Валерий Сегаль. Записки пьяного Горностая
пишите письма!
ЭСТЕТ
Жужжали мотоциклы, и пердели девицы на тротуарах. Охуевший гражданин вочках сидел на балконе и кидался в прохожих свежими огурцами; лоточница с
толстыми ляжками, торговавшая напротив хуевыми книгами, показывала очкарику
мощные кулаки. Умеренная молодежь шаталась по городу и целовала столбы, на
вершинах которых визжали от сексуальных сновидений серые белки.
Высокий господин неприятной наружности зашел в пивную и попросил тухлой
рыбы.
— А пиво пить не будете? — спросил официант, пританцовывая, почесывая
яйца и отгоняя мух грязненьким меню.
— Пиво не пью! — отрезал господин, которого мы впредь будем называть
Эстетом.
Получив свою рыбу, Эстет принялся отделять от нее косточки и кидаться
ими в сидевшую неподалеку шкуру. Радуясь вниманию Эстета, шкура плевалась в
него из трубки сухими горошинами. Покончив с косточками, Эстет сожрал рыбу
вместе с заплесневелой кожурой и поинтересовался у официанта, где можно
поссать. Официант указал дорогу и неприлично заржал. Шкура заржала тоже.
Поссав, Эстет покинул пивную и направился в городскую тюрьму, где сидел
по пустяковому делу, а по совместительству служил надзирателем.
— Ну-с, — сказал директор тюрьмы, — сидеть изволите сегодня или
надзирать?
Эстет предпочел сидеть, прошел в свою камеру, снял с полки сразу оба
томика речей Черчилля и лег на тахту. Он знал, что все в этих речах пиздеж,
но не мог придумать себе другого занятия, помимо чтения. Однако, полежав и
почитав, вдруг придумал.
— Эй, надзиратель! — заорал Эстет. — Научи-ка меня играть в покер.
Надзиратель не замедлил объявиться и принес с собой пьяную крысу и
крапленую колоду карт.
— А почему карты крапленые? — спросил Эстет.
— А чтобы тебя наебать, — объяснил надзиратель. — Мы ведь на пиво
играть будем?
— Я пиво не пью, — сказал Эстет.
— А зачем же ты заметил, что колода крапленая? — удивился
надзиратель.
— Не знаю, — ответил Эстет; ему вдруг расхотелось играть. Он прогнал
надзирателя, лег на тахту, повернулся к стенке и умер.
На другой день газеты сообщили:
"В городской тюрьме в возрасте 40 лет скончался Эстет. Врачи
констатировали хроническую недостачу пива во всем организме".
СТЕПАНГОРЕЦКИЙ
Степангорецкий решил покончить с собой.Выждав момент, когда жена ушла из дому, он приступил к осуществлению
своего плана: взял моток тесьмы, отрезал от него метра два, сделал петлю на
одном конце, а другой крепко привязал к решетке отопительной системы,
располагавшейся в потолке над письменным столом, на котором он, естественно,
и стоял, привязывая тесьму к решетке. Подготовившись таким образом, он
просунул шею в петлю, неумело помолился и спрыгнул.
Решетка со слабым треском отвалилась, и Степангорецкий полетел вниз
больно ударившись жопой об пол, а попутно и затылком об письменный стол.
— Еб твою мать! — сказал Степангорецкий, потирая ушибленный затылок
и рассматривая изуродованный потолок. — Еб твою мать!.. Но хуй с ним.
Он порылся в среднем ящике письменного стола и нашел там скальпель.
Внимательно осмотрев свое пухлое белое предплечье, Степангорецкий
нерешительно надрезал его скальпелем. Никакого эффекта! "Надо бы
порешительнее!" — подумал Степангорецкий и, слегка поднапрягшись, наконец,
всерьез порезался. Кровь потекла на белоснежный ковер, но и только. "Надо бы
гораздо решительнее," — подумал Степангорецкий, но тут же понял, что для
этого он слабоват.
Найдя утешение в известной аксиоме, что на самоубийство способны лишьслабые люди, Степангорецкий вышел в гостиную. Там на тумбочке стоял
телевизор, и, разбежавшись от противоположной стены, Степангорецкий отчаянно
врезался лбом в экран. Телевизор покачнулся и припал к стене, а тумбочку,
наоборот, повалил на Степангорецкого и больно ушиб ему коленки. Вся
конструкция рухнула на ковер; Степангорецкий упал тоже.
— Еб твою мать! — сказал он и, в отчаянии, боднул телевизор.
Телевизор перевалился на другой бок.
Пораскинув мозгами, Степангорецкий взял отвертку, разобрал розетку и,
намочив руки, — он знал, что вода хорошо проводит электрический ток —
принялся ковыряться в проводках. Ковырялся он долго, прежде чем, наконец,
его слегка ебнуло током, а заодно вылетели пробки, и в доме погас свет.
— Еб твою мать! — снова сказал Степангорецкий и, почесав затылок,
осененный новой идеей устремился на кухню.
Степангорецкий открыл холодильник и с трудом нашел в темноте огромную
бутылку водки; он решил принять из нее смертельную дозу.
Степангорецкий залпом выпил первый стакан, затем второй... После
четвертого он почувствовал себя плохо и заблевал всю квартиру.
А потом пришла жена, и такое началось!..
ТАНЦУЕВ
Осенью Танцуев обнимал себя за плечи и кружил сольные вальсыдолго-предолго, пока не выходил, наконец, из состояния полного опиздинения.
Наступала зима, и Танцуев высовывал хуй из окна, гордо демонстрируя его
одиноким прохожим; а когда хуй превращался в длинную толстую сосульку,
Танцуев использовал его вместо алмаза и вырезал из оконного стекла фигурки,
и дарил их Снегурочке к Рождеству. Снегурочка любила фигурки Танцуева, а
Танцуев любил саму Снегурочку и каждую зиму предлагал ей руку и сердце, а
Снегурочка говорила, что подумает, но ответить не успевала, поскольку каждый
раз таяла с приходом весны.
Весной Танцуев находил размороженные огрызки древних мамонтов и
радовался, спуская их с гор, словно кораблики, по волнам бегущих ручьев, а
затем, ликуя, шлепая босыми ногами по пепелищам весенних костров, сам сбегал
в долину, навстречу уходящему откуда-то лету, радуясь его прохладе и
невъебенности.
Летом Танцуев ловил слоников. Он находил их повсюду: на проводах и в
мороженом, в пене шампанского и на горьких листьях смородины. Танцуев сажал
слоников в банку и охуевал вместе с ними. А к концу лета еще и опиздиневал.
А затем наступала осень, и все повторялось вновь...
