Януш Пшимановский. Четыре танкиста и собака
страница №2
...ть, сидя на стуле, пришивала звездочки, по две на каждый погон.Спросила отца: "А как же твои ученики? Кто их учить будет?" Отец
ответил: "Младших уже никто. Сами будут учиться повторять то, что
запомнили на уроках. А старшие тоже наденут мундиры".
Янек вытер ладонью мокрую от измороси щеку, смахнул с глаз слезу.
- Колючий ветер, глаза режет, - сказал он, вытирая ладонь о ватник.
Посмотрел на Лидку, но не увидел ее лица; отвернувшись, она поправляла
волосы. Елень, сидевший у другого борта, изо всех сил тер свои широкие
лапищи, так что был слышен хруст суставов.
- Мы уже на месте. Там, где нужно.
Но оказалось, что еще не прибыли на место. Миновали еще одну
деревушку, въехали в лес и только здесь остановились между палатками.
- Вылезай, дальше поезд не пойдет! - крикнул шофер из кабинки.
Спрыгивая на землю, они читали натянутый между двумя соснами
транспарант у входа в лагерь. Это было нелегко, потому что они видели
его с обратной стороны и читали по слогам справа налево: "Здравствуй,
вчерашний скиталец, а сегодня - солдат".
У двух сосен, которые заменяли ворота, стоял часовой с винтовкой на
плече. Его обступили тесным кругом, внимательно осматривали ботинки с
обмотками, шинель, на которой пуговицы были не какие-нибудь, а
металлические, с гербом, потом остановили взгляд на конфедератке с
простроченным и потемневшим от времени орлом. Орел был не такой, как
раньше - неуклюжий, широкий, но видно, что польский [новое народное
Войско Польское вместо прежней кокарды панской Польши с изображением
орла Ягеллонов стало носить на головных уборах орлицу Пястов без
короны; по преданию легендарный крестьянский король древних полянских
племен Пяст был простым земледельцем; народ избрал его польским
королем, и он положил начало первой исторической королевской династии
Пястов].
- Да вы что уставились? - удивился часовой. - Солдата не видели?
Идите на обед, а то "купцы" приедут, заберут вас и останетесь вы не
жравши...
Часового послушали, пошли к кухне. Он оказался прав: едва успели
похлебать суп (само собой, пшенный, но, правда, с мясом), как подъехал
грузовик и из него вылез молодой парень с суровой миной на лице. Если
бы не звездочки на погонах, то и но догадаешься, что это офицер.
- Граждане солдаты, кто хочет в танковые войска? - обратился он к
вновь прибывшим.
Вскоре офицер уже сидел за столом в палатке, а они, вновь
прибывшие, по одному входили внутрь, снимая куртки и рубашки, чтобы их
осмотрел доктор и чтобы можно было записаться в танкисты.
Янек позже других покончил с едой, потому что пришлось долго
убеждать повара, что Шарик тоже прибыл в армию. Когда Янек подошел к
палатке, Елень уже выходил из нее. Волосы его были взъерошены, широкая
улыбка играла на губах, ватник расстегнут.
- Янек, иди же быстрее. Меня уже записали, и ты тоже просись в
танкисты.
- Мне бы хотелось вместе с тобой, но придется идти, куда прикажут.
- Ты не дожидайся, когда тебе прикажут. Сам себе прикажи, так лучше
будет. Я уже записался. Меня сперва спросили, почему я хочу к ним, а я
говорю, что уже служил танкистом. Спрашивают, где. А я отвечаю: у
немца, силой взяли. Спрашивают, что дальше было, ну а я говорю: связал
своих швабов и с танком на другую сторону, к русским. Они не верят,
спрашивают: "Их же четверо, а ты один. Как тебе удалось?" Ну, тут я
схватил за руку того, что пишет, и того, что спрашивает, доктора и еще
двух сестер в белых халатах да как сдавил их всех вместе. Отпустил,
только когда они взмолились. Говорят, создается танковая бригада имени
Героев Вестерплятте.
Лицо Янека вдруг побледнело, он схватил Еленя за рукав и
срывающимся голосом спросил:
- Как ты сказал?
- Как слыхал: Вестерплятте. Это те, кто первыми в Гданьске
оборонялись. Слыхал, наверно? Янек... Ты куда?..
Но Янек уже входил в палатку. Часовой придержал его за плечо.
- Погоди немного, там девушка.
Выйдя из палатки, Лидка весело улыбнулась и поделилась своей
радостью с Янеком:
- Приняли. Им нужны радистки.
Янек шагнул внутрь. Доктор кивнул в его сторону и сразу заворчал:
- Раздевайся быстрее, хлопец. Времени у нас нет.
Он осмотрел Янека, приставил стетоскоп к груди, спросил, здоров ли.
- Здоров.
- Подойдите сюда, - усталым голосом произнес хорунжий
[соответствует званию "младший лейтенант" в Советской Армии]. - Имя?
- Ян.
- Фамилия?
- Кос.
- Откуда родом?
- Из Гданьска.
- А сейчас откуда прибыл?
- Из Приморского края.
- Далеко тебя занесло. Год рождения?
- Двадцать шестой.
- Документы?
Янек подал свое удостоверение, в котором говорилось, что такой-то
охотился на склонах горы Кедровой, за три сезона добыл столько-то
шкурок, выполнял план на столько-то процентов.
- Тут не написано, когда ты родился. Так с какого ты все-таки года?
- Я уже сказал.
- Не обманешь. У нас же глаза есть. Служба наша тяжелая, пойдешь
куда-нибудь еще.
В этот момент пола палатки приподнялась и появилась мохнатая
собачья морда. Шарик влез внутрь и сел на задние лапы у ног своего
хозяина.
- Это еще что за новости? Что здесь нужно этой собаке? Твоя?
- Моя.
- Ну хватит. Танковая бригада - это тебе не зоопарк. Можешь идти.
Янек вышел к сразу же свернул за палатку, чтобы избежать вопросов
товарищей. С опущенной головой он ходил взад-вперед. Шарик понял, что
что-то не так, убежал вперед, возвратился назад и начал подпрыгивать,
приглашая Янека поиграть. Увидев, что сейчас Янеку не до этого, он
лизнул его в руку, опустил хвост и медленно поплелся за ним.
Так они ходили довольно долго, но вот наконец Янек решительно
свернул в сторону и подошел прямо к коренастому шоферу, сидевшему на
подножке грузовика.
- Добрый день.
- Привет, - ответил водитель, не вставая, видимо решив показать,
что он уже старый солдат. - Вихура [ураган, буря (польск.)].
- Откуда? Едва дует, - удивился Янек.
- Да нет, я Вихура. Фамилия такая. А ты?
- Кос [черный дрозд (польск.)].
- Где? - отплатил шофер той же монетой и при этом посмотрел на
ветки дерева.
- Это я. Фамилия такая. А как того хорунжего фамилия, что
принимает?
- Я даже не знаю. Звать Зенеком, - бросил шофер небрежно, боясь
показать, что он только позавчера прибыл в бригаду и почти ничего не
успел узнать.
- Хорошая у тебя машина.
- Хорошая. А это твоя собака?
- Да. Если любишь собак, можешь погладить его, он не укусит. Сядь,
Шарик.
Шарик исполнил приказ и с неохотой позволил потрепать себя за уши.
Повернув голову, он смотрел, куда пошел его хозяин.
А Янек тем временем постучал рукой по крыльям машины, заглянул под
капот, погладил выпуклые стекла фар. Потом на минуту задержался с
другой стороны, у задних колес, и, обойдя вокруг машины, вернулся к
водителю.
- Хороший грузовичок, и уход, видно, за ним хороший. Где ты
научился водить машину?
- Дядя мой таксистом в Варшаве работал и иногда разрешал мне во
дворе поводить. В Казахстане обо мне говорили: Вихура - король дорог.
- В Казахстане?
- Да. Хорошая у тебя собака. Ты с нами поедешь?
- Да, только чуть попозже.
Хорунжий Зенек вышел из палатки, зачитал фамилии отобранных и
приказал им построиться. С первого раза это не получилось. Тогда он
подал команду "Разойдись!", потом еще раз крикнул "В две шеренги
становись!" и "Смирно!" и наконец приказал садиться в машину.
Янек, стоя за деревом, видел, что Елень наблюдает за ним, и Лидка
тоже посмотрела вокруг, но он остался на месте. Ни к чему было им
объяснять, что ему не поверили. В конце концов, обижаться было не на
кого, он-то знал, что прибавил себе два года, когда его спросили о
возрасте.
Хорунжий с шофером сели в кабину. Заворчал стартер, но мотор не
завелся. Янек сидел за деревом и играл с Шариком, который обрадовался,
что хозяин повеселел, и хватал его пальцы белыми, острыми зубами.
Стартер взвизгнул еще раз, еще и еще. Хорунжий что-то сказал водителю,
тот буркнул: "Сейчас", - и, выскочив из кабины, поднял капот, стал
копаться в моторе, постукивая ключами.
- Машина же новая, в чем дело? - спросил офицер.
- Если б я знал. Погодите, сейчас поедем.
- Как бы не так, - тихо произнес Янек, дав шлепок Шарику, который
забрался ему на спину и пытался лизнуть языком в лицо.
Хорунжий вышел из кабины, а новички, солдаты танковой бригады, пока
еще одетые в разнокалиберную гражданскую одежду, вылезли из крытого
брезентом кузова.
- Покрутите кто-нибудь ручкой, - попросил шофер.
- Дай-ка сюда эту вертушку, - вызвался Елень.
Янек выглянул из-за дерева и стал смотреть, как его новый приятель
присел перед радиатором, рванул рукоятку вверх и потом долго крутил,
как шарманку, заставляя содрогаться весь грузовик.
- Хватит, - остановил его шофер. - Черт бы побрал этот гроб!
В этот момент Янек поднялся, подошел поближе и сказал, обращаясь к
Вихуре:
- Хорошая машина, только знать нужно, как ее заводить.
- Отстань! - буркнул "король казахстанских дорог".
- Я бы исправил, - сказал Кос офицеру и, не дождавшись ответа,
отошел вместе с собакой под дерево.
Прошло еще минут десять, а машина продолжала стоять посреди поляны.
Из палатки вышел доктор и, глядя на грузовик, пошутил:
- Если бы это человек был, я бы помог: аспирину дал или касторового
масла...
Хорунжий, заложив руки за спину, нервно ходил взад-вперед по
поляне, то и дело поглядывая на часы.
- Уже полчаса здесь торчим, давно пешком бы дошли.
Отчаявшись найти поломку, Вихура сел на траву, уперся локтями в
колени и обхватил голову замасленными ладонями.
- Ничего не понимаю. Все вроде на месте, а ехать не хочет.
Янек снова подошел к офицеру:
- Пан хорунжий, я могу починить.
- Давай пробуй.
- А если починю, возьмете с собой?
- Нет, не возьмем... Впрочем, ладно, черт с тобой!
- Нас двое.
- Кто там еще?
- Я и собака.
- А черт, ладно!
Янек подошел к автомашине, за ним шли хорунжий, шофер и все
остальные. Несмотря на приказ, они вылезли из кузова.
- Значит, как машина будет налажена, вы нас обоих заберете? - еще
раз для верности спросил Янек.
- Посмотрим, - буркнул офицер.
Но Елень, стоявший рядом, загудел басом:
- Так было сказано, все слыхали.
- Вы все садитесь в кузов, а вы, гражданин хорунжий, в кабину.
Янека послушались. Когда все полезли в кузов, а офицер обходил
машину спереди, Янек наклонился над Шариком и шепнул ему:
- Ищи, Шарик, ищи. Я потерял.
Шарик, подталкиваемый рукой, бросился под машину.
Янек сел за руль, включил зажигание и нажал на стартер. Мотор
зарокотал и заглох. Янек нажал еще раз. Мотор заурчал и ровно
заработал на малых оборотах.
- Кос, как ты это сделал? Ну скажи, как? - схватил его за рукав
Вихура.
Янек не ответил. Он быстро выбрался из кабины, а Шарик, выскочив
из-под колес, радостно замахал хвостом и положил перед Янеком толстый
шерстяной шарф.
Янек подхватил Шарика за передние лапы, подал его в кузов, а его
самого поднял Елень и втащил внутрь.
- Готово, поехали! - застучали по кабине сидевшие впереди.
Грузовик рванулся с места и покатил. Слышно было, как шофер
последовательно переключает скорости и прибавляет газ, пытаясь
наверстать потерянное время. Сидящие в кузове то и дело подпрыгивали
на выбоинах и колдобинах. А Елень, стиснув обеими руками Янека, так
что тот не мог даже двинуться, допытывался, крича ему в самое ухо:
- Как ты это сделал?
- Маленький фокус. Надо только вот тут немного иметь, - постучал
Янек пальцем по лбу.
- Говори, как было, а то задушу...
- Пусти!.. Ладно, покажу, медведь чертов.
Густлик отпустил Янека, и тот вытащил из-за пазухи шарф,
испачканный сажей.
- Соображаешь?..
- Трубу? Выхлопную трубу? Заткнул? А кто вытащил?
Кос не ответил, только показал пальцем на скамейку, из-под которой
выглядывала озорная морда Шарика.
Ехали недолго. Через полчаса грузовик убавил ход, раза два повернул
и остановился в лесу. Когда все соскочили на землю, увидели под
деревьями низкие, крытые дерном крыши землянок. Из железных труб вился
легкий дымок.
- А где же наши танки? - спросил Елень.
- Пока нет, но ты не бойся, будут, - ответил Вихура.
Хорунжий построил всех и двоим левофланговым в шеренге - Янеку и
Густлику - приказал:
- Вы пойдете на кухню. Надо наносить целый котел воды и начистить
картошки.
5. Гуляш
Прежде чем приступить к выполнению полученного приказа, они пошли
вместе со всеми в землянку, в которой с этого момента должны были
жить. Несколько ступенек, вырытых в земле и укрепленных жердочками,
вели внутрь. Двери были двойные, сбитые из досок. Сразу у входа, под
окошком, стоял столик, а рядом - пустая пирамида для оружия. Дальше,
слева и справа, тянулись двухэтажные нары, на них были соломенные
тюфяки, шерстяные одеяла и даже простыни. В глубине, напротив, стояла
большая железная печка, сделанная из бочки из-под бензина; в ней жарко
пылал огонь.
Елень потянул Янека за руку как раз в ту сторону, и они быстро
заняли два места рядом.
- К печке поближе, оно теплей будет. Но наверху лучше, а то внизу
тебя гонять будут дрова в печку подкладывать, - объяснял он, как
опытный солдат. - И Шарику в уголке постель устроим, там ему никто не
помешает.
В землянке они оставили все, что им было не нужно: Елень - набитый
доверху вещмешок, а Янек - охотничью торбу и рукавицы. Потом быстро
вышли, чтобы не заставлять офицера повторять приказание.
Кухню нашли легко. Уже издалека заметили брезентовый верх,
натянутый на столбах, и здоровенный котел на автомобильных колесах с
дышлом впереди, с короткой трубой, над которой был установлен жестяной
грибок. Рядом лежала куча наколотых дров, а под навесом стояли
вкопанный в землю стол и шкаф, сделанные из необтесанных досок.
Навстречу им вышел плотный, лысеющий мужчина средних лет, с двумя
нашивками на погонах. Янеку показалось, что форма на поваре слишком
просторна для его роста и комплекции. Густлик ткнул товарища в бок,
встал по стойке "смирно" и доложил:
- Пан капрал, рядовой Елень и рядовой Кос прибыли в ваше
распоряжение.
- Хорошо, хорошо, только зачем так громко кричать? Один - зверь,
другой - птица, вот у меня уже и зоопарк [Елень (польск.) - олень], -
пошутил он. - Ты давай воду таскай, а ты садись и начинай картошку
чистить, - распорядился он, подавая Янеку ножик с деревянной ручкой, у
которого был отломан конец.
Елень взял два ведра с коромыслом и, придерживая их кончиками
пальцев, направился в лес. Между деревьями виднелся длинный
колодезный, журавль, косо торчащий вверх.
Янек осмотрел обломок ножа, отложил его в сторону и вытащил из-за
пояса ватника свой, охотничий, с узким и длинным лезвием. Уселся
поудобнее и, доставая из мешка по две-три картофелины сразу, стал
чистить, как когда-то его учил Ефим Семенович. Нож держал неподвижно,
только пальцы снизу быстро поворачивали картофелину. Одна за другой,
белые, скользкие от выступающего крахмала, они с бульканьем падали в
большой котел, до половины наполненный водой.
Повар стоял сбоку и внимательно наблюдал.
- Ловко. Будешь стараться, возьму тебя поваренком. С капралом
Лободзким не пропадешь, хлопче, - сказал он, похлопав Коса по плечу.
Из-под стола донеслось короткое ворчание.
- А это что? Собака на кухне? Не успел оглянуться, а она тут как
тут. Пошла вон!
- Оставь, - перебил его Янек, - это моя. Иди сюда, Шарик.
Он отвел Шарика под дерево, выбрал место, где было побольше
осыпавшейся хвои, приказал ему лежать, а сам вернулся к своей работе.
Очищенные картофелины снова полетели одна за другой в котел.
Изумленный повар молчал с минуту, а потом, перейдя к
противоположной стороне стола, повернулся к Янеку и заявил:
- Ты мне не тыкай, мы с тобой свиней вместе не пасли. - Он подождал
еще немного, но, не услышав ответа, строго спросил: - Ты что молчишь?
Надо отвечать: "Слушаюсь, гражданин капрал!"
Янек отложил в сторону нож и картофелину, встал и произнес:
- Слушаюсь, гражданин капрал.
Лободзкий пожал плечами и пошел к котлу. Увидев, что Елень уже
выливает из ведер воду, сказал:
- Осторожно, не разлей, а то лужа будет.
Янек продолжал чистить картошку. Руки у него замерзли от влажных
очистков и прикосновения к холодному металлу, а в глубине души
поднимался протест. Совсем иначе представлял он себе армию:
подогнанный мундир, оружие, стрельба, танки... А вместо этого все
началось с картошки, глупых замечаний и бессмысленного повторения
"Слушаюсь, гражданин капрал". От холода и злости он еще быстрее
заработал пальцами, ожесточенно снимал кожуру, швырял картофелины в
воду. Каждые десять минут он слышал, как Елень, бренча пустыми
ведрами, быстрым шагом направляется к колодцу, а затем возвращается,
что-то насвистывая, и выливает воду из ведер в котел.
Повар достал из шкафа банки с консервами, расставил их на столе по
четыре в ряд, пересчитал. Елень повесил ведра и коромысло на гвозди.
- Готово, пан капрал. Могу помочь чистить картошку.
- Ты свое дело сделал. Хочешь, помогай, а не хочешь, не надо.
Повар отвернулся, опять стал рыться в шкафу и достал с нижней полки
большую кость с остатками мяса на ней. Елень присел рядом с Косом и
принялся чистить картошку. Оба, не прерывая работы, наблюдали, как
повар отошел от стола и свистнул, показав кость Шарику. Тот не
двинулся с места и даже не повернул головы.
- Ого, какой гордый, - произнес озадаченно Лободзкий.
Он направился к дереву, под которым лежал Шарик, и сунул ему кость
под нос, но тот не взял ее.
- Слушай, ты, Скворец или Дрозд, или как там тебя звать!.. -
крикнул он Косу. - Что это твой пес такой гордый? Под нос ему сую, а
он не берет. Может, он уже чего стащил и насытился? - проворчал повар,
вернувшись на кухню. - На, отнеси ему сам.
Янек взял кость, отнес, и Шарик с аппетитом стал рвать остатки
мяса, дробить мосол крепкими коренными зубами.
- Ишь, бестия, как челюстями работает. - Повар присел на край
скамейки, продолжая наблюдать за Шариком. - Живи, Кос, со мной в
согласии, оба не пропадете: и ты, и собака твоя. Только помните, кто
вас кормит.
Кос ничего не ответил. Лободзкий взял банку с солью и отошел к
котлу.
- Ты чего, Янек, нос повесил, повар тебе не по душе пришелся? -
спросил Елень.
- Повар и вообще...
- В армии так уж заведено: нет мамы, кругом сами.
- Эй вы, скоро там закончите? - крикнул Лободзкий.
- Еще немного осталось, - ответил Елень.
- Наруби еще дров. Сейчас будем растапливать.
- Слушаюсь, пан капрал.
Елень отошел за брезентовый навес, откуда вскоре раздались удары
топора. Повар вернулся от котла, отрезал краюху хлеба и, открыв банку
с консервами, пальцем намазал на кусок толстый слой. Опершись на стол,
он ел, оглядываясь по сторонам. Янек бросил последние картофелины,
потрогал их рукой - котел был полон. Вытерев нож о ватник, он вложил
его в чехол и посмотрел на повара.
- Чего глазеешь? Голодный? Ты не собака, голову на плечах имеешь,
так соображай. Вот бери кусок... Что, не хочется? Ну смотри, как
знаешь.
Кос встал и твердым голосом произнес:
- Консервы для всех...
- Не обеднеют. Где едят сто, там двое наедятся. - Капрал выскреб
ножом остатки жира и мяса, пальцем вытер края банки и аккуратно
поставил ее посреди других выстроенных в ряд банок вверх дном, так что
она казалась целой, как и остальные.
- Ты же человек, у тебя голова на плечах. Значит, соображать
должен: придут проверять закладку продуктов в котел, смотри не
заикнись, а то тебе это боком выйдет. - Говоря так, капрал намазал
остатки мяса на надрезанную буханку и примерялся ножом отрезать кусок
потолще.
Янек шагнул вперед:
- Оставь!
- Ты, сопляк! - Повар даже покраснел от злости. - Хватит умничать!
Сам собаке носил кость с мясом.
- Это вы мне дали.
- Посмотрите на него! А собаке кто давал: я или ты? - Капрал поднес
ко рту кусок хлеба с мясом.
- Оставь, - повторил Кос.
- Сейчас вот как огрею! - Отложив хлеб, повар схватил здоровенный,
как миска, черпак, насаженный на метровой длины ручку.
Елень, привлеченный криком, выглянул из-за навеса.
- Вы меня звали, пан капрал?
Янек взял со стола порожнюю банку и, повернувшись к Густлику,
показал ему на вырезанное дно.
Лободзкий поднял руку, хотел схватить Коса, но Елень в два прыжка
очутился между ними.
- Убери руку, дурень, - угрожающе произнес он.
Повар, увидев в руках Густлика топор, отскочил как ошпаренный, а в
следующее же мгновение споткнулся, вцепившись ногой за край скамейки,
и с размаху сел в котел с картошкой.
- А, холера, я вас... - Он не докончил своей угрозы и остолбенело
уставился в сторону навеса.
Они проследили за его взглядом и увидели плотного мужчину в зеленой
полевой конфедератке, из-под которой выбивались черные вьющиеся
волосы. Со страхом заметили на погонах серебряную генеральскую змейку
и вышитую звезду.
- Вылезайте из этого котла. Что здесь происходит? Кто посадил
повара в воду? А почему у вас, рядовой, в руках топор?
Только сейчас Елень заметил, что все еще продолжает сжимать в руке
топорище, и понял, почему повар так испугался его. Не смутившись,
однако, он положил топор на стол и, сделав шаг вперед, отрапортовал:
- Пан генерал, рядовой Елень докладывает, что повар сам влетел в
картошку. Он сам виноват, пан генерал.
Капрал выбрался наконец из котла и, стряхнув рукой воду с брюк,
пожаловался:
- Они напали на меня, гражданин генерал.
- Не успели солдатами стать, а уже в нарушители записались? Как же
вы посмели поднять руку на капрала?
- Капрал, а мясо жрал, - возразил Елень.
- Какое мясо?
- Да консервы, пан генерал. Вместо того чтобы в котел положить, сам
сожрал, - показал Елень на перевернутую пустую банку.
- Как это было? - повернулся генерал к повару.
- Этот малый кости собаке вынес...
- Я спрашиваю, кто ел консервы? - Подождав с минуту ответа, генерал
крикнул: - Дежурный!
Из ближайшей землянки выбежал солдат с автоматом.
- Заберите его. Доложите начальнику, чтобы он посадил его на десять
суток.
Повар хотел что-то сказать, но, видно, передумал и пошел впереди
дежурного, снимая на ходу ремень.
- А с вами я тоже еще поговорю, - грозно пообещал командир бригады.
- Повара нет, а людям есть надо. Приготовите сами?
- Приготовим, - ответил Елень.
Генерал ушел. Янек и Густлик принялись за дело. Ничего тут трудного
не было: вымыли картошку, потом еще раз вымыли в чистой воде, ссыпали
в котел, развели огонь и стали подкладывать дрова.
Они видели, как около землянок снуют солдаты, как сменяются
часовые, слышали приглушенную, словно идущую из-под земли, песню. Их
кухня стояла в стороне, и к ним поэтому никто не заглядывал. Только
под вечер, когда уже стало смеркаться, к ним так же неожиданно, как и
в первый раз, пришел генерал.
- Будет что поесть?
- Будет, - ответил Елень, а Янек молча кивнул головой.
- Так что у вас тут было с этой собакой? И какие кости ей носили?
Янек рассказал.
- Посадил бы я эту дворняжку вместе с капралом... - Генерал говорил
мягким низким голосом. - Где этот злоумышленник? Убежал, наверное?
- Шарик, ко мне! - позвал Янек.
Из-за деревьев прыжками выскочила пепельно-серая овчарка,
счастливая, что ей разрешили покинуть место под сосной, что она может
быть рядом со своим хозяином и поближе к сытному запаху мяса.
- Шариком зовут? Ничего себе шарик, вон какой вымахал. Ну иди ко
мне, иди. Ты уж извини меня, что я тебя за дворняжку принял.
Шарик, посмотрев на протянутую руку чужого человека, заворчал было,
но тут же умолк, почувствовав успокаивающее прикосновение руки Янека.
- Я вижу, песик, ты неглуп. Умеешь чужого от своих отличить. А что
ты еще умеешь?
Янек отвел собаку подальше от котла и стал демонстрировать то, чему
терпеливо учил сына Муры еще тогда, на склонах Кедровой. Шарик ходил,
замирал на месте по приказу, ложился и полз, бегал за брошенной
палкой, подавал голос.
- Недурно, недурно, - похвалил генерал. - Это все или он еще
что-нибудь может?
Янек, не совсем уверенный в том, что полностью Шарик освоился в
новой для него обстановке, в окружении многих незнакомых людей, решил
все же попробовать показать самое трудное. Он присел рядом с Шариком
и, положив руку на его голову, стал объяснять ему:
- Я потерял... Нет у меня... Видишь, нет. След, Шарик, след...
Шарик внимательно посмотрел на своего хозяина, обнюхал его, сделал
вокруг него несколько кругов, каждый раз все большего размера, и,
учуяв наконец нужный запах, остановился и посмотрел на Янека.
- Хорошо, хорошо. След!
Шарик коротко тявкнул и бросился в лес. Генерал достал из кармана
трубку, старательно набил ее табаком. Елень, перекидывая с ладони на
ладонь, принес ему из топки маленькую головешку, светившуюся в
темноте, как красный фонарик. Генерал молча взял ее и прикурил.
Этого времени Шарику хватило, чтобы выполнить задание. Большими
прыжками выскочил он из-за кустов с весело поднятым хвостом,
перемахнул через лавку, прислонился передними лапами к Янеку и вытянул
морду. В зубах он держал теплые рукавицы, сшитые из шкуры енота.
- Умный пес, - подтвердил генерал. - Я прикажу, чтобы его зачислили
в штат бригады. Будет иметь полное право на порцию из котла.
Но больше других радовался успехам Шарика Елень. Забыв об
осторожности, он расхвастался:
- О, это такой пес! Это такой пес, что автомашины умеет...
В то же мгновение Янек изо всей силы ткнул его в бок, и Густлик
замолчал.
Генерал, однако, не стал допытываться, что Шарик умеет делать с
автомашинами, а попросил обоих рассказать, откуда они родом и как
попали в армию. Начал Елень. Сперва он описал, как выглядит домик его
родителей, стоящий у самого леса на склоне Рувницы, как его отец ходил
на работу в Кузню.
- Только в этой Кузне нет кузницы, там завод, и это его Кузней
назвали, потому что давно, когда еще дед был живой, там в самом деле
была кузница, - объяснил Елень.
Потом он рассказал, как в семнадцать лет встал у парового молота,
как отец приучал его к работе, как началась война и пришли немцы. Они
объявили, что силезцы не поляки, и взяли его в вермахт, в танковые
войска.
- Я тогда еще решил: покажу вам, проклятые, кто такие силезцы. И
как только прибыли на фронт...
Может быть, потому, что совсем стемнело и на погонах уже не было
видно серебряной змейки и только время от времени показывалось
спокойное лицо их собеседника, освещаемое горящей трубкой, Янек тоже
осмелел. Он начал свой рассказ с того, как выглядела улочка, на
которой он жил в Гданьске, неподалеку от Длинного рынка, рассказал,
как пошел в школу, как они с матерью в один из последних дней сентября
проводили отца в армию. Затем коротко, чтобы слезы не успели
навернуться на глаза, рассказал о том, как погибла его мать под
развалинами сожженного дома, как он на грузовике выбрался из Гданьска
и потом ехал все дальше и дальше на восток. Он пробирался к тетке,
которая жила во Львове, а когда повстречавшиеся ему солдаты сказали,
что знали одного поручника Коса, решил разыскать отца. Так и оказался
у самого Тихого океана. Был ли то его отец или другой человек с такой
же фамилией, Янек так и не узнал. Голодный и разутый, набрел он на
старика охотника, которого звали Ефимом Семеновичем. У него и остался
Янек, потому что дальше уже негде было искать.
- А ты знаешь, где сражался отец?
- А как же, знаю, недалеко от нашего дома, на Вестерплятте. Там
немцы наших солдат окружили и в плен захватили. Но люди рассказывали,
что они убежали.
- На Вестерплятте? - повторил генерал. - Ты был там когда-нибудь?
- Был. Вместе с мамой. Через три дня после того, как пришла
повестка. Отец был учителем, но он больше не пошел в школу, достал из
шкафа свой старый мундир, положил в портфель и распрощался с нами. Он
забыл шарф, и мы с мамой отнесли ему: осень была, холодно становилось.
- Ты помнишь, как там все выглядело, на Вестерплятте?
- Давно это было, но я помню. Дом из бревен стоял, а между бревнами
кирпич красный проложен. Обыкновенный дом с окнами, одноэтажный, а
посредине еще этаж надстроен, только внизу маленькие оконца, как
подвальные. Это была бетонная стена с железным перекрытием. Отец вышел
к нам, и мы втроем пошли за проволочное заграждение, за ворога, к
морю. Там уже только кусты росли на песчаных взгорках, а дальше
виднелся мол, длинный, с маяком на мысе.
Янек умолк. Ему казалось, что он еще помнит голубизну неба и яркое
солнце того дня. Он зажмурил глаза, чтобы подольше видеть всплывшую в
памяти картину, но в этот момент Елень спросил:
- А вы, пан генерал, не были в Тешинской Силезии, в Бескидах?
- Нет, не был. Вообще в Польше не был, но скоро буду там. Вместе с
вами. - Он задумался на минуту, потом вдруг спросил: - А как там наш
ужин?
- Ой! - спохватился Елень.
Они с Янеком сорвались с места, подхватили ведра, наполненные мясом
из консервных банок, и побежали к котлу.
Картошка была уже готова, и Густлик с Янеком стали разминать ее
черпаком, перемешивая с мясом.
- Еще немного, и было бы поздно, - облегченно произнес Елень.
- Ну-ка дайте попробовать... Недурно. Теперь выгребайте из топки
жар. О Польше говорить нужно, только и о картошке забывать нельзя. Тем
более сейчас, когда повар на гауптвахте сидит.
Янек хотел было спросить, что с поваром и что с ним будет дальше,
но не отважился. Генерал ушел, а в это время со стороны землянок
хорунжий Зенек, который сегодня их набирал в танковую бригаду,
отправлял парами новичков к кухне. Елень сбегал к шкафу и вернулся с
зажженной лампой.
- Готов ужин? Тогда начинайте раздачу, - распорядился хорунжий.
Янек встал с черпаком на подножке походной кухни, приготовившись
накладывать порции в котелки, и сразу чуть ли не первой подошла Лидка.
Он не очень-то представлял себе свои обязанности и сейчас зачерпнул
сверху - выбирая, где больше жира и мяса. Затем осторожно переложил
содержимое черпака в котелок, и тут ему пришло в голову, что он похож
на повара, не вообще на повара, а именно на капрала Лободзкого,
которого посадили на гауптвахту. Правда, капрал брал для себя, а Янек
для кого-то, но разница небольшая.
"Ладно, - решил Янек, - зато себе положу меньше, и одну только
картошку, без мяса".
Но ему не удалось выполнить это благородное намерение, потому что
Елень схватил его за пояс и опустил на землю:
- Иди отсюда!
Елень стал на подножку и быстро начал, захватывая черпаком равные
порции, наполнять котелки: первый - Янеку, а потом - и остальным по
очереди.
Кос отошел в сторону, посмотрел, где бы присесть, в увидел сидящую
под деревом Лидку. Он подошел к ней, и оба начали молча есть. Но через
минуту девушка отложила ложку и стала греть свои ладони о котелок.
- Что, руки замерзли?
- Немного.
- Дай я погрею, - предложил Янек и взял ее руки в свои. Он стал
растирать их, слегка массируя.
Девушка отняла руки:
- Спасибо, уже тепло, но они сейчас опять замерзнут.
- А я еще погрею, - весело сказал Янек.
Он вдруг вспомнил о принесенных Шариком из землянки рукавицах,
теплых, самых теплых на свете рукавицах из шкуры енота. Янек достал их
из-за пазухи и подарил девушке.
6. Три десятки
С самого утра друзья отправились получать винтовки. Они были
новенькие, с темными поблескивающими стволами и гладкими прикладами,
покрытыми коричневым лаком, сквозь который были видны кольца - жилы
деревьев, пошедших на производство оружия.
- Янек, запомни номер своей винтовки. Чтоб ночью, если разбудят,
мог его назвать. Ты, к примеру, можешь забыть, как твою дивчину зовут,
а этот номер обязан помнить.
Елень посмотрел на своего младшего товарища и тут же замолчал; он
вспомнил, что уже три недели, как Лидка уехала из бригады на курсы
радиотелеграфисток. Прощаясь, она обещала Янеку писать. Елень знал,
что она не пишет. Он бы сразу заметил, если бы письмо пришло. Везде:
на учениях, в очереди у кухни, на нарах в землянке - они с Янеком были
вместе с рассвета до ночи и с ночи до следующего утра. Спали,
укрываясь двумя одеялами. В общем, Елень не мог не знать, что Лидка не
пишет и что Янек не забывает о ней и все чаще задумывается по вечерам.
Неделю назад они получили форму. Сначала пошли в баню, там оставили
свою старую гражданскую одежду. Затем их выпускали через другие двери
по одному в чем мать родила, а там начальник вещевого склада выдавал
новое обмундирование. Янеку посчастливилось: в кармане гимнастерки он
нашел небольшой, в полстраницы, листок, вырванный из тетради.
Неизвестная женщина, которая шила форму, написала на нем четыре слова:
"Польскому солдату на счастье". И больше ничего, только эти четыре
слова.
Они пытались представить, какие у нее волосы, темные или светлые;
какая она, молодая или, может быть, в матери им годится. Ни подписи,
ни адреса на листке не было. Янек опечалился: получил письмо, но без
обратного адреса, а на адрес, который он специально записал Лидке в ее
записную книжку, письмо все не приходило.
Ему, конечно, больше хотелось получить Лидкино письмо, но он
устыдился сказать об этом вслух: ведь он бы обидел ту, которая,
работая на фабрике по десяти, а то и по двенадцати часов, проводив
брата или сына на фронт, нашла время послать листок с пожеланием
счастья не известному ей польскому солдату.
Начальник склада подобрал им обмундирование как раз такое, какое
нужно: для Еленя - попросторнее в плечах, а для Коса - поуже. Правда,
голенища у сапог, которые получил Янек, были довольно широкими. За три
пачки махорки сапожник сделал их по ноге.
В тот день, когда получали оружие, после завтрака не было никаких
занятий. Около десяти часов было объявлено построение, затем все
промаршировали к поляне. На ней лежал снег, пушистый, белый, какой
выпадает только ночью. День выдался на диво теплый. Офицеры
выстраивали подходившие подразделения, так что получался один общий
строй в форме подковы. Солдаты впервые увидели, как их много прибыло
за это время. В двух шеренгах собралось более пятисот парней - целый
танковый полк. Тихо переговариваясь друг с другом, все ждали.
И вдруг оказалось, что капрал Лободзкий, повар, с которым Елень и
Кос столкнулись в первый же день, стоит тут же, впереди них.
- Выпустили вас, пан капрал?
Лободзкий бросил на них взгляд и ничего не ответил. Тогда Елень
опустил на его плечо свою тяжелую руку, и тот обернулся, заморгал.
- Чего еще?
- Как же это вас отпустили? - переспросил Густлик, не снимая руки с
плеча капрала.
Повар покраснел, но тут же овладел собой и спокойно ответил:
- Я обещал генералу...
- А не обманешь?
- Не тебе слово давал.
- Но, капрал! - сказал Густлик, снимая с плеча капрала руку. По
тону, каким произнес эти два слова Елень, трудно было понять, что в
них звучало: предостережение или доверие.
- Я бы не выпустил его, - шепнул Янек.
Елень наклонился к нему и так же тихо сказал:
- Нужно верить. С человеком всякое в жизни случается. Может, его
кто обкрадывал, и он теперь... А если бы и мне не поверили? А ведь
верят.
Офицеры выступили перед шеренгой и, стоя вполоборота к строю
подразделений, подали команду:
- Смирно! На пле-чо! На кра-ул!
С той стороны, куда подкова строя была обращена вогнутой стороной,
подошел генерал. Он спокойным шагом двигался вдоль зеленых, неподвижно
застывших рот, внимательно вглядываясь в лица. Затем останавливался,
брал под козырек и здоровался:
- Здравствуйте, ребята!
- Здравия желаем, гражданин генерал! - хором отвечала рота.
Когда генерал проходил мимо Еленя и Коса, обоим показалось, что он
узнал их и словно тень улыбки пробежала по его лицу. Слова приветствия
звучали глуше, удалялись вместе с командиром бригады к другому флангу
подковы. Густлик и Янек видели, как генерал возвращается с фланга. Вот
он вышел на середину, встал перед строем по стойке "смирно" и низким,
сильным голосом подал команду:
- Оружие... к но-ге!.. К присяге!
Глухо стукнули сброшенные с плеча винтовки. Солдаты сняли шапки,
подняли вверх два пальца правой руки.
- Присягаю земле польской и народу польскому... - выделяя каждое
слово, отчетливо произнес генерал и сделал паузу.
Все повторили хором:
- Присягаю земле польской и народу польскому...
Подождали, когда командир произнесет следующие слова присяги, и
повторяли дальше:
- ...честно выполнять обязанности солдата в лагере, в походе, в
бою, всегда и везде... строго хранить военную тайну, беспрекословно
выполнять приказы командиров...
Над шеренгами в ноябрьском небе клубился легкий пар.
- Присягаю на верность своему союзнику, Советскому Союзу, который
дал мне в руки оружие для борьбы с общим врагом, присягаю на верность
братской Красной Армии...
Высоко в небе, с южной стороны, появился едва заметный, похожий на
серебряное коромысло, самолет. До слуха долетело ровное, высокое,
похожее на осиное, гудение мотора. На таком удалении нельзя было
увидеть, чей это самолет, но все знали, что на крыльях у него красные
звезды, что он патрулирует в морозной голубизне над землей, на которой
они стояли.
- Клянусь быть преданным Знамени моей бригады и лозунгу отцов
наших, на нем начертанном: "За Вашу свободу и нашу!" [патриотический и
интернациональный лозунг, выдвинутый польскими демократами в 1831 году
в знак союза с передовыми представителями русского народа в совместной
борьбе против царизма, польских и русских помещиков и капиталистов]
Церемония принятия присяги окончилась, но командир не подавал
команды расходиться, и все стояли, словно прислушиваясь к наступившей
тишине и надеясь, что издалека, быть может, от самой Вислы, придет
эхо. С Оки дул ветер, срывая снежную пыль с веток сосен.
Никто их не спрашивал, сдержат ли они клятву. Может быть, потому,
что ответ предстояло держать не словом, а ратным делом.
День проходил торжественно, празднично. Занятий никаких не было.
Перед обедом всем выдали в жестяных кружках по сто граммов водки. Янек
хотел попробовать, какой у нее вкус, но Елень придержал его за руку:
- Погоди, парень. Когда будут давать молоко, я тебе свое отдам, а
это тебе ни к чему. Я за твое здоровье выпью.
После обеда почти все отправились на футбольный матч, который, как
гласила афиша, должен был состояться на спортивной площадке корпуса
между командами пехотной дивизии имени Генрика Домбровското и
артиллерийской бригады имени Юзефа Бема. А некоторые, пользуясь
затишьем, писали в землянках письма.
Янек и Густлик, которым писать было некому, а вместе с ними и Шарик
отправились прогуляться к Оке. Шарику тоже нужно было отдохнуть,
потому что он все утро сидел в землянке, привязанный на шнурке за
ошейник. Ошейник был новый, из белой кожи, украшенный металлическими
заклепками из гвоздей. Его сшил тот же сапожник, который суживал Янеку
голенища сапог. За эту работу Янек и Густлик отдали ему еще три пачки
махорки, которой им совсем не было жалко, потому что оба не курили,
однако получали ее наравне со всеми.
Они вышли на пологий заснеженный берег. Шарик ошалело носился по
берегу, кувыркался в снегу, а они смотрели на серую воду, еще
свободную ото льда, но уже схваченную тонкой коркой у берегов. Об этой
реке в одной песенке пелось: "Течет, течет Ока, как Висла, широка, как
Висла, глубока".
Наверное, обоим одновременно пришли на память эти слова, потому что
Янек произнес вслух:
- Висла шире, намного шире. Разве что только один рукав считать.
- Э, не скажи, - возразил Елень. - От моего дома до Вислы будет не
дальше, чем вон до той дороги. Я целое лето ходил в Кузню и всегда
перебирался на другой берег но камням, потому что через мост было
дальше. Конечно, весной или после дождей она разливается, но и то
такая широкая не бывает.
Каждый помнил свою Вислу: один - широкую, другой - узкую, но все же
правда была в этой песенке. Может быть, эта правда - сосны, может,
песок, скрытый теперь снегом, или высокий берег, размытый течением на
той стороне. А может, для прибывших сюда солдат в шапках с орлом сама
земля постаралась походить на польскую и напомнить им родину.
- Вот мы и стали танкистами после присяги.
- Солдатами - да, а танкистами... Когда же нам дадут эти танки?
Шарик, резвившийся в снегу, вдруг замер неподвижно, взъерошил
шерсть и навострил уши.
- Кого ты там учуял?
Пес тявкнул коротко, но с места не двинулся.
- Да погоди ты, тише. - Елень пригнулся, прислонив к уху ладонь.
Сначала они ощутили докатившееся издалека легкое дрожание земли,
которое не исчезало, а все приближалось, усиливалось. И вот уже хорошо
слышен гул, сопровождаемый отчетливым звонким лязгом металла. Оба
зашагали от реки, поднялись на пригорок. Шарик шел позади
настороженный, медленно переставляя лапы.
Грохот становился все сильнее, приближаясь со стороны леса, через
который шла дорога к лагерю. Янек и Густлик вдруг заметили, как между
деревьями промелькнул овальной формы, подавшийся вперед какой-то
непонятный силуэт, и тут же на поле выскочил танк, скрытый с боков
фонтанами грязи и снега. За ним - второй, третий, пятый. Они шли с
короткими интервалами друг за другом, ревя моторами, похожие на
слонов, устремившихся в атаку с вытянутыми вперед хоботами.
- Танки...
- Танки!
Янек и Густлик, высказав вслух эту "оригинальную" мысль, сорвались
с места и побежали напрямик, обгоняемые Шариком, в сторону лагеря.
Мокрый снег прилипал к сапогам, сдерживая бег, так что они сильно
запыхались, прежде чем пересекли поле. Остановились, перевели дух и
быстро зашагали, увидев издалека, как от застывшей в неподвижности
колонны отделился человек, подошел к генералу и отдал ему рапорт, а
затем повернулся и флажками подал сигнал стоящим на дороге машинам.
Танки снова взревели моторами и двинулись теперь уже медленно; как
послушные животные, ползли они между деревьями, разворачивались на
месте и останавливались в ровной шеренге, один возле другого.
Когда Янек и Густлик подошли поближе, последний танк пристроился к
остальным и выключил мотор. Запахло металлом, маслом, гарью и землей,
перемешанной со снегом и превратившейся в грязь. Везде у машин стояли
люди в темно-синих комбинезонах, надетых поверх ватников и перетянутых
кожаными ремнями.
- Вот это да! - восхищенно произнес Янек.
- Сила! - ответил ему Густлик.
Шарик, который в жизни ничего подобного не видел, стоял в
нескольких шагах позади них, спрятавшись на всякий случай за сосну.
Вздыбив шерсть на спине, он нюхал воздух своим чутким черным носом.
Кос и Елень подошли к ближайшей машине, внимательно стали осматривать
ее, дотрагиваясь руками до брони.
- Осторожно, а то сломаешь.
Из-за танка вышел стройный смуглолицый мужчина с непокрытой
светловолосой кудрявой головой. В руке он держал черный шлем танкиста.
Под комбинезоном, расстегнутым сверху, они увидели советскую
офицерскую форму.
- Вместе будем служить, товарищ? - спросил Густлик. - Или вы только
танки пригнали?
- Пригнали. Если удастся, доведем до самого Берлина. Такой приказ.
Я, когда вышел из госпиталя, хотел вернуться в свою часть, а мне
приказывают: "Вы, лейтенант Василий Семенов, будете союзников учить".
Лейтенант неожиданно весело и звонко рассмеялся. Потом протянул
руку, предлагая знакомиться.
Называя свои имена, они с удивлением заметили, что у лейтенанта
один глаз голубого цвета, а другой черный как смола.
- Ну что ж, буду вас учить, пока не научитесь лучше меня с ними
обращаться.
Внутри машины что-то стукнуло, заскрипело, и через передний люк
танка стал выбираться механик. Сначала они увидели его голову, затем
чумазое лицо и наконец плечи. В то же мгновение Шарик весело гавкнул,
подбежал к механику и, опершись передними лапами о броню, лизнул
танкиста в лицо.
- Что за порядки, черт побери! Только нос высунул, а тут собаки
сразу целоваться лезут. У нас в Грузии...
- Григорий! - закричал Янек.
Танкист, наполовину уже вылезший из люка, замер, разглядывая Коса.
- Да, я Григорий Саакашвили. А ты?..
- Собака тебя узнала, помнит, как ты ей сахар давал. А меня не
узнаешь?
- Янек! Товарищ лейтенант, я его знаю. Это ж мой друг. Мы еще с ним
дрались, здорово дрались, пока не сообразили, что война общая - и его,
и моя.
- Гора с горой не сходятся, а человек... - резюмировал лейтенант и,
снова весело рассмеявшись, добавил: - Но я ничего не понимаю.
- Я тоже ничего, - согласился с ним Елень.
Янек в нескольких словах объяснил, в чем дело, и Саакашвили
подтвердил сказанное Янеком, а потом подробно и красочно рассказал,
как его взяли в армию, направили на завод учиться водить и
ремонтировать танки, как был выпущен такой замечательный танк, что все
сказали: "От Камчатки до Тбилиси никто так здорово не водит танк.
Пусть наш Григорий едет на этом танке к полякам и покажет все, что
умеет".
- Я с тобой, Григорий, в твоем экипаже буду. Хочешь?
- И я с вами, - добавил Елень.
- А меня, командира танка, что же не спрашиваете? - вмешался
лейтенант. - Не знаю, подойдете вы или нет. Надо еще показать, что вы
умеете. Саакашвили, как он вам уже сам рассказал, водитель первого
класса. Покажи-ка им, Григорий, что ты можешь.
- С гвоздем?
Лейтенант кивнул.
Механик бросился к машине. Минуту спустя он через открытый люк
подал Семенову огромный заржавленный гвоздь в полпальца толщиной и с
ладонь длиной. Лейтенант взял гвоздь. Провожаемый удивленными
взглядами Еленя и Коса, он подошел к ближайшей сосне и воткнул гвоздь
острием в кору.
- Отойдем-ка немного в сторону, - предложил он своим новым
знакомым, затем повернулся к танку и крикнул: - Готово! Не забудь
башню повернуть.
С грохотом закрылся люк. С минуту было тихо, затем взвизгнул
стартер и заработал мотор. Башня, послушная невидимой руке, легко
повернулась и замерла. Ствол пушки смотрел назад. Рокот мотора немного
усилился, гусеницы дрогнули, и танк, набирая скорость, двинулся прямо
на дерево.
- Сломает! - крикнул Янек.
Однако не сломал. В полуметре от сосны танк притормозил, с разгону
стукнул лобовой броней по гвоздю и всей тридцатитонной массой вогнал
его в ствол, как в масло. Затем качнулся и задним ходом осторожно
отошел на свое место, равняясь по остальным.
Сосна еще дрожала, сбрасывая с себя пласты снега и бурые иглы,
когда они втроем подошли поближе и увидели, что кора совсем не
содрана, а ржавая шляпка гвоздя выступает на пять миллиметров от
поверхности ствола.
- Ну и как? - спросил лейтенант.
Григорий открыл люк, быстро выскочил и подбежал к ним.
- В тигра нужно так стрелять, чтобы шкуру не попортить. Так и на
танке ездить надо, - хвастливо заявил он, весь сияя.
- Тонкая работа! Вот что значит старый вояка, - с уважением
подтвердил Елень.
- Григорий старый вояка? Да он и на фронте не был. Еще года не
прошло, как форму носит, - засмеялся Семенов.
- А вы, товарищ лейтенант, разве от рождения танкист? - спросил
Янек.
- От рождения мы все одинаковые - сыновья у матери с отцом. Я
никогда не был кадровым военным. Пока война не началась. Я... - Он
замолчал и снова рассмеялся своим заразительным звонким смехом,
сощурив разноцветные глаза. - Посмотрите-ка на небо, на облако... Вон
на то высокое, такое белое, как в молоке выкупанное, солнцем насквозь
просвеченное. Знаете, как оно называется? Цирростратус. А еще вам могу
сказать о нем, что через день, самое большее через два, оно принесет
нам перемену погоды и снег. Видите теперь, какой из меня танкист?
Специалист по облакам... - Он замолчал на минуту, глядя на удивленные
лица парней, а потом сказал: - Ну хорошо, мы показали, что умеем.
Григорий умеет водить танк, я гадаю по облакам, а вы?
Елень еще раз внимательно осмотрел гвоздь, а затем молча ухватился
за него пальцами. Рука его начала ритмично дергаться влево-вправо,
влево-вправо. Под кожей вздулись голубоватые вены. Казалось, что
дергается только рука, но через минуту гвоздь начал вылезать из дерева
и наконец выскочил. Елень взял его в обе руки и без всякого усилия
свернул в колечко.
- У нас в Грузии был один такой, коня поднимал. У тебя нет в Грузии
родственников? - спросил Саакашвили.
Лейтенант, держа гвоздь на ладони, легонько подбросил его.
- Кто знает, может, ты и сгодился бы в наш экипаж, но вот твой
товарищ... Больно уж ты молод, - повернулся он к Янеку. - Лучше бы
тебе где-нибудь при штабе быть... В танке жизнь трудная. Это не то что
в поле на тракторе кататься. - Он улыбнулся и добавил: - Тебе,
пожалуй, легче три десятки выбить из винтовки, чем стать членом нашего
экипажа.
- Хорошо. А если попаду? Завтра у нас как раз стрельбы. Пойдете с
нами?
- Пойду.
- А возьмете?
- Посмотрим.
- Товарищ лейтенант, - вмешался Саакашвили, подмигнув Косу, - раз
слово сказано, с губ слетело, то теперь уж нечего гнаться за ним, как
кошка за воробьем...
Бригада стреляла с самого утра, и эхо сухих винтовочных выстрелов
разносилось по лесу. Но только к полудню подошла очередь выходить на
огневой рубеж роте, в которую был зачислен Янек. Первыми начали
правофланговые, самые высокие. Елень выбил двадцать четыре очка из
тридцати возможных, и его фамилия была второй в списке лучших
стрелков, сразу же после хорунжего Зенека, который выбил десятку,
девятку и восьмерку.
Поручник [соответствует званию "старший лейтенант" в Советской
Армии] Семенов и плютоновый [соответствует званию "сержант" в
Советской Армии] Саакашвили (оба были уже в новой, польской форме,
потому и звания их теперь стали тоже польскими) терпеливо ждали с
самого утра, хотя в лесу было сыро и холодно. Небо, как и предсказывал
вчера Василий, было затянуто снеговыми свинцовыми облаками. Когда
настала очередь Янека, они подошли поближе и стали смотреть, как
парнишка устраивается на огневом рубеже, Григорий успел рассказать о
Янеке все, что знал, и Семенов пожалел о своей вчерашней шутке. Как он
не мог догадаться сразу, что его обводят вокруг пальца! Но теперь уже
было поздно.
Янек зарядил винтовку. Шарик, прибежавший сюда с самого утра,
возбужденный непрерывным грохотом выстрелов, нетерпеливо ожидал
момента, когда его хозяин пустит в...
