Михаил Успенский. Время Оно
страница №2
...ами по столу.- Тут ведь еще какая выгода, - сказал Окул Вязовый Лоб, -
Апсурда-то думает, что падчерицы в живых нет, поскольку ее
прислужников-то, Корепана да еще одного, Морозка все-таки в лесу
упокоил, чтобы по справедливости. Мужа своего, Перебора Недосветовича,
она уже, поди, уморила. А у Кариночки нашей на Кривлянское княжество
все права налицо, и мы, как окрепнем и урядимся, пойдем их воевать, и
никто не осудит. Жупел о таком и мечтать не мог...
Жихарь укрыл лицо в ладони и сквозь пальцы поглядел на кузнеца.
- Эх, все-то меня предали, - сказал он. - А я-то, дурак,
размечтался - стану княжить, к Яр-Туру послов снаряжу, хвалиться
буду... Ну да ничего. Варкалапа одолел, Чих-орду на распыл пустил, а
неужто девки убоюсь? Как пришла, так и уйдет, пусть только дороги
обсохнут...
Кузнец поглядел на него с сожалением и подлил взвару в миску.
- За такое тебя люди свиньей собачьей назовут, и правильно сделают,
сказал он. - Кабы не княжна, ты бы до сих пор колодой пребывал.
Сколько ночей она рядом с тобой пересидела, смотрела, чтобы ты дышать
не перестал, иголками колола, травяные сборы составляла, Зеленую
Бабушку среди зимы ухитрилась разбудить для доброго совета! Ночь
сидела, а днем законы составляла - Многоборскую Правду! Другой князь,
хоть два века проживи, такого не удумает! Теперь у нас всякое дело
предусмотрено, всякая вина и всякое наказание. Нынче не побалуешь!
Одна тебе выходит дорога...
Кузнец вздохнул и на всякий случай отодвинулся от богатыря
подальше.
- Это куда же? - нахмурился Жихарь и через край опростал миску.
- А в долговую яму, - сказал Окул. - Ты в кабаке-то сколько
задолжал? А лихвы за зиму сколько набежало? Невзор теперь первый богач
на все Многоборье...
- Это когда же, скажи на милость, богатыри долги-то платили? -
ощерился Жихарь. - Обождет, не треснет. Вот ворочусь из похода -
тогда, возможно, и посчитаемся, коли добыча выйдет несметная, а я буду
добрый... Где мои доспехи, кстати?
- В кабаке, - ласково сказал кузнец. - Опечатанные лежат княжеской
печатью.
- Печать восковая, не железная, - сказал Жихарь.
- Печать-то восковая, - согласился Окул. - А закон железный.
Незримые путы, негремящие оковы - вот он каков, закон. Скоро на себе
испытаешь.
- А ты словно бы радуешься, - сказал богатырь. - Словно тебе медом
этот закон намазан.
- Тебе нас теперь не понять, - с сожалением сказал кузнец. - Беда
тому, кто перемены в державе проспал: будет во все углы тыкаться, как
слепошарый.
- Что мне долговая яма? - сказал Жихарь. - Народ небось выкупит. Я
ведь вас от злодея освободил, вольность благую даровал... Мне всякий
обязан!
Окул встал, подошел к Жихарю и взлохматил его рыжие, за зиму
отросшие и свалявшиеся кудри шершавой лапой.
- Эх ты, - сказал он. - Никто гроша ломаного не заплатит - за зиму
прожились. Да если кто чего и заначил, все равно не даст. А касаемо
злодея... Многие о Жупеле сожалеют, особенно дружина: при нем-де
порядок был, при нем-де все нас боялись, а теперь наоборот, только и
глядим, чтобы нас кто не обидел. Покоренные народы от нас помаленьку
отложились, а злобу затаили...
Жихарь посидел, помолчал, подумал - надумал.
- Ты, Окулище, вот что, - сказал он наконец. - Ты давай баню топи:
свататься пойду.
Кузнец поглядел на него с уважением и возразить не осмелился.
...Из бани богатырь вышел посвежевшим, и даже силы какие-то в него
возвратились: потешил душу, погонял банного, который сдуру вылез в
четвертый пар, хотел содрать богатырю шкуру со спины, да не на того
нарвался. Кузнец не пожалел для друга чистой рубахи; рубаха, правда,
была прожженная, зато в петухах. Нашлась и перемена портянок, а штаны
все еще сохраняли позолоту шитья. Если очень придирчиво не
вглядываться - жених и жених.
- Ты пойми, - терпеливо втолковывал Жихарь сомневающемуся кузнецу.
- За кого же ей нынче замуж выходить? Не за тебя же - семеро по
лавкам! Не за Невзора же кабатчика!
- Есть и в дружине желающие, - вздохнул кузнец.
- Желанья такие повыведу: всех убью, один останусь! - воскликнул
Жихарь.
- Может, и так, - сказал Окул. - Только ведь закон-то...
- А что закон? - сказал Жихарь. - Полное право имею присвататься к
немужней девице и княжеское звание тем самым обрести. Стану
принц-консортом - вот это как по-ученому называется. Веди на княжий
двор, бестолковый сватушка!
Куда денешься - повел. Люди на улицах глядели на Жихаря искоса,
отводили глаза, а иные украдкой плевались.
- Поднялся-таки, продрал очи! - шипели вслед старухи.
- Чуют, что виноваты, - заметил богатырь. - Закон законом, да ведь
и совесть иметь надобно! Ну, не бойтесь, не страшитесь, стану вас
миловать...
Старух это, надо сказать, нимало не обрадовало.
На княжьем дворе вышла небольшая заминка: у крыльца стоял с
озабоченным видом кабатчик Невзор, держал в руках знакомое Жихарю
устройство - нанизанные на прутья костяшки в деревянной раме. К слову,
объяснил ему это устройство как раз богатырь, наученный искусству
счета еще царем Соломоном.
Костяшки зловеще щелкали, как бы учитывая быстротекущее время.
"Время - деньги" - тут же вспомнилось Жихарю и присловье премудрого
царя.
- А, должничок проспался! - радостно воскликнул кабатчик. - Ты-то
мне и нужен! Долг платежом красен, а займы отдачею! Не штука занять,
штука отдать! Сколько ни занимать, а быть платить! Продай хоть ржи, а
долгу не держи! Заплатить долг скорее, так будет веселее! Долг не
ревет, а спать не дает! Чужие денежки свои поедают! Возьмешь лычко, а
отдашь ремешок...
- Да помолчи, успокойся, - сказал Жихарь. - Стар долг, да кто ж его
помнит?
- Отдашь ломтем, а собираешь крохами, - пригорюнился Невзор. - У
заемщика сокольи очи, у плательщика и вороньих нет.
- Должен, не спорю, отдам не скоро; когда захочу, тогда и заплачу!
нашелся Жихарь. - Пиши долг на забор: забор упадет, и долг пропадет.
Ссуды пишут на железной доске, а долги - на песке.
- Лихву сбирать - тяжело воздыхать, - тяжело вздохнул кабатчик. - В
копнах не сено, в долгах не деньги. Долг не ждет завещания!
- Да я помирать и не собираюсь! - вскричал Жихарь. - Тогда пиши на
дверь, получай с притолоки. Коли взято давно - так и забыто оно!
- У долга и век долог - долги живучи, - возразил кабатчик. - Легко
людей учить, легко долгов не платить. Что ж, дружок, когда должок?
- Будет, будет тебе, - посулил Жихарь. - С лихвою будет. Вот сейчас
с княжною вашей потолкую, тогда и тебе благоприятное решение выйдет...
- Э, - сказал Невзор и растопырился в проходе. - Туда покуда
нельзя...
- Так я же свата засылаю, - сказал Жихарь. - Дело неотложное,
жениться да родить нельзя погодить! И чего ты вообще при княжьем дворе
сшиваешься?
Это правда, кабатчику в таком почетном месте делать было нечего -
Жупел кабацкими услугами небрег, у него собственный винный погреб
имелся.
- Да я же выборный человек от общества при княжне, - сказал Невзор.
Выбирали всем миром, единогласно, при двух воздержавшихся...
"Да, - подумал Жихарь, - кабатчика попробуй не выбери - он тебя
потом сроду в долг не опохмелит, либо нальет, да тараканов не отцедит.
Попробуй вылови их потом в бражке-то! А воздержались, надо полагать,
непьющие..."
- Становись в очередь, - сказал Невзор. - У нас и так сейчас жених
пребывает, степной витязь Сочиняй-багатур. Пришел при щедрых дарах, а
не при драных портах...
- Охти мне, - сказал кузнец. - Вон она, дырка-то, я ее сейчас сажей
закрашу...
- Пустое, - молвил Жихарь. - Герой - он и с дырой герой.
Посторонись, зашибу!
И, схватив крепкого кузнеца за бока, богатырь им, как тараном,
сокрушил убогую Невзорову защиту. Окул мотал ушибленной головой,
Невзор схватился за пораженное брюхо.
Наблюдая незавидную его судьбу, другие стражники вовсе не рискнули
загораживать молодцу дорогу, и он, толкая впереди свата, поднялся по
лестнице, пинком вышибив дверь в приемную залу.
Нежданная Жихарева спасительница и соперница сидела на высоком
престоле, не доставая ногами до полу. Она была худенькая и бледная -
даже намазать щеки свеклой не удосужилась ради женитьбенного сговора.
Но глаза у нее зато были такие, что Жихарь, хотевший с порога гаркнуть
веселое приветствие и разинувший для этого дела рот, вмиг позабыл все
слова да и рот забыл запереть. Так и замер, словно голодный чиличонок
в гнезде.
- Явился, невежа, - сказала она звучным, не стойным для
щепетильного тела голосом.
Кузнец Окул Вязовый Лоб растерялся и начал хрипеть что-то насчет
жар-птицы, залетевшей в данный терем, спасаясь от охотников, и про
рыбку - золотое перо, которая ускользнула из рыбачьих сетей туда же...
- Стыдно мастеру за бездельника и пьяницу ручаться, - сказала
княжна Карина. - Помолчите пока оба, я соискателя слушаю...
Соискатель сидел в углу на высоком табурете. Узкие глазки его с
неудовольствием пошарились по Жихарю, плоский нос пренебрежительно
шмыгнул, красивые черные усики горделиво дернулись. Был он почти
круглый, но не от природного жира, а оттого что навздевал на себя
семьдесят семь одежек, - во всяком случае, Жихарь насчитал именно
столько, покуда не сбился. Видимо, степной жених полагал, что так
будет богаче. Сидеть на табурете ему было неловко, Сочиняй-багатур то
и дело поглядывал на пол с опаской, страшась сверзиться без привычки.
Потом перевел дух, взял поудобнее свой инструмент о двух струнах и
дребезжащим голосом продолжил прерванную незваными гостями песню:
Благороднейший мой отец,
Пожиратель женских сердец,
Причитать по-другому стал,
Вот как мой отец причитал:
"Что мне проку в моих стадах,
Что мне толку в больших деньгах,
Что мне пользы в славе мирской,
Что мне счастья в молве людской,
Коль ребенка нет у меня,
Жеребенка нет у меня,
И козленка нет у меня,
И слоненка нет у меня?
Ни одна из двух сотен жен
Не родила котенка мне,
Ни одна из двух сотен жен
Не родила орленка мне,
Я один доживать должон,
Сам-один, точно крюк в стене.
Кто на крюк мой повесит лук?
Кто под старость мне станет друг?
Кто стада мои поведет,
Да уж кстати - и весь народ?
Кто укажет им светлый путь?
Видно, пришлый какой-нибудь..."
Жихарь сперва слушал с пренебрежением, а потом ему жалко стало
старика из песни - невелика радость помирать без наследника. А с
другой стороны, не могут же все двести жен быть бесплодными? Видно, у
самого крюк этот не в порядке... И Лю Седьмой что-то похожее про себя
рассказывал... Все верно, богатыри не котята, скоро не рождаются...
Он задумался над своим сиротским горем и прослушал ту часть песни,
где рассказывалось, как у безутешного старика кое-что все-таки
получилось на двести первой жене:
...Десять лет носила меня
В золоченом чреве своем,
Как стрелу скрывает колчан
В золоченом чреве своем.
А когда народился я,
Задрожала вокруг земля,
Птицы падали на песок,
Людям в горло не лез кусок.
Я родился врагам на страх,
Сгустки крови зажав в руках.
И стремглав бежали враги,
"Пощади!" - визжали враги.
Я, едва лишь набравшись сил,
Пуповину перекусил,
Голым я вскочил на коня
Так запомнили люди меня!
Десять дней бежали враги
Их до Желтого моря гнал,
Двадцать дней бежали враги
До Зеленого моря гнал.
Тридцать дней бежали враги
До Последнего моря гнал,
Ибо я, окрепнув едва,
Походил на дракона и льва.
Как деревья, руки мои,
Словно скалы, ноги мои,
Шириной со степь моя грудь
Воздух весь я могу вдохнуть!
А когда начну выдыхать,
То поднимется ураган.
А когда начну выдыхать,
То обрушится Тенгри-хан.
Все вершины на землю падут,
Мелким людям жить нс дадут,
Шибко воля моя длинна,
Всей Вселенной длинней она!
"Парень подходящий, - решил Жихарь. - Только врет и хвастается
сверх меры... Ну да песенное дело такое: не соврешь - не споешь".
А Сочиняй-багатур в песне добрался наконец и до дела:
...Что тебе, подобной луне,
Эти сумрачные леса?
Что тебе, подобной луне,
Эти серые небеса?
Что тебе пропадать в тоске,
Как ручью в горячем песке,
Среди этих унылых гор?
Я тебе подарю простор!
Будешь степью повелевать
Двадцать жен не поднимут лиц!
Будешь юрту мою подметать
И доить моих кобылиц!
Айналайн, поезжай со мной
Будешь двадцать первой женой!
"Э, как бы он ее не сговорил! - забеспокоился Жихарь. - Девки ведь
падки на красивые слова: собралась и подалась в степь... Зря только он
сказал, что ей придется юрту мести да кобылиц доить, - про это узнать
она бы всегда успела..."
Но княжна Карина и без Жихаря знала, что к чему. Она сошла с трона,
приблизилась к жениху и помогла ему покинуть табурет. Очутившись на
полу, Сочиняй-багатур, чья грудь, согласно песне, могла вместить весь
воздух земной, оказался ниже княжны на полголовы.
- Светлый степной владыка! - пропела княжна голосом отнюдь не
суровым. Пошла бы я за тебя, только в дому батюшки я не то что
двадцать первой - и второй-то быть не захотела. Прогони двадцатерых
жен, тогда и подумаю...
Сочиняй-багатур тут и духом слетел с песенных вершин на твердую
землю.
- Нельзя прогони, - вздохнул он. - Когда прогони - табуны взад
отдавай, юрты взад отдавай, каждый жена мои подарки с собой забирай.
Мне тогда улус будет совсем маленький, слабый. Придет Мундук-хан, все
его станет...
- А хвалился-то, - сказал Жихарь. - В лесу и сковорода звонка.
- Кто тебе, чума, слово давал? - столь же ласково пропела княжна,
не оборачиваясь на Жихаря. - Не прогневайся, славный Сочиняй-багатур,
а только меня с княжения народ не отпустит. Если уж так я тебе люба,
приходи с табунами и дружиной на службу... Да и на что я тебе? У нас и
краше есть, и роду хорошего... Только тесно тебе здесь будет...
- Тесно, мало места, - сказал Сочиняй-багатур. - В лесу ходит волк,
медведь - коня обижает, человека совсем без волос оставляет... Комар
хуже медведя: родню соберет, всю кровь пьет... Худой места, сильно
худой. Чешим-башка Сочиняй-багатур один вся земля, невест вся земля
очень много. Сочиняй дальше пойди, красивей найди, умней найди...
- Вот и найди, - нахмурилась княжна - видно, не очень ей
поглянулись последние слова сладкопевца. - Люди, проводите гостя с
честью, снарядите в дорогу. Хоть и не богаты мы, а ничего не жалеть -
пусть помнит щедрость многоборскую...
"Да она этак все наше хозяйство по ветру пустит!" - возмутился
Жихарь, а багатура в дверях задержал и прошептал ему:
- Не кручинься - видишь, какая заноза попалась? Весь век заест. Ты
меня потом обожди на постоялом дворе, на тот случай, ежели и мне тут
от ворот поворот покажут, - только навряд ли... Тогда завьем горе
веревочкой!
- А беда - арканом! - воскликнул степняк и проворчал: - Ой-бой, не
шибко надо был...
Да и пошел прочь, не оглядываясь, - у него в запасе еще весь белый
свет имелся да два десятка жен.
У Жихаря такого богатого запаса не водилось, престол же, вовремя не
занятый, мозолил глаза. Жихарь ткнул свата-кузнеца: говори!
Окул долго кашлял, вспоминая сватовы речи про рыбку, птицу да
зверя-куницу.
- Ступай-ка в кузню - плуги не окованы, бороны не правлены, -
велела княжна Окулу. - А с тобой, могучий воин, у меня разговор будет
особый.
Такого приема богатырь не ожидал. Он же сам пришел, а получается,
что его на спрос привели...
- Ты чего? - спросил он. - Я же по-честному хочу, не как-нибудь...
- Да с таким, вроде тебя, лучше уж разок как-нибудь, чем всю жизнь
маяться, - сказала княжна Карина, хотя говорить такие слова скромной
красной девице и не пристало бы. - Смотри ты - пришел, избавитель,
напился черней матушки грязи, бросил людей и давай отсыпаться. А мне
за тобой все пришлось разгребать, казнить и миловать. Да еще мачехой
меня наградил, нет чтобы змеине ноги повыдергать... Весь век тебе
благодарна буду, что порушил мою жизнь. Там, у батюшки, ко мне светлые
королевичи сватались, а тут еле косолапого степняка дождалась...
- Ему так на коне ловчее, - заступился за Сочиняя Жихарь. - И не
ворчи, ты мне покуда не жена...
- Не жена, - согласилась Карина. - Не жена, а повелительница твоя
всенародным волеизъявлением. Поэтому за все, тобой сотворенное,
ответишь.
"И какой дурак девок грамоте учит?" - закручинился Жихарь, а вслух
сказал:
- Так ведь опоили меня...
- Опоили? - взвилась красная девица. - Как же ты, чаемый князь, из
чужих рук чару мог принять? От незнакомца?
- То посол моего побратима, - попробовал возразить Жихарь, но
понял, что несет чепуху.
- Посол... - сказала княжна. - Ежели у тебя Мироед в побратимах
ходит тогда, конечно, посол. Лучшего ты и не заслужил...
- Да что ты знаешь? - досадливо дернулся Жихарь. - Да мы втроем
весь белый свет прошли, и еще маленько осталось. И Мироеда культяпого
знаешь как поставили? Сказал бы, да зазорно. Мы ведь Колесо Времени в
надлежащую колею направили, разве не слыхала?
- И слыхала, и читала даже, - ответила княжна. - Про тебя инда
новеллу сложили - "Там, где нас нет" называется. Только гляжу я,
наврал сочинитель про тебя с три короба, поверил на слово пьянице и
хвастуну... На бумаге-то ты герой и разумник получился, а по жизни,
извини уж, прямой дурак. А долгов-то, долгов наделал!
- Чего долгов? - набычился Жихарь. - Мои долги - мое богатство. Я
уж их давно простил, долги-то...
- А ведь казны-то в Многоборье нынче нет, - сказала княжна. -
Вытаскали всю казну за твой счет и твоим именем - дескать, вот Жихарь
проспится, он и вернет. Ой пропил, окаянный, все как есть пропил - ни
куска в рот положить, ни тряпки накрыться не оставил! - внезапно
заголосила владычица Многоборья, словно простая баба, страдающая за
пропойцей-мужем. - По миру пустил, весь народ обездолил! Теперь и
налогов не с чего собрать, сама в долг живу, за каждой монеткой
кланяюсь Невзору пустоглазому!
И зарыдала, словно у нее отобрали любимую куклу, - молоденькая была
княжна совсем.
Жихарь растерялся: от девичьих слез всякий настоящий богатырь
приходит в некоторую растерянность, ибо никогда не знает их истинной
причины.
- Да ты утешься, - сказал он. - Вот я сейчас пойду на крыльцо,
тряхну его за душу - снова с деньгами будем...
Княжна промокнула очи рукавом (платьишко и вправду было домотканое)
и посуровела.
- Здесь теперь живут не по произволу, а по закону, - сказала она. -
А закон велит долги отдавать. И ты, мил-любезен друг, их отдашь,
отслужишь, отработаешь. Как конь, будешь пахать, грошика медного
взаймы не возьмешь, ковшика хмельного не выпьешь. До седых волос
будешь работать, камни грызть...
- Зачем до седых? - испугался Жихарь. - Мы это дело мигом поправим!
Сяду на доброго коня, кликну дружинушку хоробрую, набежим лихим
набегом на тех же кривлян твоих, вернемся с добычей...
- Еще одно разоренное княжество на меня повесить желаешь? - сказала
княжна. - Да и веры тебе нет, твой поход либо до первого кабака, либо
до первого ночлега, а там поминай тебя как звали - разве не права я?
Можно ли тебе верить?
- Нет! - страшно крикнул Жихарь, даже сам испугался, не удержав в
себе правды, - больно горькая была. Потом спросил, окончательно
утратив разум:
- Так ты, выходит, за меня не пойдешь?
Княжна захохотала, громко, напоказ, как хохочут безнадежные вдовы
на гулянках.
- Жених без порток, невеста без места! Нет уж, теперь мне выходить
разве что за Невзора... Вот и буду с казной. А он тебя же сватом
зашлет...
- Нет уж, - сказал Жихарь. - Я его раньше сапогом пну куда надо -
пусть потом хоть на всех подряд женится.
- Не честь богатырю бить кабатчика, - сказала княжна. - Да и сапоги
свои ты пропил...
Жихарь глянул на босые грязные ноги и вспомнил - было такое.
- Да и роду-племени ты неизвестного, - продолжала Карина. - Кто
твои предки?
- По делам моим я сам себе предок, - гордо сказал Жихарь.
- От дел твоих только слова остались да разорение...
- Чего ж ты со мной возилась, лечила и обихаживала?
- А мне любопытно было, - сказала Карина, - помрешь или нет. По
всем чарам и по науке, должен был помереть, я ведь тоже в отравах знаю
толк. Не помер, окаянный, знать, и вправду Святогор с тобой силой
поделился...
- Ну и ладно, - сказал Жихарь. - Зато я себя в мире прославил и
Время наладил.
- Что-то мы здесь ничего такого не заметили - живем как жили, -
сказала княжна.
- Оттого что живете одним днем, - сказал богатырь. - Глаз от земли
не подымаете, про Круглый Стол слыхом не слыхивали, на ристалищах не
подвизаетесь...
- Ах ты, подвижник, - усмехнулась княжна. - Я-то, дура, бежала сюда
по грудь в снегу, мнила - героя встречу, как в книжках писано... Вот и
встретила героя - лежит пьян, сам без себя. Добро, герой. Отдаю я тебя
горькой твоей головой в кабалу кабатчику Невзору - да он и сам этого
требует, а он теперь здесь и без венца княжит. Будешь работать всякую
работу, что скажет.
Она велела придвинуть себе столик и кресло, схватила перо, споро
сочинила кабальную грамоту, отрезала кусок витого шнура от занавески
(Апсурда с собой не все успела прихватить) и, накапав на грамоту
горячего воска, пришлепнула его княжеской печатью.
- Ступай трудиться, - сказала она и величественно протянула руку к
двери.
Ошеломленный Жихарь двинулся в указанном направлении, где уже
поджидал его глумливо осклабившийся Невзор, манил корявым пальцем...
Хотел богатырь своротить пустоглазому рыло на сторону, да
почувствовал на деле, что закон есть путы незримые и цепи
негремящие...
Глава пятая
Тяжелый физический труд на свежем
воздухе скотинит и зверит человека.
Неизвестный писатель-гуманист
- "...Чаю, славный друг мой и брат, сэр Джихар, что недосуг Вам
читать мое многословное послание - должно быть, Вы ныне без меры
заняты устроением своего княжества: возводите стены, укрепляете башни,
составляете соответственно благородной своей природе многомудрые
законы. То же происходит и у нас. Власть свою над землями Логрии
посчастливилось укрепить мне женитьбою, в коей выгода превосходнейшим
образом сочеталась с истинною любовию; одна беда, что супруга моя,
достойнейшая Джиневра, до сих пор не принесла мне первенца, а ведь
отцовскую свою состоятельность я при Вас же многажды доказал в
приснопамятной земле амазонок. Беда, коли так и дальше будет, - тогда
власть моя неволею перейдет к племяннику моему по сестре, нареченному
Мордредом. Сей младенец уже на первых шагах поприща своего земного
выказывает себя весьма гадким и недостойным..."
- Обожди, - сказал Жихарь. - Повтори-ка про племянника...
Демон Костяные Уши сидел, нахохлившись, на плетне, и весенний
дождик скатывался по черным его блестящим перьям. Богатырь, тесавший
как раз бревна для нового частокола, весьма был удивлен, когда услышал
в воздухе над собой шум крыльев и узрел прошлого своего супостата, а
впоследствии спасителя.
Чужую речь демоны запоминают быстрее и крепче пестрых южных птиц, а
своих слов у них немного, да и те в основном выражают презрение и
ненависть к роду людскому и вообще ко всему сущему. Но кое-как сумел
пернатый дух отрицания и сомнения объяснить Жихарю, что в конце концов
затосковал, уставши губить земных красавиц, женился законным порядком
на демонице своего племени и даже самолично высиживал яйца. Демонята
вылупились прожорливые, вот ему, Демону, и приходится подрабатывать,
разнося по всему миру вести, и Яр-Тур за хорошие деньги нанял его,
чтобы передать весточку побратиму. Весточка была начертана на
пергаменте, а содержание ее было вестнику ведено выучить наизусть -
вдруг да полоротый Демон выронит грамотку на лету?
Демон повторил про племянника Мордреда.
- Так, - сказал Жихарь и вогнал топор в лесину. - Значит, там он
младенец, а здесь уже зрелый муж-отравитель? Забавно получается. Не
начал ли Мироед снова со Временем баловаться? Это мы обдумаем, а
покуда читай дальше...
- "Круглый Стол по Вашему слову сооружен и пришелся моим рыцарям по
вкусу никто не чувствует себя униженным или обделенным. В назначенный
день мы рассаживаемся вокруг Стола с утра и не приступаем к трапезе до
тех пор, покуда кто-нибудь из моих героев не попотчует собрание
рассказом об очередном своем пречудном и преудивительном подвиге,
каковы есть: освобождение заколдованной принцессы, убиение
великана-людоеда, расправа над разбойничьей шайкой, встреча со злой
волшебницей с последующим ее разоблачением и тому подобное. То один,
то другой рыцарь время от времени в одиночку отправляются искать
подвигов; это наилучший способ создать непобедимое войско.
Когда Вы устроитесь в своем государстве надлежащим образом -
полагаю, что у Вас это получится гораздо быстрее моего в силу Ваших
неоспоримых достоинств, - непременно посетите мой веселый замок
Камелот и порадуйте моих людей и меня самого рассказами о Ваших
славных подвигах и свершениях, каковых, полагаю, со времени нашего
расставания накопилось превеликое множество.
Засим остаюсь любящий и вечно верный Вам друг и брат, король
логрийский Артур. Дано в Камелоте на Майский день.
Постскриптум: ежели случится Вам повстречать на своем пути
сарацинского рыцаря сэра Джавдета, не убивайте его: он мой.
Постпостскриптум: наставник мой, славный чародей сэр Мерлин, велел
попенять Вам, что до сих пор не удосужились Вы прибыть к его собрату,
славному чародею сэру Беломору, с надлежащим отчетом о нашем
победоносном походе, что несогласно с благородными правилами. Полагаю,
Вы незамедлительно исправите это досадное упущение".
- Легко побратиму распоряжаться, - сказал Жихарь. - Вытащил меч из
камня - вот уже и король. А тут словно кляча последняя... Да я и
вправду Беломору не сподобился поклониться, свинство какое...
Демон тяжко вздохнул.
- У тебя-то что за беда? - спросил Жихарь.
- Дети, - прогудел Демон.
- Хворают? - встревожился богатырь.
- Хуже, - сказал Демон. - Еще не оперились, а уж ничего во всей
природе благословить не хотят.
- Совсем ничего? - ужаснулся Жихарь.
- Совсем ничего, - подтвердил Демон. - Даже отца родного. И в кого
они такие уродились?
- Действительно - в кого? - Богатырь сделал вид, что задумался. -
Ну да жизнь их выучит, рога пообломает... Нет, в самом деле -
прям-таки ничегошеньки?
Вместо ответа Демон изронил слезу. Плачут демоны крайне редко, зато
слезы у них не простые, а горючие. Вроде смолы. Если поднести к
изроненной слезе зажженную лучинку, то слеза загорится самым настоящим
образом. Вот и сейчас она упала на землю, а земля была сырая, и
демоническая слеза зашипела, пустив пар, и пошла в почву насквозь -
прямиком в Адские Вертепы. Хорошо бы угодила она там прямо на макушку
Мироеду. Пусть попрыгает!
- Эй, не сиди, работать надо! - послышался голос.
Невзор, оставив кабак на попечение дружка своего, румяного Бабуры,
внимательно следил, чтобы кабальный богатырь без дела не оставался.
Все работы на постоялом дворе уже давно были исполнены; теперь
кабатчик напропалую отдавал Жихаря внаем за хорошие деньги. Богатырь
уже вычистил все отхожие места в Столенграде, поставил десятка два
домов взамен сгоревших в бунташное время, выкопал и оснастил срубами
пару колодцев. Наниматели кормили работника сытно, и Святогорова сила
помаленьку возвращалась.
Частенько приходилось Жихарю раздувать меха у Окула в кузнице. Там
они за работой, под звон молота, судили и рядили о том, как бы
побыстрее выкупиться из кабалы, какую бы гадость устроить Невзору,
каким образом обойти и оставить с носом закон. Кое-что уже и надумали:
ежели гибкую медную трубку, через которую Жихаря кормили во время
смертного сна, приладить к котлу, а в котел налить простой бражки да
начать кипятить ее, поливая трубку холодной водой, то из трубки должна
закапать Мозголомная Брага. Такое хозяйство Жихарь видывал у Беломора.
Когда же затея удастся, все люди из кабака переберутся за угощением к
кузнецу, а Невзор пойдет по миру, как ему и полагается...
Но до этого следовало еще дожить.
- Нечем мне тебя отблагодарить за добрую весть, - вздохнув, сказал
Жихарь Демону. - Вот один медный грош добрая старушка сунула, и всех
денег...
Демон Костяные Уши поглядел на грош с презрением, и за дело.
- С оплаченным ответом, - сказал он.
- Покормить бы тебя, - сказал Жихарь, взвалил заостренное бревно на
плечо и пошел к изгороди. Демон взлетел с плетня и сел на бревно,
точно выбрав такое место, чтобы работник не утратил равновесия, бредя
по грязи.
Вдвоем они быстро поставили бревно в заранее выкопанную яму и
забили его поглубже с помощью копра, причем Демон поднимал каменную
шар-бабу наверх с нечеловеческой легкостью.
Солнце уже клонилось к обеду.
Служивший в кабаке Бабура заворчал, что и самого-то Жихаря кормить
не за что, не говоря уже о всяких крылатых проходимцах, но Демон молча
царапнул когтем столешницу, Бабура оценил глубину царапины и
заткнулся, выбросив на стол остатки вчерашнего угощения. Демон, надо
сказать, и тому был рад.
После еды полагался отдых, и этому даже Невзор не смел противиться,
хотя и шипел насчет лежебок и дармоедов.
Жихарь лежал на бревнах и думал, что же передать побратиму. Писать
было нечем, не на чем да и не о чем: то-то Яр-Тур обрадуется, узнав,
что сэр Джихар Золотая Ложка ходит в последних батраках!
- Передай на словах, - сказал он наконец, - что я в своем
государстве тружусь за все про все. Меня, скажи, так в народе и
прозвали: царь-плотник. Пальцы от работы закостенели, перо не удержат.
Как всю работу переделаю, так непременно буду в гости. Не женился
покуда, достойной себя не нашел. К Беломору наведаюсь днями, - добавил
он с сомнением. - Братние клятвы помню и соблюдаю... - сказал он с еще
большим сомнением. - От Лю Седьмого известий не было. Должно быть,
отшельничает, как и собирался. Ну вот вроде и все. Повтори.
Демон повторил слово в слово, ободряюще похлопал его крылом по
плечу, оттолкнулся от бревен и полетел на закат.
Дождик прекратился, и трава, казалось, полезла из земли прямо на
глазах. Вернувшиеся птицы, склевывая с деревьев жуков и гусениц,
взахлеб рассказывали друг дружке, в каких краях зимовали да что
повидали. Жихарь пожалел, что на Разнозельной Делянке, встретившейся
им с Яр-Туром в походе, среди множества полезных и чудесных трав не
попалась ягода Сорочье Яйцо - ведь человек, съев такую, научался
понимать все как есть на свете языки, хотя бы и птичьи.
- Впрочем, что мне теперь толку языки знать, - сказал он вслух,
наблюдая, как скрывается в небесах Демон - пусть и при службе, а
все-таки вольный. - Теперь мне отсюда не выбраться до седых волос, как
княжна сказала...
В самом деле, прямого и честного выхода он не видел. Можно,
конечно, и сбежать, да ведь от себя не убежишь. Денег на выкуп нету.
Можно, конечно, вечерами выбегать на большую дорогу - портняжить
деревянной иглой, да о том скоро все узнают. И без того купцы стали
обходить Многоборье стороной.
Можно поискать клад, только клады лежат заговоренные на три головы,
на десять голов, на тридцать голов, - вот сколько людей придется
самолично погубить искателю, прежде чем сокровище дастся ему в руки.
Есть клады и не кровожаждущие - чтобы взять подобный, достаточно
спеть без перерыву двенадцать песен, но не простых, а таких, чтобы ни
в одной не было сказано ни про друга, ни про недруга, ни про милого,
ни про немилого, только песен этих еще никто не придумал сложить.
Разве что у каменных варкалапов перенять...
Жихарь встал, растер сам себе ладонями ноющую спину и пошагал на
прежнее место - оставалось обновить еще добрую половину частокола.
За время Жихаревой кабалы народ в Столенграде здорово обленился -
ведали, что даже за мелкую медную денежку жадный Невзор пошлет
богатыря на любые труды. Одна такая денежка угодила не к кабатчику, а
к Жихарю в пустую мошну - добрая старушка тайком сунула, хоть богатырь
и не просил. С этого грошика надлежало начаться будущему богатству...
Возле бревен сидел прямо на вешней траве нищий. В прежние года, до
княжения Жупела, побирушек в Многоборье не водилось: всем всего
хватало, и своим, и пришлым. При Жупеле народ начал бедовать, многие
пошли с сумой. Злодею это не понравилось, потому что иноземные гости,
послы и купцы, могли усомниться в том, что Многоборское княжество
сильно и богато, поэтому всех нищебродов враз собрали в старый сарай -
якобы для совета, как дальше жить, - да в том же сарае и спалили,
подперев двери бревном.
Нищий поднял голову в черном клобуке. Лицо у него было темное,
морщинистое и такое древнее, словно прочие люди на свете оставались
вечно каждый в своей поре, а он один старился за всех. Побирушка молча
протянул руку с длинными цепкими и узловатыми пальцами.
- Эх, дедушка, - вздохнул Жихарь. - Что бы тебе осенью-то прийти?
Уж тогда бы я тебя не обидел...
- Дай денежку, - тоненько сказал нищий. - А я тебе в промен дам
добрый совет...
- Для меня и так тут целое княжество советов, - сказал богатырь. -
И все, заметь, добрые: удавиться и тем себе руки опростать никто не
подсказал. Ну да что с тобой поделаешь - на, более нету, чем богат...
И достал, не пожалел медного кружочка.
- Вот и спасибо, вот и молодец, по-княжески одарил, - молвил
нищеброд, пряча милостыньку подальше. - А совет мой таков: возьми у
самого богатого человека в городе денег под залог...
- Вот так совет! - горько усмехнулся богатырь. - Да я, если хочешь
знать, и сам-то весь, целиком, заложен и перезаложен...
- Весь, да не весь, - возразил побирушка. - Есть у тебя для заклада
такое, чего никто на земле заложить еще не додумался.
- Это что же такое будет?
- А слава твоя - добрая и худая! Вот ее и заложи. Она дорого стоит.
Жихарь поднял голову к небу и стал раскидывать мыслями. В самом
деле, ни о чем подобном он покуда не слышал: люди в крайности, бывало,
закладывали не только себя, своих жен и детей, но и самое душу, а вот
славу... Что ж, слава, как и деньги, дело наживное, а на свободе он
себе скоро новую доспеет...
- Вряд ли нынешняя моя слава на большие деньги вытянет, - сказал он
нищеброду, хотя говорить-то уже было некому: не сидел больше побирушка
под бревнами, сгинул, словно испугался, что пожалеет Жихарь о своей
щедрости да отберет денежку назад.
Стоило бы, конечно, потолковать с Окулом Вязовым Лбом - тот,
несмотря на прозвище, весьма был рассудителен в трезвом виде. Но
кузнец с утра отправился на болото выкапывать железные слитки,
ржавевшие там с прошлой весны. Железо после болотного лежания при
ковке становилось на диво гибким и прочным, поскольку всякая дрянь из
него выходила вместе со ржавчиной.
Пришлось богатырю жить своим умом, и ум этот подсказал, что медлить
не стоит, что скоро уже наступит Меженный день, самый длинный в году и
самый подходящий для начала боевых действий; а после этого дня
затеваться с долгим походом уже нечего.
Браться за топор кабальный работник уже не стал, зашагал обратно в
кабак.
На постоялом дворе растянуты были веревки. На веревках
проветривались и сушились дорогие, вышитые золотой канителью и
жемчугом одежды Сочиняй-багатура - степной витязь тоже подзадержался
при зеленом вине да и поиздержался. Только лошадей, верховую и
заводную, да лук со стрелами, да саблю, да звонкий кельмандар о двух
струнах Жихарь не позволил ему прогулять, памятуя о собственной
тяжелой науке: посадил хмельного багатура верхом, укрепил для верности
ремнем да стеганул как надо конька хворостиной. Стегать чужого коня
среди воинов считается великим оскорблением, но багатур ничего не
заметил, да ведь и не тот случай был, чтобы блюсти вежество.
Под веревками лежал на багатуровой же расшитой кошме румяный
Бабура, ругался и воевал с блохами, в изобилии ту кошму населявшими, и
приглядывал, чтобы прохожий человек не сковырнул жемчужину с шелкового
кафтана либо не вытянул золотую канитель из богатых шаровар.
- Чего воротился, тунеядец, ненажора? - поприветствовал Бабура
бесправного батрака и поймал очередную блоху. - Дело стоит, а ты
гуляешь... Придется на тебя еще один начет сделать!
- Зови Невзора - дело есть, - хмуро сказал Жихарь.
- Недосуг княжнину управителю толковать с теребенью кабацкой, -
поднял палец Бабура. - Мы государство крепим, внешними сношениями
озабоченность выражаем... На свете живешь, а ничего не понимаешь!
- Я тебе от всей души помогу блох извести, - пообещал богатырь и
поднял с земли черенок от лопаты. - Зови пустоглазого, блин
поминальный, - дело денежное!
Бабура сообразил, что изводить вредных насекомых сейчас начнут
прямо на нем, и поспешно вскочил на ноги. Жихарь поднял черенок.
- Бегу, бегу, - сказал Бабура. - С тобой, бирюком и отлюдником, уж
и пошутить нельзя! Да пригляди за степняцкими портами - отвечать
будешь!
- Отвечу, отвечу, - пообещал Жихарь. - Ты давай живой ногой, а то
деньги пропадут.
Бабура был таков и вскоре вернулся с Невзором. Новоявленный
управитель явился в долгополой шубе на выходных соболях и в высокой
бобровой шапке, несмотря на жару. Рукава у шубы свисали чуть не до
земли.
- Понятно, - сказал Невзор, хотя Жихарь еще и слова не вымолвил. -
Продал пару десятков бревен на сторону, а теперь будешь орать, что не
хватает...
- Выкупиться желаю из кабалы, - сказал богатырь и положил свое
оружие на траву в знак дружелюбных намерений.
От такой наглости пустоглазый оторопел.
- Кого выкупиться? - закричал он. - Тебе такой разговор затевать
надо самое малое лет через двадцать!
Тут за плечом у Невзора возник давешний нищеброд и зашептал что-то
управителю на ухо, и Невзор, дивное дело, не отшвырнул побирушку, а
внимательно выслушал.
"Эк мне дедушка ворожит за единый медный грош!" - удивился про себя
богатырь.
- Ну, пойдем ко мне потолкуем, - сказал пустоглазый совсем другим
голосом.
Жихарь двинулся к кабаку, на ходу хотел поблагодарить нищего за
содействие и посулить ему дополнительное вознаграждение, но нищий
снова пропал - то ли от великой скромности, то ли от чего еще.
Невзор к тому времени надстроил кабак; поднялись в горницу, забитую
множеством вещей, полученных бывшим кабатчиком от местных жителей и
пришлых людей.
- Богатый заклад за себя даю, - сказал Жихарь, усаживаясь на
табурет.
Невзор хмыкнул.
- И каков же заклад?
- Желаю заложить славу свою - добрую и худую! - торжественно сказал
богатырь и подбоченился. - Разве мало?
Невзор призадумался, вынул из шубы свое счетное устройство и начал
привычно гонять костяшки по прутьям.
- Невелика твоя слава - что добрая, что худая, - сказал он.
- Да ты что! - взвился Жихарь. - Она у меня всесветная! Мои дела
всякому в мире ведомы - и шаману дикому, и владыке великому! Я с утра,
бывало, царство на меч брал, а к вечеру его же в кости проигрывал! Я
одних царевен с принцессами освободил-избавил как бы не три сотни! От
меня менты на чудесной завывающей повозке в страхе бежали! Меня сам
Ваня Золотарев... Да что лишку говорить - обо мне целая книга
составлена, хоть у княжны своей спроси...
Помянул княжну - и сразу смутно стало на душе.
- Тут и думать нечего, - продолжил богатырь. - Мне по всей Дикой
Степи кумиров понаставили - правда, их каменными бабами кличут, но это
по ошибке толмачей. Дело верное, не сомневайся, а новой славы я себе
скоро добуду. Со славой и деньги придут, не задержатся, тогда заклад и
выкуплю...
Ничего Невзор не ответил, только уставил пустые свои очи неведомо
куда, а пальцы его все брякали да брякали костяшками, как будто жили
сами по себе.
- Ин ладно, - сказал кабатчик после долгого молчания. -
Договорились. Пиши расписку - я тебя научу, что писать. Только помни -
возвращать все равно придется с лихвой, на старые долги новые падут -
больше добывай золота, возами вези!
- Как не привезти! - обрадовался Жихарь. - Ты знай сундуки готовь!
Неправильный я буду богатырь, коли допрежнюю славу не выкуплю и к
новообретенной не прибавлю.
"Что-то слишком быстро он согласился, - подумал герой. - Не было бы
подвоха. Или ему дедушка нищий чего внушил - пустоглазый вроде бы не в
своей воле..."
Жихарь каждое сказанное для расписки Невзорово слово крутил в уме
так и сяк - вроде бы все обычно, как полагается, будто и не славу он
закладывает, добрую и худую, а женино золотое обручье с самоцветами.
Ну, лихва - само собой, куда кабатчику без лихвы, он же не благородный
воитель... Не худо бы и свидетелей позвать, да ведь нынче все
свидетели руку пустоглазого держать станут... Ладно, завалю его
впоследствии золотом - пусть подавится. Главное дело - освободиться...
Богатырская рука и так была к перу непривычная, а тут пальцы и
вовсе одеревенели, как и хотел он сообщить далекому побратиму.
Припоминая начертания полузабытых знаков, Жихарь то и дело совал
кончик пера в рот, отчего язык и губы почернели.
Наконец на пергамент пала тяжкая богатырская подпись.
Невзор ловко выхватил расписку из-под руки Жихаря, прижал трепетно
к груди и словно бы преобразился: ростом стал повыше, плечами пошире,
да и в глазах, дотоле пустых, что-то такое появилось...
- Добро, тащи мои доспехи, - приказал богатырь. - Пора снаряжаться
в поход, уже просохли пути и дороги. Кончил дождь моросить, вот я и
поеду...
Невзор поглядел на него с великим изумлением, спрятал грамоту за
пазуху и сказал:
- А ты чего это тут делаешь, оборванец? Ты кто таков? Какого
роду-племени и за каким делом без спросу явился? Ежели на работу
наниматься, то ступай вниз, там живет такой человек, Бабура, он тебя
живо определит, а здесь тебе делать нечего... И почему у тебя пасть
черная - ты не чернила ли мои сдуру выпил?
Изумление Жихаря было не менее велико.
- Сам ты сдурел, из ума выжил, Невзорище пустоглазое! Я же тебе
великий залог дал! Верни доспехи, сапоги и все, что положено!
Невзор поглядел на него зверем:
- Да как у тебя язык-то повернулся, пьянь подзаборная, меня,
богатыря Невзора, миру избавителя, пустоглазым именовать? Да по моему
слову не только что Многоборье - все мои побратимы с великим воинством
подымутся! Я Чих-орду расточил, страхоила поразил, весь свет прошел!
"Точно спятил, - решил Жихарь. - Теперь его посадят в срубе на
цепь, чтобы чего не навредил, и лечить станут ледяной водой и
собачьими хохоряшками. Надо у него расписку отобрать - безумному какая
расписка!"
Он сгреб кабатчика за ворот собольей шубы, приподнял одной рукой, а
другой полез за пазуху. Ворот затрещал, а Невзор заверещал, как заяц,
настигнутый лисою. Потом начал больно царапать богатырские руки.
Жихарь швырнул его в угол, подошел и легонько пнул ногой...
На шум и верещание прибежал со двора румяный Бабура:
- Государь Невзор, прости, недоглядел этого бродягу. Эк ты его в
угол-то загнал!
Жихарь, ничего не соображая, угостил Невзора кулаком в глаз.
- Не бей его, Невзорушка, не марай ручки свои богатырские, они тебе
для грядущих подвигов сгодятся! Мы его, невежу, лучше розгами выпорем!
- посулил Бабура и побежал за подмогой.
Жихарь оставил кабатчика и отошел. "Вроде бы я его колочу, -
размышлял он. - А выходит, что он меня?"
Тем временем снизу послышался дружный топот, и скоро в горнице
оказалось полно дружинников. При Невзоровом управлении войско было
наряжено по-новому: каждый имел на лбу наколотое слово "наш", чтобы
можно было отличать в бою своих от чужих. Такая же метка имелась на
ножнах мечей, на колчанах, на сапогах...
Дружинники принялись изгонять Жихаря, толкать под бока, бить под
микитки и под зебры, а он почти не защищался - и ошеломлен был, и
боялся покалечить товарищей. Только приговаривал:
- Да вы что, ребятушки, не узнаете меня? Ворошило, я же тебе жизнь
спас, когда под наши стены кранты приходили! Матора, ты же у меня в
кости нержавеющий ножик выиграл! Заломай, ты же меня тогда на пиру
первый вязать полез, но то я уже давно простил! Опомнитесь, братцы,
помилосердствуйте!
Но братцы не милосердствовали и узнавать Жихаря нипочем не хотели.
Дивились только наглости пришлого бродяги и лютовали еще сильнее.
- Вреда ему большого не чините, а только вышибите со двора прочь! -
распорядился Невзор. Глаз у кабатчика быстро чернел. - Прав Бабура,
негоже мне обо всякую сволочь руки пачкать! Самозванцев пришлых нам не
надо! Своих хватает!
Жихарь катился кувырком с лестницы и успевал думать:
"Вот так мне нищеброд присоветовал! В какую же новую беду я,
простодырый, попал? Надо же, блин поминальный, никого не убил - а все
равно один остался!"
Глава шестая
Любовь - творец всего доброго,
возвышенного, сильного, теплого и
светлого.
Феликс Дзержинский
...К вечеру Жихарь окончательно понял, что остался один.
Никто во всем Столенграде - ни старожилы, помнившие его диковатым
лесным мальцом, разбойничьим выкормышем, ни малые дети, которых он,
будучи при деньгах, всегда оделял гостинцами, ни красные девицы,
веселые жены и вдовы, привечавшие богатыря тайком и явно, ни злобные
старухи-сплетницы, ни, как уже было показано, боевые сотоварищи, ни
надежные собутыльники, в каком бы состоянии они ни пребывали, - ну
никто его не узнавал.
Даже верный до последнего дня Окул поглядел на него с недоумением и
сказал, что лишний молотобоец ему не нужен - и так платить нечем.
- Иди, иди, странничек, своей дорогою, - слышалось то здесь, то
там. После Жупелова правления в Многоборье к чужакам относились
настороженно. - Иди, не задерживайся, не ищи беды. А то под зиму
заехал один такой, героя нашего, Невзора Избавителя, отравой угостил,
так еле на ноги подняли...
- Так это же я - Избавитель, это меня ядом травили! - возражал
поначалу Жихарь, а потом и возражать перестал, поскольку понял, что
слава мирская и память людская - одно и то же.
Что такое лишиться памяти, пусть даже не всей, он уже знал по себе.
А тут весь целый народ ее лишился - правда, только по части Жихаря.
"Учили ведь меня, учили, - сокрушался богатырь. - Яр-Тур лишь о том
и твердил, что славой дорожить надобно, а я, получается, ее даром
отдал - и кому? Телепню жадному, пустоглазому... Он теперь и при моей
славе, и при моих деньгах, а я-то кто?"
Правда, кое-какая выгода все же выгадалась. Славу сбыл он не только
добрую, но и худую, так что Невзор нынче сам у себя в долгах и сам на
себя обязан батрачить. Да и незримые путы вкупе с негремящими цепями
закона Жихаря уже не отягощали. Стало быть, все нужно начинать
сызнова...
Только столенградские псы, здоровенные и лютые, богатыря почему-то
не облаивали, как всех прочих пришельцев, и за штаны не хватали:
ластились, как раньше, и виляли хвостами - у кого не обрублены были.
- Эй, прохожий человек, стричься-бриться не желаешь? - окликнул его
знакомый голос. Из-за своего плетня выглядывал столенградский
брадобрей Одинец, старый бобыль и знаток всех здешних тайн.
Жихарь обрадовался, что хоть кто-то на него внимание обратил, и
ответил:
- Я бы не прочь, только заплатить нечем... Хотя есть вот ременной
пояс из шкуры заморского зверя и пряжка на нем серебряная. Только
потом веревочку дай, чтобы штаны не упали.
- Эх, уговорил! - сказал брадобрей и открыл калитку. - Бороду будем
брить или только подровняем?
Жихарь был куда как зол на себя, в том числе и на собственную
бороду, и решил: "Не одному мне страдать, пускай борода тоже
помучается, по новой вырастает!"
- Брей окаянную, - сказал он и вошел к Одинцу во двор.
Брадобрей усадил его на особый стул - кузнец устроил стул таким
образом, что спинка у него откидывалась, - завесил богатырскую грудь
довольно чистой тряпицей и начал сбивать в медном тазике мыльную пену.
Мыло у него было дорогое, привозное.
- А головку подровняем? - спросил Одинец. - Княжна наша любит,
чтобы добрые молодцы опрятны были, - тогда, может, и возьмет в
услужение, а то и в охрану - ты вон какой дюжий...
- Стриги короче - меньше голова будет преть под шеломом, - сказал
Жихарь и вспомнил, что дорогие доспехи ему отныне недоступны, в том
числе и шлем. Хотя... если, скажем, вот этот медный тазик тайком
прихватить, да надеть на вон ту деревянную болванку, на которой висят
ложные волосы для лысых, да обстучать деревянной же киянкой, то и
получится неплохой шлем...
Одинец между тем рассказывал, что вот как пройдет лето, да как
настанет пора свадеб, да как женится батюшка наш Невзор на княжне
Карине, да как станет сам князем, сильный, славный и богатый, вот
тогда жизнь в Столенграде пойдет совсем иная.
- Накуплю у заморских купцов зелья-вошегону, всякую перхоть
повыведу, - мечтал вслух Одинец. - Краски для волос добуду, это
непременно - не век тебе рыжим ходить, парень, рыжих не любят;
душистого сала приобрету для кучерявости...
- Хоть р...
