Cергей Кузнецов. Семь лепестков
страница №2
...ела попить, чтобы в себяприйти, - пояснила она. - И он как посмотрел на меня, я сразу поняла: вот
человек, который меня понимает. Который меня, так сказать, спасет. Потому
что было сразу видно: он во все врубается.
Горский кивнул. Такие истории были обычным делом, хотя мало кого с
травы пробивало на столь сильные переживания. Среди его знакомых были люди,
находившиеся в сложных эзотерических отношениях с известными артистами,
городскими птицами и даже предметами мебели, попавшимися им на глаза в
подходящем состоянии. Для себя Горский затруднялся объяснением этого
феномена, но склонялся к тому, что в любом объекте можно обнаружить признаки
Божественного, а психоделики на то и психоделики, что помогают в этом. Ну, а
кто что в чем находит, вероятно, зависит от личной кармы. Или - Пути,
которым ты должен идти. Или - просто случайно. На самом деле, ответ на этот
вопрос был непринципиален.
- И кто это был?
- Некто Андрей Альперович. Какой-то крутой коммерсант. Он со своим
партнером пришел на переговоры к Виталику.
- А что твой факс?
- В тот день до него руки не дошли, слава, как выражается мой брат,
Джа.
- Так он действительно был на итальянском?
Алена наморщила лоб.
- Не помню. Сейчас мне кажется, что да, но, может, потом выяснится, что
на английском. Когда трава... это самое... рассосется.
Она снова хихикнула, но на этот раз Горский не поддержал. Он задумчиво
рассматривал висевшую перед ним на стене картинку с изображением
разноцветной мандалы. Пары тибетских божеств белого, красного, желтого и
зеленого цвета танцевали по ее краям, а в радужном центре лотосовый владыка
танца обнимал свою красную дакини. Вырванная из какого-то журнала копия
тибетский тангхи иногда вызывала у Горского странные смещения сознания - но,
видимо, трава была хоть и сильная, но спринтерская... полчаса - и как не
бывало.
Ему нравилось курить с Аленой. Во-первых - не грузила, во-вторых -
подтверждала теорию Горского об изменении отношения к наркотикам. Если
десять лет назад вещества были достоянием волосатых и, может быть, блатных,
то теперь они все больше распространялись в обществе. Курить траву, есть
кислоту, колоться калипсолом уже не означало порвать со всем обществом - это
был просто такой способ жизни, точно такой же, как ходить в церковь или,
скажем, в синагогу: важный для того, кто следует этому пути, но не мешающий
его социальной жизни. Только ради этого и следовало отменить совок несколько
лет назад.
Алена начала разливать чай, когда снова запищал домофон.
- Кто там? - спросила она.
- Это Антон, - раздался искаженный до неузнаваемости голос.
- Открывай, - кивнул Горский.
Скинув в прихожей рюкзак, Антон повесил на вешалку джинсовую куртку и
снял кроссовки. Кроссовки были битые, и он уже давно хотел купить себе
вместо них правильные ботинки типа армейских. Dr.Martens, ставший спустя
несколько лет униформой рейверов, тогда еще толком не появился в Москве, и
те кто хотели выебнуться, заказывали их в Лондоне или пытались найти что-то
похожее. В любом случае, оставшись без работы, Антон оставил и мечту о
ботинках.
Он прошел в комнату. Посреди, как всегда, восседал на своем кресле
Горский, а у журнального столика примостилась худощавая брюнетка в юбке и
белой кофте.
- Привет, - кивнул он ей, - я Антон.
Она неуверенно улыбнулась и сказала "Алена". Даже не глядя на
пепельницу, Антон понял, что они уже успели раскуриться. Он бы тоже с
удовольствием пыхнул, но посчитал неудобным начать прямо с этого.
Он налил себе чаю и сел на диван.
- Ты бы знал, Горский, как я вляпался, - сказал он.
- А что? - вежливо, хотя и без особого интереса, спросил Юлик
- Вчера вечером на даче тетка от овердоза кинулась... ну, жена одного
из этих коммерсантов.
- Что, героин с кокаином мешала? - поинтересовался Горский.
- Нет, маркой траванулась.
- А разве такое бывает? - спросила девушка.
- Своими глазами видел, - повернулся к ней Антон, - съела и через пять
минут уже все... ну, или почти все. Вся опухла, словно собиралась лопнуть,
глазки стали как щелочки, щеки на поллица, горло, видимо, перекрыло - и
пиздец.
- Ужасная история, - сказала Алена, - я и не знала, что от кислоты
можно кинуться. Может, оно и к лучшему, что не знала. Я тебе не
рассказывала, как я принимала кислоту? - спросила она Горского.
Тот, явно думая о чем-то своем, покачал головой.
- Я пришла к Димке в гости, у него еще приятель его сидел... не помню,
как звали. Ну, мы покурили, и я говорю им, что никогда кислоты не пробовала.
Они пошептались и достали марку: вот, говорят, пробуй, если хочешь. А я
тогда думала, что кислота должна быть в таблетках или там, в ампулах и
решила, что они меня разыгрывают. Я им говорю, будто поверила: "Что я буду
одна эту бумажку жевать, давайте вы тогда тоже". Ну, Дима еще одну марку
достает, режет на три части, а я думаю все - когда им надоест-то? Говорят,
клади под язык и соси. Я говорю, ладно, постебались и хватит, чего я дура
всякую бумагу жевать? Ну, типа как хочешь, сама просила. Съели свою дозу, я
тоже свою как бы съела и думаю: "Когда же им это надоест?" А они сидят,
гонят что-то и изредка спрашивают: мол, как, тебя уже вставило? А меня еще
раньше от травы вставило, причем сильно, и я сижу, на картинки там смотрю,
музыку слушаю и только изредка говорю: "Да ладно уже, надоели с вашей
кислотой, хватит уже. А вот трава у вас классная". И вдруг смотрю на часы и
понимаю, что нет такой травы, чтобы вставляла на шесть часов с такой силой.
И я как заору: "Так это действительно ЛСД?!"
- Поищи-ка на полке папочку с надписью "My Problem Child" , - вдруг
попросил Горский.
- Зачем? - спросил Антон.
- Да так, одну вещь проверить, - сказал Горский
Антон подошел к полке и стал просматривать папки одну за другой.
- Вроде нет такой, - сказал он.
- Ну, не важно, - ответил Горский, - просто никто никогда не умирал от
ЛСД. Грохнули эту твою подругу, вот что.
Иногда Горский любил дешевые внешние эффекты.
- Они все одноклассники, - продолжал Антон подробно пересказывать сцену
смерти Жени. - Лет им, я думаю, по тридцать, и у них совместный бизнес. У
всех, кроме Леры - она последние три года провела в Англии.
- А что она там делала? - спросила Алена.
- Вроде получила грант от Британского совета на какие-то женские
исследования... феминизм и все такое. А сейчас она вернулась, позвонила
Поручику и...
- Поручику? - переспросил Горский.
- Это прозвище Бориса... не помню фамилии... еврейская какая-то. Не
знаю, почему его так называют... наверное, в честь поручика Ржевского. Он
выглядит как типичный крутой - золотая цепь, сотовый телефон, все дела.
- Бандит? - спросил Горский.
- Нннет, не похож. Крутой, но не до такой степени .
- Ага, - сказала Алена, - как мой начальник.
- Ну вот, они близкие друзья с Владимиром, хозяином дачи. Такая
контрастная пара: Поручик - душа компании, а Владимир, наоборот, серьезный,
жесткий и мрачный. Он, например, собрал всех перед отъездом и предложил
сознаться, кто дал Жене кислоту. Они договорились, что не будут передавать
дело ментам, а виновный просто уйдет - из бизнеса и из тусовки.
- То есть он знал, что это убийство? - спросил Горский.
- Не думаю... - запнулся Антон, - он, кажется, просто не любит
наркотиков... ну, ты знаешь этих тридцатилетних алкоголиков.
- Да, - подключилась Алена, - вот у меня был случай...
- Подожди, - прервал ее Горский, - пусть Антон доскажет. Значит, убийца
должен уйти из бизнеса? А какой у них бизнес?
- Не знаю, - сказал Антон, - что-то со строительством, кажется... или с
инвестиционными фондами.
Горский кивнул:
- А кто там еще был?
- Еще был женин муж, Роман. Такой неприятный молчаливый мужик... Я с
ним и двумя словами не перекинулся. И, кажется, позавчера вечером они с
Женей поссорились... во всяком случае, вчера с утра они не разговаривали.
Сейчас я вспоминаю, что она была весь день какая-то возбужденная...
- Амфетамины? - спросила Алена.
- Не до такой степени, - ответил Антон, - просто такая экзальтированная
по жизни девушка. И вообще, мне показалось, что если кто-то в этой компании
и понимает толк в наркотиках, так это Лера и Альперович. Я курил в субботу
вечером, и они присоединились.
- Как ты сказал? Альперович? - переспросила Алена.
- Да, а что, ты его знаешь?
- Я просто только что рассказывала Горскому про него. Помнишь, человек,
который пришел в офис, когда я на измену села?
Горский кивнул и засмеялся.
- Да, реинкарнация Будды, помню.
- Что это еще за реинкарнация Будды? - спросил Антон.
- Потом, - сказал Горский, - расскажи лучше про седьмого, а Алена пока
еще забьет.
- Седьмого зовут Леня. Маленького роста, в очках... персонаж из
мультика, в школе, наверное, профессором звали. Но, в общем, ничего
примечательного. Пойми, они же все для меня как бы на одно лицо. Так что с
меня показания снимать - еще тот труд.
- Хорошо, - кивнул Горский, - давай попробуем по-другому. Сыграем в...
как оно? - китайскую рулетку. Типа в ассоциации. Кто из этих семи человек с
каким наркотиком у тебя ассоциируется?
- Ну, Поручик - с водкой... водка ведь тоже наркотик, да?
- Так себе наркотик, - сказала Алена, выдувая табак из беломорины.
- Ну и Поручик так себе, - ответил Антон. - Кто там дальше? Лера,
наверное, что-нибудь восточное... медленное и тягучее. Гашиш, скажем, или
опиум... хотя нет, опиум - это Роман. Он все время как будто полусонный - и
без малейшего проблеска просветления. Тогда Женя, наверное, кокаин...
- Да, - сказала Алена, - у них, выходит, был не брак, а сноубол.
- Неудивительно, что они ссорились...
- Видишь, - сказал Горский, - какая хорошая методика. Кто там остался:
Владимир?
- Ой, не знаю. Что-то такое агрессивное... может быть, амфетамины, хотя
для них он слишком сдержан. Думаю, какие-нибудь смеси... немножко одного,
немножко другого... водка с кокаином... нет, не берусь сказать.
- А Леня?
- Думаю, этот вообще ни с какими наркотиками не ассоциируется... разве
что с табаком.
- Безмазовый мужик, одним словом, - засмеялась Алена, с ладошки засыпая
смесь в гильзу.
- Или нет... помнишь, Горский, ты рассказывал про smart drugs - вот оно
и есть! Профессор, одно слово.
- А Альперович?
- Андрей... не знаю. Наверное, грибы. Потому что по нему видно, что он
самый продвинутый.
- Тогда пусть кислота будет, - предложила Алена.
- Нет, не до такой степени все-таки... грибы - в самый раз. К тому же
сегодня кислота как-то мрачно звучит. Кстати, Горский, ты уверен насчет
того, что от ЛСД никто не умирал?
- Абсолютно. Я вот хотел тебе у Хофманна показать в My Problem Child.
- А чего он пишет-то?
- Насколько я помню, пишет, что был только один смертельный случай - у
слона, когда ему вкатили 0,3 грамма.
- А зачем понадобилось давать слону кислоту? - спросила Алена,
закручивая кончик косяка.
- Просто после того, как Альберт Хофманн в 1948 году синтезировал ЛСД и
обнаружил его психоактивные свойства, в течение лет пятнадцати в
лабораториях "Сандоз" его серьезно изучали... давали добровольцам, на
животных тоже пробовали, дозы варьировали. Возлагали большие надежды - в
психиатрии и так далее. В шестидесятые уже много народу над этим работало.
Вот Джон Лилли, - Горский кивнул в сторону книжной полки, - укладывался в
изотермическую ванну и закидывался. Говорил, что так убираются случайные
шумы, и ЛСД действительно становится эффективным инструментом для
путешествия, так сказать, вглубь себя. Ну, а потом кислота попала на улицы,
ее стали принимать все подряд - и власти быстро прикрыли все эти
исследования. Хотя мне как-то показывали советскую упаковку от таблеток с
надписью "Диэтиламид лизергиновой кислоты 25".
- Неужто в аптеках продавали? - спросила Алена.
- Нет, разумеется. Использовали для секретных экспериментов.
- Я тут вспомнил, - вдруг сказал Антон, - где-то за полчаса до того,
как все случилось, я стоял на галерее вверху и как раз менял кассету. И я
услышал, как Женя с кем-то говорила... то есть я не помню, что сказала она,
но ее собеседник ответил: "Ты же знаешь, что я люблю тебя". А потом я
вставил Shamen и дальше не слушал.
- А с кем она говорила?
- Не знаю, я как-то не вслушивался, не опознал голос. Я же тогда не
знал, чем все кончится, - пожал плечами Антон.
- Взорвешь? - спросила Алена, протягивая ему косяк.
Антон чиркнул зажигалкой и затянулся.
- Хорошая трава, - сказал он, передавая косяк Горскому. - А как ты
думаешь, кто ее убил?
- Элементарно, Ватсон, - ответил Горский поворачиваясь в профиль и
выдыхая дым на манер Холмса.
Все засмеялись. Так, под нервный смех, они и добили косяк до конца.
- Из тебя клевый Холмс получится, - сказала Алена.
- Уж скорее - Ниро Вульф, - ответил Горский, - хотя я для него худощав.
Но такой же домосед.
- Я буду твоим Арчи Гудвиным, - засмеялся Антон, - а вместо орхидей
тебе надо разводить ганджу.
- Скорее уж кактусы, - заметила Алена, - или цветы какие-нибудь...
галлюциногенные.
- Если говорить о цветах, - сказал Горский, - то меня больше всего
заинтересовали слова про последний лепесток.
Лепесток первый
- Как ужасно не хочется идти завтра в школу, - сказала Женя.
Они с Лерой Цветковой, поджав ноги, сидели на диване и рассматривали
зарубежный журнал мод, принесенный леркиной мамой с работы и утащенный
Леркой для визита к подруге. По всем программам телевизора передавали
репортаж с XXV съезда КПСС.
- Смотри, - ткнула пальцем в страницу Лерка, - видишь, какую вышивку
теперь делают на джинсах... и туфли, посмотри, какие туфли!
Женя мрачно кивала и гнула свое:
- Завтра контрольная по алгебре, а я ничего не знаю...
- Ну, спишешь у меня, - предложила Лера.
- Цветкова! Как я у тебя спишу, когда мы рядом сидим? У нас опять будут
разные варианты.
- А я пересяду за тобой.
- Как же! Так Нордман тебя и пустит!
- Пускай он сядет к тебе, а я сяду к Белову.
- Вот уж, - скривилась Женя, - не буду я сидеть с Нордманом. Он мне на
прошлой контрольной попытался волосы к стулу привязать. И с Беловым он
дружит, а Белов - шпана. Мне Машка говорила, что он ей хвастался, что в
первом классе первое сентября прогулял. И вообще Нордман в тебя влюблен,
даже на сумке сделал надпись "ЛЕРА".
- Все ты врешь, - сказала Лерка, но без особой уверенности.
- Нет, Цветик, не вру, - Женька немного оживилась, - сама видела.
- Перестань называть меня Цветиком, - огрызнулась Лерка, вставая, -
меня так в детском саду дразнили.
- А чего? - сказала Женька. - Хорошее прозвище, чем тебе не нравится?
Меня вот Коровой звали.
- А, ладно, - Лера щелкнула переключателем, - давай посмотрим по
второй, может, хоть там чего-нибудь другое?
Но по второй тоже был Брежнев и всеобщее голосование поднятием
партбилета.
- Звук хотя бы выключи, - сказала Женя, - надоело: всегда одно и то же.
Лерка повернула выключатель и задумчиво прошлась по комнате.
Остановившись около "Аккорда", она выудила из стопки пластинок заезженную
еще в прошлом году "По волне моей памяти" и торжественно водрузила ее на
проигрыватель. Прицелившись, она опустила иголку прямо на третью песню.
- Во, эта самая классная!
На французской стороне
На чужой планете
Предстоит учиться мне
В университете, -
пропел певец, и Лерка, став между диваном и телевизором, начала крутить
попой, подпевая:
- До чего тоскую я - не сказать словами...
- А чего тоскует? - раздраженно сказала Женька, - между прочим, в
Сорбонну едет учиться. Нам, Лерка, туда вовек не попасть.
- Ну, может, когда станем старые... на какой-нибудь конгресс в защиту
мира... лет через двадцать.
- Ага! Только нас там и ждут, на конгрессе! - огрызнулась Женька.
- А что, - ответила Лера, - вот Брежнев же все время ездит... даже в
Штатах пару лет назад был. Помнишь, тогда еще американское кино по телеку
показывали?
Она плюхнулась на диван и кивнула на экран, где Брежнев безмолвно
раскрывал рот под завершающуюся тухмановскую песню.
- Тихо плещется вода в стенках унитаза, вспоминайте иногда
Колю-водолаза, - пропела Женя.
Лерка прыснула:
- А я не знала...
- Зато ты алгебру знаешь, - снова вспомнила о своем Женя.
- Женька, ты чудовищная зануда, - разозлилась Лера, - ну, не хочешь
писать контрольную - заболей!
- Как же! Заболеешь у моей! Это твои тебе всегда верят, а мои
заставляют температуру мерить, - ответила Женька.
- Ну, набей градусник.
- С тех пор как я его попыталась нагреть на батарее, и он показал 41,3,
мама всегда со мной сидит ... какое уж тут набить!
- Плохо твое дело, - вздохнула Лерка. Она снова подошла к полке с
пластинками и теперь перебирала конверты, - а у тебя ничего нет послушать
кроме этого?
- Неа, - сказала Женька, - у родителей пленки есть... но там только
всякий Высоцкий и Визбор, по-моему.
- Ага, черное надежное золото, - скривилась Лерка, - мои это тоже
любят. Тоска, - Она подняла иголку и перевернула пластинку, - значит, будем
дальше слушать.
- Я в прошлом году болела, - сказала Женя, - так ее только что купили -
я прямо обслушалась. До сих пор все наизусть помню.
- А чем ты болела? - спросила Лерка.
- Гриппом, - ответила Женя, - и потом меня еще таблетками траванули.
- Как траванули?
- Ну, у меня аллергия на эти... на антибиотики... на пенициллин. А меня
оставили с бабушкой, и она об этом забыла. И когда врач пришел и выписал
рецепт, то она тут же сбегала в аптеку, купила таблеток и меня ими
накормила. Я чуть не померла.
- А чего было? - заинтересовалась Лерка.
- Температура - ого-го! И вся опухла, просто как хрюшка была.
- Так это же классно!
- Это тебе классно в хрюшку превратиться, - огрызнулась Женька.
На хрюшку Лерке нечего было обижаться - она была самой худой в классе.
Пропустив женькины слова мимо ушей, она продолжила:
- Смотри, что я придумала: ты сейчас принимаешь таблетку этого
пенициллина, у тебя подскакивает температура, тебя укладывают в постель - и
контрольную можно не писать!
- Классно! - Женька даже подпрыгнула на диване и тут же приуныла: - А
где мы возьмем таблетки? Мама все выкинула.
- Наверняка у меня есть, - Лерка уже бежала в коридор, - я сейчас
принесу.
- Только быстро, - прокричала ей вслед Женя, - а то мама скоро придет.
- Не переживай, - проорала Лерка из прихожей, - когда мама придет, ты
уже будешь горячая, как солнце!
Они жили в одном доме, и Лерке было недалеко бежать. Женька видела в
окно, как подруга выскочила из подъезда и стрелой полетела в соседний. Через
пять минут она снова появилась на улице, победно помахав рукой. Женька
побежала открывать дверь.
Лерка, сбросив пальто, влетела за ней в комнату.
- Принесла, принесла! - пританцовывала она.
- Ах ты мой Цветик-семицветик, - кинулась к ней Женя.
- Какой я тебе цветик-семицветик? - Лера вынула из кармана пачку
таблеток и положила на стол. - Те самые?
- Те самые! Давай только полтаблетки, - предложила Женя, - а то от
целой мне слишком плохо было... даже неотложку вызывали.
- Ну, ладно, пусть будет семицветик. Только ты больше не дразнись, а
повторяй за мной, - Лера надломила таблетку пополам и встав на цыпочки
подняла полтаблетки над головой:
Лети, лети лепесток
Через запад на восток,
Через север, через юг
Возвращайся, сделав круг.
Лишь коснешься ты земли,
Быть по-моему вели.
- Вели, чтобы я завтра не пошла в школу! - крикнула Женька и Лера
опустила ей таблетку на язык.
- Теперь рассосать - и все в ажуре, - сказала она.
- Ты таблетки спрячь, - только и успела сказать Женя, чувствуя, как
волна поднимающегося откуда-то изнутри жара заливает ее солнечным теплом...
"Жигули" Олега заглохли за два квартала до дома Горского. "Жители
деревни умеют по цвету облаков на закате или мычанию скотины определять
погоду на завтра и виды на урожай, - думал Олег, запирая машину. -
По-настоящему продвинутый городской житель должен по шуму глохнущего мотора
машины определять курс доллара будущей осенью".
Конечно, никакой травы он купить не успел. Слезы милиных родителей,
допрос в милиции - какая уж тут трава. Теперь он собирался рассказать обо
всем Горскому - и в особенности о молодом человеке, которого он встретил на
лестничной площадке. Сам не зная почему, он умолчал о нем на допросе в
милиции - частично потому, что терпеть не мог ментов, частично потому, что
разозлился на то, что его - свидетеля - заставили пройти обычную процедуру
снятия отпечатков пальцев и подробного допроса: когда вы познакомились с
покойной, что вас связывало и так далее. Да ничего не связывало, да всю
жизнь был знаком, у нас дачи рядом и родители вместе работали. Зато
отпечатки пальцев теперь есть у ментов, тоже мне радость.
Олег позвонил в домофон, неестественно веселый голос Горского спросил
"Кто?", потом взвизгнул замок, и дверь открылась. Уже в прихожей
чувствовался запах травы, и Олег перестал переживать, что не заехал к
дилеру. Похоже было, что и без того сегодня хватит на всех.
Горский сидел в своем кресле, а незнакомый Олегу молодой человек вдувал
паровоз миниатюрной брюнетке, сидевшей к Олегу спиной. Девушка щелкнула
пальцами, и парень вынул косяк изо рта.
- Присоединяйся, - сказал он Олегу.
Брюнетка повернулась, и Олег узнал Алену. Она смеялась, дымок от травы
выходил у нее изо рта. На секунду Олегу стало жалко обламывать ее, но
любопытство было сильнее.
- Привет, Алена, - кивнул он, - ты знаешь Милу Аксаланц?
- Да, мы учились вместе, - сказала она и улыбка сбежала с ее лица, - но
мы уже год не виделись. А что?
- Она сегодня под машину бросилась... насмерть...
Алена закричала почти сразу.
Два трупа за один день было слишком много для Антона. Вероятно, это
было слишком много для всех: даже Горский на этот раз просто выслушал
рассказ Олега, предложил забить еще косяк, переспросил только имя - "Как ты
сказал, Дингард?" - и замолчал на весь вечер. Алена курить отказалась,
сославшись на то, что завтра ей рано на работу, и как-то очень быстро
засобиралась домой. Когда Антон вышел за ней в прихожую, Алена спросила, не
хочет ли он проводить ее до дому. Сам не зная почему, он согласился, хотя до
этого хотел еще задержаться и поговорить с Горским.
Впрочем, ему показалось, что когда он вдувал ей паровоз, между ними
проскочила какая-то искра... не в буквальном, разумеется, смысле. Антон
всегда находил очень волнующим выдыхать дым в рот другому человеку.
Получалось похоже на дистанционный поцелуй - впрочем, не очень долгий.
Считалось, что охлажденный дым действует сильнее - но Антон подозревал, что
главное, как и во многих травяных делах, был сам ритуал.
Они спустились в метро и мимо неподвижного милиционера пошли к
эскалатору.
- Хороший город Москва, - сказал Антон, - идешь обкуренный и всем хоть
бы хны. Вот если бы шел пьяный - точно бы привязались.
Алена ничего не ответила, и Антон сглотнул про себя неприятную мысль о
том, что через несколько лет все может измениться... впрочем, он утешил себя
тем, что в России наркотики всегда останутся привилегией особо продвинутых.
Массы будут по-прежнему пить свою водку.
Алена молчала, и ее молчание начало тяготить Антона. В пустом полночном
вагоне он спросил ее:
- А ты хорошо знала эту Милу?
- Мы с ней были ближайшие подруги... с детского сада еще. Почти всю
жизнь, получается.
- Ты же говорила, что вы давно не общаетесь?
- Всего год, - ответила Алена.
- А чего поругались?
- Из-за мужика, - голос ее дрогнул, и Антон почувствовал, что она
вот-вот заплачет.
- Ладно тебе, - сказал он, обнимая ее за плечи.
Он не любил в себе состояние эротического возбуждения. Тупое,
одномерное желание, казалось, принижало его. За то он и любил траву, что, в
отличие от алкоголя, она не возбуждала сексуального вожделения, а словно
рассредоточивала его... эротизм не был сконцентрирован в женской пизде, а
был словно разлит по всему миру. Антон помнил, как в один из первых раз,
когда курил гашиш, он целый вечер гладил обивку кресла, получая
нечеловеческое удовольствие от тактильных ощущений... мысль о сексе казалась
в таком состоянии просто смешной.
Однако ночь, проведенная с Лерой, словно изменила его. Самое странное
было то, что он никогда не любил девушек лериного типа - полных большегрудых
блондинок, предпочитал как раз миниатюрных брюнеток вроде Алены. К тому же
Лера была старше, наверное, лет на десять и слишком активна в постели - на
его вкус. Но как бы то ни было, он поймал себя на том, что сидит, обнимая за
плечи готовую заплакать Алену, а перед его глазами проносятся отрывочные
воспоминания о позапрошлой ночи.
Они вышли в "Выхино", бесконечно долго шли между киосков, потом
свернули куда-то вбок и через десять минут вошли в темный двор. Все это
время они двигались абсолютно молча, обнявшись, словно превратившись в
единый четырехножный механизм. Как иногда бывало под травой, движение почти
полностью захватило Антона. "Хорошая шмаль у Горского, - подумал он, - два
косяка - а как вставило!"
Алена открыла дверь подъезда. Как само собой разумеющееся, они вошли
внутрь и, уже расцепившись, поднялись по лестнице на второй этаж. Свет в
прихожей горел и, словно оправдываясь, Алена сказала:
- Не люблю приходить в темноту.
Она снимала маленькую квартирку с небольшой комнатой и кухней. Вся
мебель состояла из раздвижной тахты, большого шкафа и стоящего на табуретке
телевизора с видеомагнитофоном. Антон живо представил себе, как по вечерам
Алена одна смотрит какой-нибудь тупой американский фильм, пытаясь с помощью
травы сделать его более интересным.
- Хочешь чаю? - спросила она.
Антон кивнул. Они прошли на кухню. С каждой минутой он все сильнее
чувствовал, что надо что-то сделать... попрощаться и уйти, обнять и
поцеловать, сказать что-нибудь, в конце концов.
- Отличная у Горского трава, - сказал он.
- Это васькина, - сказала Алена, - хочешь, я тебе тоже отсыплю?
- Конечно, у меня как раз кончилась...
Алена открыла верхний ящик буфета и вынула оттуда металлическую баночку
из-под специй.
- Есть куда насыпать?
Антон покачал головой. Алена оглянулась, потом взяла с подоконника
лежавшую там рекламную газету, оторвала первый лист и, насыпав на него горку
травы, свернула конвертиком и протянула Антону.
- Спасибо, - сказал он.
Вышел в прихожую, сунул пакет во внутренний карман, но вместо того,
чтобы вернуться на кухню, зашел в ванную. Вымыл руки, смочил лицо водой и
подумал: "Надо либо уходить, либо трахнуть ее немедленно". Теперь он твердо
понял: Лера была наваждением, и избавиться от него можно было только передав
его другому человеку. Пускай завтра вечером Алена ищет с кем бы ей
переспать, а он вернется в свой привычный, безопасный мир, где от других
людей не надо ничего - кроме разве что веществ или денег, которые, в конце
концов, нужны только для того, чтобы эти вещества покупать.
Когда он вошел в кухню, Алена стояла к нему спиной. Он обнял ее и
заглянул ей через плечо. В руках она держала неумело нарисованную картинку,
где семь башен высились под синим, уже расплывающимся от слез, небом.
Антон не стал раскладывать диван, и они занимались любовью прямо на
полу. Поначалу он пытался целовать ее, слизывая слезы со щек, говорить
какие-то ласковые слова, быть нежным и соответствовать моменту, но чем
дальше, тем больше им овладевал какой-то амок, словно в васину траву
насыпали стимуляторов. Остервенело он совершал поступательные движения, а
Алена всхлипывала под ним, не то от удовольствия, не то от продолжающийся
истерики. Казалось, что все это может длиться без конца: Антон никак не мог
кончить и уже сбил себе все колени на жестком полу. Он попробовал положить
девушку на диван, но тот был слишком узок, чтобы продолжать. Держа Алену на
руках, он замер, оглядывая комнату. В конце концов он опустил ее обратно на
пол, матерясь, раздвинул тахту и, решив обойтись без простыни, положил Алену
на живот.
- Так не хочу, - сказала она, приподнимаясь на четвереньки и, когда он
вошел в нее, снова зарыдала, словно ждала этого. Глядя на ее выпирающие
ребра, Антон живо воскресил в памяти полную спину Леры, и это воспоминание
словно прибавило ему сил. Закрыв глаза, он задвигался все быстрее и быстрее,
чувствуя, что его член превращается в деталь какого-то сложного механизма.
Каждый толчок исторгал из алениных глаз новые потоки. С последним
содроганием Антон рухнул на нее, аленины руки подломились и она упала лицом
на влажное пятно собственных слез.
- Это я ее убила, - сказала она, - я.
Нездоровый интерес Бориса Нордмана к трудам и дням Поручика Его
Императорского Величества Лейб-гвардии гусарского полка Казимира Ржевского
насчитывал уже не одно десятилетие. Началось все еще в восьмом классе, когда
Нордман, едва ли не впервые напившись, стал хвастать, что происходит из
княжеского рода Голицыных. Идея называть его Князем не встретила поддержки,
потому что кто-то тут же заметил, что Нордман перепутал: он наверняка
происходит не от князя Голицына, а от Поручика Голицына, который бухал
вместе с корнетом Оболенским, когда большевики вели их девочек "в кабинет".
Несмотря на возражения Нордмана, что девочек у него увести никому еще не
удавалось, прозвище Поручик прилипло к нему, и одноклассники с
полумистическим ужасом наблюдали, как оно трансформирует своего владельца.
В конец концов Поручик превратил свое прозвище в хобби и начал скупать
все, что могло иметь отношение к знаменитому герою 1812 и последующих годов.
Комплекты гусарской формы, фарфоровые статуэтки, шпоры, сабли и полковые
знамена заполнили собой всю его квартиру - в конце концов Поручику надоело
слушать нытье жены и, купив небольшой подвал в центре Москвы, он организовал
там клуб "Ржевский". Туда он и свез все свои сокровища - к радости Натальи,
которая, впрочем, все равно через полгода развелась с ним.
Именно в одном из кабинетов клуба и сидели Поручик и Владимир. Они пили
уже вторую бутылку "абсолюта", и Поручик, уже в который раз, объяснял
приятелю идею "Ржевского":
- Ты не въезжаешь, ты не врубаешься, ты ничего не понимаешь в натуре
вообще! Ты пойми: Ржевский - это символ свободы русского духа! Идеальный
символ! Это чушь, что тем, у кого есть деньги, хочется жить, как в Европе.
Им хочется жить как в России, хотя бы вечером, расслабившись, если днем они
вкалывают, как в Штатах. И тут - наш "Ржевский"! Тут тебе, бля, не Америка.
- Тут, знаешь ли, всюду не Америка, - заметил Владимир.
- А ты знаешь почему? Потому что этого никто не хочет! Потому что вся
Америка работает на свою пенсию, а мы не рассчитываем до нее дожить. Потому
что тут все время происходит такое говно, как с Димоном.
- Со Смирновым? - переспросил Владимир.
- С ним самым. Есть схема, можно сказать - идеальная схема. Еби - не
хочу. Димону на счет валятся деньги, и вдруг - он их пиздит и пускается в
бега. Вместо того, чтобы как всегда переслать их на хуй дальше, срубив свой
процент.
- А сколько было денег?
- Вот! - торжественно провозгласил Поручик, поднимая стопку, - в
этом-то и главная хохма! Денег было поллимона зеленых!
Владимир заржал.
- Удивительный мудак! - сказал он, - их же даже не хватит, чтобы хорошо
спрятаться.
- А прятаться ему придется хорошо, потому что он подставил, как
водится, кучу народу. Хорошо еще, что никто из наших не имел с ним дела.
- Димон, даром что мудак, хороший был парень, - сказал Владимир, -
выпьем, чтоб жив остался.
Они выпили.
- Возвращаясь к "Ржевскому", - заметил Поручик, - надо сказать, что
пока у нас есть такие люди, Америки у нас не будет. Потому что мы ценим
напор и грязь, а вовсе не комфорт и надежность. Возьмем, к примеру, секс.
Что такое идеальный секс в Америке? Это когда молодая полногрудая девка
сосет тебе хуй и при этом визжит от восторга. Можно забесплатно, а можно -
по заранее обговоренному тарифу. А что такое русский секс? Это секс
наперекор всему, когда уже не хочешь ебать - а ебешь!
Как в Уваровском совхозе
Ебут девок на навозе.
Их ебут, они пердят,
Брызги в стороны летят! - с выражением продекламировал он, разливая
водку по рюмкам.
- Удивительно, насколько ев'геи хо'гошо понимают 'гусскую душу, -
нарочно картавя сказал Владимир.
- За дружбу народов! - провозгласил Поручик.
Они выпили.
- Хорошо, - он крякнул, - а что до евреев, не забывай: кто пьет русскую
водку, тот русский в душе.
- Мне кажется, ты на "Абсолют" давно перешел, - съязвил Владимир.
- В России и "Абсолют" русский! - провозгласил Борис. - Во всяком
случае, со второй бутылки.
- Уж скорее польский, - вставил Владимир, но Поручик его не слышал.
- Идеальное бухло! Потому что - что такое русская выпивка? Это выпивка
через "не хочу". Демьянова уха. Чтобы все из ушей лилось! Широта русской
души!
Он несколько театрально рыгнул и, почти не меняя тона, сказал:
- А если кто и жидится, так это ты.
- Почему?
- Я тебя сколько уже прошу: продайте мне долю в этом вашем фонде! У
меня куча свободных денег, я их вынул из ваучерных дел, пока не грохнулось
все - и они мне просто карман оттягивают.
- Боже мой, Боря, как ты утомителен бываешь на второй бутылке, -
вздохнул Владимир, сразу меняя тон, - ты бы уж сразу к делу переходил. Сам
ведь знаешь: я пьянею медленней тебя.
- Ну, - начал Поручик, но приятель остановил его:
- Ты хочешь базарить про дело? Пожалуйста. Объясняю. - Белов отодвинул
бутылки, расчищая место на столе. - Все как всегда: деньги инвестируются не
в проект, а во взятки. Все взятки проплачены, налоговые льготы получены,
дальше, собственно, остается разрабатывать привычные схемы. Какие еще деньги
сюда можно ввести? Я же не могу отдать тебе свою долю?
- Так отдай чужую! - Поручик отодвинул бутылку, - уговори Ромку продать
мне Женькину долю - и я в долгу не останусь.
- Ты не понимаешь, - терпеливо объяснял Владимир, - женькина доля не
досталась Ромке. Она делится на всех нас: на Леню, Рому, Альперовича и меня.
У нас был такой уговор: если кто-то выходит из дела, то его доля делится
между всеми.
- Значит, женькина доля распределилась между вами четырьмя? - спросил
Поручик, - чушь какая-то!
- Собственно, это я настоял, - сказал Владимир, - вспомнил, как ты
разводился с Натальей, и решил, чтобы родственники, что бы ни случилось,
ничего бы не получали... никто, конечно, не мог ожидать, что все так
повернется.
- Так надо встретиться с ребятами и поговорить...
- Понимаешь, я не могу ни с кем из них встречаться и говорить. Все
время думаю: может, это кто-то из них принес ей эту отраву?
- Брось, - сказал Поручик, - не изображай из себя Шерлока Холмса.
- Я считаю, это Лерка, - продолжал Владимир, не слушая его, - она сама
говорила, что в Англии пробовала наркотики. Вот она и привезла - и решила
подсадить подругу. Тем более денег у нее нет, вот она и решила
подторговать...
- Нуууу, - протянул Поручик.
- Ты только вспомни, какую чушь она несла вечером! Про то, как мужчины
Женьке век заедают! Это Женьке-то, которая без Ромки вообще была бы сейчас
никто и звать никак! Обычная прошмандовка в какой-нибудь конторе.
- Она, собственно, сейчас и так уже - никто, - резонно заметил Поручик.
Они выпили, не чокаясь.
- Я все равно не верю, что это Лерка, - сказал Боря, - какая из нее
наркоманка.
- Много ты видел наркоманов? - возразил Владимир, - вот то-то!
- Не знаю даже, - сказал Поручик задумчиво, - я ей тут денег собирался
дать, по старой дружбе... но теперь, пожалуй, не буду, коли так.
Он взял бутылку и разлил остатки по рюмкам.
- Но ты все равно поговори с ребятами, - сказал он.
Только через неделю Антон выбрался встретиться с Шиповским. Он вполне
верил Горскому на слово, но в какой-то момент ему захотелось почитать
что-нибудь психоделическое - и он решил, что история изобретения и
распространения ЛСД будет в самый раз. В его жизни настала очередная полоса
затишья: полученных от Владимира денег должно было хватить еще на какое-то
время, и он снова жил в том тягуче-дремотном режиме, который так любил. Лето
было в самом разгаре, и по утрам он выносил кресло на балкон, где, разложив
на маленьком столике все необходимое, подолгу смотрел в безоблачное небо,
греясь на солнце и воображая себя где-нибудь на Ямайке или в других теплых
странах, - их названия напоминали о далеком детстве, романах Жюль Верна и
мире, в который иногда так хотелось вернуться. Знакомые звали ехать в Крым,
где прошлым летом все было удивительно дешево, но Антон был тяжел на подъем.
Шиповский сказал, что лучше всего будет зайти в редакцию, и Антон без
труда нашел сталинский дом рядом с кинотеатром "Прогресс", ставшим после
повсеместного внедрения видео таким же ненужным, как и большинство других
кинотеатров. Редакция располагалась в небольшой трехкомнатной квартире на
первом этаже. Какой-то смутно знакомый молодой человек встретил Антона в
прихожей, спросил:
- Вы к кому?
- К Игорю, - ответил Антон, и собеседник указал на дверь в левую
комнату.
Там, обложенный журналами, сидел за компьютером Шиповский. В руках он
держал свежий номер The Face. Антон даже облизнулся на такую роскошь: более
красивых и, как уже начинали говорить в Москве, "стильных", фотографий он
нигде не видел.
- Привет, - сказал он, - я Антон, от Юлика Горского.
- А, - сказал Шиповский, - садись.
Антон никогда не встречался с Шиповским, хотя слышал о нем. Говорили,
что Игорь Шиповский окончил несколько лет назад не то филфак, не то журфак,
и якобы пытался сначала издавать какой-то литературоведческий журнал. Но в
какой-то момент он, попробовав экстази, круто въехал в рэйв, затусовался на
Гагарин-пати с Бирманом и Салмаксовым, и в результате переориентировался на
журнал для любителей продвинутой музыки и правильных веществ. Шиповский был
похож на рассказы о себе: в очках, худощавый, в джинсах и свитере,
смахивающий вот именно что на филолога. Трудно было вообразить себе
человека, менее похожего на рейвера.
- Когда журнал-то выйдет? - спросил Антон.
- Осенью, - ответил Игорь и полез куда-то в груду бумаг, - сейчас
обложку покажу.
Обложка была большая, раза в два больше, чем у всех журналов, которые
приходилось видеть Антону. Картинка была в меру психоделичной, хотя и
недостаточно кислотной, на вкус Антона. Наверху округлым и будто бы
расплывающимся шрифтом было написано "ЛЕТЮЧ".
- Круто? - спросил Шиповский.
- Да... - с уважением протянул Антон, - а что такое "Летюч"?
- Это наше название, - объяснил Игорь, - я буду всем говорить, что от
"ЛЕрмонтова" и "ТЮТЧева" образовано.
- А Тютчев разве без второго "т" пишется? - спросил Антон.
Шиповский захохотал.
- Да это шутка! - сказал он, - это же в честь Саши Воробьева названо!
- Понял, - сказал Антон, хотя на самом деле понятия не имел, кто такой
Саша Воробьев и почему журнал в честь него должен называться "Летюч".
- У нас будет такой крутой журнал, - продолжал Шиповский, - с
совершенно обалденным дизайном и очень энергичными текстами. Москва просто
взорвется!
- Такой русский The Face? - спросил Антон.
- Что The Face, - махнул рукой Шиповский, - Face отдыхать будет по
сравнению с нами. И Wierd с Ray Gun'ом.
Антон не понял, причем тут Рейган, но промолчал.
- Потом мы еще клуб откроем. Миху Ворона позовем, Врубеля, Лешу
Хааса... всех. LSDance просто умоется. И коммерчески это будет полный
верняк, - сказал Шиповский, - ты знаешь, сколько крутых сейчас
пересаживаются на драгз с водки?
- Ну, не знаю, - протянул Антон, вспомнив недавнее посещение
загородного особняка.
- А я - знаю, - продолжил Шиповский, не распознав в антоновой реплике
мягкой формы скепсиса, - вот у Зубова куча народу берет: и траву, и экстази,
и даже кислоту. Иногда, говорит, настоящие новые русские приезжают: крутые
тачки, дорогие костюмы, все дела. Так что мы будем делать по-настоящему
массовый журнал, без особых заумностей. Кстати, Хофманн поэтому не пойдет. -
Шиповский снял папку со стоящего рядом стеллажа и протянул Антону, - так что
скажи Горскому спасибо и отдай ему. Почитать было интересно.
- Спасибо, - ответил Антон и сунул папку в рюкзак. Он уже собирался
уходить, когда давешний парень, встретивший его в прихожей, заглянул в
комнату и спросил:
- Чай будешь пить?
Чай пили на кухне. Дима разлил по надтреснутым чашкам кипяток и бросил
туда пакетики. Прихлебывая, Антон думал, что хорошо бы совершить диверсию на
чайной фабрике - накрошить туда грибов... совсем немного. Не успел он
подумать, как измельчали психоделические люди со времен Тимоти Лири,
предлагавшего впрыснуть ЛСД в канализацию, как на кухню заглянул молодой
человек в несколько неуместном в этой захламленной кухне костюме, хотя,
слава Богу, без галстука.
- Гош, чай будешь? - спросил его Шиповский.
- Какой тут на хуй чай, - загадочно ответил молодой человек, взял чашку
Антона и скрылся.
На недоумевающий антонов взгляд Шиповский пояснил, что это сотрудник
дружественной риэлтерской фирмы, делящей с редакцией "Летюча" трехкомнатную
квартиру. Квартира принадлежит генеральному спонсору всего проекта - уже
упомянутому Александру Воробьеву. Выяснилось, что все они - Шиповский,
Воробьев, Дима и даже Гоша не то учились в одной школе, не то жили в одном
дворе где-то в районе Фрунзенской.
- Вы что, так и общаетесь всем классом? - спросил Антон, чтобы как-то
поддержать беседу.
- Да нет, - сказал Дима, - я о большинстве народу вообще ничего не
знаю.
- Ты вообще - отрезанный ломоть, - сказал Шиповский, - ты даже на
похороны Милы Аксаланц не пошел.
- Какая Мила? - заинтересовался Антон, - та, которая...
- Да, под машину бросилась, как раз недалеко от школы. А ты ее знал?
- Да нет, - Антон смутился, - знакомый рассказывал... а чего это она?
- Она всегда была странная, ни с кем не общалась. У нее с Аленой
Селезневой была какая-то своя игра... в какое-то королевство... вот Димка,
кажется, рассказывал.
Дима пожал плечами.
- Что-то не припоминаю... Алена вроде говорила что-то, но я забыл уже
все.
"Надо будет Горскому рассказать, про королевство", - подумал Антон, и в
этот момент снова появился Гоша. Ни к кому не обращаясь, он выматерился
свистящим шепотом и отхлебнул чаю из антоновой чашки.
- Чего случилось-то? - спросил Дима.
- Два месяца пасу коммуналку, - объяснил Гоша, - все согласны на все,
одна баба хочет переехать с доплатой в тот же район, в двушку. Спрашиваю:
"Деньги-то есть?" Отвечает: "Да". Ищу варианты. Один, другой, десятый.
Коммуналка очень хорошая, на Кропоткинской, в переулке. Наконец - нашел.
Клиентка довольна, все остальные жильцы уже устали ждать и тоже готовы. На
той неделе - подписывать и платить. И тут она приходит и говорит, что денег
нет. Вышла, мол, осечка. Рабинович сейчас сидит с ней, пытается понять - все
совсем накрылось или еще есть шанс. Поеду вечером в "Армадилло", расслаблюсь
по полной программе.
Выпалив все это на одном дыхании, Гоша вылетел с кухни. Антон,
подхватив свой рюкзак, засобирался следом.
- Номер-то подаришь? - спросил он Шиповского.
- Даже на презентацию позову, - ответил тот, - как бы вместо Горского.
Полномочным представителем.
Антон вышел в коридор. Гоша как раз закрывал дверь за очередным ушедшим
клиентом.
- Успеха тебе, - сказал ему Антон. Тот, открывая дверь, кивнул -
скорбно и сосредоточено.
Под металлический лязг за спиной, Антон повернул на лестницу - и сразу
увидел в проеме подъездной двери знакомый силуэт. Имя он крикнул вполсилы,
как-то даже неуверенно, но Лера услышала и обернулась.
Второй лепесток
Нордман разлил портвейн по стаканам.
- Это, конечно, не вдова Клико, но тоже неплохо, - сказал он,
подкручивая воображаемый ус.
Настоящие усы у Нордмана только начали появляться: над верхней губой
или, точнее, под носом, чернел пушок, который можно было уже брить, но уж,
конечно, не завивать.
- За прекрасных дам! - и Нордман поднял стакан.
Прекрасных дам, собственно, было две - Женя и Лера. Кавалеров
изображали Андрей Альперович, Нордман и Володька Белов. Родители Альперовича
уехали на дачу, и на радостях Нордман и Белов постановили устроить у него
пьянку в честь грядущего открытия Олимпиады. Предполагалось, что они вместе
готовятся к вступительным экзаменам, и потому бывшие одноклассники
надирались свободно. Взяли два портвейна и три "Фанты" - ядовито-оранжевой
новинки этого лета. В последний момент Нодман позвонил Лерке, а та позвала
подругу, зная, что Женька, хоть пить и не будет, но придет: во-первых, ее
родителей все равно нет в Москве, а во-вторых, у нее свой интерес.
Допивали уже вторую бутылку портвейна. Альперович изображал хозяина
дома - впрочем, с каждым стаканом все менее уверенно, - Белов уговаривал
Лерку потанцевать, а Нордман возился с "Электроникой 302": подкручивал ручку
"тембр", пытаясь добиться какого-то особенного звука. Остальным на звук было
наплевать: кассету все равно давно знали наизусть, и только когда доходило
до припева, лениво подпевали:
Moscow, Moscow
закидаем бомбами
Будет вам Олимпиада
Ха-ха-ха-ха
- Жалко, что американцы не приедут, - сказала Лерка.
- Ага, - откликнулся Альперович, - наши этому только рады: они не могут
позволить свободного обмена информацией.
- Альперович, ты не на политинформации, - сказала Лера, и Андрей тут же
обиделся.
Из всего класса он был самым большим антисоветчиком: регулярно слушал
вой глушилок на волне "Голоса Америки", не скрывал, что его дядя пять лет
назад уехал в Израиль и, выпив, намекал, что со временем последует его
примеру. Все это, впрочем, не мешало ему быть постоянным победителем
различных конкурсов политинформации и политической песни. С Беловым они
составляли неразрывный песенный тандем: он писал слова, а Белов подбирал
аккорды на гитаре. Потом все хором исполняли наспех написанную песню со
сцены актового зала.
Последнее их выступление, впрочем, едва не окончилось грандиозным
скандалом. Ко Дню Антифашиста Альперович слепил песню, начинавшуюся словами
"На нашем шаре жив еще фашизм", которые Нордман, едва услышав, переделал в
"на нашем шаре жив еще пиздец", а Леня Онтипенко растрепал о переделке всему
классу. Репетиции были сорваны, поскольку то и дело кто-нибудь из хора
начинал ржать при исполнении злосчастной строки. Желая загладить свою вину,
Нордман предложил несколько раз спеть вариант с "пиздецом", чтобы он потерял
свою привлекательность, но его послали на хуй с такими советами. В
результате все кончилось хорошо, хотя певцы во время исполнения ставшей
знаменитой песни пели вразнобой, а зал взорвался удивившими всех учителей
аплодисментами и хохотом.
Вот и сейчас, вооружившись гитарой, Белов, перекрывая "Чингисхан",
запел: "Быстро приближается земля, мой "Фантом" не слушает руля", - словно
откликаясь на Леркину реплику про несостоявшийся приезд американцев.
Нордман выключил магнитофон, а Альперович удалился на кухню - не иначе
как шарить по родительским полкам в поисках выпивки. Лерка заговорщицки
показала Женьке глазами на дверь - давай, мол, но та только покачала
головой.
Андрей Альперович был не самым красивым мальчиком в классе. Худой, чуть
сутулый, с вечно нечесаными, под хиппи, волосами - тут не до красоты. В
лучшем случае его можно было назвать самым умным - хотя Леня Онтипенко
регулярно оспаривал у него и это звание. Что не мешало им быть ближайшими
друзьями - очкарику Онтипенко и задохлику Альперовичу, вместе прогуливавшим
физкультуру и ездившим на математические олимпиады по воскресеньям.
Не самый умный, не самый красивый и уж точно не самый кайфовый. Одним
словом, Женя чувствовала себя полной дурой, потому что вот уже год
бессмысленно и безответно была влюблена в Алльперовича.
Лерка все это время крутила романы с кем попало - не исключая одного
студента-первокурсника и даже известного бабника Нордмана, заслужившего за
свои подвиги кличку "Поручик". Ценные советы, которые она давала подруге,
сводились к незамысловатому "надо быть активней", и уже одним этим страшно
раздражали: Лерка была стройная, с хорошей фигурой и рано развившейся
грудью, а Женька - полноватая и нескладная. Она и целовалась всего несколько
раз в жизни, не говоря уж о чем-то более серьезном. Она стеснялась
мальчиков, так что даже сейчас за весь вечер не сказала почти ни единого
слова, молча сидела в углу и только изредка отпивала портвейн из стакана,
который даже забывали наполнять, настолько медленно уменьшался в нем уровень
жидкости.
- Глядите, что я нашел! - появился на пороге комнаты Альперович,
победно вздымая над головой бутылку.
- Виски, бля буду, - закричал Белов, откладывая гитару.
- Не матерись при девушках, - сказал Альперович.
- "Джек Дэнниэлз", - тоном знатока собщил Нордман.
- Ух ты, я никогда не пробовала, - сказала Лерка, пододвигая стакан.
- Виски из стаканов не пьют, - сказал Нордман, - виски пьют как водку,
из рюмок.
- Можно подумать, водку не пьют из стаканов, - сказал Белов.
- Водку пьют каждый день, а виски - дефицит. Альперович, тащи рюмки! -
скомандовал Нордман.
Андрей поставил бутылку на стол и через минуту вернулся с пятью
коньячными рюмками. Поручик скептически осмотрел их, буркнул "сойдет" и
бы...
