Любовь Федоровна Воронкова. Сын Зевса
страница №6
...лись с разными вестями. Царь Филипп собирает и снаряжаетвойско, готовится к большому походу... И снова: царь Филипп снаряжает
войско... И опять: царь Филипп снаряжает войско. И главным полководцем его
идет в Азию Аттал... И вот наступил день, когда вестники принесли важную
новость, нарушившую тишину эпирского двора, - у Клеопатры родился сын!
- Ты понимаешь, что грозит моему сыну? - обратилась Олимпиада к брату,
царю Александру.
- Но что может грозить Александру? Ведь он старший, - возразил брат.
Александр эпирский боялся Филиппа. Он окружил Олимпиаду теплотой и
вниманием, но никак не мог скрыть своих опасений. Если Филипп разгневается и
двинется к нему, в Эпир... Сдобровать ли им всем тогда?
- Ты недальновиден, брат мой, - резко и настойчиво продолжала
Олимпиада, - а я тебе скажу, что будет дальше. Клеопатра заставит Филиппа
признать своего сына наследником, и тогда Филипп отстранит Александра от
царства.
Александр слушал эти тревожные речи, и ему становилось не под силу
сохранять хотя бы внешнее спокойствие. Неужели отец, который доверял ему,
еще шестнадцатилетнему, царство, которому он предоставил честь решить битву
при Херонее, с которым он делился, как полководец с полководцем, своими
военными замыслами, - неужели он теперь отстранит Александра? Как это может
быть?
- Как это может быть? - повторил и царь эпирский. - Александр - старший
сын царя. Что можно сказать против его права наследовать царство? Нет, тут
ничего сказать нельзя.
- Можно, - глухим голосом возразила Олимпиада, - можно сказать. И
говорят.
Оба Александра - и брат и сын - удивленно глядели на нее.
- Что говорят?
- Что у моего сына Александра мать чужеземка - вот что говорят! Что мой
сын Александр по своей матери наполовину варвар, а Клеопатра - македонянка
чистой крови, и сын ее будет настоящим македонянином и царем македонским.
Вот что говорят.
Александр побледнел. Так вот какая угроза нависла над ним. Его будущее,
созданное обстоятельствами самой судьбы, его будущее, которое стояло перед
ним полное славы и побед. Все это может рухнуть, превратиться в дым!
- Что же делать, - вздохнул царь Эпира, - если так суждено богами...
- А мы должны сложить руки и ждать, пока Клеопатра заставит Филиппа
вообще уничтожить нас? - Олимпиада величаво подняла голову. - Нет, не ждать
мы должны. А призвать богов и защищаться!
Защищаться!..
Быстрая мысль Александра тотчас ухватилась за это слово. Защищаться...
Защищать свое право, а может быть, и жизнь. Зевс и все боги! Ему надо
защищаться от своего собственного отца!..
Александр уже и тогда умел моментально принимать решения.
- Я поеду в Иллирию, - сказал он.
- В Иллирию! - Царь эпирский испугался. - Но иллирийцы - извечные враги
Македонии.
- Вот потому-то я туда и поеду. Союзники македонян не станут сражаться
с царем македонским.
Олимпиада поняла его.
- Ты прав, - сказала она. - Поезжай. И не медли. Ахиллес, предок твой,
поможет тебе.
Александр медлить не стал. Он простился с матерью, чью преданность
особенно оценил в это трудное время, простился с царем Александром. И уехал
в Иллирию, в горную страну на побережье Адриатики. Там надеялся он найти
поддержку и помощь, если придется защищать свое право с оружием в руках.
Иллирийцы приняли его.
ПРИМИРЕНИЕ
Филипп деятельно готовился к походу в Азию. Забот хватало.
Военачальники его не знали отдыха. Уж если начать войну, так надо победить.
А Дарий - сильный противник, войско у него несметно. Значит, надо брать не
численностью отрядов, которых у Филиппа никогда не будет так же много, как у
перса, но боевыми качествами, хорошим вооружением, дисциплиной, умением
побеждать.
Дело у Филиппа ладилось. Вся Македония, все эллинские государства,
кроме Спарты, готовились к войне, вооружались, снаряжали обозы, запасались
провиантом и всем необходимым, что понадобится в походе.
Все ладилось, а душу томила скрытая печаль - его сын ушел из дому.
Но как легко Филиппу дышится в Пелле теперь, когда в гинекее живет и
заправляет домашними делами молодая, нежная, как цветок, Клеопатра. Вместо
упреков и угроз Олимпиады - мягкий, ласковый голос, светлый взгляд, добрая
улыбка его юной жены.
И маленький сынок, смеющийся в колыбели. Судьба старается наградить
Филиппа всеми радостями, доступными человеку на земле, хотя этот человек
погубил столько таких же счастливых семей, что и сосчитать невозможно.
Филипп не думает об этом. Он был бы счастлив...
Но сын его Александр ушел из дому!
Олимпиаду забыть очень легко. Пусть она сидит там, среди гор, у своего
брата. И совсем хорошо было бы, если бы она осталась там навсегда. А Филипп
скоро отправится в Азию. В Элладе думают, что он пойдет свергать и
уничтожать персидского царя, этого рохлю Дария. Но Филипп просто прогонит
его из эллинских колоний, захватит азиатский берег и будет царствовать до
конца своей жизни и над Македонией, и над Элладой, и над колониями эллинов,
расселившихся по берегам морей.
Все складывается так, как он хотел. Можно торжествовать, можно считать
себя счастливым. Но вот сын его Александр ушел из дому! Так прошла осень,
прошла зима. А когда согрелись горы, и в долинах загремели весенние потоки,
и зеленый бархат молодой травы кое-где появился на склонах, македонские
полководцы заговорили о том, что время надевать панцири.
Как-то утром к нему, Филиппу, пришел Аттал.
- Не думаешь ли ты, царь, что пора двинуть войско?
- Войско мое готово, - ответил Филипп, - но сам я еще не готов
переправиться на тот берег. Надо еще уладить многие дела. Надо подумать,
кого оставить здесь, пока я буду отсутствовать.
- Пошли хотя бы авангард.
- А кого послать в авангарде?
- Я сам пойду. Если ты мне доверяешь. Кажется, я у тебя не из последних
полководцев.
Филипп незаметно взглянул на него. Заносчивый, самодовольный, грубый,
он становился в тягость Филиппу. Ему неприятно было видеть, как Аттал
старается всем показать, что он не только царский этер, но еще и родственник
царя. Филиппу неприятно было видеть, как доброжелательно встречают Аттала
его воины; Аттал умеет расположить их к себе, хотя он, Филипп, не понимает,
чем именно.
- Хорошо, - сказал Филипп, - ты поведешь мой авангард. Переправишься
через Геллеспонт и там будешь меня ждать. А я не замедлю. Ты прав, Аттал,
пора надевать панцирь.
Филипп снарядил и отправил в Азию передовые отряды. Однако вместе с
Атталом он послал еще двух военачальников - Аминту и Пармениона, с которыми
вместе прошел по многим военным дорогам и чью верность много раз испытал.
Проводив свой авангард, Филипп разослал вестников в эллинские города,
извещая, что пора готовить в путь вспомогательные войска. Коринфский союз
определил, что эллины могут дать двести тысяч пехотинцев и пятнадцать тысяч
всадников.
В это время к Филиппу стали доноситься зловещие слухи из Эпира.
Олимпиада не успокоилась, ничего не забыла, ни от чего не отказалась.
Она неустанно подбивает брата, царя Александра эпирского, начать войну
против Филиппа.
"Правда на нашей стороне. Будущий царь Александр македонский - с нами.
Сейчас самое время напасть на Филиппа, когда сильная часть его войска
перешла Геллеспонт!"
Уже слышно стало Филиппу, что в Эпире гремят оружием и, так же как он
против перса, готовят войско против него. Он уйдет сражаться с Дарием, а в
это время царь эпирский захватит его собственное царство! Филипп неистово
ругался. В такое время, когда сама Тиха, богиня удачи, подала ему руку,
когда он так близок к свершению своих замыслов, проклятый Эпир, проклятая
женщина и бестолковый брат ее становятся на его дороге!
- Если бы рухнула какая-нибудь гора в Эпире и обрушилась бы на их
головы, клянусь Зевсом, я похоронил бы их очень охотно и с великими
почестями!
Филипп со своим отличным войском, конечно, разобьет эпирского царя. Но
у него связаны руки, он не может сейчас, подготовившись к одной войне,
затевать другую. Что же ему делать?
Искать мира - вот что надо делать. Искать мира с эпирским царем. Искать
мира с Олимпиадой.
В это время очень кстати к Филиппу пожаловал гость - Демарат из
Коринфа. Демарат и Филипп были друзьями, они иногда гостили друг у друга, их
связывали узы гостеприимства, что в те времена имело важное значение.
Филипп шумно приветствовал друга, осыпал его, как жемчугом, множеством
любезных и пышных речей - он был на это мастер. Удобно устроившись перед
накрытым столом, они завели разговор.
- Ну что там у вас, - начал Филипп, - ладят ли между собой эллины?
Демарат, усмехнувшись, покачал головой.
- Что и говорить, Филипп, - ответил он с иронией, - кому, как не тебе,
заботиться о том, чтобы ладили эллины, кому, как не тебе, который в свой
собственный дом внес распрю и беды!
Демарат был гостем и другом и потому мог не стесняясь сказать Филиппу
все, что он думает. Филипп не обиделся, он понимал, что Демарат прав,
осуждая его.
- Твой дом, твоя семья на виду у всего мира. О каком же порядке можно
говорить, Филипп, который ты собираешься навести в государстве, если даже в
семье ты этого порядка создать не можешь?!
- Я готов все забыть и все простить Александру, - вздохнув, ответил
Филипп, - лишь бы он вернулся. Это нехорошо, что он ушел к моим врагам. Но
как я заставлю его вернуться?
- Я берусь уладить это дело из дружбы к тебе и из любви к Александру, -
сказал Демарат. - Я попробую убедить его. Сыну македонского царя нужно жить
в Македонии. Иначе к чему же это все приведет? Междоусобица и снова война
между своими... От этого все уже устали.
- Ты прав, Демарат, ты прав, клянусь Зевсом! - согласился Филипп. - Я
был бы тебе очень благодарен, если бы ты вернул домой Александра. Сам я
ничего не могу поделать, между нами стоит его мать.
- Но как ты поступишь с Эпиром?
- Придумаю. Если бы ты только уладил это дело с Александром!
И Демарат это дело уладил. Александр вернулся домой. Но прежней дружбы
с отцом уже не было. Они ничего не простили друг другу.
ПОСЛЫ В ЭПИРЕ
Лукавый, изворотливый Филипп очень скоро нашел путь к примирению с
Эпиром. Все тщательно продумав, подобрав самые обольщающие слова, он
направил к эпирскому царю посольство союза и дружбы.
Александр эпирский очень удивился, увидев на пороге своего дома
македонских послов. Люди эти были ловкие, опытные, осторожные,
красноречивые. Александр принял их, но не знал, как к ним относиться.
- Мы ничего не хотим, - уверяли послы, - мы хотим только, чтобы ты
выслушал нас.
Александр пошел советоваться с Олимпиадой.
- Прими их и выслушай, - сказала она. - Но помни: коварству Филиппа нет
никаких границ.
Александр повиновался. Он согласился выслушать послов. И с той самой
минуты, как только эпирский царь позволил начать македонянам свои речи, он
уже стал пленником Филиппа.
- Царь, выслушай нас благосклонно. Филипп предлагает тебе дружбу.
"Коварству Филиппа нет границ", - повторил про себя Александр. Лицо его
не изменило своего холодного, настороженного выражения. Но где-то в глубине
души возникла надежда: а может быть, на этот раз Филипп говорит правду?
- Союз и дружба - это благоденствие государств. А вражда всегда
несчастье. Есть враг, против которого будем воевать вместе, - это варвары. А
мы люди, молящиеся одним и тем же богам, - зачем же нам проливать родную
кровь?
"Все так, - думал Александр, - но почему Филипп раньше не говорил об
этом?"
Сомнение заставляло его молчать, но отказаться от возможности дружбы с
Филиппом он уже не мог.
- Позволь нам сказать от твоего имени, царь, нашему царю Филиппу, что
ты принимаешь его дружески протянутую руку!
- Филипп говорит так сегодня, - ответил царь Александр, - но что скажет
он завтра, если вернется с победой из Азии?
- Порукой верности своей Филипп предлагает тебе, царь, породниться с
ним.
- Разве мы и без того не породнились? Он был мужем моей сестры.
- Но он хочет ввести тебя в свой дом как своего любимого зятя, царь!
Александр удивленно и недоверчиво посмотрел на них:
- Он хочет, чтобы я женился на дочери своей сестры?
- Он предлагает тебе в жены свою дочь Клеопатру.
Александр смутился. Он не знал, что ответить на это. Все-таки союз с
таким сильным человеком, как Филипп, дело серьезное. Он и не мечтал о таком
могучем союзнике. "Коварству его нет границ", - но если Филипп отдает даже
свою дочь, где же тут место коварству? Надо бы посоветоваться с
Олимпиадой...
- А то, что Клеопатра доводится тебе племянницей, - продолжали
македоняне, - не имеет никакого значения, ты сам это знаешь. Даже боги
женятся на родственницах - значит, их ты этим не обидишь. А брак двух людей
из царских домов - это брак двух царств. И это главное. Подумай, царь,
можешь ли ты пренебрегать такой благосклонностью Филиппа?
Царь Александр, совсем ошеломленный, попросил у них немного времени,
чтобы обдумать их предложение.
- Не медли, царь, - сказали македоняне, - Филипп удивится, когда
узнает, что ты так долго колебался.
Предупреждение было достаточно угрожающим, Александр почувствовал это.
Едва он уединился в своих покоях, едва попытался разобраться во всем
этом, как к нему вошла Олимпиада. Ей уже были известны все подробности
разговора с македонянами.
- Что же ты думаешь делать, Александр?
- Я еще не решил. Но, кажется, Филипп действительно хочет дружбы.
- А разве можно узнать, чего хочет Филипп и чего он не хочет? И разве
можно поверить в его дружбу?
- Но он отдает мне дочь!
- Он сейчас многое отдаст, лишь бы ты не мешал ему. Сейчас ты ему
опасен. А если он утвердится в Азии, он погубит тебя в любую минуту. Дочь...
Кто считается с нами, с женщинами, кто дорожит нашим счастьем и даже жизнью
нашей!.. Александр, будь осторожен, отошли его послов, не слушай их, - ты
идешь сейчас по краю пропасти!
- Успокойся, я еще ничего им не ответил, еще никакого согласия не дал.
Но, как я понимаю, Филипп хочет и с тобой примириться. Ведь его дочь - это и
твоя дочь. Она будет у нас у всех связующим звеном!
- Я вижу - все напрасно, - упавшим голосом сказала Олимпиада. - Филипп
уже обольстил тебя. Голос разума тебе больше не доступен.
И она, закрыв лицо покрывалом, вышла в отчаянии.
Александр пожал плечами. Спорить с Олимпиадой трудно, ненависть
заставляет ее терять рассудок. Воевать с Филиппом - это только легко
сказать. Правда, иллирийцы обещают помочь Александру. Но... война или
свадьба? Сам Филипп станет ему близкой родней. За спиной Филиппа и Эпир
будет в безопасности. Так о чем же тут раздумывать? И зачем?
И Александр на другой же день обо всем договорился с послами Филиппа.
Свадьбу решили праздновать в Эгах, в старой столице македонских царей.
Пока шли переговоры и приготовления к свадьбе, наступил август.
УДАР КИНЖАЛОМ
...Есть расстоянье большое
меж чашей и губ твоих краем.
Так сказал поэт, потому что он знал: и в такой мгновенный промежуток
времени может случиться то, чего человек никак не предвидит.
Не предвидел и Филипп, что готовит ему этот роковой день.
Давно уже в Эгах не было такого пышного и веселого торжества. Всегда
только жертвоприношения, только похороны царей с их печальными обрядами,
только вековое молчание гор, шум дремучих лесов да грохот водопадов в
каменистых ущельях.
А нынче здесь свадьба.
Прежде чем приступить к свадебным торжествам, отравили в Дельфы послов
- надо было знать, как отнесется к этому божество.
Пифия изрекла:
- Видишь, бык увенчан, конец близок, жертвоприноситель готов.
Ответ был странным. Как его толковать? Кто жертвоприноситель и кто
жертва?
Но думать много не стали, истолковали как хорошее предзнаменование.
Еще с утра начались жертвенные обряды, чтобы умилостивить богов. Пусть
боги отнесутся благосклонно к этому союзу и пошлют счастье и благополучие
дому новой семьи. Процессии, свадебные хоры, поющие эпиталамы.
На свадьбу в Эги съехались гости со всех сторон. Приехали и цари
ближайших племен - агриан, пеонов и одризов.
Прибыли и старейшины из Афин - они привезли Филиппу золотой венок,
какими эллины венчают своих героев. Несметные толпы народа переполнили
старый город. И всюду на виду Филипп, веселый, успокоенный.
Перед этим Филипп съездил в Эпир, чтобы поговорить с Олимпиадой. Дом
эпирских царей и дом царей македонских теперь связан союзом и для совместной
войны, и для обороны. Так неужели, когда все так удачно сложилось, когда все
счастливы, Олимпиада будет враждовать с Филиппом?
- Все счастливы? - Олимпиада, зло прищурясь, смотрела на Филиппа. - А
счастлива ли Клеопатра - не та Клеопатра, которую ты привел в мой дом, а
другая, твоя дочь, которую ты, не спросив ее согласия, выдаешь замуж?
- Она будет счастлива! - Филипп беспечно махнул рукой. - Она станет
хозяйкой царского дома.
- А я тоже счастлива? Или смогу быть когда-нибудь счастливой?
- Если будешь благоразумна. Я же не обижаю тебя. Ты - мать моего
наследника Александра.
- Ты меня не обижаешь. Потому что больше обидеть, чем ты меня уже
обидел, невозможно. А что касается Александра, я не уверена, что он будет
твоим наследником. Клеопатра - не дочь твоя, а та, другая, - и ее родня
говорят иное - они прочат в наследники сына твоей молодой жены.
Филипп потерял терпение.
- Ну можно ли в такие дни сводить старые счеты? Надо забыть все это и
веселиться. На свадьбах нельзя ссориться.
И он ушел от нее, самоуверенный, торжествующий, с поднятой головой.
Олимпиада проводила его зловещими глазами.
- Для меня наши с тобой счеты никогда не станут старыми, - прошептала
она, - и "все это" никогда не будет забыто.
Однако на свадьбу своей дочери она все-таки приехала.
В день свадьбы стояла солнечная, светлая погода. Щедрая осень Македонии
украсила легкой желтизной и кармином окрестные леса, которые заглядывали с
гор в шумящие весельем улицы.
На площади вокруг орхестры - утрамбованной круглой площадки - теснился
народ, наслаждаясь зрелищем плясок. Мимы, изображавшие разные сценки, порой
очень грубые, но всегда смешные, веселили толпу. Всюду слышались голоса
аэдов и звон кифар, праздничные песни бродили по улицам...
Среди этого праздника, среди песен и смеха с утра полупьяных царских
гостей Александру было невесело. Он недавно опять поссорился с отцом. И
как-то глупо поссорился, по-мальчишески.
Есть в Азии государство Кария, подвластное персидскому царю. Пиксодару,
сатрапу Карии, хотелось заключить военный союз с Филиппом. Пиксодар давно
предвидел будущее могущество македонского царя.
Но как это сделать? Пиксодар решил, что самое простое и надежное дело -
это породниться с Филиппом.
У Филиппа, кроме Александра, был еще сын, рожденный танцовщицей,
Арридей. Слабоумный и тихий юноша жил в царском доме, никому не мешая, ни к
чему не стремясь. И вот за этого Арридея Пиксодар задумал выдать свою дочь.
С этим предложением он направил к Филиппу своего посла, эллина Аристокрита.
Друзей Александра это встревожило.
- Почему Пиксодар выбрал Арридея? - сказал, нахмурясь, Эригий. - Уж не
хочет ли царь Филипп сделать его своим наследником?
- Откуда у тебя такие мысли? - удивился Филота.
- А что ж удивительного, - пожал плечами критянин Неарх, - я слышал,
Пиксодар очень сильный сатрап, говорят, у него всюду друзья, связи всякие.
Смущенный Гефестион не знал, что думать.
- Зачем царю Филиппу такой наследник, как Арридей? Каким помощником он
ему будет?
- Ну, мы знаем царя Филиппа, - мрачно сказал Лаомедонт, - и ты его,
Александр, знаешь. Кажется, что он любит тебя. Но с Арридеем ему легче
ладить... Как бы твой сводный брат не стал на твоей дороге!..
- Да, да, - повторял и Неарх, - тут что-то неладно. Пиксодар
договорился с царем. Это так и есть!
Александр поверил всем подозрениям и недобрым догадкам своих испуганных
друзей. Разве не было того вечера, когда Филипп бросился на него, на своего
сына, с обнаженным мечом? Разве забудет он когда-нибудь, как блеснуло лезвие
красным отсветом очага над его головой?
Отец разлюбил его.
Вгорячах, в гневе, Александр послал к Пиксодару своего друга
трагического актера Фессала, надеясь на его красноречие.
- Убеди его, пусть он отвергнет Арридея и пусть отдаст свою дочь мне,
старшему сыну царя!
Фессал, гордый таким поручением, немедленно отправился к Пиксодару в
Карию. Он предвидел, что Пиксодар придет в восторг от такого предложения.
Филиппу тотчас стало известно об этом. Он вошел к сыну вместе с одним
из друзей Александра - Филотой, сыном полководца Пармениона. Он ворвался к
нему, как сам Зевс с громами и молниями.
- Что я слышу? Ты ищешь себе жену в доме персидского сатрапа! Ты, сын
македонского царя! Где твоя гордость? Где твое достоинство? О Зевс и все
боги, за что я так наказан и унижен! Мой сын хочет стать зятем карийца,
варвара, подвластного варвару! Клянусь, ты низкий человек, ты маргит [Маргит
- дурак, недоумок.], недостойный своего положения, - как ты мог это сделать?
Ты, сын царя Филиппа македонского, - кто тебя натолкнул на это? Кто отнял
твой разум, кто заставил тебя так унизиться и меня унизить вместе с собою?
Александр слушал молча, лицо его полыхало. Отец оскорблял его, но эти
оскорбления не обижали. Он увидел, что отец любит его, любит до того, что
впадает в безумие, потому что его сын так мало ценит себя. Значит, отец
ценит его высоко! Отец бранился, а он облегченно переводил дух. В эти минуты
он понял, как тяжко ему было безразличие отца, его отчужденность.
И вдруг, как проклятие, которое преследует человека, не давая
успокоиться, в его памяти снова сверкнул красным пламенем выхваченный из
ножен меч - меч, поднятый на него...
Александр нахмурился и опустил глаза. Он опять не знал, что ему делать
и кому верить.
Филипп тотчас послал в Карию глашатая с приказом:
- Немедленно схватить Фессала, заковать его в цепи и отослать в
Македонию.
И тут же, не раздумывая, изгнал из Македонии почти всех друзей
Александра - Гарпала, Неарха, Эригия, Лаомедонта...
- Это они толкают тебя на безумные действия. Пусть идут куда знают, они
не достойны ни Македонии, ни дружбы сына македонского царя!
С этой минуты Александр ни разу больше не улыбнулся отцу. Отец мог как
угодно оскорблять и поносить его. Но отнять у него друзей и лишить их
родины!..
И теперь здесь, в Эгах, ему было не слишком весело. Он как-то притих.
Счастье, что Гефестион пока еще с ним. Филота тоже остался. Но почему он
тогда пришел к нему вместе с царем? Может быть, это он, Филота, и донес ему
о разговорах товарищей?
Нет, Александр не хотел жениться ни на какой карийской принцессе. Он
вообще не хотел жениться. Просто глупый поступок - послать Фессала в Карию.
От беспокойства, от тревоги, которую ему внушили... Отец прав, он маргит, он
оскорбил отца своим недоверием. Но все-таки разве можно было отнять у него
друзей?
Гефестион молча сочувствовал ему. Он не утешал его, но Александр и так
знал, что Гефестион разделяет с ним и его горе, и его обиду.
В том настроении, в каком был Александр, трудно выносить праздники. Да
еще такие пышные, такие шумные и такие длительные, как сегодня.
- Потерпи, - утешал его Гефестион, - скоро все это кончится. И мы все
отправимся в поход. Я думаю, что царь Филипп вспомнит и о нас, как помнил
при Херонее.
- Скорее бы!
Александр мгновенно увидел себя на могучей спине Букефала, в шлеме и
панцире, во главе тяжеловооруженных отрядов, идущих в неведомую страну Азию
за победами, за славой, за великой славой.
- Мы бы уже давно были там, - сердито сказал он, - но ему все нужны
свадьбы, свадьбы!..
Праздник длился весь день с самого раннего утра. И вот уже солнце стало
понемногу приближаться к вершинам гор. Снега на Олимпе с запада оделись в
багряное сияние, а с востока на них, словно плащ, легла густая синева.
Наверху, на склонах, вечерние лучи еще путались в хвойных лапах дремучих
лесов. Но внизу, сбегая к стенам города, деревья тонули в лиловых сумерках,
и сумерки эти уже переваливали через стены и незаметно ползли по улицам.
В старом дворце готовился ужин, звенела золотая и серебряная посуда, в
очаге разгорался большой огонь... И когда все было готово, и столы накрыты,
и гости, по эллинскому обычаю, увенчаны цветами и зеленью, начался пир. Но,
прежде чем были подняты чаши с вином, вошли глашатаи и пригласили гостей на
следующее утро в театр посмотреть комедию, подготовленную афинскими
актерами.
И долго еще среди шума и песен праздничной толпы слышались по городу
голоса глашатаев, объявлявших о том, что завтра с утра в театре будет
представление и что зрители могут занимать места...
На рассвете, едва засеребрилась в лиловом небе вершина Олимпа, зрители
в пестрых праздничных одеждах уже спешили в театр. Действо начиналось рано,
чтобы успеть закончить представление до сумерек, пока темнота не повесит
свой занавес. В театре, раскинувшем полукругом каменные скамьи, еще стояла
предутренняя тишина. Но вскоре здесь загудела толпа. Зрители торопились
занять места. Красная заря осветила город, когда открылись ворота царского
дворца и царь Филипп появился на улице, окруженный этерами, телохранителями
и знатными гостями.
Филипп много вина выпил вчера за ужином. Но короткий сон ободрил,
освежил его. Он вышел из дворца веселый, благодушный, в белоснежных
праздничных одеждах. Вдохнув полной грудью, он почувствовал, как душист
августовский воздух, как прекрасен мир, созданный богами, и как хороша
жизнь.
Все идет так, как хочет Филипп. Эпир у него в руках. Что может сделать
теперь Олимпиада? И сколько еще она может негодовать, ненавидеть, проклинать
его? Вздор! Время все загладит. А сейчас такая широкая дорога открыта перед
македонским царем!
Филипп вспомнил Демосфена и усмехнулся. Да! Сколько первоклассного
красноречия потратил человек - и все напрасно. Он не только не свалил
Филиппа, но даже не пошатнул его. А вот когда Филипп вернется победителем из
Азии, когда он станет властителем эллинских городов на азиатском берегу и
будет диктовать свою волю Элладе, тогда он все припомнит Демосфену, за все с
ним расплатится.
Филипп посмотрел на небо, на горы, на далекую вершину Олимпа, где,
может быть, в эту минуту возлежат боги на своих драгоценных ложах и глядят
на него, на его праздник. Боги должны быть довольны и сыты - столько
обильных жертв принесено им вчера!
Вдруг сердце у него дрогнуло, сжалось от какой-то безотчетной тревоги.
Филипп краем глаза уловил внимательный и недобрый взгляд из толпы своих
этеров.
"Это Аррабей-линкестиец, - сказал себе Филипп, хотя зловещий взгляд
только сверкнул и тут же исчез, - он стоит отвернувшись, будто и не думал
смотреть на меня. Но он смотрел. Будь у меня оба глаза - я бы давно это
заметил. Но он смотрел на меня с моей слепой стороны - и как!.."
Линкестийцы, сыновья Аэропа, все здесь: Аррабей, Геромен, Александр...
Все три брата. Опасная семья старой родовой знати из Верхней Македонии. И
хорошо, что они здесь. Филипп должен их держать при себе, иначе за его
спиной они могут многое придумать и предпринять. Они все еще не примирились
с тем, что Филипп стал царем, ведь их род такой же знатный и такой же
древний.
Линкестийцы. Как трудно пришлось Филиппу с ними! Верхнемакедонские
властители не желали признавать царей Нижней Македонии. Филипп силой
заставил их признать его - он стремился объединить Македонию, расширить ее,
усилить.
Но линкестийцы, как и другие родовитые македонские властители, не
хотели слышать ни о каком объединении, ни о какой зависимости. Им было
достаточно их владений в маленькой гористой Верхней Македонии, где они были
полновластными владыками.
Но всем им, и линкестийцам тоже, пришлось покориться военной силе
Филиппа, пришлось признать его царем. Правда, многие из них уже оценили силу
объединенной Македонии, они богатели, грабя побежденные города. Но еще были
живы те, которые не забывали о своей бедной, но гордой знатности, о своей
неограниченной власти хотя и в нищей, но собственной вотчине. И Филипп
знает: они воспользуются любым удобным моментом, чтобы вернуть эту власть и
эту независимость.
"Только я этого момента не допущу, - думал Филипп, - нет, они этого не
получат!"
Филипп улыбался. Но его единственный глаз остро и внимательно пробегал
по лицам своих приближенных. Все были навеселе, шутили, смеялись. К кому бы
ни обращался Филипп, все смотрели на него открыто и дружелюбно, все были его
друзьями, товарищами, этерами, преданными своему царю.
И все-таки где-то здесь таилась угроза, как змея, которая спряталась за
камнем и ждет момента, чтобы броситься и ужалить. Но где?
Филипп заметил, что около него, стараясь занять местечко поближе, все
время оказывается молодой этер из знатной македонской фамилии Павсаний.
"Опять этот со своими жалобами, - с досадой подумал Филипп, - Аттал
оскорбил его, Аттал обидел его... Так что ж мне теперь, ради этого мальчишки
выгнать из Македонии моего родственника и полководца? Пора бы перестать
лезть ко мне со своей чепухой!"
Филипп, избегая мрачного взгляда Павсания, отвернулся. И тотчас забыл о
нем.
Но не прошло и пяти минут, как Филипп увидел, что Павсаний опять шагает
рядом с ним.
"Вот привязался! - Филипп мысленно выругался. - Торчит перед глазами,
как... не знаю кто!"
- Не надо омрачать праздника, Павсаний, - сказал он дружелюбно. - Ну
можно ли из-за какой-то шутки, правда грубой шутки, - но ведь ты же знаешь
Аттала! - так сильно огорчаться? Все уже давно забыли об этом. Забудь и ты.
- Никто не забыл, - с мрачным упорством возразил Павсаний, - надо мной
смеются. Даже царица Клеопатра...
- Ты и к ней ходил с этим?
- Да, я просил...
- И что же она?
- То же, что и все. Засмеялась.
- Ну вот видишь, никто этого не принимает всерьез.
- Поэтому я и жалуюсь, что моей обиды никто не принимает всерьез. И я
еще раз требую, чтобы ты восстановил справедливость и наказал Аттала.
- Клянусь Зевсом, Павсаний, - нетерпеливо сказал Филипп, - я, кажется,
многое сделал для тебя, чтобы загладить эту глупую выходку Аттала. Я
приблизил тебя к себе, к своему двору. Неужто еще не довольно? Ты мало
ценишь мои милости и чрезмерно мнишь о самом себе!
- Ты не накажешь Аттала, царь?
- Нет, я не сделаю этой глупости.
Филипп отвернулся и перестал замечать его.
Увидев царя с его роскошной свитой, с его знатными гостями, толпа
тотчас собралась вокруг. Так они и шли все вместе к театру, среди песен,
праздничной радости и веселья.
- Какое красное небо сегодня, - вдруг омрачившись, сказал Филипп. -
Почему оно такое красное?
Они подошли к узкому проходу, ведущему в театр. Филипп обратился к
своей свите:
- Проходите вперед, здесь тесно.
Гости и этеры царя прошли вперед. Рядом с Филиппом остались два
Александра - его сын и его зять.
- А все-таки почему такое красное небо? - с внезапной тоской повторил
Филипп. - Что оно предвещает?
- Вот что! - глухо сказал Павсаний, ударив царя кинжалом.
В то же мгновение Филипп, хрипло и страшно вскрикнув, пошатнулся,
схватившись за грудь. Сквозь пальцы хлынула кровь.
Павсаний, бросив на пол окровавленный кинжал, убегал, расталкивая
толпу.
Александр кинулся к отцу, но не успел поддержать его. Филипп упал.
Поднялись крики ужаса и смятения. Стража гналась за Павсанием, который
бежал, как-то странно извиваясь, чувствуя копья за своей спиной... Говорят,
что на окраине города его ждали лошади и он мог бы спастись. Но, нечаянно
споткнувшись, свалился, и копья стражников настигли его.
Филипп умер сразу.
Так окончил свою жизнь вождь эллинов, полководец и завоеватель Филипп,
царь македонский.
ОЛИМПИАДА
Плач и вопли стояли над Эгами, сменив веселые клики свадебного
торжества.
Олимпиада, бледная, с острым блеском в глазах, смотрела, как факелами,
зажженными для пира, зажигают погребальный костер царя. И Александр увидел,
что в этом пламени, отразившемся в ее глазах, светится жестокая усмешка
победившей...
Александр отвернулся, ему показалось это злым наваждением. Она его мать
и союзница, самая нежная мать и самая верная союзница. Можно ли допускать
такие дурные мысли о ней? Высокое бледное пламя погребального костра таяло в
свете ясной вечерней зари. Полководцы Филиппа, его друзья и ровесники,
бородатые воины стояли перед костром в тяжелом молчании. Трудно было
осмыслить то, что произошло. Кто ожидал этого? А ведь было предсказание,
было!
"Видишь, бык увенчан, конец близок, жертвоприноситель готов". Почему же
они не задумались над этим? Почему не поняли? А теперь вот горит перед ними
погребальный костер их царя Филиппа. Они любили его. Он был их
военачальником, но был прост в обращении, вместе с ними сражался, за одним
столом пировал.
И теперь вот они стоят у его погребального костра. Филиппа больше нет с
ними. Они больше не услышат его смеха, его громкого голоса, его боевой
команды... И не в бою он погиб. Его убили свои, македоняне, изменники.
Горе и ярость наполняли сердца. Полководцы молчали, но с одного взгляда
понимали друг друга. Известно, кто сделал это, кто толкнул Павсания на
преступление. Те, кому самим хотелось царствовать. Линкестийцы, у которых
Филипп отнял их неограниченную власть и силой заставил подчиниться ему!
Александр стоял среди военачальников, рядом с Антипатром, другом его
отца, другом его самого. Александр молчал. Только алые пятна на лице и на
груди выдавали его волнение. Глаза были полны слез, но он не позволял им
пролиться и крепко сжимал рот, чтобы скрыть дрожание по-мальчишески пухлой
верхней губы.
Могилу Филиппу сделали обширной и прочной, чтобы умершему было спокойно
в загробной жизни, чтобы никто не тревожил его, чтобы душа его имела
надежное пристанище. Все, что могло ему понадобиться - драгоценные кратеры с
лучшим вином, чеканные чаши, блюда с пищей, золотые светильники, - все
заботливо собрали и положили в могилу. Даже банную скребницу не забыли
положить. И конечно, принесли покойному царю его боевое снаряжение -
панцирь, щит, меч, сариссу.
Потом закрыли могилу тяжелыми каменными плитами и сверху насыпали
большой холм, чтобы никто не мог проникнуть в последнее жилище македонского
царя.
Могильщики еще трудились над могильным холмом, а в городе уже бушевали
страсти. Кому быть царем Македонии? Чье право быть македонским царем?
Полководцы, вся военная знать были единодушны - царем должен стать
Александр. Они видели его при Херонее и помнили об этом. Армия ждала похода
в Азию, новых побед, новых земель, военной добычи, военной славы. Кто же из
всех стремящихся захватить царскую власть достоин заменить Александра?
- Нет, не Александру быть царем македонским! - кричали сторонники
линкестийцев, подкупленные ими. - Александр испорчен эллинским воспитанием.
Он презирает нравы доброй старины! Он гордый и надменный, как его мать
Олимпиада, он будет еще опаснее для народа, чем Филипп, он задушит все наши
вольности и права! Сыновья Аэропа - вот кто должен царствовать в Македонии!
- Да, мы, линкестийцы, друзья страны, - говорил старый линкестийский
полководец проникновенным голосом, обращаясь к толпе, - мы, линкестийцы,
принадлежим к древнему роду, который всегда хранил в неприкосновенности
обычаи нашей старины. Мы живем среди нашего народа, мы знаем желания и
чаяния македонян. Филипп затеял безумную войну с персами, которая погубит
Македонию. Но мы, линкестийцы, мы в дружбе с великим персидским царем, и
только мы можем защитить нашу страну от его гнева. Это ваше счастье,
македоняне, что рука друга успела освободить Македонию от царя, который
презирал права народа и ни во что не ставил ни клятвы, ни добродетель!..
Но эти речи не убеждали никого. Народ шумел, кричал.
- Линкестийцы убили царя!
- Это они убили Филиппа!
- Вы слышите, как они оскорбляют и покойного царя, которого убили, и
его сына Александра?! - кричал кто-то резким голосом. - А за что? Кому он
нагрубил? Кого обидел? Я ходил с ним на медов, ему было всего шестнадцать, а
он уже водил войско в бой! Какого еще царя нам надо?
Изменников-линкестийцев, которые продались персу?!
- Смерть линкестийцам!
- Смерть изменникам!
Александр был во дворце, когда к нему в покои вбежал бледный от ужаса
линкестиец Александр, младший из трех сыновей Аэропа. Он упал к ногам сына
Филиппа.
- Царь, защити меня! Я не искал престола. Ты - законный наследник, ты -
царь македонский! Не отправляй меня на смерть, я не виноват перед тобою!
- Где твои братья?
- Их казнили сейчас... На могиле царя Филиппа... Прямо на могильном
холме...
Это был первый человек, который назвал Александра царем. Линкестиец был
женат на дочери Антипатра. Антипатр любил его.
- Ты останешься со мной, - ответил Александр. - Ты будешь моим этером.
Встань.
Город шумел, пока не наступила черная осенняя тьма. Александр слышал
свое имя, которое повторялось в толпе. Он ждал, кого назовут еще. У его отца
есть другие сыновья: сын танцовщицы, слабоумный Арридей, и маленький,
недавно родившийся сын молодой Клеопатры... Но странно, о них как будто
забыли. Забыли и Аминту, племянника царя, того самого Аминту, у которого
когда-то Филипп отнял царскую власть... Пока забыли. Но могут вспомнить.
Найдутся люди, которые пожелают править и от имени слабоумного Арридея, и от
имени тихого, безвольного Аминты. А когда узнает о том, что случилось здесь,
Аттал, то он немедленно явится, чтобы провозгласить царем македонским своего
племянника, сына Клеопатры...
Мегарон во дворце понемногу заполнялся. Военачальники Филиппа
собирались к пылающему очагу. Александр встречал и приветствовал их.
Говорили о том же, о чем думал Александр. Надо немедленно провозглашать
его царем. Армии другого царя не нужно. Армия знает Александра.
Но не медлить, не медлить!.. На ночь никто не ушел. Все остались
ночевать во дворце. Спали, не снимая оружия.
Под утро, когда особенно чуткой становится тишина, в час перед
рассветом, Александра разбудили. Он вскочил, схватившись за кинжал.
- Это я, Александр. Это я, Гефестион.
- Где ты пропадал целый вечер?
- Нехорошие разговоры, Александр. Боюсь, как бы они не повредили тебе.
- Какие разговоры?
- Говорят, что сегодня ночью царица Олимпиада сама похоронила Павсания.
- Что?!
- Она сожгла его тело на могиле Филиппа.
- Убийцу! На могиле отца... Это ложь, Гефестион.
Александр не мог этому поверить. Нет, невозможно. Тогда, значит,
Олимпиада знала, что так будет, и, может быть, хотела этого?
- И еще...
- Ну, говори, говори.
- Что она надела ему на голову золотой венок...
- Кто видел это?
- Не знаю. Только всюду говорят об этом, шепчутся. И еще...
- Продолжай.
- Говорят, что и ты хотел смерти Филиппа.
- Я? О Зевс и все боги! Я хотел его смерти? - Александр застонал, будто
и его, как отца, ударили кинжалом. - Это я-то хотел его смерти? Чем же я
прогневал богов, что они позволяют людям бросать на меня такую черную тень?
Гефестион положил ему на плечо свою теплую твердую руку.
- Спокойней, Александр. Давай подумаем, давай припомним, не сказал ли
ты каких-нибудь неосторожных слов, не подслушал ли их какой-нибудь злодей.
- Я говорил много дерзких слов отцу. Но я говорил это ему в лицо. Как я
мог пожелать ему смерти, когда мне так нужна его жизнь!
- Ты же знаешь, что Павсаний без конца жаловался на Аттала, приставал с
этим к царю, ходил к мачехе твоей, Клеопатре. Он ведь и к тебе приходил,
помнишь?
- А!
Александр вспомнил.
Он читал "Медею" Еврипида. Захваченный трагической судьбой Медеи,
неукротимой страстью ее характера, накаленными строфами Еврипидовых стихов,
он вышел к Павсанию, повторяя вслух:
...Довольно за глаза,
Чтобы отца, и дочь, и мужа с нею
Мы в трупы обратили... Ненавистных...
Немало есть и способов...
Тут он встретил внимательный взгляд Павсания и умолк. Александр даже не
выслушал как следует его жалобы. Что он мог сделать? "ем помочь? Отец тогда
только что назначил Аттала полководцем. Александр - сын Олимпиады, ему ли
бороться с Атталом?
Неужели эти строки Еврипида и подхватил Павсаний?
Отец обижал Александра. Но он же и любил его! Разве не сказал он
однажды со слезами:
"Ищи себе другое царство, Македония для тебя слишком мала!"
Разве не уступил он Александру славу победы при Херонее? Разве не
беседовали они иногда о самом сокровенном - о будущих делах государства, о
военных планах, о тайнах политических действий царя-полководца? Кому доверял
свои думы Филипп, кроме сына?
"...Пусть боги оградят тебя от того, что пришлось пережить мне, чтобы
тебе никогда не пришлось каяться в содеянном, чего уже нельзя вернуть", -
вот какие слова говорил ему отец!
- Значит, это я натолкнул Павсания на убийство? - с ужасом спросил
Александр.
- О нет! О нет! - решительно возразил Гефестион. - Может быть, он
подслушал твои слова и счел тебя союзником в этом деле. Но натолкнули его на
убийство другие люди. Линкестийцы. Они. Только они. Им нужна царская власть.
Убить отца, опорочить сына - вот путь их действий.
- Спасибо, Гефестион. Клянусь Зевсом, мне так нужна твоя дружба.
- Я всегда буду возле тебя, Александр. Пока не уведет меня смерть. Или
пока ты сам меня не прогонишь.
- Я прогоню тебя немедленно. Иди и ложись спать.
- Ложись и ты. Светает.
Высокая фигура Гефестиона исчезла за толстой занавесью.
Александр вздохнул:
- Разве есть у меня время спать теперь?
Он вышел во двор. Квадрат лунного света лежал на старых каменных
плитах. Осенние звезды низко висели над черными вершинами гор, и то одна, то
другая падали с неба.
Над стеной, окружающей дворец, лунно поблескивали острия копий. Это
стража стоит. Так же, как стояла, когда во дворце спал Филипп. Прохладный
ветер, спустившийся с гор, перебирал густые кудри Александра, откинутые со
лба. Это приятно успокаивало.
Светлая фигура под покрывалом неожиданно появилась из темных глубин
дворца и остановилась на лунных ступенях. Рука, сверкнувшая огнями
драгоценных колец, откинула покрывало.
- Мать!
Олимпиада улыбнулась, торжествующе приподняв подбородок. Александр
подошел к ней.
- Ты похоронила Павсания?
- Да, - ответила она, - я похоронила Павсания. Я зажгла ему костер над
прахом Филиппа!
Александр быстро оглянулся: не слушает ли их кто-нибудь? Но Олимпиада и
не думала таиться.
- Да. Это сделала я! - громко сказала она. - Я похоронила убийцу
Филиппа и надела на него золотой венок!
Александр молча глядел на нее.
- Да, - продолжала Олимпиада в каком-то странном торжествующем веселье,
- это сделала я. И лошадей для Павсания приготовила я. Пусть все знают об
этом. Дочь эпирских царей, потомков Ахиллеса, безнаказанно оскорблять
нельзя. Я рукой Павсания убила Филиппа.
Александр смотрел на нее с горьким чувством жалости. Нет, она не
убивала Филиппа ни своей, ни чужой рукой - убийцы не провозглашают во весь
голос о своем преступлении. Она не успела и не сумела отомстить Филиппу. И
теперь это осталось ей на всю жизнь - острая горечь неотомщенной обиды.
- Не щади своих врагов, Александр, - сказала Олимпиада, словно заклиная
его" - не поддавайся жалости и лукавым речам. Всех, кто может тебе помешать,
всех, кто может стать на твоем пути, - а их немало! - убивай не раздумывая.
Убей Аттала. Убей Клеопатру, убей ее сына. Убей Аминту. Только тогда ты,
царь македонский, сможешь остаться царем. Запомни!
Она секунду глядела ему в глаза. Потом снова накинула покрывало на
голову и неслышно исчезла в тени портика.
Сколько злобы, сколько жестокости! Александр не щадил врагов в бою, но
убивать безоружных...
Александр, нахмурясь, смотрел ей вслед. Стены дворца, деревянные
колонны, плиты под его ногами с проросшей травой по краям, деревья с
застрявшими в ветвях звездами, - все повторяло только ему слышными голосами:
"Запомни... Запомни... Запомни!.."
И Александр запомнил.
АЛЕКСАНДР, ЦАРЬ МАКЕДОНСКИЙ
Только этот час перед рассветом, когда вся природа затаив дыхание ждет
наступления утра, только этот час был тихим в древнем городе. Но лишь
озарились вершины гор, лишь золотые стрелы светлого бога Гелиоса пронзили
глубокую синеву неба, улицы снова заполнились народом.
Толпы прибывали отовсюду - из дальних селений, из городов. Шли пастухи
с горных пастбищ, шли из лесов звероловы.
И опять забурлили возбужденные голоса. Теперь нашлись люди, которые
вспомнили Аминту. Аминта - сын старшего брата покойного царя. Филипп отнял у
него царство. Так пусть же теперь восторжествует справедливость, пусть
Аминта получит царский венец, принадлежащий ему по праву!
Вспомнили о маленьком сыне Клеопатры. Вот кто должен царствовать!
Многие вельможи, которые в угоду царю Филиппу насмехались Олимпиадой и не
стеснялись показывать ей свое презрение, теперь страшились ее мести. Все
знали дикий и мстительный ее нрав. Так пусть будет царем сын Клеопатры,
Клеопатра им не опасна.
- Сын Клеопатры? - возражали другие. - Да разве он или Клеопатра станут
у власти? Царство захватит ее дядя, Аттал. Кто хочет царем Аттала?
Нет, Аттала никто не хотел царем!
Вдруг толпа умолкла и расступилась. На улице появились военачальники
царя Филиппа, его этеры, его друзья. Они шли в полном вооружении, сверкая
доспехами. А впереди, между Антипатром и Птолемеем, шел Александр. Он шел,
приподняв подбородок и чуть склонив налево по своей привычке кудрявую
голову. Розовый свет утреннего неба лежал на его лице. Большие, смело
раскрытые глаза глядели уверенно и строго. Старые полководцы охраняли его
своими блестящими щитами.
Увидев, что Александр и окружающая его военная знать направляются к
театру, толпа хлынула туда же, торопясь занять места. Прошли в театр и все
знатные гости, приехавшие на свадьбу и оказавшиеся на похоронах. Еще в
смятении, еще не нашедшие для себя решения о том, кому быть царем Македонии,
они уже понимали, что армия встала на сторону Александра. А в руках армии, в
руках ее полководцев была та главная сила, которая низвергала и
провозглашала царей...
Солнце взошло, осветив заполненный пестрой толпой театр. И здесь, при
огромном скоплении народа, при всей македонской знати, старый полководец
Антипатр провозгласил Александра царем. Клики ликования и приветствий
грянули и забушевали в театре и в близлежащих улицах, где толпился народ, не
вместившийся в каменный круг театра. И клики эти, повторявшие имя молодого
царя, понеслись дальше, по всей Македонии, и еще дальше - по всем странам,
окружающим Македонское царство...
Это произошло осенью, в 336 году до нашей эры. Александру тогда только
что исполнилось двадцать лет.
Царская семья возвратилась в Пеллу.
Александр, по македонскому обычаю, призвал войско и принял он него
поздравления.
Он чувствовал, что войско тревожно. Воины еще не знали, чего им ждать
от молодого царя. Филипп обещал вести их в Азию, но как решит это дело
Александр? Осмелится ли он на такой дальний и рискованный поход? А
македонским войскам дома делать нечего. Не идти же им в пастухи, не браться
же им за соху или, накинув на плечи волчью шкуру, карабкаться по горам,
охотясь на зверя!..
Александр явился перед войском в царской диадеме. Глаза его сверкали.
Он обратился к воинам на родном македонском наречии, и это сразу открыло для
него их сердца.
Александр говорил о своих законных правах на царский престол, о том,
что он всегда будет чтить законы и обычаи, установленные его отцом, царем
Филиппом.
- Ничего не изменилось, - говорил он, - изменилось только имя царя. Но
могущество Македонии, порядок, установленный царем Филиппом в стране,
остались те же. По-прежнему военная служба для македонян обязательна. Только
добавлю от себя - те, кто служит в войске, будут освобождены от всех других
повинностей, и в том числе от земельной подати. А надежды на новые
завоевания остались с нами по-прежнему!
Войско слушало затаив дыхание, боясь проронить слово. И когда голос
Александра умолк, воины ответили радостным криком приветствий и
благодарности. Теперь они знали, что у них есть и царь и полководец, с
которым они осуществят все, что задумал Филипп, и за которого они постоят,
как стояли за Филиппа.
Александр крепкой рукой ухватился за царскую власть. Войско, несколько
обленившееся за последнее время, с разболтавшейся дисциплиной, скоро
почувствовало эту руку.
Все пришло в движение. Каждый день - тренировка, переходы в полном
вооружении, опять тренировка, опять переходы. Александр, сам не знающий
усталости, добивался от подчиненных мгновенного выполнения команды. Никаких
поблажек, никаких уступок. Воины и некоторые полководцы ворчали: к чему это?
Вот пойдем в поход, тогда и натренируемся. Они уже забыли, как царь Филипп,
отменив обозы, гонял их в полном вооружении с провиантом за спиной и в
зимний холод, и в летнюю жару. Но постепенно втянулись и сами почувствовали,
как эта ежедневная воинская работа взбодрила войско. Они уже получали
удовольствие, почти наслаждение, когда, стоя в рядах фаланги, чувствовали
себя слитыми с ней, словно единый организм. Плечо товарища, его щит рядом с
твоим щитом, его сарисса рядом с твоей сариссой. И у каждого та же цель, что
у тебя.
Сердце наполнялось боевой отвагой, всякая мысль о страхе перед врагом
исчезала. Ни одного неверного шага, ни одного промедления - и тогда армия
непобедима.
Александр командовал сам. Сам водил на тренировку. Пехотинцы и конники
слышали его голос, не...
