Любовь Федоровна Воронкова. Сын Зевса
страница №3
...й глаз Филиппа,голубой, как небо, светился искренним недоумением.
Но Аристотель видел, что Филипп откровенно обманывает его.
- Ну, как твоя склонность к философии? - снова переменил разговор
Филипп. - Большую ли услугу оказала она тебе в жизни?
- Может быть, она-то и оказала мне самую большую услугу, - задумчиво
ответил Аристотель. - Эта наука помогает думать, размышлять, наблюдать...
Чему же ты хочешь, чтобы я учил твоего сына?
- Всему, что знаешь сам. А главное - воспитай его настоящим эллином.
- Но как же иначе, Филипп? Эллины остаются эллинами. А варвары -
варварами. И забывать этого нельзя.
- Вот что еще меня очень сильно интересует, - сказал Филипп, - как ты
смотришь на устройство государства? Может быть, ты демократ, Аристотель?
- Я думаю, Филипп, - осторожно ответил Аристотель, - что самое лучшее
устройство государства - это небольшой полис: то есть государство-город, в
котором первое место принадлежит средним слоям населения - ни очень богатым,
ни очень бедным. Ведь хорошее государство больше всего стремится к тому,
чтобы все в нем были равны и одинаковы...
- Значит, ты считаешь монархию противоестественным политическим строем?
Филипп напряженно ждал ответа.
- Я считаю, что монархия - это нормальный строй, - уклончиво сказал
Аристотель, - ненормальным строем я считаю тиранию. Тирания - это строй
противоестественный. Ведь тиран должен все время следить за своими
подданными - чем они занимаются, о чем говорят... Ему приходится возбуждать
среди своих подданных взаимную вражду, чтобы эта вражда не обратилась против
него самого. Тиран разоряет своих подданных, чтобы содержать для себя охрану
да и чтобы народ, занятый заботами о повседневном пропитании, не имел досуга
замышлять заговоры против своего правителя.
- Я рад, что ты не порицаешь монархию. Чем была Македония до меня? Чем
бы она была, если бы у нее не было такого царя, как я? Сейчас по военному
могуществу кто сравнится с моим государством?
- Это так, Филипп. Но если государство обращает внимание лишь на
подготовку своих военных сил, то оно держится, пока ведет войны, и гибнет,
лишь достигнет господства: во время мира такие государства теряют свой
закал, подобно стали. Подумай об этом.
Филипп задумался.
- Решим так, Аристотель, - сказал он потом, - обучай моего сына разным
наукам - как царя. Но муштруй его - как простолюдина. А управлять
государством я научу его сам.
В тот же вечер во дворце был большой пир, затянувшийся до рассвета.
Филипп дал себе волю. Он много пил, громко хохотал над грубым шутовством
уличных мимов, шумно приветствовал флейтисток и танцовщиц, увеселявших
гостей.
Чад и дым очага, звон кифар и свист флейт, неслаженные песни, крики,
хохот... И царь и его гости самозабвенно веселились. Аристотель в раздумье
смотрел на них, изредка пригубливая чашу.
Тринадцатилетний Александр, несмотря на требования Леонида уйти в
спальню, сидел за столом, угрюмо глядя на это необузданное веселье.
Аристотель подошел к нему, положил ему руку на плечо. Александр встал, губы
его дрожали.
- Тебе нравится это, Александр?
- Нет.
- Зачем же ты сидишь здесь?
- Я хочу понять, почему отец предпочитает их всех - и этих флейтисток -
моей матери?
- Уйдем, Александр. На такие вопросы еще ни один человек не мог дать
ответа.
МИЭЗА
Аристотель без труда доказал Филиппу, что ему и Александру надо
куда-нибудь уехать из Пеллы.
- Шумная жизнь твоего двора будет мешать занятиям.
Филипп охотно согласился с ним. Его и самого смущало присутствие сына
на его пирах.
Филипп поселил их недалеко от Пеллы, в маленьком городке Миэзе на реке
Стримоне. Александру казалось, что он вырвался из душного, тесного гнезда на
свежий воздух, на волю. Вместо шума угарных отцовских пиров - серебристый
шум реки, широкой и быстрой; вместо городских стен, замыкающих горизонт, -
вершины Кабунских гор, одетых лесами. А если повернуться лицом к югу, то
перед глазами высоко в небе засияет белая глава Олимпа, покрытая вечным
снегом... Какая бы ни стояла жара, с Олимпа всегда веет хрустальной
прохладой. Александр наслаждался этой прохладой, - и у него от рождения была
очень горячая кожа. Говорили, что это свойство и делает его таким
вспыльчивым.
В этом мирном уголке стояла полная тишина. Только ветер шумел в лесах,
да пели птицы, да позванивал где-нибудь в ущелье небольшой водопад. Тихо
было и в самой Миэзе, с ее маленькими домами, слепленными из глины,
окруженными каменными стенами. Эти стены делали улицу слепой и пустынной;
вся жизнь проходила во дворах - там жили, варили пищу, растили детей.
Мужчин в селах оставалось немного, Филипп взял в свои войска всех, кто
в силах держать оружие. Остались старики, женщины, дети. Но они не бросили
землю незасеянной. В долине, особенно по берегам Стримона, на тучных полях
колосились пшеница и усатый ячмень, наливались сочные плети гороха... На
склонах гор, укрытых густой травой до самой кромки леса, паслись стада -
лошади, коровы, овцы, козы... Выше стадам подниматься было опасно - в лесах
было полно зверья, в горах бродили дикие кабаны, волки, медведи, барсы. Даже
львы водились там. Рассказывают, что они нападали на верблюдов, когда войска
царя Ксеркса проходили по македонским лесам.
Вместе с Александром в Миэзу были отправлены и его товарищи,
сверстники, сыновья македонской знати: Филота, сын полководца Пармениона,
Неарх - критянин из богатой семьи мореходов, Гарпал, Эригий, Лаомедонт... И
всегда рядом с ним, всегда возле него, осторожный, ненавязчивый, но
неизменно ласковый и мягкий, был его любимый друг Гефестион.
Здесь, в Миэзе, хозяином и властелином их стал Аристотель.
Занимались они в Нимфайоне, святилище нимф, окруженном красивой светлой
рощей. Учитель и ученики гуляли по дорожкам. Учитель читал им лекции, тут же
объяснял непонятное и отвечал на вопросы. Иногда, если учитель утомлялся,
они усаживались на каменные скамьи, стоявшие под широкими нарядными кронами
старых лип или ясеней, и продолжали зажатия. Если шел дождь или слишком
палило солнце, уходили в тень портиков, колонны которых белели среди зелени.
Александр жадно слушал лекции Аристотеля. Всеобъемлющие знания учителя
восхищали его, вызывали большое уважение, из которого рождалась сердечная
привязанность. Его привлекал холодноватый, уравновешенный характер
Аристотеля. Александр старался уяснить себе: как это можно сохранять такое
постоянное спокойствие? Ни своеволие, ни упрямство, ни бешеный гнев,
который, словно пожар, охватывал иногда Александра, не могли вывести из себя
его мудрого учителя. Александру все нравилось в этом Человеке. И даже то,
что он любит пышно одеваться, украшать себя золотыми цепями, носить золотые
перстни и драгоценные камни, хотя другие ученики, да и сам Александр,
тихонько посмеивались над этой слабостью: такой старый человек, философ,
ученый, а наряжается, будто женщина!
Аристотель преподавал самые разнообразные предметы: историю Эллады и
Персии, физику, географию, естествознание, астрономию... Он рассказывал о
происхождении животных, об устройстве земли, об устройстве Вселенной - все,
что в то время было известно ученым и что открыл он сам, и в том виде, как
это им представлялось и как представлялось ему самому. И какой бы науки он
ни касался, всегда оказывалось, что тут он знает больше, чем знало в ту пору
человечество. Аристотель учил и риторике - это тоже входило в систему
образования. Считалось, что человек, не владея красноречием, ничего не
сможет достичь в жизни.
Вот они идут по дорожке, устланной резной тенью деревьев и солнечными
пятнами. Аристотель говорит, юноши слушают. Кто внимательно, кто рассеянно.
Александр слушает, наморщив брови и крепко сжав губы, запоминает. Ему
риторика необходима, потому что достигнуть ему нужно очень многого.
- Значит, первое: подобрать необходимый материал, - повторял про себя
Александр, - второе: составить план; третье - постараться, чтобы речь была
ясной, отчетливой, музыкальной; четвертое - заучить всю речь наизусть и
пятое - разыграть ее с мимикой и жестикуляцией, подобными актерской игре...
Александр старательно учился этому искусству. Он слышал и видел, как
прекрасно говорит его отец царь Филипп и как многих он убеждает в том, в чем
хочет убедить. Великая сила красноречие, удивительная сила, похожая на
колдовство. Вот, например, не так давно у Филиппа были афинские послы.
Приехали договариваться о мире. Среди них был Эсхин, красивой осанки и
благородного вида человек, друг Филиппа. И был среди послов неуемный враг
Филиппа - Демосфен. Он вошел с нахмуренным лбом и угрюмым взглядом.
Среди македонских вельмож тогда пронесся опасливый шепот. Вопрос должен
обсуждаться важный: заключать мир так, как хотят афиняне, или так, как хочет
Филипп. Если бы пришли обычные послы, пусть даже и недоброжелательные,
Филипп уговорил бы их. Но как он уговорит Демосфена?
Филипп появился перед ними роскошно одетый, мужественно красивый,
несмотря на черную повязку, закрывающую глаз, чрезвычайно веселый и
любезный. Он принял послов, как самых дорогих гостей, предоставил им и
отдых, и ванну с дороги, и богато накрытый стол.
А когда началась настоящая серьезная беседа, Филипп был так
красноречив, так остроумен и так дружелюбен с Демосфеном, что тот совсем был
сбит с толку. Он смущался, заикался, не знал, что отвечать... И словно забыл
все речи, которые говорил, собираясь в Пеллу, словно растерял все громы и
молнии, пока ехал сюда. А ведь он для того и включился в посольство, чтобы
не дать Филиппу одурачить афинян.
Как подсмеивались потом в Афинах его враги, как язвительно издевался
Эсхин!
Говорят, что послы были очарованы Филиппом и, вернувшись в Афины, без
конца восхищались им: он так образован, он так любезен, он так умен!
Демосфен угрюмо упрекал:
- Вы только занимаетесь сказками и не хотите видеть настоящего
положения дел!
Получается, что Демосфен-то видел настоящее положение дел, но против
красноречия Филиппа оказался бессильным.
Да, риторике Александру надо учиться. Царям красноречие необходимо -
это искусство тоже помогает управлять государством.
В свободное от занятий время Аристотель писал книгу о животных. Нужный
для книги материал он собирал всюду. Расспрашивал рыбаков о повадках рыб и
других морских животных. Разговаривал с охотниками, с пастухами. Вместе с
пасечниками наблюдал таинственную жизнь пчел.
Он вскрывал трупы жертвенных или погибших от болезни овец, чтобы
увидеть устройство их внутренних органов. Анатомировал глаз крота, чтобы
понять, как он приспособлен для жизни этого животного под землей. Тем же
путем терпеливого наблюдения он определил, когда у куриного зародыша
начинает биться сердце. Он долго наблюдал сома, оберегающего икру. Ему нужно
было знать, как устроен жевательный аппарат у ежа и одинаково ли поет
соловей весной и летом...
- Не следует ребячески пренебрегать изучением незначительных животных,
- говорил он, - ибо в каждом произведении природы найдется нечто достойное
удивления.
Аристотель открывал перед Александром множество тайн природы, которых в
те времена еще никто не знал.
- ...Все животные имеют прирожденную способность ощущать перемены тепла
и холода; и как люди, которые либо прячутся зимой в домах, либо проводят
лето в более холодных местностях, а зимуют в более теплых, так и животные
способны это делать, меняют место... Журавли улетают со скифских равнин на
болота, расположенные выше Египта, к истокам Нила... А пеликаны переселяются
и улетают с реки Стримона на Истр [Истром тогда называли Дунай.], где
производят потомство... И рыбы точно так же уплывают из Понта и плывут
обратно в Понт. Другие зимой плывут к берегам, ища тепло, а летом от
берегов, спасаясь от жары... И всегда более слабые животные первые начинают
переселение - так, макрели переселяются раньше, чем тунцы, и перепела
раньше, чем журавли, ибо те улетают в месяце баэдромии, а эти - в
маймактерии [Баэдромий - с 22 августа по 22 сентября. Маймактерий - с 22
октября по 22 ноября.].
КАК УСТРОЕН МИР
Как устроена Вселенная? Где кончается ойкумена - обитаемая земля?
Велика ли она со всеми своими странами и народами?
На эти вопросы Александру нужен был немедленный и очень конкретный
ответ. Если царь Филипп завоюет все близлежащие страны, что останется
завоевывать ему, Александру?
Еще в шестом веке до нашей эры философы, жившие в Ионии, на азиатском
берегу, стали задумываться над вопросами: из чего состоят небесные тела -
Солнце, Луна, планеты? Старались понять, какую форму имеет Земля. И как
устроена Вселенная.
Они уже допускали, что объяснить устройство Вселенной можно и без
участия богов. Еще тогда они Вселенную назвали "космос", что значит -
порядок.
Раньше ученые считали, что Земля - это плоский диск, немного вогнутый и
наклоненный к югу из-за пышной растительности жарких стран. Но теперь и в
этом начали сомневаться...
- Великий ученый был Фалес из Милета, - рассказывал Аристотель своим
ученикам, гуляя по тенистой дорожке. Внимательное молчание окружало его. И
только поскрипывание по песку изящных сандалий Аристотеля вторило его речи.
- Раньше считали, что Земля прикреплена к небу. Но Фалес сказал, что Земля
плавает на воде, подобно куску дерева.
- Это правда? Это так и есть?
Большие глаза Александра требовали точного ответа.
- Нет, это не так. Земля - шар и висит в пространстве свободно, без
всякой опоры.
- Значит, Фалес ошибался? Тогда почему же он великий?
- Он принимал на веру то, что утверждали ученые до него. Но он открыл
великую тайну, что океан - это прародитель всех вещей. И его ученик
Анаксимандр подтвердил это. Он сказал, что животные возникли во влаге и
затем вышли на сушу. И что даже человек ведет свое происхождение от этих
рыбоподобных существ. И о том, что Земля свободно висит в пространстве, -
тоже догадка Анаксимандра, и догадка гениальная, она открыла дальнейшую
дорогу науке.
- А почему ты думаешь, учитель, что Земля - шар? Она же плоская!
- Даже большие ученые, Александр, долго считали, что Земля плоская.
Анаксимен, например, считал, что Земля такая же плоская, как тонкая широкая
плита. И что Солнце проходит не под Землей, а вокруг нее. А почему Солнце не
видно ночью? Да потому, что оно скрывается за горами.
- А разве это не так?
- Величайший ученый Анаксагор, из города Клазомены, думал, что Земля -
это вогнутый диск. Анаксагора изгнали из Афин за то, что он не считал
небесные светила божествами. Он говорил, что Солнце - это громадный
раскаленный кусок железа. Он говорил также, что Луна - это другая Земля, с
горами, с равнинами и даже с обитателями, и что она свой свет получает от
Солнца. Анаксагора предали остракизму [Остракизм - изгнание на определенный
срок.].
Аристотель, опустив голову, задумался. Ученики вокруг негромко
переговаривались, спорили. А иные молчали, стараясь усвоить то, что
рассказал Аристотель. Но Александр хотел добиться своего:
- А все-таки почему же ты, учитель, думаешь, что Земля круглая?
- То, что Земля круглая, первым понял Пифагор. - Аристотель отвечал
охотно, его радовала настойчивая любознательность Александра. - Пифагор,
тоже иониец, - эта страна богата мудрецами, - Пифагор считал, что
совершенные фигуры - это шар и круг. "Значит, - говорил он, - Земля должна
представлять собой шар и двигаться по кругу". А еще он говорил, что Земля
движется вокруг центрального огня, потому что центр - наиболее достойное
положение, а огонь наиболее достоин занимать это место. И поэтому он
утверждал, что Земля обходит этот огонь с запада на восток в течение суток,
а Солнце обходит его в течение года.
- А где он, этот огонь? Почему мы его не видим?
- Пифагор говорил, что наша сторона земного шара всегда от него
отвращена. А я говорю - мы его не видим, потому что его нет.
- А почему же ты, учитель, все-таки знаешь, что Земля - шар?
Аристотель одобрительно кивнул головой.
- Ты умеешь добиваться своего, Александр. Так вот, я видел затмение
Луны. А тень, которую Земля отбрасывала на Луну, была круглая. Пока все.
Идите в палестру, друзья.
- Нет, нет! - поспешно остановил его Александр. - Ты, учитель, еще не
рассказал, где кончается ойкумена!
- В другой раз.
- Но я хочу знать, велика ли Земля и много ли на ней царств?
Аристотель привел его в портик, где стояли скамьи и стол на трех
ножках. На столе лежали бронзовый шар и бронзовая дощечка. Над столом висела
на стене белая доска для чертежей. Аристотель взял со стола бронзовую
дощечку, на которой была выгравирована карта Земли - суша, реки и океан,
окружающий ойкумену.
- Видишь, Александр? Когда-то такую карту сделал ученый-географ
Гекатей. Вот Земля - ойкумена. Вот Эллада. Вот Македония. Море. А это
огромное пространство Земли - Персия. Персию такой огромной сделал
персидский царь Кир. Он покорил множество царств, объединил их. Я тебе уже
рассказывал о царе Кире.
- Да, я все знаю про царя Кира, учитель. Значит, это и есть Персия, -
повторил Александр. - Она очень большая. А что за Персией?
- Тут - Индия.
- А за Индией?
- За Индией, как видишь, - ничего. Океан. А в этой стороне - Египет. Но
говорят, что в Индии, так же как и в Египте, водятся слоны, - очевидно, эти
земли где-то соприкасаются друг с другом. Но эта карта Гекатея несовершенна.
Александр долго разглядывал бронзовую дощечку. Потом положил ее на стол
со вздохом облегчения.
- Земля не так велика, и царств не так много. Я завоюю их все. И на
всей земле будет только одно царство - мое, царя Македонского.
Аристотель с любопытством поглядел на него. Александр стоял перед ним
сильный, крепкий, с решительным лицом, с глазами светлыми, зоркими и
непреклонными...
- Может быть, может быть... - задумчиво сказал Аристотель. - Победа над
персами с тем войском, которое создал царь Филипп, вполне возможна. Но я
полагаю, что это не приведет ни к чему хорошему.
Александр промолчал. На этот счет у него было свое собственное мнение,
которого никто не мог поколебать.
"ИЛИАДА"
Здесь, в зеленой тишине Нимфайона, Александр повторял за своим учителем
гремящие строфы Гомера:
Пой, богиня, про гнев Ахиллеса,
Пелеева сына,
Гнев проклятый, страданий без счета
принесший ахейцам,
Много сильных душ героев
пославший к Аиду,
Их же самих на съеденье отдавший
добычею жадным
Птицам окрестным и псам.
Это делалось волею Зевса.
Аристотель сам переписал "Илиаду" для Александра.
Александр был ошеломлен огромным миром, который раскрылся перед ним.
Боги, люди, отважные герои, битвы, переплетение чувств, страстей, счастья и
страданий... И снова битвы.
С дрожью сердца он встретил здесь обожаемого героя Ахиллеса, о котором
пела мать над его колыбелью, о котором рассказывала, когда Александр подрос.
Но разве могла женщина в гинекее рассказать о нем так, как поведал великий
Гомер!
Аристотель и сам страстно любил поэмы Гомера. Преподавание поэзии он
начал вот с этих его величавых строф:
Пой, богиня, про гнев Ахиллеса,
Пелеева сына...
Александр слушал стихи, как музыку. И не просто как музыку, он слушал
их как откровение воину, вождю:
...Ахейцы поспешно надели доспехи.
Тут не увидел бы ты Агамемнона,
сына Атрея,
Дремлющим, или трусливым,
иль кинуться в бой не хотящим.
О том, как Агамемнон, оставив "яро хранящих коней" и колесницу,
...Сам же пешком обходил
построения ратей ахейских.
Тех быстроконных данайцев,
которые в бой торопились,
Их ободрял он словами
и с речью такой обращался:
- Воины Аргоса, дайте простор
вашей удали буйной!
Зевс, наш отец,
никогда вероломным защитой не будет.
Тех, кто священные клятвы
предательски первый нарушил, -
Будут их нежное тело
расклевывать коршуны в поле,
Их же цветущих супруг
молодых и детей малолетних
В плен увезем мы в судах,
как возьмем крепкостенную Трою.
Александр жадно читал и перечитывал описание боев, заучивал то, что
особенно поражало воображение и перекликалось с его тайными замыслами. Он
забывал обо всем, сидя над "Илиадой", - и где он, и с кем он. Александр в
ахейском войске сражался против Трои.
...Вот уже в месте едином
сошлися враждебные рати,
Сшиблися разом и щитные кожи,
и копья, и силы
Меднодоспешных мужей.
Ударялись щиты друг о друга
Выпуклобляшные. Всюду стоял
несмолкающий грохот.
Вместе смешалося все -
похвальбы и предсмертные стоны
Тех, что губили и гибли.
И кровью земля заструилась.
Аристотелю с трудом приходилось отрывать Александра от "Илиады".
Аристотель читал лекцию по физике, а у Александра звенели в голове
"медью гремящие" строки... Силой воли он заставил себя прислушаться, о чем
говорит учитель.
А учитель говорил интересные вещи.
- ...Природа постепенно переходит от предметов неодушевленных к
животным, - говорил он, - и, таким образом, вследствие непрерывности
остается скрытой граница между ними. Так за родом неодушевленных предметов
прежде всего следует род растений... Переход от растений к животным
непрерывен... Ведь относительно некоторых существ, живущих в море, можно
усомниться, животные это или растения. Непрерывность, постепенность перехода
из одного рода в другой - таковы черты живого мира.
Александр задумывался. Ему казалось, что перед глазами раздвигаются
завесы. Так вот как устроен мир... И среди этого мира, полного еще не
познанных тайн, - человек. Кто он? Что он?
И на это у Аристотеля был ответ.
- Человек - общественное животное, - говорил он, - в большей степени,
чем пчелы и всякого рода стадные животные.
Один из учеников, хитроумный Неарх, однажды задал такой вопрос:
- Говорят, что больше всего надо любить своего друга. Но каждый человек
самый лучший друг самому себе. Значит, надо больше всего любить себя? А тех,
кто делает так, бранят, называют себялюбцами. Как же поступать?
Аристотель ответил на это охотно и с удовольствием. Он любил размышлять
о поведении человека в жизни и любил говорить об этом со своими учениками.
- Есть люди, которые всю жизнь стремятся захватить для себя как можно
больше всяких благ - почета, денег, наслаждений. Таких людей называют
себялюбцами, и справедливо называют. Но можно ли приравнять к ним того, кто
отвергнет деньги и почести, охотно отдаст имущество и лучше проживет один
год, совершив великое, прекрасное деяние, чем многие годы бесцельно. От
власти и почестей он откажется ради других. Но прекрасное оставит себе!
Александр внимательно слушал это поучение. И снова не согласился с
учителем.
- Они охотно отдают имущество... - повторил он, обращаясь к Гефестиону,
когда они вдвоем направлялись в палестру. - Я тоже могу отдать друзьям
все... Но власть? Власть нужна мне самому. Кто же из вас лучше воспользуется
властью, нежели я?
- Эти слова учителя относятся ко всем нам, - успокоил его Гефестион, -
но не к тебе, Александр. Ты - сын царя. А царь без власти - уже не царь.
- Помнишь, Гефестион, как учитель однажды сказал: цель человеческого
бытия - познания. А как же завоевания, подвиги, слава?
- То, что он сказал, так это для философов. А для царей другая мера.
Ведь он и другое сказал: "Не одно и то же прилично богам и людям".
- Да, помню. Иногда мне кажется, что он готовит из меня философа, а не
царя и полководца. Но он же сам дал мне в руки самое лучшее руководство
воевать и побеждать - "Илиаду".
...В город вбежали троянцы,
подобно испуганным ланям,
Пот осушили, и пили,
и жажду свою утоляли,
Вдоль по стене прислонившись к зубцам.
Приближались ахейцы, -
Двигались прямо к стене,
щиты наклонив над плечами...
Я вижу себя среди них, Гефестион. Мы так же пойдем осаждать города. Мы
завоюем весь мир. Ты же видел чертеж на медной доске? Ойкумена не так
велика.
РАССКАЗ О ФЕРМОПИЛАХ
Аристотель преподавал также историю Эллады; о войнах рассказывал он, о
героях, о том, как персы грабили и жгли Афины, о том, как защищались эллины
и как они прогнали персов...
- Учитель, расскажи нам о таком героическом подвиге, - попросил
Александр, - который остался прославленным навеки!
- Хорошо, - согласился Аристотель, - я расскажу вам о многих подвигах,
совершенных эллинскими героями, - о битве при Саламине, о битве при
Марафоне... Но сначала расскажу о подвиге Леонида, царя спартанского.
Фермопилы, как вам известно, - узкий проход между горами и морем,
ведущий в середину Эллады. Когда персы на своих кораблях подошли к
Фермопилам, эллины, которые собрались защищать проход, испугались и ушли.
А Леонид, царь спартанский, решил остаться на месте и загородить персам
проход. Он послал гонцов в разные города за помощью, потому что войска у
него было мало. Но в это время начался Олимпийский праздник, праздник всей
Эллады, и города по этой причине не прислали войск.
Между тем царь персидский Ксеркс направил в Фермопилы соглядатая.
- Посмотри, что там делают эллины и большое ли у них войско.
Персидский всадник тихонько подъехал к лагерю Леонида, стоял и смотрел.
Вернулся он удивленный.
- Царь, воинов там немного. И ведут себя беззаботно. Одни заняты
гимнастическими упражнениями. Другие расчесывают себе волосы.
Ксеркс засмеялся:
- Так они готовятся умирать?
Он позвал к себе спартанца Демарата, который был изгнан из Спарты и жил
при дворе персидского царя.
- Объясни мне их поведение.
- Царь, - сказал Демарат, - уж и прежде ты слышал от меня об этом
народе. Ты смеялся надо мною, когда я говорил то, что предвидел. Люди эти
пришли сражаться с нами и готовятся к бою. Таков у них обычай: когда
предстоит рисковать жизнью, они украшают себе голову. Да будет тебе
известно: если ты покоришь этих спартанцев и тех, что находятся в Спарте, то
не останется ни одного народа, который решился бы выступить против тебя.
Ксеркс пренебрежительно отвернулся. Как могут эти люди, если их так
мало, сразиться с ним?
Персидский царь четыре дня ждал, давая время эллинам убежать. На пятый
день Ксеркс узнал, что они по-прежнему в Фермопилах.
- Ну, если они вследствие своей наглости и безрассудства все еще ждут
сражения, пусть идут мидяне, захватят их живыми и приведут ко мне!
Но спартанцы встретили мидян боем. Сражение длилось с утра до вечерней
зари. Мидяне подступали и снова отходили, много теряя убитыми. Наконец
отступили совсем.
Тогда Ксеркс послал к Фермопилам отряд "бессмертных" ["Бессмертные" -
отряд отборного войска, где убитые тотчас заменялись другими воинами, так
что число отряда не уменьшалось.] под командой Гидарнеса. "Бессмертные"
пошли в бой чуть ли не с улыбкой, - что значит для них эта горсть людей,
засевших у скал.
Но оказалось, что и "бессмертные" ничего не могут сделать. Они не могли
двинуть на эллинов всю массу войска, теснина не давала им развернуться. К
тому же копья у персов были короче, чем у эллинов. А спартанцы сражаться
умели лучше, чем персы, хотя бы даже и "бессмертные".
Ксеркс сидел на холме, на заранее поставленном для него троне, и
наблюдал битву.
В страхе, в изумлении он не раз вскакивал с трона, словно желая помочь
своим.
В боях прошло два дня. На третий день персы снова начали сражение.
- Их немного, - сказал Ксеркс, - они измучены и изранены. У них больше
не хватит сил сопротивляться.
Он не знал, что эллины разделились на отряды. Отряды эти сражались по
очереди и по очереди отдыхали. А еще один отряд послали на гору, чтобы
охранять тропинку, по которой может подкрасться враг.
Ксеркс гневался, но что делать - не знал. И тут, как нередко бывало, к
нему на помощь явилось предательство. К царю пришел малиец Эфиальт.
- Если ты дашь мне хорошую награду, я помогу тебе, - сказал он, - я
проведу твое войско к Фермопилам по тропинке через гору. И тебе больше не
придется сражаться с эллинами, ты возьмешь их с тыла.
Ксеркс наградил Эфиальта. И в сумерки, когда начинают светиться звезды,
а люди зажигают огни, Эфиальт повел персов по тайной тропе. Эту тропу знали
только малийцы, которые жили в этих местах.
Там в горном ущелье течет река Асоп. От Асопа и начинается лесная
тропа. Она поднимается на гору, идет по краю горы и сбегает к локридскому
городу Альпене - первому городу со стороны Малии.
Персы в темноте переправились через Асоп. Они поднимались на гору всю
ночь. Справа от них были темные, заросшие лесом вершины Этейские, а с левой
стороны - Трахинские высоты. Шли молча, стараясь не загреметь оружием, не
звякнуть копьем...
На горах лежала густая тьма, даже звезды не проглядывали сквозь высокие
лесные кроны.
На рассвете персы вышли на вершину горы.
В этом месте как раз стоял спартанский отряд, стороживший тропу.
Персы шли молча. Но под ногами у них шумела прошлогодняя листва, и этот
широкий шум услышали эллины. Они сразу схватились за оружие. И в это время
персы появились перед ними.
Гидарнес, начальник персидского отряда, в изумлении остановился. Он не
ожидал встретить здесь войско и построил свой отряд к бою. С визгом и воем
полетели стрелы - эллины побежали на самую вершину горы.
Но Гидарнес не стал преследовать их. Он поспешно повел свое войско
вниз, туда, где укрепился отряд спартанского царя.
Спартанцы уже знали все. Еще ночью явились к ним вестовые и сказали,
что персы обходят гору. На рассвете прибежали воины с горных вершин, которые
посланы были туда Леонидом.
А накануне жрец и гадатель Мегистия, после того как принес жертву и
рассмотрел ее, сказал эллинам:
- На заре нам предстоит смерть.
Стали совещаться. Что делать? Одни говорили, что надо покинуть лагерь,
все равно их смерть будет бесполезна. Другие возражали - они пришли защищать
родину, значит, будут ее защищать.
Тогда Леонид сказал:
- Те, кто хочет уйти, пусть уходят. Но сам я не уйду, потому что считаю
это постыдным. И если умру здесь за свое отечество, то на мою долю выпадет
громкая слава, а слава Спарты приумножится.
Еще в те дни, когда персы только что подошли к берегам Эллады, пифия в
Дельфах предсказала судьбу Леонида:
У вас, обитатели Спарты обширной,
будет разрушен
Город большой ваш и славный мужами
Персиды. Или - не будет.
Но тогда стогны твои, Лакедемон,
оплакивать станут
Царя вашего смерть, из рода Геракла...
"Это моя судьба, - думал Леонид, - я тот царь из рода Геракла. Я умру,
но сохранится Спарта".
Взошло солнце. Царь Ксеркс, по персидскому обычаю, совершил солнцу
жертвенное возлияние. И сам повел войско.
Леонид отошел от узкой полосы берега, поставил отряд в более широком
месте. Тут и произошло сражение. Персы гибли бессчетно. А позади стояли
начальники и бичами гнали их в бой.
Спартанцы дрались со всей отвагой, со всем мужеством, на какое были
способны. У них сломались копья - они схватились за мечи. У кого не стало и
мечей - дрались врукопашную.
Но враги окружили их со всех сторон и похоронили под черной тучей
железных стрел. В этой битве погиб Леонид, царь спартанский, и все его
триста воинов легли вместе с ним.
У входа в Фермопилы есть холм. Сюда отступили спартанцы, когда варвары
неожиданно явились к ним с Эфиальтом. Здесь был их последний бой. Теперь там
стоит каменный лев в честь доблестного воина Леонида, царя спартанского.
На улице шумел дождь и летели хлопья снега, когда Аристотель
рассказывал у очага эти длинные истории о войнах, о бедствиях народных, о
подвигах героев Эллады... Он умолк и, задумавшись, загляделся на огонь.
- А что же этот проклятый Эфиальт? - спросил Александр с пылающим от
волнения лицом. - Неужели он остался жить после этого?
- Жить! Какая может быть жизнь у предателя!.. - сказал Аристотель. -
Сначала он бежал в Фессалию, скрываясь от эллинов. Была объявлена цена за
его голову. А потом его убил трахинянин Афенад. Правда, он убил Эфиальта за
другое подлое дело. Но все равно Спарта наградила Афенада.
ПОВОРОТ ЖИЗНИ
Расцветали весны, полыхали летние дни под ливнем солнца; в прохладе и
тишине рощи Нимфайона задумчиво проходили нарядные месяцы осени, отягченные
плодами; шумели зимние дожди, и горные ветры завывали над крышей...
Александр привязался к Аристотелю; он любил его не меньше, чем отца.
- Отцу я обязан тем, что живу, - говорил он, - а Аристотелю - тем, что
живу достойно. Аристотель открыл перед ним огромный мир знаний, мыслей,
красоты. Жизнь Александра наполнилась самыми разнообразными интересами и
увлечениями. Он стал внимателен ко всему окружающему - к природе, к живым
существам... Иногда по ночам ему казалось, что он слышит музыку проходящих в
торжественном шествии планет, - Аристотель сказал, что Платон слышал эту
музыку...
Александр научился распознавать лечебные травы и умел применять их при
болезнях. Без медицинских познаний человек в то время не мог считаться
по-настоящему образованным.
Аристотель приучил его к чтению книг, открыл ему высокую красоту
трагедий великих писателей - Еврипида, Софокла, Эсхила...
Благодаря ему Александр понял величие эллинских мудрецов, значение их
гениальных домыслов, положивших начало всем наукам мира. Аристотель
познакомил его с учением многих великих философов-атомистов: Левкиппа,
Демокрита, который развил учение Левкиппа об атомах...
Александр не раз задумывался над строками Демокрита, стараясь понять их
до конца.
"...Миров бесчисленное множество, они возникают и гибнут; ничего не
возникает из ничего, и ничто не переходит в ничто. И атомы бесчисленны по
разнообразию величин и по множеству, носятся же они по Вселенной, кружась в
вихре, и таким образом рождается все сложное: огонь, земля, воздух, вода.
Дело в том, что последние суть соединения некоторых атомов..."
"...Атомы носятся, подобные пылинкам, которые бывают видны в полосе
света. Материи противополагается пустота. Всякое тело существует, пока
остаются соединенными составляющие его атомы. С распадением их тело умирает.
Душа, являющаяся двигателем, имеет материальную сущность и умирает
вместе с телом..."
А как же Аид, как же подземное царство мертвых, где бродят их тени?..
"...Боги только измышление самих людей, а если они даже и существуют,
то не оказывают никакого влияния на жизнь мира".
Значит, там, на Олимпе, никого нет? А разве не боги отвечают в
святилищах на вопросы? И разве не потому бушует море, что ударяет трезубцем
по воде Посейдон? И разве дрожит земля и блещут молнии не потому, что у
Зевса от гнева дыбом встают его иссиня-черные волосы? И разве не вмешивались
боги в войну ахеян с троянцами?..
Высказывание о душе и о боге поразило Александра. Поверил он, что богов
нет и что душа умирает вместе с телом, или не поверил? Но если и поверил, то
никогда никому не сказал об этом.
А сколько счастья доставила ему "Илиада"! И это счастье ему тоже открыл
Аристотель.
Теперь, став старше - ему исполнилось шестнадцать - и постигнув,
скольким он обязан Аристотелю, Александр уже не подсмеивался потихоньку, как
раньше, вместе с мальчишками, над его тонким голосом, над щегольством, над
его золотыми цепями и обычаем каждый день умываться теплым оливковым
маслом... Но другой его привычке - очень мало отдавать времени сну, потому
что жизнь человека и так коротка, а успеть надо много, - Александр и сам
старался следовать. Аристотель, ложась в постель, брал в руку медный шар. А
возле кровати ставил медное блюдо.
И когда засыпал слишком крепко, рука его во сне разжималась, и медный
шар падал в медное блюдо. Аристотель от звона сразу просыпался. И считал,
что сна для него достаточно. Александр пробовал делать так же. Но это было
ему трудно.
Так в занятиях, в играх, в тренировках на палестре прошло три года. На
четвертом году жизни в Миэзе отец вызвал Александра в Пеллу.
Филипп без конца воевал - где удачно, где неудачно. Неудачи не
останавливали его, не охлаждали его яростного стремления захватывать чужие
земли и осаждать города.
Собираясь захватить большой город Византий, стоявший на азиатском
берегу Пропонтиды [Пропонтида - Мраморное море.], Филипп сказал Александру:
- Ты видишь, как я тружусь для нашей отчизны. Все города южной Фракии
уже принадлежат Македонии. Но нам необходимо взять Византий и Перинф. Они
стоят в проливах, а проливы - это торговые пути, как ты сам понимаешь...
Города эти сильны, мне придется провести там немало времени. А здесь
управлять Македонией останешься ты.
Александр выпрямился, приподняв голову.
- Ты останешься здесь не один. Антипатр поможет тебе.
- Я могу и один.
- Не сомневаюсь. Но советы опытных людей тебе не помешают, не
пренебрегай ими. У нас много врагов. Покоренные племена могут восстать.
Внутри Македонии тоже немало сикофантов - и персидских и афинских.
- Я справлюсь с ними.
- И опять - не сомневаюсь. Только не отвергай советов друзей - я их
тоже не отвергаю. Особенно советов Антипатра - он не предаст и не обманет.
Правителем будешь ты, тебе я доверяю нашу государственную печать, пользуйся
ею разумно.
Филипп уехал. И Александр больше уже не вернулся в Миэзу.
Филипп расплатился с Аристотелем за обучение сына щедрой платой. Он
восстановил разрушенную им Стагиру - родной город Аристотеля, освободил из
плена всех жителей Стагиры и вернул их домой.
Филиппу приходилось трудно. Чтобы подступиться к Византию и Перинфу,
надо войти с флотом в Пропонтиду. Но это Афинская область; по договору с
Афинами Филипп не должен сюда вторгаться, и афинские поселенцы - коринфяне
не пропустят его.
Но Филиппу нужно пройти в Пропонтиду. Й чтобы не было помехи, он прежде
всего напал на Коринф. Коринфяне ничего не могли сделать, задержать Филиппа
у них не было сил. Подчинив Коринф, Филипп провел свои длинные корабли в
Пропонтиду. И осадил Перинф.
Филипп осадил Перинф, но взять его не смог. Византий прислал Перинфу
помощь. Филипп упорно продолжал осаждать Перинф, и победа его была уже
близка, город изнемогал...
Но на помощь городу подоспели наемники персидских сатрапов из Малой
Азии. Они привезли в Перинф оружие и припасы. Наемники с боем прорвали
македонскую блокаду и вошли в город.
Филипп не отходил. Его тараны гулко били по стенам, били неустанно, не
переставая, и этот грохот разносился по городу, как удары смерти, которая
стучится в Перинф.
Стены наконец были пробиты, и македонские войска ворвались в город.
Перинф защищался отчаянно. На улицах были сделаны заграждения; стрелы,
дротики, камни летели из каждого дома, с крыш, с гребня городских стен.
Бились на каждой улице, заливая кровью родные пороги...
И отбились. Филипп оставил Перинф.
Филипп оставил Перинф. И тут же, еле переведя дыхание, бросился на
Византий. Он надеялся застать его врасплох.
Но Византий запер перед ним ворота.
Филипп осадил город. Изо дня в день, из ночи в ночь македонские войска
таранили Византий, домогаясь сдачи. Но город не сдавался, ему помогали
афиняне и жители эллинских островов - хиосцы, родосцы, косцы...
А в Афинах по-прежнему, только еще более гневно, гремели против Филиппа
обличительные речи оратора Демосфена:
- ...Он видел, что мы более всех людей пользуемся хлебом привозным, и
потому, желая овладеть подвозом хлеба, стал требовать, чтобы византийцы
приняли участие в войне против нас. Но те отказались. И он, устроив
заграждения перед городом и подведя осадные сооружения, начал осаду!
Стены Византия были крепки, тараны никак не могли сокрушить их. Очень
сильно заботила Филиппа и казна, которая истощалась столь долгой осадой.
Подступала прямая нужда в деньгах: Филипп видел, что скоро ему не на что
будет содержать войско.
И тогда он пошел на крайность. Он захватил в море сто семьдесят круглых
купеческих кораблей и распродал их груз. Так он запасся средствами для
дальнейшей войны. - Разбойник! Морской разбойник! Филиппа не очень-то
расстраивала брань, которой осыпал его Демосфен. Царь лишь посмеялся бы над
его криками, если бы Афины не послушались Демосфена и не ввязались бы в его
войну с Византием.
Но Афины ввязались в эту войну, они начали помогать Византию, они
мешают Филиппу!
И Филипп отправил в Афины гневное письмо. Давно прошло то время, когда
он так боялся их вражды и так искал их дружбы.
"Филипп совету и народу афинскому привет! Хотя уже много раз я присылал
к вам послов, чтобы обеим сторонам соблюдать присягу и договоры, вы не
придавали этому никакого значения. Вот поэтому я почел нужным направить к
вам письмо о тех делах, в которых вижу нарушение своих прав".
Филипп перечислил все обиды, причиненные ему Афинами, он привел длинный
ряд тяжелых обвинений в ненависти, несправедливости, предательстве. И
закончил письмо так:
"...Я с полным правом буду обороняться против вас и, взяв богов в
свидетели, разрешу наш спор с вами".
В Афинах негодовали:
- Вот как! Это, значит, не он ворвался в нашу область и нарушил
договор?! Это, значит, не он, а мы нападаем, а он только обороняется?!
Афиняне в ответ на это письмо объявили Филиппу войну. И в гневе
повалили плиту, на которой был написан договор о мире с македонским царем.
И война с Афинами, прерванная было Филократовым миром, когда было
принято решение о том, что "каждый должен владеть тем, что он имеет в данное
время", загорелась снова.
Осада Византия затянулась.
Филипп осаду не снял. Но, чтобы не держать все свое войско в
бездействии около Византия, отобрал самых сильных и храбрых воинов и
отправился с ними на завоевание соседних городов...
Александр в это время стоял во главе македонского царства и тех войск,
которые были оставлены ему для защиты Македонии.
АЛЕКСАНДРОПОЛЬ
Александр, приняв государственную печать, сразу почувствовал себя
взрослым. В его голосе появился повелительный тон, его распоряжениям никто в
доме не смел прекословить.
За три года жизни в Миэзе Александру редко приходилось встречаться с
матерью. Теперь же, встретившись, он с печалью заметил, что мать постарела,
стала как-то меньше ростом, хотя держалась по-прежнему царственно и
надменно. Но вся ее надменность пропала, когда она увидела сына. Олимпиада
поспешила ему навстречу, протянула к нему руки, в черных глазах ее
заблестели звезды.
- Сын мой, Александр! О, сын мой, Александр!
Александр готов был стать перед ней на колени, утешить, хотя она не
жаловалась, сказать ей, как нежно он к ней привязан, хотя она этого не
требовала. Олимпиада все это увидела в его глазах, в его улыбке. Она с
восторгом глядела на своего сына - такой он сильный, такой красивый, так
уверенно держится!
Олимпиада расспрашивала Александра о его жизни в Миэзе. Она хотела
знать обо всем: и как он жил, и с кем дружил из товарищей, и чему учил их
Аристотель, и как учил... Она хотела знать все подробности, все горести, все
радости и даже мысли своего сына.
Александр охотно отвечал на ее вопросы. Об Аристотеле он рассказывал с
обожанием и восхищением.
Олимпиада, слушая, как он говорит о своем учителе, прослезилась -
выдержка изменила ей.
- Мы поставим памятник этому великому человеку! - сказала она.
Александр удивился, увидев ее слезы. Раньше Олимпиада никогда не
позволяла себе этого. Он заметил, что на лице у нее появились морщинки.
Видно, много пришлось ей хмуриться и мало смеяться. Он взял ее руку и
поцеловал. И оба они - мать и сын - поняли, что у них нет никого дороже друг
друга...
- Вернется царь, и мы обязательно поставим памятник Аристотелю, -
повторила она. - Может быть, в Дельфах. Или в Олимпии.
В этих словах звучало удовлетворение. Вот они, македонские цари, могут
нынче ставить памятники в святилищах Эллады. Филипп уже достаточно всемогущ.
- Правда, сейчас опять неладно с Афинами, - продолжала она,
нахмурившись, - все портит этот негодный человек Демосфен. Но Филипп
справится с ним рано или поздно.
- Я сам справлюсь с ним, если отец не успеет, - сказал Александр.
И мать, посмотрев на него, поняла, что так и будет. Александр - сын
своего отца! Македонским царям и в мысли не приходило задуматься о том, что
Демосфен, враждуя с ними, отстаивает свободу своей родины.
Вскоре в Македонии стало известно, что дела у Филиппа не ладятся. Об
этом стало известно и в Фессалии, и во Фракии. Прошло не так много времени,
и Александру сообщили, что фракийское племя медов отпало от Македонии и
больше не хочет признавать ее власти. У медов есть своя земля, свои города,
и они не хотят терпеть македонского произвола!
Александр, помня наказ отца, обратился к Антипатру.
- Я хочу немедленно пойти и наказать медов, - сказал он. - Собери
войско.
Антипатр согласился. Это будет правильно. Он не думал, что полководец,
которому пошел всего лишь семнадцатый год, сможет выиграть сражение.
Антипатр и сам шел вместе с Александром - ему хватало и военных
способностей, и военного опыта. А в том, что медов надо наказать и снова
подчинить Македонии, он не сомневался. Ведь не Александру, но ему,
Антипатру, будет стыдно перед Филиппом, что не сумел без него навести
порядок в покоренной стране.
И Александр в свои шестнадцать лет впервые надел боевые доспехи.
Олимпиада не спала всю ночь. В ее видениях бродил по комнате маленький
светлокудрый мальчик. Она брала его на руки, прижимала к груди.
"Почему он такой горячий? Не болен ли?"
И спокойный голос Ланики:
"Он всегда горячий. Просто горячая у него кровь".
А теперь Александр уже надевает свой гривастый шлем. И не на праздник
идет - на битву. Она позвала бы Антипатра, попросила бы оградить сына от
опасности.
Но ведь сын оскорбится!
Так она маялась до утра. Вставала, ходила по комнате, ложилась снова.
Тяжесть недобрых предчувствий угнетала сердце. Что будет? Что будет, если...
Нет, даже мысли такой нельзя вынести!
Но когда наступил час прощания, Олимпиада стояла перед сыном спокойная.
- Жду тебя с победой.
- Приду с победой.
Она заглянула сыну в глаза и спросила, понизив голос:
- А не боишься ли ты, Александр? Не страшно ли тебе?
Александр искренне удивился:
- Не страшно ли? А что такое страх?
Александру подчинялись все военачальники его войска. Антипатр
посоветовал им, щадя самолюбие юного полководца, тихонько поправлять его
ошибки, если он будет ошибаться, но делать это осторожно. Все знали его
упрямство, знала его вспыльчивый нрав. Они шли в поход вслед за Александром,
который сидел на своем большом сильном коне, на своем Букефале, и украдкой
посмеивались:
- Умудренный в боях воин ведет нас!
Однако вслух подшучивать опасались.
Войско вступило во Фракию. Вечер застал их в широкой долине, отлого
спускающейся с гор. Густые лиловые сумерки медленно сползали вниз, заслоняя
дорогу; потемнели и окрестные горы. Только вершина могучей горы Гем
светилась в побледневшем небе.
Антипатр посоветовал Александру созвать военачальников перед боем,
выслушать, что они скажут.
- Так всегда делает твой отец, Александр! Александр велел созвать
военачальников.
- Сегодня войско отдохнет с дороги, - сказал он. - Дайте поужинать
воинам. Накормите коней. А на рассвете мы возьмем город медов.
Военачальники повиновались. Каждый, идя к своему отряду, думал, что
совещания как будто и не получилось... Да его как будто и не понадобилось...
Повиновался и Антипатр. Он и сам не дал бы более разумного и более ясного
приказа.
Антипатр проснулся в тот час, когда начали меркнуть звезды и на самых
высоких вершинах гор забрезжил отсвет наступающего дня.
- Пора! - сказал он. И, надев боевое снаряжение, вышел из шатра,
намереваясь разбудить Александра.
В этот момент грянули трубы - сигнал к подъему. Александр проснулся
раньше.
Юный полководец был неудержим. Ему казалось, что войско движется
слишком медленно. Он досадовал, что из-за этой медлительности им не удастся
захватить медов врасплох, занять их город с ходу, как ему хотелось.
А войско шло скорым шагом. Ни тяжелой поклажи, ни обоза не было у них -
Филипп приучил своих воинов обходиться без обозов.
Меды, которые знали, что Филипп далеко и сражается из последних сил,
осаждая Византий, и что он терпит там тяжелые неудачи, спокойно встретили
утро наступающего голубого дня.
Внезапно ворвавшиеся в город македонские отряды, сверкающие щитами и
копьями, гремящие копытами коней, ошеломили их. Меды попробовали
сопротивляться, но малочисленное, слабое, плохо вооруженное племя было
смято, войско его разбито, жилища разграблены.
Оставшиеся в живых меды пришли к Александру. Он, разгоряченный битвой и
победой, принял их, сверкая глазами, полными гнева. Не дослушав их просьб о
милости к побежденным, Александр приказал изгнать их всех из города, а город
отдать переселенцам из Македонии.
Отец однажды сделал так же: захваченный город заселил македонянами и
назвал его Фи-липпополем. Александр последовал его примеру; завоевал город,
заселил македонянами и назвал его Александрополем.
Возвращаясь в Пеллу, ни воины, ни военачальники уже не подшучивали над
юностью полководца. Его быстрый ум, его способность мгновенно принимать
решение, его горячность в битве многих удивила и заставила задуматься. Чего
ждать от Филиппа, они знали: походов, побед, поражений, новых побед,
обогащающих победителей имуществом побежденных.
А что будет, когда власть в Македонии возьмет в руки этот безудержно и
безрассудно отважный юноша и станет их царем? Н...
