Рекс Стаут. Черная гора
страница №3
... Вулф так и сделал. Пару раз я заподозрил, что он что-то пропускает, иобращал на это его внимание, но в целом я оценил его доклад как приемлемый.
Закончив, он взял стакан и выпил. Я откинул голову назад и посмотрел на него
свысока:
- Учитывая выпитое, я, может, буду выражать мысли не очень четко, но,
похоже, у нас три варианта. Первый - остаться здесь и никуда не ехать.
Второй - вернуться домой и все забыть. И последний - поехать в Черногорию,
чтобы нас убили. Никогда не встречал менее привлекательного выбора.
- Я тоже. - Он поставил стакан и вынул часы из жилетного кармана. -
Сейчас половина восьмого, и я голоден, Пойду посмотрю, что есть на кухне. -
Он поднялся и вышел в ту же дверь, которой пользовался Телезио, когда ходил
за вином и миндалем. Я пошел за ним.
Конечно, это не было кухней с точки зрения "Спутника домохозяйки" или
"Домоводства", но там была электрическая плита с четырьмя конфорками, а
кастрюли и сковородки, висевшие на крючках, блестели чистотой. Вулф открыл
дверцы буфета, ворча что-то себе под нос о консервных банках и цивилизации.
Я спросил, нужна ли ему помощь, он отказался. Поэтому я ушел, взяв свою
сумку, чтобы привести себя в порядок, но сообразил, что не знаю, где ванная.
Она оказалась наверху, но без горячей воды. Возможно, аппарат, стоявший в
углу, был водогреем, но прикрепленная к нему инструкция требовала знания
кучи слов, и вместо того, чтобы позвать Вулфа и расшифровать ее, я предпочел
обойтись без воды. Вилка моей электробритвы не подходила к розетке, но даже
если бы и подходила, было не ясно, что делать с напряжением, поэтому я
воспользовался безопасной бритвой. Когда я спустился вниз, в комнате было
темно, но я задернул занавески, прежде чем включить свет. На кухне я нашел
Вулфа который при ярком свете лампы и открытом окне - с закатанными рукавами
рубашки был занят приготовлением еды. Мне пришлось влезть на стул, чтобы
задернуть занавески, но предварительно я не удержался от соответствующего
замечания.
Мы ели на кухне за маленьким столом. Молока, конечно, не было и Вулф
сказал, что не советует пить воду из крана, но я рискнул. Сам он пил вино. В
меню было только одно блюдо, которое он накладывал из кастрюли. Попробовав
его, я спросил, что это такое. Он ответил, что это соус "тальярини",
приготовленный из анчоусов, помидоров, чеснока, оливкового масла и перца,
которые он нашел в буфете, сладкого базилика и петрушки из сада, и римского
сыра, обнаруженного в погребе. Я поинтересовался, как он нашел погреб, а он
ответил - случайно, вспомнив местные обычаи. На самом деле он весь
раздувался от гордости, и, надо сказать, когда я положил себе третью порцию,
то был готов согласиться, что он имеет на это право.
Пока я мыл посуду и прибирал на кухне, Вулф поднялся наверх со своей
сумкой. Спустившись снова в комнату, он остановился и осмотрелся с тайной
надеждой, что в его отсутствие кто-нибудь принес стул подходящего размера,
не обнаружив такового, подошел к кушетке и сел с выражением лица,
напоминавшем о "тальярини", которое он только что ел.
- Мы приняли решение? - спросил я.
- Да.
- Хорошо. Какой же из трех вариантов мы выбираем?
- Никакой. Я еду в Черногорию, но не под своим именем. Меня зовут Тоне
Стара, я из Галичника. Ты никогда не слышал про Галичник?
- Вы очень догадливы.
- Это деревня у вершины горы, рядом с границей Сербии и Албании, со
стороны Югославии. Она находится в сорока милях к юго-востоку от Цетинье и
Черной горы. Она известна тем, что одиннадцать месяцев в году в ней живут
одни женщины; мужчин нет совсем, кроме глубоких стариков и маленьких
мальчиков. И так было веками. Когда пятьсот лет тому назад турки захватили
Сербию, ремесленники из долин поднялись в горы со своими семьями, думая, что
турки будут вскоре изгнаны. Но турки остались. Прошли годы, и беженцы,
построившие на скалах деревню и назвавшие ее Галичник, поняли, насколько
безнадежно их существование на бесплодных склонах. Некоторые мужчины,
искусные мастера, стали уходить на заработки в другие земли, где работали
большую часть года, но всегда в июле они возвращались домой, чтобы провести
месяц с женами и детьми. Так поступали все мужчины из Галичника, и так
продолжалось пять веков. Каменщики и каменотесы из Галичника работали на
строительстве Эскориала в Испании и дворцов Версаля. Они строили храм
Мормонов в Юте, замок Фронтенак в Квебеке, Эмпайр Стейт Билдинг в Нью-Йорке,
Днепрогэс в России. - Он сложил руки. - Итак, я Тоне Стара из Галичника. Я
один из немногих, кто не вернулся однажды в июле - много лет назад. Я сменил
много мест, включая Соединенные Штаты. В конце концов, я стал тосковать по
дому. Мне стало интересно, что же случилось с моей родиной, деревней
Галичник, находящейся на границе между титовской Югославией и русской
марионеткой Албанией? Мною овладело желание увидеть и узнать, и вот я
вернулся. Однако в Галичнике я не нашел ответа на свой вопрос. Там не было
мужчин, а напуганные женщины отнеслись ко мне с недоверием и даже не
сказали, где находятся их мужья. Я хотел узнать и рассудить Тито и русских.
Я проделал путь на север через горы, тяжелый путь по скалам, и вот теперь я
здесь, в Черногории, с твердым намерением выяснить, где правда и кто достоин
моего рукопожатия. Я отстаиваю свое право задавать вопросы, чтобы иметь
возможность выбрать чью-то сторону.
- Ну-ну, - все это не вызвало у меня энтузиазма. - Я так не могу.
- Я знаю, что ты не можешь. Тебя зовут Алекс. Это в том случае, если ты
идешь со мной. Существует много причин, по которым тебе лучше остаться
здесь, но к черту их, мы слишком давно и тесно связаны. Я слишком завишу от
тебя. Однако решение за тобой. Я не имею права подвергать тебя смертельной
опасности и вовлекать в ситуацию с неопределенным исходом.
- Да. Мне не очень нравится это имя. Собственно, почему Алекс?
- Мы можем выбрать другое. Может быть, риска меньшее, если оставить
твое имя Арчи, но мы должны проявить бдительность. Ты мой сын, родившийся в
Соединенных Штатах. Я должен просить принять тебя это допущение, потому что
иначе никак нельзя объяснить, почему я привез тебя в Галичник. Ты мой
единственный ребенок, и твоя мать умерла, когда ты был маленьким. Это
уменьшит подозрения на тот случай, если мы встретим кого-нибудь, кто говорит
по-английски. До недавнего времени я подавлял в себе все чувства к родине,
поэтому не научил тебя сербохорватскому языку и сербским обычаям. В какой-то
момент, пока я готовил ужин, я решил, что ты будешь глухонемым, но потом
передумал. Это создаст больше трудностей, чем решит.
- Это идея, - заявил я. - Почему бы и нет. Я же и есть глухонемой.
- Нет. Кто-нибудь может услышать, как мы разговариваем.
- Пожалуй, - неохотно уступил я. - Я хотел бы в это поиграть, но
считаю, что вы правы. Итак, мы собираемся в Галичник?
- Слава Богу, нет. Было время, когда шестьдесят километров по горам
было для меня ерундой, но не сейчас. Мы отправимся в одно место, которое я
знаю, или, если там что-то не так, туда, куда Паоло...
Зазвонил телефон. Я машинально вскочил, но осознал свою непригодность и
стал ждать, пока Вулф подойдет и снимет трубку. Через минуту он заговорил,
значит, это был Телезио. После короткого разговора он повесил трубку и
повернулся ко мне.
- Это Паоло. Он ждал, когда Гвидо вернется из поездки на лодке. Он
сказал, что должен ждать до полуночи или еще дольше. Я сообщил ему, что мы
составили план и хотим обсудить его с ним. Он сейчас приедет.
Я сел:
- Теперь, что касается моего имени...
6
Суда бывают разные. "Куин Элизабет" - настоящее судно. Держу пари, что
штуковина, на которой я августовским вечером катался по озеру в Центральном
парке с Лили Роуэн, возлежащей на корме, тоже называлось судном. Судно же
Гвидо Баттиста, которое должно было перевезти нас через Адриатику, было
чем-то промежуточным между ними, но более близким тому, прогулочному, нежели
"Куин Элизабет". Двенадцати метров в длину - тридцать девять футов. Его явно
не мыли с тех пор, как римляне контрабандно перевозили пряности из Леванта,
однако модернизированное двигателем и винтом. Во время нашего путешествия я
в основном занимался тем, что пытался представить, где на такой посудине
сидели галерные гребцы, но эта задача оказалась мне не по силам.
Мы отчалили в понедельник в три часа пополудни, потому как подойти к
противоположному берегу необходимо было в полночь или чуть позже. Это
казалось вполне возможным, пока я не увидел "Чиспадану" - так она
называлась. Представить, что это сооружение может преодолеть 170 миль по
открытому морю за девять часов, было настолько фантастично, что я не смог
произнести ни единого слова и даже не попытался. Тем не менее, все
путешествие заняло девять часов двадцать минут.
Мы с Вулфом не вылезали из нашего оштукатуренного убежища, но Телезио
был очень занят и ночью, и днем. Прослушав план Вулфа, возразив по ряду
пунктов и, в конце концов, согласившись, потому что Вулф стоял на своем, он
снова уехал за Гвидо, привез его, и Вулф с Гвидо достигли взаимопонимания.
Телезио отбыл вместе с Гвидо и в понедельник еще до полудня вернулся с
вещами. Для меня он принес на выбор четыре пары брюк, три свитера, четыре
куртки, кучу рубашек и пять пар ботинок, и примерно тот же набор для Вулфа.
Все вещи, за исключением обуви, были не новые, но чистые и целые. Я примерил
их, в основном для того, чтобы убедиться, что они подходят по размеру, не
обращая внимания на цвет, и, и итоге, остановил свой выбор на синей рубашке,
каштановом свитере, темно-зеленой куртке и светлых брюках. Вулф, облаченный
в желтое, коричневое и темно-синее, выглядел еще живописнее. Рюкзаки были
старые и грязные, но мы их выстирали и начали упаковывать вещи. Поначалу у
меня случился перебор с нижним бельем, пришлось пойти на попятный и начать
все сначала. В перерывах между приступами смеха Телезио дал мне разумный
совет: полностью выкинуть нижнее белье, взять две пары носков и забрать весь
шоколад. Вулф перевел мне его слова, совет одобрил и сам ему последовал. Я
ожидал новой ссоры из-за оружия, но получилось наоборот. Мне было разрешено
взять не только "марли", но я еще получил в придачу "кольт" З8-го калибра,
который выглядел, как новый, и пятьдесят патронов к нему. Я попробовал
засунуть его в карман куртки, на револьвер был слишком тяжелым, и я
пристроил его на бедре. Кроме того, мне предложили восьмидюймовый нож,
блестящий и острый, но я не согласился. Телезио и Вулф настаивали,
утверждая, что бывают ситуации, когда нож полезней пистолета, но я сказал,
что скорее проткну им себя, чем противника.
- Если нож так нужен, - заявил я Вулфу, - что же вы не возьмете его
себе?
- Я беру два, - ответил он - и показал. Один в чехле он засунул за
пояс, а второй, более короткий, привязал к левой ноге пониже колена. Тут я
стал лучше соображать, на какое дело мы собрались, потому что, насколько я
знаю Вулфа, он никогда не носил другого оружия, кроме маленького золотого
перочинного ножичка. Ситуация еще больше прояснилась, когда Телезио вынул из
кармана две маленькие пластиковые трубочки и протянул одну Вулфу, а другую
мне. Вулф нахмурился и что-то спросил, и они заспорили.
Вулф обернулся ко мне:
- Он говорит, что в трубочке находится капсула с "колыбельной песенкой"
- так они в шутку называют цианистый калий. Он сказал - на крайний случай. Я
ответил, что нам это не нужно. А он рассказал, что в прошлом месяце
несколько албанцев, агентов русских, поймали черногорца, три дня держали его
в погребе и там бросили. Когда его нашли товарищи, у него были перебиты все
суставы на пальцах рук и ног, выколоты глаза, но он все еще дышал. Паоло
говорит, что, если мы хотим, он нам еще расскажет о таких же случаях. - Ты
знаешь, как пользоваться капсулой с цианистым калием?
- Конечно, Это каждый знает.
- Куда ты собираешься ее положить?
- Господи, помоги. У меня еще никогда ее не было. Зашить в свитер?
- Свитер могут отнять.
- Прикреплю под мышкой.
- Слишком заметно. Ее могут найти и отобрать.
- О'кей, теперь ваша очередь. Куда вы положите свою?
- Во внутренний карман. При угрозе ареста и обыска зажму в руке. При
более явной угрозе вынимаю капсулу из трубочки и кладу в рот. Ее можно
держать во рту очень долго, если не раздавить зубами. Вот кстати причина,
чтобы не брать ее - существует риск, что в панике можно употребить ее
преждевременно. Я, пожалуй, рискну, - он положил трубочку в карман. - В
любом случае, если ты ее используешь, то никогда об этом не узнаешь, так что
не стоит волноваться.
"Колыбельные песенки" дополнили наше оснащение.
Было решено, что Телезио не стоит появляться с нами в порту, поэтому
прощание за бутылкой вина состоялось в доме, а затем он отвез нас на "фиате"
в центр города, высадил и уехал. Нам пришлось пройти квартал до стоянки
такси. Судя по всему, мы не так бросались в глаза, как я предполагал, но
ведь жителям Бари не с чем было сравнивать. Я привык видеть Вулфа сидящим за
столом на стуле, сделанном на заказ, открывающим бутылку пива, когда слева
от него стоит лелиокаттлея Джакетта с четырьмя цветами, а справа доносится
запах дендробиума нобилиус; и теперь, глядя, как он бредет по улице в синих
брюках, желтой рубашке и коричневой куртке, с синим свитером на руке и
рюкзаком за плечами - я не переставал удивляться, что никто не оборачивается
ему вслед. На мой взгляд, в этом обмундировании и я был достаточно хорош, но
никто не обращал на нас внимания. Водитель также не проявил никакой
заинтересованности, когда мы залезли в его машину и Вулф сказал ему, куда
ехать. Он относился к встречным препятствиям с той же небрежностью, как и
Телезио, но тем не менее довез нас до старого города и по его узким улочкам
к концу причала, ни с кем не столкнувшись. Я расплатился с ним и пошел за
Вулфом, и тут я впервые увидел "Чисподану", стоявшую у причала.
Около нее стоял Гвидо и с кем-то разговаривал. Увидев нас, он подошел к
Вулфу, Здесь, и привычном окружении, он выглядел лучше, чем в розовой
комнате, Он был высоким, худым и широкоплечим, слегка сутулился и двигался
как кошка. Он сказал Вулфу, что ему шестьдесят лет, но его длинные волосы
были черными, как смоль. Однако щетина на лице была седой, и тут возникали
вопросы. Она была длиной в полдюйма. Если он никогда не брился, то почему
она не была длинней? А если брился, то когда? Я собирался расспросить его,
когда мы познакомимся, но не получилось.
Телезио пообещал, что за триста баксов, которые я ему отдал, он берет
на себя все - наше оснащение, Гвидо, охрану порта - и, по всей видимости,
сдержал слово. Не знаю, как официально именовалось наше путешествие, во
всяком случае, никто поблизости нами не интересовался. Парочка типов,
стоявших на причале, наблюдала, как мы карабкаемся на борт, а двое других
отвязали и оттолкнули нас от причала, когда Гвидо завел двигатель и дал им
знак, и мы отчалили. Я предполагал, что один из них может прыгнуть на борт,
пока мы отплываем, но этого не случилось. Мы с Вулфом уселись в кубрике.
- А где команда? - спросил я.
Он сказал, что команда - это Гвидо.
- Он один?
- Да.
- Боже мой, я ничего не понимаю в морском деле. Если перестанет
работать двигатель или случится что-нибудь еще, кто поведет судно?
- Я.
- О! Так вы моряк?
- Я переправлялся через это море восемьдесят раз. - Он возился с
пряжкой ремня на рюкзаке. - Помоги мне расстегнуть эту штуку.
У меня с языка готово было сорваться замечание насчет деловых
способностей человека, который не может сам снять рюкзак, но я подумал, что
лучше помолчать. Если сломается машина и мы попадем в шторм, а он спасет
наши жизни, проявив умение мастерски управлять судном, мне придется это
проглотить. Однако во время пути ничего не случилось. Двигатель шумел, но с
ним было все в порядке. Шторма не было. Поздно вечером с востока появились
облака и задул легкий ветер, но море было спокойным. Я даже задремал,
вытянувшись на сиденье в кубрике. Пару раз, когда Гвидо уходил по делам,
Вулф становился за штурвал, но здесь и речи не было о мастерском управлении.
В третий раз, за час до захода солнца, Вулф пришел и облокотился на узкий
борт, положил руку на штурвал, и стоял неподвижно, глядя вперед. Впереди
вода была голубой, а сзади, там, где солнце садилось над Италией, она была
серой, за исключением тех мест, где от нее отражались солнечные лучи. Гвидо
так долго отсутствовал, что я спустился в каюту посмотреть, не случилось ли
чего, и обнаружил, что он колдует над старой черной кастрюлькой на спиртовой
горелке. Что он делает, выяснилось позже, когда появились старые глиняные
тарелки, полные дымящихся спагетти, политых соусом. Я удивился. Он принес и
вино, и металлическую миску с зеленым салатом. Это не шло ни в какое
сравнение с тем произведением, которое Вулф создал накануне, но даже Фриц не
заправил бы салат лучше. В общем, это было абсолютно съедобно. Гвидо встал
за штурвал, пока мы с Вулфом ели, затем его снова сменил Вулф, а Гвидо
отправился в каюту. Нам он сказал, что не любит есть на свежем воздухе. Судя
по запаху внутри каюты, я мог бы кое-что сказать по этому поводу, но
воздержался. Когда он снова появился, стало уже совсем темно и он зажег
огни, прежде чем встать к штурвалу. Облака разошлись, появились звезды и
Гвидо запел. За последние два дня я перенес столько потрясений, что не
удивился, если бы Вулф присоединился к нему, но он этого не сделал.
Стало прохладно, и я надел свитер под куртку. Я спросил Вулфа, не хочет
ли он последовать моему примеру, но он сказал, что нет, что скоро он и так
согреется от упражнений, которые нам предстоят. Немного позже он спросил,
который час, - у моих часов был люминесцирующий циферблат. Было десять минут
двенадцатого. Неожиданно звук двигателя изменился, замедляясь, и я подумал:
"Ух ты, знаю я эти штучки", но он продолжал работать; очевидно, Гвидо
намеренно уменьшил обороты. Вскоре после этого он вновь обратился к Вулфу, и
тот встал к штурвалу, а Гвидо погасил огни и вернулся на место. Теперь мы
плыли в полной темноте. Я встал, чтобы осмотреться, и только подумал, что
все равно ничего не смогу разглядеть, как вдруг впереди что-то замаячило. Я
повернулся к Вулфу:
- Мы приближаемся к чему-то очень большому.
- Естественно. Это Черногория.
Я посмотрел на часы.
- Пять минут первого. Значит, мы приплыли вовремя?
- Да, - но восторга в его голосе я не услышал. - Помоги мне,
пожалуйста.
Я помог ему надеть рюкзак и надел свой. Звук двигателя снова изменился
и стал еще тише. Когда мы приблизились к берегу, Гвидо, оставив штурвал,
выключил двигатель, скользнул на нос и через минуту раздался сильный
всплеск. Вернувшись назад, он развязал канаты, которыми к корме была
привязана шлюпка. Мы спустили ее на воду и поставили у борта. Этот маневр
был обсужден заранее, и Вулф проинформировал меня о принятом решении.
Учитывая габариты Вулфа, Гвидо было бы проще перевезти его на берег первым,
а потом вернуться за мной, но эта процедура отняла бы лишние двадцать минут.
Мы же должны были учитывать вероятность появления сторожевых катеров
югославской береговой охраны, а в таком случае Гвидо лишился бы не только
судна, но и возможности когда-нибудь увидеть Италию. Поэтому мы решили
уложиться в один рейс. Гвидо влез в шлюпку, я взял Вулфа за руку, чтобы
помочь ему перебраться через борт, но он оттолкнул меня, достаточно ловко
проделал это сам и уселся на корме. Следом за ним я приземлился на носу.
Гвидо, легкий, как перышко, шагнул в центр, достал весла и начал грести. Он
что-то проворчал, и Вулф сказал мне вполголоса:
- У нас вода на целых двенадцать сантиметров выше середины лодки. Учти
это и не делай резких движений.
- Слушаюсь, сэр.
Весла Гвидо, гладкие, как бархат, двигались в воде совершенно бесшумно,
слышен был только слабый скрип уключин, прорезанных в планширах. Поскольку я
сидел из носу задом наперед, не оборачиваясь, о том, что путешествие
окончено, шепотом сообщил мне Вулф.
- С левой стороны скала, Арчи.
Я не увидел скалу, но через секунду почувствовал ее локтем - плоскую
плиту, которая поднималась на фут выше планшира. Ухватившись за нее, я
подтянул к ней шлюпку и держал ее в таком положении, пока Гвидо смог до нее
дотянуться. Тогда, получив соответствующие инструкции, я вскарабкался на
скалу, растянулся на животе и протянул руку Гвидо. Поскольку мы держали
шлюпку плотно прижатой к берегу, Вулф ухитрился выбраться сам, Гвидо
отпустил мою руку, оттолкнулся и шлюпка исчезла в ночи. Я встал. Говорить
было запрещено, поэтому я прошептал:
- Я зажгу фонарик.
- Нет.
- Мы свалимся ко всем чертям.
- Держись за моей спиной. Я каждый дюйм здесь знаю. Постой, привяжи это
к моему рюкзаку.
Я взял его свитер, засунул рукава под ремни и связал их вместе. Он
спокойно двинулся по скалистой плите, и я последовал за ним. Я выше Вулфа на
три дюйма, поэтому я мог идти за ним и при этом видеть, что находится
впереди, хотя все равно в свете редких звезд ничего особенного не было
видно. Ровная поверхность кончилась, мы начали подниматься вверх, потом
пошли вниз. Камень под ногами сменился гравием. Когда дорога стала круче,
Вулф пошел медленнее и часто останавливался, чтобы отдышаться. Я хотел
предупредить его, что за милю слышно, как он дышит, и что мы спотыкались бы
намного меньше, если бы зажгли фонарь, но решил, что момент для замечаний
выбран неудачно.
Наша задача состояла в том, чтобы до рассвета уйти как можно дальше
вглубь, потому что предполагалось, что мы идем из Галичника с севера через
горы на запад к Цетинье, потому было нежелательно, чтобы нас видели у
берега. Кроме того, в десяти милях к юго-востоку от Цетинье находилось
место, где мы хотели кое-что сделать до рассвета. Пройти десять миль за
четыре часа совсем несложно, но не в горах в кромешной тьме и с Вулфом в
качестве ведущего. Он вел себя странно. Поняв раньше меня, что мы добрались
до гребня горы, он остановился так неожиданно, что мне пришлось резко
притормозить, чтобы в него не врезаться. Он предпочитал идти, карабкаясь
вверх, а не понизу, что достаточно неудобно, и я решил, что он просто чудит.
Он останавливался и несколько минут стоял, наклонив голову и поворачивая ее
из стороны в сторону Когда мы были уже далеко от берега, и можно было
разговаривать вполголоса, я спросил его, в чем дело, и он проворчал:
- Это звезды. Память меня подвела. - Он ориентировался по звездам, а я
в это не верил. Тем не менее он, по-видимому, знал, где мы находимся.
Например, спустившись со склона, после того как мы отмахали не меньше восьми
миль, он резко свернул вправо, еле протиснувшись между двумя огромными
валунами, прошел через россыпь зубчатых скал и, остановившись перед скалой,
вертикально вздымавшейся вверх, протянул руки и затем поднес их к лицу. Я
догадался по звукам о том, что он делает: он подставлял руки под струйку
воды, падающей вниз, и пил ее. Я тоже попробовал эту воду и пришел к выводу,
что она значительно вкуснее той, что текла из крана в Бари. После этого я
пришел к заключению, что мы все-таки не заблудились и путешествуем не только
с целью упражнения.
До рассвета было еще далеко, когда на довольно ровном участке пути он
значительно замедлил темп, наконец, остановился, повернулся ко мне и
спросил, который час. Я посмотрел на часы и сказал, что четверть пятого.
- Давай фонарь, - сказал он. Я вытащил фонарь из петли на ремне и зажег
его. Вулф сделал то же самое. - Может быть, тебе придется искать это место
без меня, - сказал он. - Поэтому лучше тебе в это вникнуть. - Он направил
луч света вниз по склону. - Похоже, вон тот камень, с завитком, как
петушиный хвост. Направь свет на него. Другого такого не найдешь нигде между
Будвой и Подгорикой. Запомни его.
Камень находился в тридцати ярдах, и я подошел, чтобы лучше его
разглядеть. На высоте в три моих роста один из углов образовывал дугу и при
большом воображении был похож на хвост петуха. Я поводил лучом фонаря вверх,
вниз, из стороны и сторону и, вернувшись к Вулфу, увидел, что мы находимся
на тропе.
- О'кей, - сказал я - Куда дальше, босс?
- Сюда. - Он отошел от тропы, и вскоре мы карабкались по круче. В
пятидесяти ярдах от нее он остановился и направил луч вверх под острым
углом.
- Ты можешь забраться на этот выступ?
Выступ находился на отвесной скале в двадцати футах над нашими
головами.
- Могу попробовать, - опрометчиво сказал я, - если вы будете стоять
так, чтобы подложить соломки, если я упаду.
- Начинай справа, - сказал он. - Вон там. Если ты на выступе встанешь
на колени, то на уровне своих глаз увидишь горизонтальную расщелину.
Мальчиком я залезал вовнутрь, но ты не сможешь. Через двенадцать дюймов она
пойдет слегка под уклон. Положи все как можно дальше и задвинь поглубже
фонариком. Чтобы это вытащить, тебе придется воспользоваться палкой. Палку
принесешь с собой, потому что поблизости ее не найти.
Пока он говорил, я расстегнул брюки и стащил свитер и рубашку, чтобы
добраться до пояса с деньгами. Мы все приготовили заранее в Бари - восемь
тысяч долларов были разложены в пять небольших упаковок, каждая обернута
клеенкой и перевязана резиновой лентой. Я положил их в карманы куртки и снял
рюкзак.
- Зовите меня Тенцингом*, - сказал я, подошел к указанному месту и
полез. Вулф встал так, чтобы лучше освещать мне путь фонариком. Я ухватился
пальцами за узкий край так высоко, как только мог дотянуться, поставил ногу
на выступ на высоте двух футов, подтянулся, и на десять процентов дело было
сделано. Дальше я легко переставил ногу на другой выступ, но вдруг она
соскользнула, и я сорвался вниз.
* Тенцинг Норгэй - знаменитый шерп, совершивший первовосхождение на
Джомолунгму в 1953 г. вместе с Э. Хиллари.
- Сними ботинки, - сказал Вулф.
- Сниму. И носки.
Так было легче. Выступ, на который я в конце концов залез, не достигал
в ширину и десяти дюймов. Я крикнул сверху:
- Вы сказали, что нужно встать на колени. Залезайте сами и встаньте, а
я на вас посмотрю.
- Потише, - сказал он.
Уцепившись за расщелину одной рукой, я достал пакеты из карманов и
засунул их в трещину так глубоко, как доставала рука, потом с помощью
фонарика запихал их еще глубже. Всунуть фонарь на место одной рукой было
невозможно, и я положил его в карман куртки и, посмотрев вниз, сказал:
- Мне никогда не спуститься. Найдите мне лестницу.
- Прижмись тесней к скале, - приказал Вулф, - и передвигайся на
пальцах.
Конечно, спускаться было намного труднее, чем подниматься - это всегда
так, - но я выдюжил. Когда я снова, оказался на одном уровне с Вулфом, он
пробурчал:
- Приемлемо.
Не удостоив его ответом, я сел на скалу и направил луч фонарика на
ноги. Они не везде были порезаны до кости, всего несколько синяков и
царапин, и кровь не лилась ручьем. На пальцах сохранились остатки кожи.
Надев носки и ботинки, я вдруг почувствовал, что мое лицо покрыто потом, и
достал платок.
- Пошли, - сказал Вулф.
- Послушайте, - заявил я, - вы хотели спрятать башли до рассвета, и я
это сделал. Но если существует возможность, что мне придется доставать их
одному, лучше дождаться, когда рассветет. Я узнаю петушиный хвост, это
точно, но как я найду его, если мы оба раза подходили к нему в темноте?
- Найдешь, - заявил он. - Здесь всего две мили до Риски, а идти все
время по тропе. Я бы сказал, что ты заслуживаешь оценки "весьма
удовлетворительно". Пошли.
Он затопал вперед. Я встал и пошел следом. Было еще совсем темно. Через
полмили я почувствовал, что мы больше не поднимаемся, а идем все время вниз.
Еще через полмили мы шли по ровному месту. Где-то недалеко залаяла собака.
Вокруг нас теперь было открытое пространство, я это скорее чувствовал, чем
видел, и под ногами - не скалы и гравий, а плотная земля.
Немного дальше Вулф остановился и сказал:
- Мы вошли в долину Морачи, - он зажег фонарик и посветил вперед. -
Видишь, тропа разветвляется? Если пойти налево, она выходит на дорогу,
ведущую в Риску. Позже мы ею воспользуемся. А сейчас надо найти подходящее
место, чтобы поспать. - Он выключил фонарик и зашагал вперед. На развилке
повернул направо.
Пока все шло по плану. В Риске, которая была просто деревней, не
оказалось даже гостиницы, поэтому мы стали искать стог сена. Еще несколько
минут назад нам пришлось бы зажечь фонарик, чтобы его найти, но теперь,
когда тропинка перешла в дорогу, вдруг стало достаточно светло, чтобы
разглядеть дорожные колеи, и где-то через сто шагов Вулф свернул налево в
поле. Стог был странной формы, по времени искать другой у нас не было. Я
зашел со стороны, противоположной дороге, встал на колени и начал
вытаскивать сено охапками. Вскоре образовалась ниша, достаточно глубокая для
Вулфа. Я спросил:
- Не желаете ли поесть, прежде чем отправитесь в свои покои?
- Нет. - Он был мрачен. - Я слишком долго шел.
- Кусок шоколада сделает из вас нового человека.
- Нет. Помоги мне.
Я выпрямился и помог ему снять рюкзак. Вулф снял куртку, нацепил
свитер, снова надел куртку и опустился сначала на одно колено, потом на
другое и лег плашмя. Залезть в нишу было не так-то просто, потому что стог
находился в восьми дюймах от уровня земли. Но в конце концов ему это
удалось.
- Я сниму с вас ботики, - предложил я.
- Ни в коем случае. Я никогда не смогу их снова надеть.
- О'кей. Если захотите есть, вызовите горничную. Я начал готовить
другую нишу и сделал ее подлиннее, чтобы поместились рюкзаки. Устроившись в
ней и высунув голову наружу, я сообщил Вулфу:
- Над албанскими Альпами где-то в десяти милях за долиной на востоке
видно розовое зарево. Очень красиво.
Вулф не ответил. Я закрыл глаза. Пели птицы.
7
Впервые взглянув на Черногорию при дневном свете спустя восемь часов,
когда я выкатился из ниши, я увидел много интересного. Где-то в десяти милях
от места, где я находился, прямо по курсу виднелся острый пик, возвышающийся
над другими. Очевидно, это и была гора Лофхен - Черная гора, находившаяся на
северо-западе; по солнцу так и выходило. На востоке простиралась широкая
зеленая долина, за ней горы, уже на территории Албании. К югу примерно в
двадцати ярдах виднелся дом, расположенный среди деревьев. А на юго-западе
недвижимый и монолитный, как утес, возлежал Ниро Вулф.
- Доброе утро, - приветствовал я его.
- Который час? - спросил он. Голос его звучал хрипло.
Я взглянул на часы:
- Без двадцати два. Хочется есть и пить.
- Не сомневаюсь. - Он закрыл глаза и снова открыл их. - Арчи.
- Да, сэр.
- Конечно, у меня болят ноги и спина; у меня все болит, но я
предполагал, что так и будет, и могу это вынести. Что меня волнует, так это
ступни. Нагрузка на них в сто раз больше, чем на твои; они были изнежены за
многие годы; боюсь, что я переоценил их возможности. Они, наверное,
стерлись, но я пренебрег опасностью, не снял ботинки. Теперь они как
мертвые. Мои ноги кончаются у колена. Сомневаюсь, смогу ли я стоять, не то
что идти. Ты что-нибудь знаешь о гангрене?
- Нет, сэр.
- Она развивается на конечностях при нарушении артериального и
венозного кровообращения; правда, я думаю, что нарушение должно быть
длительным.
- Конечно. Восемь часов явно недостаточно. Очень есть хочется.
Он закрыл глаза.
- Я проснулся от тупой боли, но теперь она просто невыносима. Я хотел
пошевелить пальцами, но не уверен, что они у меня есть. Мысль о том, чтобы
выкарабкаться отсюда и попробовать встать, полностью неприемлема. Я не вижу
другой возможности, кроме как попросить тебя вытащить мои ноги наружу и
снять с них ботинки и носки; и это ужасно, потому что я никогда не смогу их
снова надеть.
- Да. Вы это уже говорили. - Я подошел ближе, - В любом случае надо
смотреть правде в глаза. Если вы не можете идти, нечего и пробовать.
Попытаетесь завтра или послезавтра, чтобы предупредить гангрену. Однако вон
там виден дом, я пойду и позову на помощь. Как сказать по сербо-хорватски:
"продайте мне, пожалуйста, двадцать свиных отбивных, ведро картошки, четыре
каравая хлеба, галлон молока, дюжину апельсинов, пять фунтов..."
Вне всякого сомнения, именно слова "свинина" и "хлеб" заставили его
предпринять отчаянную попытку сдвинуться с места. Он проделал это с большой
осторожностью. Сначала извлек наружу голову и плечи, а когда локти коснулись
земли, заработал спиной и так продвигался, пока полностью не оказался
снаружи. Лежа на спине, он медленно и осторожно согнул сначала правую ногу,
затем левую. Ничего страшного не произошло, и тогда он начал поднимать их по
очереди, делая сначала десять махов в минуту, а затем все быстрее и быстрее.
Я отодвинулся, чтобы не мешать ему, но решил остаться поблизости, чтобы
помочь ему, если он попробует встать. Но мне не пришлось ему помогать,
потому что он встал сам, опираясь на стог. Очутившись на ногах, он
прислонился к нему и торжественно произнес:
- Небеса помогли мне.
- Наконец-то. Боже мой. Аминь. Скажите, это Черная гора?
- Да. Вот не думал, что увижу ее снова. - Он повернулся к ней спиной и
посмотрел в сторону дома, окруженного деревьями.
- Какого черта мы так долго возились. Думаю, что старого Видина уже нет
в живых, но ведь этот стог кому-то принадлежит. Пойдем посмотрим. Давай
рюкзаки.
Я достал их из своей ниши, и мы пошли прямо по колее. Походку Вулфа
нельзя было назвать изящной, но тем не менее он не хромал. Колея вывела нас
к серому каменному дому, низкому и длинному, с соломенной крышей и двумя
маленькими окнами. Направо находилось еще одно каменное строение, поменьше,
совсем без окон. Все это выглядело довольно мрачно. Не видно было никаких
признаков жизни - ни человека, ни животного. К дому вела дорожка, вымощенная
каменными плитами. Вулф подошел и постучал в дверь. Сначала ответа не было,
по после второй попытки дверь приоткрылась, и мы услышали женский голос.
Вулф что-то спросил, и дверь снова закрылась.
- Она говорит, что муж в сарае, - сказал Вулф.
Мы пошли через двор к другому строению, но на полпути дверь открылась,
и появился мужчина. Он закрыл дверь, прислонился к ней спиной и спросил, что
нам нужно. Вулф ответил, что мы хотим есть и пить и за это заплатим. Мужчина
заявил, что еды у него нет, а для питья - только вода. Вулф сказал, хорошо,
начнем с воды и пошел к колодцу, расположенному возле дома. На колодце был
ворот с веревкой, на каждом конце которой висело по ведру. Я достал свежей
воды, наполнил кружку, стоявшую на камне, и подал ее Вулфу. Мы выпили по три
полных кружки, и он передал мне свой разговор с хозяином.
- Это хуже, чем нелепость, - заявил он, - это абсурд. Посмотри на него.
Он похож на старого Видина и, наверное, приходится ему родственником. Он
определенно черногорец. Шести футов ростом, челюсть как скала, орлиный клюв
вместо носа, он создан, чтобы выдержать любую бурю. Десять столетий
турецкого ига его не могли сломить. Во времена деспота Черного Георгия он
высоко держал голову, как и подобает человеку. Его сломал коммунистический
деспотизм. Двадцать лет назад незнакомые люди, поломавшие его стог, должны
были бы ответить за это; а сегодня, застав нас за нарушением границ его
владений, он оставляет жену в доме, а сам прячется в сарае с козами и
курами. Знаешь ли ты, какие стихи посвятил Теннисон черногорцам?
- Нет.
- Вот послушай.
"... пусть время и судьба
Нас подточили, но закал все тот же,
И тот же в сердце мужественный пыл -
Дерзать, искать, найти и не сдаваться"*
* Перевод Г. Кружкова
Он взглянул на отважного горца, стоящего у двери сарая.
- Пф! Дай мне тысячу динаров.
Вытаскивая из кармана сверток, приготовленный Телезио, я прикинул, что
тысяча динаров - это 3.33 доллара. Вулф взял деньги и подошел к нашему
хозяину Вот их разговор, пересказанный мне позже.
- Мы платим вам за повреждение стога, которое вы можете исправить за
пять минут. И за еду. У вас есть апельсины?
Хозяин выглядел одновременно испуганным, подозрительным и мрачным.
- Нет, - он покачал головой.
- Кофе?
- Нет.
- Бекон или ветчина?
- Нет. У меня совсем ничего нет.
- Вздор. Мы вовсе не шпионы из Подгорики или Белграда. Мы...
Черногорец прервал его:
- Вы не должны говорить Подгорика. Нужно говорить Титоград.
Вулф кивнул.
- Я знаю, что город переименовали, но еще не решил, согласен ли с этим.
Мы недавно вернулись из-за границы, мы политически нейтральны и очень
голодны. При необходимости мой сын, который вооружен, может покараулить вас,
пока я войду в сарай и возьму пару цыплят. Но будет проще и приятней, если
вы возьмете деньги и попросите жену накормить нас. У вас есть бекон или
ветчина?
- Нет.
- Козье мясо?
- Нет.
- Что же, черт возьми, у вас есть? - заорал Вулф.
- Немного колбасы, - неприязненно ответил хозяин. - Может быть, яйца.
Хлеб и немного сала.
Вулф повернулся ко мне. - Еще тысячу динаров. - Я достал их, и он
протянул обе бумажки негостеприимному хозяину. - Вот, возьмите. Мы в вашей
власти. Но не надо сала. Я переел его в детстве, и теперь мне плохо от
одного запаха. Может быть, ваша жена найдет немного масла.
- Нет. О масле не может быть и речи.
- Очень хорошо. Столько стоят два хороших обеда в лучшей гостинице
Белграда. Пожалуйста, принесите нам таз, кусок мыла и полотенце.
Мужчина не спеша прошагал к двери и вошел в дом. Немного погодя он
принес все, о чем его просили. Вулф поставил таз, старый, но чистый, на
каменную плиту у колодца, наполнил его наполовину водой, снял куртку и
свитер, закатал рукава и умылся. Я последовал его примеру. Вода была такая
холодная, что у меня окоченели пальцы. Но я проявил чрезвычайное мужество.
Серое льняное полотенце, поглаженное и аккуратно сложенное, оказалось двух
футов в ширину и четырех в длину. Мы причесались, почистили зубы. Упаковав в
рюкзак расчески и зубные щетки, я налил в таз свежей воды, поставил его на
землю, сел на камень, снял носки и ботинки и опустил ноги в воду. Резкая
боль пронзила каждый мой нерв. Вулф стоял, внимательно глядя на таз.
- Ты собираешься вымыть их мылом? - тоскливо спросил он.
- Не знаю. Еще не решил.
- Ты бы сначала их растер.
- Нет, - выразительно сказал я. - У меня другая проблема - я содрал
кожу.
Он сел рядом со мной на камень, внимательно наблюдая за тем, как я
плескаюсь в тазу. Я осторожно вытер ноги полотенцем, надел чистые носки,
постирал грязные и повесил их сушиться на солнышке. Когда я начал мыть таз,
Вулф вдруг выпалил:
- Подожди минутку. Я, пожалуй, рискну.
- О'кей. Но как бы нам не пришлось идти в Риску босиком.
Однако эксперимент не удалось осуществить, потому что появился хозяин и
что-то произнес. Вулф встал и направился к дому, я за ним. Потолок в комнате
оказался не таким низким, как я ожидал. Обои на стенах были зеленые с
желтым, но их почти не было видно, так как стены были увешаны огромным
количеством картинок одинакового размера. На полу лежали коврики, стояли
разные шкафы и стулья и большая железная печь. У окна стоял стол, покрытый
красной скатертью. Он был накрыт на двоих - лежали ножи, вилки, ложки и
салфетки. Мы с Вулфом сели, и в дверь с аркой наверху вошли две женщины.
Одна из них, средних лет, с острыми черными глазками, в одеянии, сделанном
не иначе как из старого брезента, держала нагруженный поднос. Но вторая,
которая шла следом, заставила меня забыть о голоде на целых десять секунд. Я
не видел ее глаз, потому что они были опущены, но при виде всего остального
авторитет Черногории взлетел в моих глазах значительно выше вершины Черной
горы. Когда они поставили еду и ушли, я спросил Вулфа:
- Как вы думаете, их дочь всегда носит эту белую блузку и расшитый
зеленый жилет?
Он фыркнул:
- Конечно, нет. Она услышала, что мы говорим на иностранном языке и
невероятно много заплатили за еду. Может ли черногорская девушка упустить
такой случай? - Он снова фыркнул. - Или любая другая девушка? Поэтому она
переоделась.
- Это зависит от отношения, - возразил я. - Мы должны отдать должное ее
хлопотам. Если вы хотите снять ботинки, действуйте, и мы можем арендовать
стог на неделю, пока у вас не спадет отек.
Он не удостоил меня ответом. Через десять минут я спросил его:
- Почему они добавляют в колбасу бензин?
На самом деле еда оказалась совсем не плохой. Яйца были превосходны,
черный хлеб кисловат, но вполне съедобен, а вишневый джем из глиняного
горшочка оказал бы честь любому дому. Позднее кто-то сказал Вулфу, что в
Белграде свежие яйца продаются по сорок динаров за штуку, а мы съели по
пять, то есть оказались не такими уж транжирами. После первого глотка я
оставил чай, но вода была вполне приличной. Когда я намазывал джем на хлеб,
вошел хозяин и что-то сказал Вулфу. Я полюбопытствовал, в чем дело. Вулф
ответил, что телега готова.
- Какая телега, - спросил я.
Он ответил:
- Чтобы ехать в Риску.
- Впервые слышу о телеге, - пожаловался я, - Было договорено, что вы
мне пересказываете полностью все разговоры. Вы же всегда утверждали, что,
если я что-то пропускаю, вы никогда не можете знать, ухватили вы
рациональное зерно или нет. А теперь, когда ботинок одет не на ту ногу, если
вы мне простите такое сравнение, я чувствую то же самое.
Думаю, что Вулф меня не слышал. Теперь он был сыт, но нужно было снова
вставать и идти, и он слишком этого боялся, чтобы еще спорить со мной. Когда
мы встали, отодвинув стулья, в дверях появилась дочь и что-то сказала.
- Что она говорит? - спросил я.
- Sretan put.
- По буквам, пожалуйста.
Вулф повторил по буквам.
- Что это значит?
- Счастливого пути.
- А как сказать. "Путь был бы намного счастливее, если бы вы были с
нами?"
- Не надо. - Он уже шел к двери. Не желая быть грубым, я подошел к
дочери и протянул ей руку. Ее рукопожатие было приятным и сильным, На одно
мгновение она взглянула на меня и тут же опустила глаза.
- Розы красные, - отчетливо произнес я, - фиалки синие, сахар сладкий,
а все вместе - это вы.
Я легко сжал ее руку и вышел, Вулф стоял в ярде от дома, скрестив руки
на груди и сжав губы, глядя на повозку, которая действительно этого
заслуживала. Лошадь была еще ничего - низкорослая, скорее пони, чем лошадь,
но в хорошей форме, однако телега, в которую она была впряжена, представляла
собой простой деревянный ящик на двух колесах, обитых железом. Вулф
обратился ко мне.
- Хозяин говорит, - горько сказал он, - что положил сена, чтобы было
помягче.
Я кивнул:
- Вы не доедете живым до Риски.
Затем взял наши рюкзаки, свитеры, куртки и свои носки, висевшие на
солнце.
- Это же чуть больше мили? Поехали.
8
При строительстве домов в Риске были использованы обломки скал, которые
просто скатили вниз в долину, уложили прямоугольниками и накрыли соломой;
вот и все, что они сделали. И это было примерно в то же время, когда Колумб
уплыл через Атлантический океан в поисках короткого пути в Индию.
Единственная улица покрылась грязью глубиной в целый фут, сохранившейся
после апрельских дождей; однако с одной стороны улицы была проложена
каменная дорожка. Когда мы шли по ней гуськом, у меня сложилось впечатление,
что местные жители нам не особенно рады. Впереди маячили какие-то фигуры,
несколько детей носились по низкой каменной стене, вдалеке шла женщина с
метлой; но все они исчезали при нашем приближении. Даже в окнах никого не
было видно.
- У нас что, чума? - спросил я Вулфа.
Он остановился и обернулся:
- Нет. Это у них чума. У них высосали все жизненные силы. Пф.
Он зашагал вперед. Пройдя центр городишка, он сошел с дорожки и
повернул направо через пролом в каменной стене. За ней находился дом,
побольше и повыше чем остальные. Дверь наверху была украшена аркой, а по
бокам отделана красивой резьбой. Вулф поднял кулак, чтобы постучать, но
дверь неожиданно распахнулась, и на пороге появился человек.
- Вы Джордж Билич? - спросил Вулф.
- Да, это я. - У него был низкий бас. - А вы кто?
- Это неважно, но вам я могу сказать, Меня зовут Тоне Стара, а это мой
сын Алекс. Вы сдаете напрокат машину, а нам нужно добриться до Подгорики. Мы
заплатим, сколько надо.
Глаза Билича сузились.
- Я не знаю такого места - Подгорика.
- Вы называете его Титоград. Я не совсем удовлетворен этим
переименованием. Мы с сыном хотим выразить властям наше сочувствие и
предоставить в их распоряжение некоторые средства. От вас требуется услуга,
за которую мы хорошо заплатим. Из уважения к вам я согласен назвать город
Титоградом.
- Откуда вы и как сюда попали?
- Это наше дело. Вам достаточно знать, что мы заплатим две тысячи
динаров или шесть долларов, если вам так больше нравится, за расстояние в
двадцать три километра.
Узкие глаза Билича сузились еще сильнее:
- Мне не нравятся американские доллары и не нравится ваше предложение.
Откуда вы узнали, что я сдаю машину напрокат?
- Это известно всем. Вы это отрицаете?
- Нет, но она не в порядке. Что-то мотор барахлит.
- Мой сын может ее починить. Он хороший специалист.
Билич покачал головой.
- Я не могу на это согласиться. Вдруг он ее совсем сломает.
- Вы правы. - Вулф был предельно доброжелателен. - Вы нас не знаете. Но
у вас есть телефон, мы пойдем в дом, и вы позвоните в Белград, звонок мы
оплатим. Позвоните в Министерство внутренних дел, попросите соединить вас с
комнатой девятнадцать, и спросите, стоит ли сотрудничать с человеком,
который называет себя Тоне Стара и опишите мои приметы. Только не мешкайте -
мне надоело стоять под дверью.
Этот блеф не был таким уж бессмысленным, как кажется Вулф знал от
Телезио, что Билич не станет рисковать, оскорбляя незнакомого человека,
который может быть связан с тайной полицией, или привлекать к себе внимание
начальства из Белграда глупым звонком. Блеф не только сработал, он произвел
эффект, который показался мне совершенно несоразмерным словам Вулфа. Билич
неожиданно побледнел, будто разом потерял половину крови. Одновременно он
пытался улыбаться, и все вместе выглядело весьма неприятно.
- Прошу прощения, сэр, - сказал он совсем другим тоном, отступая назад
и кланяясь. - Я уверен, вы понимаете, что осторожность необходима. Входите и
садитесь и давайте выпьем вина.
- У нас нет времени. - Вулф говорил отрывисто. - Вы должны сразу
позвонить.
- Это будет смешно. - Билич изо всех сил старался улыбнуться. - В конце
концов, вы же только хотите, чтобы вас отвезли в Титоград, что вполне
естественно. Вы не хотите войти?
- Нет. Мы спешим.
- Очень хорошо. Уверяю вас, я знаю, что такое спешить. - Он обернулся и
крикнул: - Жубе!
С таким же успехом он мог произнести имя шепотом, поскольку Жубе,
очевидно прятался не далее чем в десяти футах. Он вышел из-за занавески,
высокий и костлявый юнец, лет восемнадцати, и голубой рубашке с открытым
воротом и линялых джинсах.
- У моего сына каникулы в университете, - пояснил Билич. - Он
возвращается завтра, чтобы заняться изучением вопроса совершенствования
Социалистического Союза Трудящегося народа Югославии под руководством нашего
великого и любимого президента. Жубе, это мистер Тоне Стара и его сына
Алекс. Они хотят, чтобы их отвезли в Титоград, и ты...
- Я слышал, о чем вы говорили. Мне кажется, ты должен позвонить в
Белград, в министерство.
Жубе мне сразу не понравился. Я понял не все, что он произнес, но тон
был злобный, и я разобрал слова "министерство" и "Белград" и поэтому
догадался, о чем идет речь. Вся надежда была на то, что отец заставит его
послушаться, и, к счастью, он так и поступил.
- Возможно, настанет день, мой сын, когда ты будешь поступать так, как
считаешь нужным. А пока я думаю, что следует отвезти этих джентльменов в
Титоград, и, поскольку я занят, это сделаешь ты. Если у тебя есть другие
соображения, мы можем обсудить их позже, а пока я поручаю тебе отвести в
Титоград мистера Стара и его сына. Согласен ли ты выполнить мое поручение?
Они пристально посмотрели друг на друга. Победил отец. Жубе опустил
глаза и пробормотал:
- Да.
- Так не разговаривают с отцом.
- Да, сэр.
- Хорошо. Пойди и заведи машину.
Парень вышел. Я вынул югославскую валюту. Билич объяснил, что выехать
из деревни можно только по дороге, которая проходят сзади дома, потому что
по улице нельзя проехать из-за грязи, и провел нас через дом к задней двери.
Если у него имелись другие члены семьи, кроме Жубе, они остались вне нашего
поля зрения. За домом был красивый газон с цветочными клумбами. Узкая
дорожка привела нас к каменному строению, из него выехал автомобиль, за
рулем которого сидел Жубе. Я застыл в изумлении. Это был "форд"-седан
выпуска 1953 г. Потом я вспомнил, что рассказывал мне Вулф про Югославию -
Америка перевела ей через Всемирный банк около пятидесяти восьми миллионов
зеленых. Меня в какой-то степени заинтересовало, как это Биличу удалось
получить машину в собственное распоряжение, потому что я тоже плачу налоги,
но я решил отложить этот вопрос на потом. Когда мы сели в машину, Вулф
попросил Билича сообщить сыну, что за поездку будет заплачено две тысячи
динаров.
Дорога на Титоград шла через долину и вверх по реке Мораче и была
ровной почти на всем протяжении, но у нас ушло больше часа, чтобы проехать
двадцать три километра - четырнадцать миль. Сначала я уселся с Вулфом на
заднее сиденье, но после того как машина ухнула в парочку выбоин,
передвинулся вперед к Жубе. На ровных участках пути Вулф рассказывал ...
