком.
Получалось, что мы приближаемся к нему не только в пространстве, но и
во времени.
- Спать будем только четыре часа, - объявила Лиза, перетирая посуду. -
Непростительно много времени тратим на сон!..
Но после ужина она повалилась ничком на землю у костра и проспала в
этом положении, не шевельнувшись, шесть часов. Она бы проспала и больше,
если бы Савчук, который нес вахту, скрепя сердце не разбудил ее.
11. РАМКА БЕЗ КАРТИНЫ
Утром резко изменилась погода.
Путь нам преградила пурга.
В свое время я наблюдал подобные снежные заряды в Баренцевом море.
Внезапно - летом и при ярком солнце - налетало снежное облако, все вокруг
затягивалось мутной пеленой, и ветер начинал яростно свистеть в реях.
Несколько минут корабль находился внутри облака, где падал косой мокрый
снег. Потом так же внезапно мгла рассеивалась, корабль выскакивал на свет,
весь блестящий от воды, будто вымытый, а заряд, уносимый ветром, мчался
дальше.
Ничто, по-моему, не предвещало снежного заряда в горах Бырранга. Солнце
светило вовсю. Ветра не было.
Однако нашего проводника охватило беспокойство.
- Пурга идет, - сказал Бульчу. Потом значительно добавил: - Темная
пурга...
Вскоре мы увидели росомаху, которая, горбясь больше обычного, быстро
пересекла узкую тропинку вдоль берега и юркнула в расщелину между скалами.
Я хотел было обратиться к Бульчу с вопросом, как вдруг охотник пригнулся -
над нашими головами раздалось оглушительное хлопанье крыльев. Пролетело
множество птиц, целая свистящая и щебечущая туча, на мгновение закрывшая
солнце. Все население этой части Бырранги искало спасения от пурги в
долине реки.
Бульчу указал на небо. Оно было по-прежнему серо-голубым, но какое-то
темное пятнышко поднималось из-за гор.
Нельзя было мешкать.
- Скорей в пещеру! - крикнул Савчук, увидев большое углубление под
нависшей скалой. - Туда - груз и лодку!
Мы кинулись к лодке. Она была разгружена с быстротой, которая возможна
только во время аврала. Рацию, аккумуляторы, тюки, ружья мы внесли в
пещеру, а затем туда же волоком втащили и лодку.
Я принялся развертывать на берегу брезент, чтобы укутать аккумуляторы,
как вдруг он вырвался из рук, птицей взлетел на воздух, мелькнул и исчез.
Стало очень холодно.
Пурга налетела с северо-востока. Ветер дул вдоль реки и гнал снег над
ней, но небо было еще чистым. Под ногами завертелась поземка, словно
встали на хвосты злые змейки, раздраженные нашим появлением. Они росли на
глазах, извиваясь, вертясь, и вот уже колыхались на берегу белые столбы,
упираясь вершинами в самое небо.
Пурга шла на нас стеной. Мгновение, и свет померк. Очертания горных
вершин, крутые волны на реке, тальник, который пугливо полег над водой, -
все скрылось в кружащемся мареве.
Неожиданное вторжение зимы в июле! Иногда это случается на Крайнем
Севере...
Долина реки была теперь, конечно, самым надежным убежищем. Тонны
летящего снега проносились над высокими берегами. Пурга проходила поверху.
На открытом месте нам бы пришлось куда труднее. Сбившись в кучу, мы
должны были бы лечь ничком, чтобы не задохнуться в снежном урагане. А
сейчас, устроившись на тюках в пещере и тесно прижавшись друг к другу,
чувствовали себя в безопасности.
Если бы только не было так холодно!..
Смотря на белый снежный полог, который вздувался и трепетал у входа в
пещеру, я думал об оазисе.
Неужели и там все так же бело?
Нет, бело и черно! Воображение нарисовало передо мной мертвую
котловину, сугробы снега и торчащие из сугробов пеньки - все, что осталось
от леса.
Но ведь в оазисе еще есть люди? Иначе нас не встретило бы сторожевое
охранение, высланное вниз по реке. Но какое существование влачат "дети
солнца"!
Мне представились сумрачные своды, согбенные фигуры, которые жмутся к
потухающему костру, женщины в разорванной и потертой меховой одежде,
укачивающие детей, старики со слезящимися глазами, устремленными вдаль...
Пещерные люди эпохи оледенения!
По ассоциации я вспомнил о Гренландии - этой огромной белой гробнице,
как назвал ее один из путешественников. Я продолжал думать о ней и после
того, как кончилась пурга и мы, спустив лодку на воду, снова впряглись в
лямки.
Солнце как ни в чем не бывало засияло на небе. Ощутительно потеплело.
Блестели мокрые скалы. Робко расправлялся прибрежный тальник,
припорошенный снегом.
Но мыслями я был далеко отсюда...
Последние годы я изучал причины потепления Арктики и прочел почти все,
что было написано на эту тему.
Причины потепления пока не выяснены. Возможно, что оно связано с
очередным усилением солнечной радиации, которая убыстряет все атмосферные
процессы на Земле. Ведь Земля переживает периоды потепления и охлаждения.
Даже на протяжении последнего тысячелетия происходили резкие изменения в
климате.
В связи с этим я заинтересовался Гренландией.
Грюнланд в переводе означает Зеленая страна. Именно так назвали ее
исландцы в 982 году.
Некоторые ученые считают, что это была лишь своеобразная реклама, с
помощью которой хотели привлечь колонистов во вновь открытую страну.
Действительно, уже на следующий год туда двинулись из Исландии двадцать
пять кораблей.
Однако я помнил, что Петр Арианович, много читавший о Гренландии, был
не согласен с этим мнением.
- Поселения просуществовали около пятисот лет, - говорил он мне и
Андрею. - Обман на мог длиться столько времени.
И наш учитель географии принимался перебирать свои выписки о
Гренландии, сделанные им еще в студенческие годы.
Особенно интересными были выдержки из старонорвежской хроники
тринадцатого века. Неизвестный автор ее писал, что Гренландия славится
хорошим климатом и "когда солнце стоит высоко на небе, оно радует все
живое, и земля приносит полезные растения".
Судя по этому описанию, жители Гренландии благоденствовали в
тринадцатом веке. На острове, помимо деревень, было два больших города,
пятнадцать церквей, три монастыря.
Затем произошло нечто странное. Над Гренландией как бы задернулся
занавес.
В шестнадцатом веке Гренландия представляется европейцам уже почти
мифической страной. На карте, изданной в Страсбурге в 1513 году, она
изображена рядом с недавно открытой Америкой как длинный полуостров,
который соединен с Европой севернее Скандинавии.
Что же произошло за период между тринадцатым и шестнадцатым веками?
Катастрофа. Гибель исландских поселений в Гренландии.
На земле наступило резкое похолодание. Из Центральной Арктики двинулись
в Атлантический океан плотные массы льдов и отрезали от Европы
гренландские города, деревни, монастыри.
Все труднее - вскоре и совсем невозможно - стало доставлять сюда хлеб и
строительные материалы. Жители колонии вымерли от холода и голода, а
опустевшие города завалило снегом по самые флюгера на крышах домов.
Вторично Гренландию открыли в конце шестнадцатого столетия. Она
выглядела уже так, как выглядит сейчас, - мертво и печально, оделась белым
погребальным саваном...
Аналогия с судьбой оазиса в горах Бырранга напрашивалась сама собой.
Только перемены в оазисе произошли, по-видимому, за более короткий срок -
не за двести-триста, а за двадцать-тридцать лет.
На привале я развил эту мысль, и очень подробно.
- Можно, впрочем, найти и другую, менее грустную аналогию, -
спохватился я, заметив, как вытянулись и без того озабоченные и усталые
лица моих спутников. - Например, с Землей Ветлугина, бывшим Архипелагом
Исчезающих Островов. Ведь архипелаг удалось спасти от разрушения, не так
ли? Он стоит посреди океана и простоит еще столько времени, сколько нам
нужно... Почему же нельзя сделать так и с оазисом "детей солнца"?
Сохранить его или возродить на новой основе? Уверяю вас: это вполне
возможно, реально!
Лиза посмотрела на меня искоса:
- В тебе до сих пор, Леша, есть что-то мальчишеское...
Бульчу, с неудовольствием прислушивавшийся к разговору, смысл которого
ускользал от него, неожиданно сказал:
- Зачем спорить, сердиться? Скоро там будем. Все сразу узнаем.
- А скоро ли будем?
- Очень скоро. Завтра...
Но мы даже не улыбнулись в ответ на его слова. Сколько раз уже слышали
это: "Завтра, завтра!.."
Пурга отняла у нас остаток сил. Усталость, накоплявшаяся постепенно на
протяжении всего пути, особенно дала себя знать именно в этот день. Мы
брели, вяло переставляя ноги, чаще, чем раньше, скользя и оступаясь на
покатом каменистом берегу.
Очень хотелось спать. После пурги в воздухе потеплело, и это
размаривало. Крепко, до боли в пальцах сжимая лямки на груди, чтобы
совладать с одолевавшей меня дремотой, я услышал пронзительный возглас:
- Мышь, мышь!..
Это Бульчу поет песню! Окончательно стряхнув дремоту, с удивлением
вслушиваюсь в слова песни:
- Мышь, мышь впереди!.. Уцепился за ее хвост, она потащила меня. Через
сто промоин, через сто пропастей, по ста кочкам потащила меня...
Голос у Бульчу дребезжащий, слабый, сорванный. Не могу сказать, чтобы
мотив песни и ее исполнение доставляли мне удовольствие. Особенно
странными кажутся слова:
- Камни поднялись из воды. Мы обошли эти чертовы камни. Пурга поднялась
на пути. Мы перехитрили чертову пургу...
И дальше:
- Я веду людей, которые ищут своего человека. В Стране Семи Трав живет
русский человек...
Похоже на то, что Бульчу описывает наше путешествие, придумывая слова
на ходу. Да, так оно и есть!
Оглянувшись и увидев, что я смотрю на него, он затягивает еще громче:
- Русским людям нравится песня Бульчу. Под песню лучше идти. Хорошую
песню поет Бульчу...
Тут только доходит до моего сознания, что Бульчу поет по-русски, то
есть специально для меня, Савчука и Лизы. Он решил подбодрить нас песней!
- У русских людей много хорошего табаку, - продолжает распевать наш
проводник. - Я никогда не курил так много хорошего табаку. Раньше я боялся
Страны Семи Трав. Но я стал умный человек. Теперь я ничего не боюсь!
Голос его все чаще прерывается. Он вынужден делать передышки между
фразами, потому что устал не меньше нас.
- Страна Семи Трав - прекрасная страна! Там очень жирные олени! Там
много птиц! Там всегда тепло!..
И снова:
- Мышь, мышь! Поскорей тащи меня вперед, мышь!..
Мне пришло в голову, что сам Бульчу, маленький, проворный, в своем
пегом сокуе и в капюшоне с оленьим хвостом, похож на деловитую пеструю
мышку.
- Упоминание о мыши характерно для нганасанского фольклора, - сказал
Савчук, ускоряя шаг.
- Звучит как заклинание, - пробормотала Лиза. - Очень напоминает
заклинание!..
- Скорей уж путеводитель! Справочник для туристов, - возразил я и
оглянулся.
Увы, ничего похожего на деревья и высокую траву. Что-то мрачное,
безотрадное, резко контрастировавшее со словами песни было в окружавшей
нас природе.
Черные и красноватые утесы. Осыпи камней, однообразные серые галечники.
Груды крупного щебня.
Ущелье было так глубоко, что мы видели отсюда не солнце, а лишь
отблески его, розоватую кайму, лежавшую на снежных гребнях.
- Очень скоро дойдем! - сказал Бульчу, прервав песню. - Видишь: "Уши
Собаки"!..
Он указал куда-то вверх.
Лиза с сомнением кашлянула.
- Нет, на моей карте есть "Уши Собаки", - вступился я за Бульчу. - Еще
в тундре набросал с его слов кроки речной долины. До сих пор все
сходилось. Значит, верно ведет.
- Да, я верно веду, - подтвердил проводник.
- А какой следующий ориентир - за "Ушами Собаки"?
Я заглянул в блокнот:
- Потом должна быть скала "Сцепились рогами".
Бульчу с достоинством кивнул.
Мы миновали уже и скалу "Сцепились рогами", и скалу "Подползающий
Человек", но деревьев все не было.
Потемневшая река (дно ее стало не песчаным, а глинистым) медленно текла
навстречу, повторяя прихотливые извивы ущелья.
Волнение Бульчу достигло предела. Он уже не шел, а бежал вприпрыжку,
таща меня за собой, как медлительного тяжелого коренника.
- Сейчас! Сейчас! - повторял Бульчу, задыхаясь.
Мы обогнули высоченную, нависшую над берегом скалу.
- Привел! - восторженно вскрикнул Бульчу и выбросил вперед руку на
бегу. - Смотри!..
Он осекся, будто споткнулся.
Перед нами были каменистые голые склоны, ничем не отличавшиеся от тех,
которые остались за спиной. Они поднимались широким амфитеатром к низко
клубившимся над ущельем облакам. Впечатление было очень мрачным.
По-видимому, конца-краю не было этому каменистому ущелью.
- Ты тут был, Бульчу? - с недоумением, даже с испугом спросил Савчук.
Бульчу молчал, озираясь.
Да, он был тут, в этом не могло быть сомнений. Вот три "сторожевых"
утеса, похожих на чумы, - о них говорил еще в Новотундринске. Вот каменная
осыпь, о которой тоже говорил нам.
Держа перед собой раскрытый блокнот, где были нанесены кроки ущелья, я
то опускал к ним глаза, то поднимал - сравнивал.
Характер местности, изгиб реки, очертания хребтов и отдельных скал -
все в точности совпадало с описанием Вульчу. Долина не приснилась ему. Он
был здесь, жил здесь.
Но что же произошло?
Где мачтовые сосны, березы, лиственницы, пышная трава, цветы, кусты
шиповника?..
Голо, однообразно, уныло было вокруг. Те же серые угловатые утесы
громоздились по склонам, тот же безотрадно-белый снег лежал в расщелинах и
впадинах. Долина была похожа на пустую рамку, из которой вынули и
выбросили прочь яркую, радовавшую и веселившую глаз картину.
Наш проводник прошел еще несколько шагов и опустился на землю.
Савчук помог Лизе снять лямки. Я попытался закурить, но долго не мог
зажечь спичку. Все молчали.
Бульчу повернул к нам морщинистое лицо, по которому катились слезы.
- Видел это ущелье, видел! - сказал он задыхающимся голосом. - Я был
здесь, и оно было зеленым...
Он упал ничком на прибрежную гальку и обхватил голову руками.
Ошеломленные неудачей, мы озирались по сторонам. Не было ничего: ни
зеленой травы, ни ягод шиповника, ни тенистых деревьев?
Печально и глухо плескалась у наших ног река.
Но ведь Петр Арианович описывал оазис "детей солнца" во всех его
подробностях и гораздо более красочно, чем Бульчу. И "письма из каменного
века" обнаружены были в древесных "конвертах", в выдолбленных стволах.
Но здесь не росло никаких деревьев.
Куда все подевалось? Куда ушли люди? Куда исчезли деревья?..
Снежное облако, зацепившись за острые зубья скал, вяло перевалило через
хребет и поползло дальше, сея мокрые снежинки.
Мы с Савчуком присели на камень возле Бульчу, который продолжал лежать
ничком.
Неприятная слабость была во всем теле.
Еще бы!..
Отмахать без малого сто километров по реке то на веслах, то идя
бечевой. Немудрено устать. Плечи онемели, колени дрожали от слабости.
Э, черт возьми! Все было бы ничего, все забылось бы мгновенно, лишь бы
нашлась Страна Семи Трав, оазис "детей солнца".
Мы не нашли его. Он исчез, словно бы провалился сквозь землю.
Но ведь все приметы Бульчу остались на месте. Черные и серые камни
угрюмо громоздились вокруг: "Уши Собаки", "Сцепились рогами",
"Подползающий Человек".
Только оазиса не было здесь...
12. ДВЕ ЛЕГЕНДЫ
Куда же пропал лес?
Быть может, здесь произошло землетрясение и весь оазис провалился
сквозь землю в какую-то необычайно широкую трещину?
Провалился внезапно, со всеми своими деревьями "в три человеческих
роста", с красивыми цветами, с высокой травой и с населявшими его
людьми?..
Значит, Петр Арианович погиб?..
Я сделал несколько шагов, пытливо осматриваясь.
Да, земля здесь была бугристая, очень неровная, потрескавшаяся, со
странными вздутиями.
С ужасом я увидел сброс. Край ущелья был как бы надломлен. У ног моих
зияла зловещая ямища. Поодаль чернели еще две или три большие ямы.
- Ничего не могу понять, - пробормотал Савчук, подходя ко мне. - Похоже
на котлован. Не то карьер для выборки грунта, не то подготовка фундамента
под какое-то огромное здание. Что скажет по этому поводу Лиза?
Я оглянулся.
Бульчу по-прежнему лежал на земле ничком, обхватив голову руками, - в
позе отчаяния. Но Лизы подле него не было.
- А где же Лиза? Лиза-а!
- Я здесь, - откликнулась она.
Мы посмотрели вверх. Лиза бродила по склону, то и дело нагибаясь,
поднимая комки земли и со вниманием их рассматривая. Один из комков она
даже озабоченно понюхала.
Некоторое время мы с Савчуком удивленно смотрели на нее. Потом Савчук
оживился и зашагал по склону.
- Что вы нашли? - спросил он. - Следы пребывания "детей солнца"?
- Нет, - ответила она. - След пребывания оазиса. Красный след.
Лиза указала на красную полосу, довольно явственно выделявшуюся на
серой каменистой земле. Полоса, петляя между скал, уползала куда-то на
север, в глубь ущелья.
- Что это?
- След пожара.
- Какого пожара? Разве здесь был пожар? Когда? - Я с изумлением
осмотрелся, ища взглядом почерневшие обгорелые пни. Никаких пней не было.
- Лес горел под землей, - объяснила Лиза. - Вернее, то, что было лесом
миллионы лет назад...
- Уголь?!.
- Да. Пласт угля выгорал постепенно до уровня грунтовых вод. Это был
подземный пожар. В Сибири его называют гарью.
Мы с Савчуком подошли к Лизе. Она держала на ладони черный спекшийся
комок, по виду напоминавший шлак, какой выгребают из печи.
- Ты как-то сказал, - обратилась она ко мне, - что мы отламываем тайну
Бырранги по кусочкам. Вот второй кусочек тайны.
- Что это?
- Прогоревший уголь!
- Нет, ты все-таки объясни подробно, - возмутился я. - Ты ведь знала об
этом?
- Догадывалась.
- Почему же молчала?
- Не доверяла себе. Хотела увидеть собственными глазами.
- Удивительно! Я бы не смог так... Догадываться и молчать!..
- Но как же лес? - спросил Савчук. - Петр Арианович жил в нем. И Бульчу
видел его. Наконец мы сами видели плавник на отмели.
- Лес был. Над горящим пластом угля возник район микроклимата. И вот
оазис!
Она обвела рукой вокруг.
- Но ведь оазиса нет!
- Он был.
- И это все, что от него осталось? - Савчук недоверчиво склонился над
черным комком, лежавшим на ладони Лизы.
- Нет, конечно. Вы оба просто слишком растеряны, чтобы проявить
наблюдательность. Посмотрите-ка по сторонам!
Мы оглянулись и увидели те, на что раньше не обратили внимания: корни,
множество корней, полузасыпанных землей.
Древесные щупальца, некоторые из них обломанные, поврежденные, тянулись
к нам со всех сторон. То там, то здесь показывалась из-под земли
нарушенная, разорванная корневая система. В одном месте я разглядел даже
повалившийся набок ствол.
- Почему только корни? Что происходит здесь?
- Пласт постепенно выгорал, - сказала Лиза. - Под землей образовывались
пустоты. Возникали микросбросы, обрушения...
- Землетрясение в миниатюре?
- Да, похоже на землетрясение, но строго локализованное.
Таким образом, мое первое впечатление от ущелья - рамка без картины,
рамка, из которой вынули картину, можно было выразить еще точнее: рамка,
висящая косо на гвозде.
- Сядем, если вам эта все равно, - сказала Лиза. - Я устала.
Мы вернулись к лодке, у которой все так же неподвижно лежал Бульчу.
- Лес ушел отсюда, - ласково сказала Лиза, наклоняясь над ним и, как
маленького, гладя по голове. - Но мы догоним лес, Бульчу! Это в том
случае, - Лиза подняла на меня глаза, - если подземный пожар не погас, а
только продвинулся вперед.
- Может, дать ему лекарства? - озабоченно спросил Савчук, глядя на
Бульчу.
Наш проводник очень любил лечиться. Щеголяя своей образованностью,
торжественно развертывал пакетик, потом так же неторопливо, косясь на нас,
ссыпал порошок на ладонь и с видимым удовольствием заглатывал. Однажды
из-за моего недосмотра он в один прием уничтожил целую коробочку салола.
Но сейчас Бульчу отказался от лекарства.
Охотник поднял на Лизу заплаканные глаза, отрицательно покачал головой
и снова опустил ее. Он не поверил Лизе. Он думал, что его хотят утешить,
обмануть.
- Мы слушаем, - поторопил я Лизу.
- Видите ли, товарищи, - так начала Лиза. - В одном отношении я
счастливее вас. Я уже видела подобный оазис...
- Где? Когда?
- Очень далеко от Бырранги. В этом году весной. На реке Виви... А
знаете, как называлась она на старых картах?
- Что-то припоминаю... - начал было Савчук.
- Горелая!.. Виви - это эвенкийское название.
- Почему же Горелая?
- Потому что там было много подземных пожаров. Большинство из них
происходило очень давно, еще в третичном периоде.
- От чего?
- От молнии, например. Пожары могли возникнуть от разряда молний. Ну
вот!.. Но, кроме того, нам показали одну гарь сравнительно недавнего
происхождения. Пожар начался, вероятно, лет пятьдесят-шестьдесят назад.
- И что же вы увидели?
- Понимаете, гора постоянно дымится, точно в глубинах ее скрыт
неугасающий вулкан. По рассказам местных жителей, снег не держится там в
течение всей зимы. Еще бы! Ведь внутри горы происходит беспламенное
горение. Я убедилась в этом воочию. Прикрепила к концу длинной палки трут,
сунула его в каменистую расщелину, и трут загорелся. Вот вам!
- А растительность? - спросил Савчук с нетерпением.
- Ну конечно, пышная растительность. Тучные луга! Березовая роща! Полно
ягод!.. Потом я просматривала соответствующую литературу. Подобные
описания гарей есть у Эйхвальда, Третьякова, Элизе Реклю.
- Значит, не такая уж редкость?
- В Сибири гари повсеместны. В Кузнецком бассейне есть пласт угля,
который горит уже больше ста лет...
Я мельком взглянул на прикорнувшего у костра Бульчу.
- Теперь понятно, - сказал я, - почему ты так дотошно расспрашивала
Бульчу о Стране Семи Трав.
- Я проверяла отдельные детали пейзажа.
- Какие детали? - удивился Савчук.
- Очень важно было узнать, чем пахнет Страна Семи Трав. Если серой -
значит, все-таки это не гарь, а вулкан. Правда, в некоторых углях есть
большие примеси серы. Но тогда вряд ли была возможна такая пышная
растительность. Бывали ли вы когда-нибудь на химических заводах,
вырабатывающих серу? Они обычно окружены на редкость плохонькими скверами.
- Потом вы интересовались цветом оазиса, - вспомнил Савчук.
- А как же! Цвет оазиса имеет огромное значение. Бульчу подтвердил, что
в отдельных местах земля действительно кирпично-красного цвета. Ведь глина
обжигается, как кирпич.
- В общем, все одно к одному...
- Да. Постепенно я убедилась, что Петр Арианович наткнулся на гарь в
горах Бырранга.
- Но он думал, что это вулкан.
- Только в самом начале. Сходство между гарями и вулканами довольно
велико. Недаром геологи называют гари "лжевулканами".
- Вот как!
- В свое время Петр Арианович, несомненно, читал Спафария, Гумбольдта,
Семенова-Тян-Шанского. Ведь спор о вулканах в Сибири - это давний спор. Он
тянется два с половиной столетия.
Оказалось, что двести пятьдесят лет назад Спафарий слышал о вулканах на
берегах Нижней Тунгуски. Страленберг описал огнедышащую гору недалеко от
низовий Енисея. Наконец, Гумбольдт, со слов нескольких путешественников,
заявил о наличии "многих вулканов" в Сибири.
Против Гумбольдта выступил Шренк, затем Семенов-Тян-Шанский.
Однако еще в 1932 году в газете "Советская Сибирь" сообщалось о том,
что у подножия Кузнецкого Алатау обнаружен потухший вулкан.
По берегам небольшого озера, находившегося неподалеку от села, были
якобы разбросаны куски застывшей лавы. "Не является ли озеро кратером
вулкана?" - высказывалось предположение в газетной статье.
Академик Обручев отверг эту гипотезу. Действительно, подземный огонь
обжег горные породы и шлаки, найденные корреспондентом "Советской Сибири".
Но это был не вулканический огонь.
Под озером залегали пласты каменного угля. Когда-то здесь бушевал
подземный пожар. Горел уголь. Горючие газы вырывались на поверхность и
вспыхивали гигантскими факелами. Издали они напоминали огненные языки,
вздымающиеся над вершиной вулкана.
Затем на месте выгоревшего пласта образовались пустоты, произошло
обрушение земли. В гигантской котловине начала скопляться дождевая вода,
образовалось озеро.
- Да, это подходит. До ужаса подходит, - пробормотал я, озираясь.
- Почему до ужаса?
- Ведь уголь уже прогорел.
- Пласт выгорает медленно. Очень может быть, что оазис просто ушел от
нас на два-три перехода. Туда, где залегают другие пласты, на которые
перекинулся огонь...
- Ну что ж, товарищи? - сказал Савчук, вставая. - Быстренько поедим и
снова в путь?
Но мне не терпелось хоть краешком глаза взглянуть: что ж там впереди?
Лиза и Савчук принялись кашеварить у костра, а я отправился на
рекогносцировку.
- Ружье захвати! - крикнула вдогонку Лиза.
Я показал ей свою централку, которую держал под мышкой. Не приходилось
пренебрегать такими предосторожностями, помня о внимании, которым
удостаивали нас загадочные обитатели оазиса.
Ущелье делало крутые зигзаги.
Река монотонно позванивала галькой где-то рядом, теряясь по временам
среди высоких скал.
Я с огорчением подумал о том, что лодку придется оставить в
"преддверии" оазиса и продолжать путешествие пешком. Это будет нелегко. Но
ведь оазис, если он все же существует, находится где-то очень близко,
совсем рядом. Не может быть, чтобы нам, даже по такой трудной дороге,
пришлось добираться туда больше суток.
И вдруг, перебравшись на четвереньках через очередную осыпь, я увидел
за поворотом долгожданный лес.
Но это был какой-то причудливый, траурный лес.
Здесь главным образом была невысокая - в рост человека - лиственница.
По длинным, свешивавшимся с деревьев "бородам", по прядям черновато-серого
мха и лишайника можно было догадаться, что передо мною почтенные старцы
древесного мира.
Приблизясь, я убедился в том, что это больше чем старцы - это трупы
деревьев.
Верхушки их были обломаны, стволы скрючены, словно бы деревья оцепенели
от нестерпимого холода. Ледяные пальцы мороза пообрывали с деревьев
листья, кору. Траурный креп висел почти на каждом стволе.
Когда я углубился в этот странный лес - чем дальше, тем деревья
становились все выше и выше, - то увидел, что кое-где рядом с лиственницей
попадаются и осыпавшиеся ели. Чуть поодаль росло несколько берез.
Но голые лиственницы казались особенно зловещими. Деревья словно бы
застыли в мучительной конвульсии, в том положении, в каком их настигла
смерть.
Впечатление усугублялось мертвенной неподвижностью всего, что меня
окружало. В ущелье царило безветрие. Деревья будто окаменели.
Я подумал, что зимой здесь, наверное, еще страшнее. Когда ветер,
скатившись со склона, пробирается в ущелье, деревья начинают раскачиваться
и скрипеть ветвями - сначала неохотно, потом все быстрее и быстрее.
Зловещий однообразный перестук, словно бы это, стуча костями, принялись
приплясывать на месте скелеты, целая толпа скелетов!..
Фу ты чертовщина? Какие, однако, мысли приходят в голову в этом лесу!..
Я выстрелил из ружья в воздух, чтобы оповестить своих товарищей о
сделанном мною открытии.
Через несколько минут Савчук, Лиза и Бульчу показались из-за поворота.
Они очень спешили, чуть ли не скатились с горы ко мне под ноги.
- Ты жив?.. "Дети солнца"?" Что случилось? - спрашивала Лиза на бегу,
задыхаясь. Бульчу с мрачным видом озирался, держа ружье на изготовку.
Тут только понял я, как напугал своих спутников.
- Вот! Лес нашел... Хотел, чтобы и вы... - сконфуженно пробормотал я.
Лиза, Бульчу и Савчук с изумлением осматривались по сторонам.
- Все правильно. Так и должно быть, - сказала Лиза, отдышавшись. - Это
вторая фаза остывания оазиса. Когда горящий пласт доходил до предела
грунтовых вод, горение постепенно затихало, прекращалось на отдельных
участках. В результате неравномерного давления в ущелье проникали массы
холодного воздуха, возникали смерчи, вихри страшной силы.
- Значит, настоящий живой лес где-то рядом? - нетерпеливо спросил я.
- По-видимому, недалеко. Возможно, даже за тем поворотом!
- Так идемте же скорей! Что мы здесь стоим?
- Вы забыли, что через двадцать минут у вас разговор с Новотундринском,
- сказал Савчук, посмотрев на часы.
- Да, правильно.
Мы все-таки пообедали наспех, то и дело поглядывая на глубокий разлом в
горах, за которым слоился голубой сумрак. Кусок не шел в горло.
С Новотундринском я связался очень быстро. У аппарата меня ждал
Аксенов.
- Ну как? - спросил Аксенов с волнением. - Успех или неуспех? Нашли?
Дошли?
- Не совсем еще дошли. Находимся в преддверии оазиса - в мертвом лесу.
И я кратко сообщил о сделанном только что открытии.
- Нужна какая-нибудь помощь?
- Пока не нужна. Спасибо! О дальнейшем известим...
Лодку мы оставляли тут. Она отслужила свое. Дальше можно было идти
только пешком.
Бульчу, с которого как ветром сдуло его недавнюю хворь, стал проворно
затаптывать уголья костра. Я помог Лизе укрепить рюкзак на спине.
Итак, вторую часть загадки Бырранги можно было считать решенной. Страна
Семи Трав возникла на базе подземного горения угля. В верховьях Реки Тайн
была гарь!..
И где-то там - по-видимому, с враждебными намерениями - поджидали нас
"дети солнца". Они могли скрываться за красноватыми осыпями галечника, за
торчащими корнями, за стволами оцепеневшего, мертвого леса, в любой
расщелине между камнями. Они могли подстерегать повсюду на пути, пытаясь
любой ценой задержать нас.
И все же мы должны были идти, должны были дойти - даже если Петра
Ариановича уже нет в живых, - чтобы разрешить последнюю, третью часть
загадки: кто такие "дети солнца" и почему они прячутся в горах.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1. МЕРТВЫЙ ГОНЕЦ
- Минуточку! - вежливо сказал Савчук и прикоснулся к моему ружью,
которое я собирался взять под мышку. - Я бы хотел, чтобы вы отдали мне
его...
Я удивленно посмотрел на этнографа.
- На время, на сохранение, - пояснил он.
- Не понимаю...
- В этом лесу стрелять нельзя. А вы человек пылкий, увлекающийся...
Я смутился.
- Виноват, Владимир Осипович. Виноват, признаю. Зря переполошил вас и
Лизу.
- Дело даже не в этом. Я в данном случае думаю о "детях солнца"...
Хотелось бы, чтобы правильно меня поняли... Но вы извините, что я делаю
вам замечание.
- Пожалуйста, пожалуйста! Я ведь заслужил.
- Видите ли, многое в отношении "детей солнца" нам еще непонятно. Они
боятся какого-то нападения, преследования. Все это очень сложно... Поэтому
во избежание конфликта мы должны пройти по лесу без единого выстрела.
- Что бы ни случилось?
- Да, что бы ни случилось, - с расстановкой подтвердил этнограф. - Надо
на каждом шагу подчеркивать свои мирные намерения. Ведь мы, в конце
концов, посланцы великого Советского Союза, о котором "дети солнца",
наверное, даже не знают.
Я покорно протянул Савчуку свою централку. Выражение лица его
смягчилось.
- Впрочем, если вы дадите честное слово...
- Я готов даже вынуть патроны.
- Нет, зачем же! Я верю... Но учтите: это очень важно.
Он обернулся к Лизе и Бульчу, которые стояли рядом, уже готовые к
походу:
- Это, понятно, относится и к вам.
Лиза кивнула. Бульчу недовольно пробурчал что-то себе под нос, но ружье
перебросил с груди за спину.
Авторитет Савчука как начальника экспедиции был непоколебим.
Начинался последний этап нашего путешествия - пешеходный.
Груз распределили соответственно физическим возможностям каждого
участника экспедиции. Рацию и аккумуляторы должны были попеременно нести я
и Савчук. Тюки со спальными мешками и посудой достались на долю Лизы и
Бульчу.
Мы надеялись, что идти осталось совсем недолго, не больше одного дня,
но день этот, по-видимому, должен быть довольно трудным.
Действительно, препятствия возникали одно за другим. То нужно было с
опаской обходить зияющие ямы и трещины, на дне которых тускло отсвечивала
вода, то, сгорбившись, придерживаясь руками за камни и корни, торчавшие из
земли, пробираться по медленно сползающим к реке осыпям.
Все было исковеркано, изломано здесь. Картина разрушения наводила
тоску.
Наконец, миновав пятый поворот (я старательно наносил кроки местности),
мы вошли в мертвый лес.
Идти стало еще труднее.
Впереди был бурелом.
Часть деревьев повалилась в одну сторону, часть - в другую, в
зависимости от того, как прошел излом или куда сползала земля. Некоторые
деревья остались в вертикальном положении, устояли, так и сползли стоймя
вместе с землей.
Приходилось шагать через корни, беспрестанно подворачивавшиеся под
ноги, нагибаться, увертываться от ветвей, которые норовили больно
хлестнуть по лицу.
Когда же заросли делались непроходимыми, мы прорубались вперед, пуская
в ход топоры.
Иной раз семь потов сходило с нас, прежде чем удавалось продвинуться на
пятьдесят-сто метров.
- И кто это Птица Маук, которая не пускает "детей солнца" из котловины?
- сказала Лиза, вздыхая. - Обвела крылом заколдованный круг...
- Сейчас мы уже внутри него...
- Угу!
- Именно заколдованный круг, - продолжал я. - Оазис гибнет, остывает,
разрушается, но "дети солнца" не уходят в тундру. Что-то держит их здесь,
какое-то колдовство, необъяснимый запрет.
- Хытындо, Хытындо! - сердито сказала Лиза.
...
