Джеймс Ганн. Внемлющие небесам
страница №6
...женщина после тридцатиТРЕСКСТУКСТУКСТУК приключения шерифа СТУКТРЕСКТРЕСК музыка СТУКСТУК это
какая-то птица ТРЕСК оригинальные СТУКТРЕСК ликование известие
ТРЕСКТРЕСКСТУК приветствую всех СТУКТРЕСКСТУК музыка СТУКСТУКТРЕСК значит
с парнем ТРЕСК еще двойную и счет СТУК.
- Голоса... - проговорил Уайт, когда вернулась тишина.
- Голоса, - согласно повторил Джон.
Уайт обратил внимание: одно и то же слово они произнесли по-разному,
Джон - обрадованно и восторженно. Уайт - озадаченно. Его беспокоила мысль:
где-то там, в сорока пяти световых годах отсюда, какие-то существа,
вооруженные специальной аппаратурой, подслушивают звуки, исходящие с
Земли; чужие уши слушают земные голоса с тем, чтобы отправить их вспять -
разрозненные и засоренные помехами. Он часто выступал по телевидению, а с
недавних пор и по радио, вновь вошедшему в моду и завоевавшему
популярность; ему не могло понравиться, как голос его и изображение
уносятся неутомимыми радиоволнами в неизмеримую и бесконечную даль, где
нечто или некто сможет перехватить их и тем самым присвоить частицу его.
Он заставил себя не верить в такую возможность.
- А если, это всего лишь какое-то отражение?
- Это с расстояния-то в сорок пять световых лет? - возразил Джон. -
Никакой чувствительности не хватит принять его.
Уайт попробовал представить себе невероятные межзвездные расстояния,
какие пришлось преодолеть голосам туда и обратно, но его воображение
спасовало пред образом бесконечного пути сквозь неведомую пустоту. Он
вообразил муравья, вышагивающего от Вашингтона до Сан-Франциско и обратно,
но сравнение показалось ему бледным.
- А может, это где-нибудь ближе?
- Тогда мы не приняли бы программы девяностолетней давности, - заметил
Джон.
- А разве они не могут мчаться себе спокойно над нами все эти годы... -
Уайт взмахнул руками перед собой, будто желая порвать, как паутину, всю
эту теорию и все эти мысли. - Знаю, знаю. Это также невозможно. Однако не
в меньшей степени наивно воображать чужаков, посылающих нам сообщения из
такой дали.
"Или вот это", - подумал он и глянул на листок, полученный в подарок от
Иеремии. Выполненный тушью на белой бумаге рисунок, напоминающий
произведение способного любителя, - возможно, и самого Иеремии.
Стилизованное изображение ангела с нимбом, с распростертыми за спиной
крыльями, благостным спокойствием на лице и руками, раскинутыми в
приветственно-благословляющем жесте.
Ангел милосердия и любви, несущий послание Божие, обрамленный
гирляндами из цветов... "Какая же невероятная магия, - подумал Уайт, -
смогла превратить голоса в нечто подобное?"
- Сама космология, - говорил между тем Джон, - содержит в себе такую
вероятность. Где-то должна зародиться разумная жизнь. Поистине невозможно,
чтобы в Галактике не появились иные существа, достаточно разумные и
любознательные, способные обратиться к нам через всю даль световых лет в
жажде отыскать подобных себе, способные в изумлении обращать взоры на
самих себя и на звезды...
Загипнотизированный на мгновение видом Джона, Уайт вглядывался в лицо
сына и, узрев экстатический восторг, с горечью подумал: "Ты мне чужой, и
говорить с тобой я более не умею".
Он действительно любил этого парня - вот в чем беда - и не желал
поэтому становиться свидетелем того, как тот столкнется с
несправедливостью, встрече с которой в свое время не удалось избежать его
отцу. Он жаждал оградить его от мук, избавить от неизбежных тягот
нелегкого пути познания мира. В том и заключался смысл человечности:
познавать мир, учась на чужих ошибках и успехах, но не начинать всего
сызнова в каждом новом поколении.
Ответ Джона он знал заранее: подобное ничем, мол, не отличается от
инстинкта. Быть человеком означает всегда располагать возможностью сделать
по-другому - наоборот или иначе.
Ну почему все заканчивается именно так? Парень стал ему чужой, но он
должен любой ценой найти с ним общий язык.
Пуэрто-Рико встретил их тишиной и спокойствием. Они двигались по
серпантину погруженной в сумерки дороги в мощном черном лимузине - по
прибытии машина ожидала его на аэродроме - и Уайт слышал лишь тихий рокот
паровой турбины. Он велел открыть окна, и сейчас с наслаждением вдыхал
аромат деревьев и трав, смешанный с издалека долетавшим сюда соленым
запахом моря и рыбы.
"Здесь лучше, чем в Вашингтоне, - подумал он, - и лучше, чем в
Хьюстоне". И вообще, чем в каких-либо известных ему местах, где в
последнее время довелось побывать. Напряженное беспокойство, будто пружина
заводной механической игрушки, все сильнее сковывавшее нутро, понемногу
начало отпускать.
"Куда подевались механические заводные игрушки, повсюду встречавшиеся в
детстве? - мелькнула мысль. - Наверняка их вытеснили электрические.
Возможно, он и есть последняя из механических игрушек. Заводной
президент", - пришло ему в голову. Его как завели в том маленьком гетто,
так до сих пор он и дает выход всей своей неудовлетворенности. Она-то и
вывела его в Белый дом. И теперь оставалось только завести его, а затем...
останется лишь наблюдать, как искореняются застарелые грехи, впрочем,
осторожно и деликатно, ведь нельзя нарушить внутреннее спокойствие, дабы
не пострадали мировой порядок и мир во всем мире... Он горько рассмеялся и
подумал: в этом вашингтонском кабинете заключено нечто, препятствующее
человеку оставаться самим собой и распоряжаться своими желаниями. Кабинет
может лишь заставить оставаться президентом. Поймав удивленный взгляд
сына, он сообразил - давным-давно не слышал Джон, как смеется его отец. Он
наклонился к нему, и прикрыл ладонью его руку.
- Все в порядке, - сказал он. - Просто я думаю о своем.
А в мысли пришло понимание: здесь можно стать лучше. Нет, не в качестве
президента, но - человека.
- Мы уже почти приехали, - проговорил Джон.
Уайт отнял руку.
- Откуда ты знаешь?
- Я бывал уже здесь, - ответил Джон.
Уайт откинулся на сиденьи и задумался. Почему он ничего не знает об
этом? И какие еще тайны существовали у Джона от отца. Хорошее настроение
сразу пропало, и, когда из ночи выплыли сооружения Программы,
поблескивающие, словно гигантские чудовища в лунном свете, Уайт с
раздражением отвернулся.
Лимузин тем временем подъезжал к длинному приземистому зданию. У входа
их уже поджидал Макдональд. Спокойный и уравновешенный, он ничем не
выказал своего отношения к прибытию президента, и Уайт сделал вывод:
Макдональд привык действовать обдуманно, не спеша и всегда в соответствии
с обстановкой. И вновь - только на этот раз гораздо сильнее - Уайт ощутил
свое единение с этим человеком. "Не удивительно, - пришло вдруг мысль, -
что именно на нем и держится так неправдоподобно долго вся это Программа".
Одновременно он ощутил некое подобие досады, осознав, ведь настоящей целью
его поездки сюда является уничтожение всего, чему посвятил свою жизнь этот
человек.
Макдональд повел президентскую свиту по длинным коридорам с крашеными
бетонными стенами. "Мистер президент, - сказал он при встрече, - для нас
это величайшая честь". Впрочем, держался он достаточно непринужденно,
словно привык встречать президентов ежедневно и вращаться в подобном
обществе - обычное для него занятие. Коридоры постепенно заполнялись
людьми, спешащими по своим делам, будто все это происходило не ночью, а в
самый разгар рабочего дня. И Уайт неожиданно для себя сообразил: для
Программы именно ночь - самое интенсивное время суток, наиболее
благоприятное для прослушивания. "А что бы, интересно, вышло, - задумался
он, - если бы удалось поменять местами ночь и день, переставить их? Свет
человеку заменить тьмой, как совам и летучим мышам..." И еще подумалось,
будто ответ ему на эти вопросы так же ясен, как и всем остальным.
Навстречу шли люди. Макдональд никого из них не представлял, понятно
без лишних слов - визит неофициальный; к тому же он, как видно, не желал
возникновения различных слухов и домыслов по поводу причины посещения
Программы президентом. Впрочем, кое-кто из служащих бросал на них
заинтересованные взгляды, кто-то (таких оказалось меньше) явно узнавал
его. Уайт давно уже свыкся с этим. Но встречались и полностью увлеченные
беседой, которые лишь скользили мимолетным взглядом, не прерывая
разговора. Вот к этому Уайт как раз и не привык и оказался перед
неприятным для себя открытием: такое - досадно. Всегда ему казалась
нежелательной как раз потеря анонимности, и вот ему предоставилась
возможность убедиться: гораздо хуже, когда тебя не узнают вообще. Не
понравились ему ни стерильные коридоры, где эхом отдавался малейший звук -
будь то шаги или голоса, ни зал, забитый электронной аппаратурой, в
который они, наконец, попали, минуя бесконечные, казалось, коридоры.
Магнитофоны и осциллографы он узнал сразу, однако многое оказалось для
него совершенно незнакомым, и он даже испытал легкое удовлетворение от
отсутствия у него какого-либо любопытства. У консоли компьютера сидел
человек в наушниках. Проходя мимо, Макдональд помахал рукой, и тот
ответил, однако взгляд его - отсутствующий и затуманенный - наверное,
витал где-то далеко-далеко, за сотни, наверное, миль. "Да нет, - поправил
себя Уайт, - за миллиарды миль, за многие световые годы".
Они вошли в соседнее помещение, а по сути во внутрь Компьютера, ибо тот
заменял собой даже стены, а кабели извивались во всех направлениях и
уходили в соседние комнаты, - возможно, к другим машинам или же частям
единого гигантского компьютера. По всему полу располагались устройства для
ввода информации и принтеры. Крупнейшая компьютерная система изо всех,
которые доводилось когда-либо осматривать Уайту, по своей мощности,
несомненно, превосходила электронные накопители и компьютерные имитаторы
Пентагона и Госдепартамента и даже устройства банка данных Института
информации. Здесь пахло маслом и электричеством, и все перекрывал
непрекращающийся шум: компьютер вел беседу с самим собой - об информации,
вероятности, корреляции, "о башмаках и сургуче, капусте, королях..."
[Л.Кэрролл "Алиса в Зазеркалье", "Плотник и Морж"] Здесь числа
складывались и умножались бессчетное множество раз за миг, более краткий,
нежели мгновенный взмах ресниц. Находясь здесь, внутри компьютера, он
ощущал себя современным Ионой во чреве гигантской невиданной рыбы и
по-настоящему испытал облегчение, когда рыба эта открыла рот и выпустила
их. Они вошли в кабинет.
Кабинет никоим образом не обнаруживал следов двадцатилетнего пребывания
здесь одного хозяина, и в общих чертах его, пожалуй, следовало
охарактеризовать, как функционально строгий, впрочем, как и все это здание
Программы в целом. Обычный письменный стол; встроенный в стену высокий -
до самого потолка - стеллаж, с полками, заставленными книгами в кожаных
переплетах. Названия части книг были на иностранных языках, и Уайт
вспомнил справку-информацию Джона: Макдональд до того, как стать
инженером, занимался филологией.
- Установи мой информационный пульт, - дал он поручение Джону.
- Можете подключиться непосредственно к компьютеру, - посоветовал
Макдональд. - Мой ассистент покажет, где это можно сделать и как.
Они остались вдвоем, и Уайт вновь постарался ожесточить свое сердце к
этому человеку. Макдональд, если и почувствовал ситуацию, виду не подал.
Вместо вступления он задал вопрос.
- Как там Иеремия?
Уайт покачал головой.
- Он непоколебим в своем намерении огласить послание верующим. Он так и
называет его: "Мое послание".
Макдональд вежливым жестом указал на кресло, приглашая президента
присесть.
- Но ведь и в самом деле это так, - проговорил он. - Послание - и его,
и мое, и ваше.
Уайт вновь покачал головой.
- Не мое. Вот копия его послания.
Он вручил Макдональду листок, подаренный Иеремией. Макдональд взглянул
на рисунок, изображающий ангела, и кивнул.
- Да, это именно и увидел в нем Иеремия. Вам так и не удалось сдержать
его?
- Есть вещи, которые президент сделать может и должен, а есть и такие,
что хоть и может, но не должен. А еще для президента существует
невозможное. Сдержать, как вы говорите, Иеремию, и есть нечто среднее
между вторым и третьим... Однако вот это, - он указал на листок, - не
может быть посланием.
- Настолько хорошо вы осведомлены о Программе? - задал вопрос
Макдональд.
- Достаточно, - ответил Уайт, ведь не заставят же его повторять
изложенное Джоном.
- Тогда вам, должно быть, известно, что долгое время прослушивание
оставалось безрезультатным?
- Да, это так, - подтвердил Уайт.
- И про голоса тоже? - продолжал расспросы Макдональд, нажав кнопку на
столе.
- Я их слышал, - сообщил Уайт.
Или акустика оказалась здесь лучше, или в перезаписи что-то терялось: с
самого начала шепот звучал гораздо настойчивее, в нем пробивались нотки
мольбы, гнева и отчаяния. Потрясенный Уайт ощутил облегчение, когда шепот
перешел в голоса, - будто в усилиях расслышать и понять исчерпалась вся
его энергия. Голоса тоже звучали несколько по-иному; они, казалось,
исходили из иной точки бесконечного лабиринта и звучали более
выразительно.
СТУКТРЕСК сменить свою кожу, а леопард ТРЕСКСТУК музыка: щебетушечка
моя красоточка СТУКТРЕСК может уточка СТУКТРЕСКСТУК скрытый призыв к
справедливости ТРЕСКСТУКТРЕСК музыка СТУКСТУКТРЕСК и одиннадцатый том
первого со СТУКТРЕСКСТУК поступают кол СТУКСТУК музыка ТРЕСК эй, есть
кто-нибудь СТУКТРЕСК разве Раймонд твой СТУКТРЕСКСТУКСТУК музыка
СТУКСТУКТРЕСК музыка: над Гудзоном вьют ТРЕСКСТУК я непослушный мальчик
СТУКСТУКСТУК представляет пирамидаль ТРЕСКТРЕСК музыка СТУКСТУКТРЕСК
Роджерс в двадцать СТУКТРЕСКСТУК музыка; кола получила двенадцать ТРЕСК.
Уайт встряхнулся, как бы пытаясь сбросить гипноз услышанного.
- Это не послание, - заметил он.
Макдональд подкрутил регулятор на столе. Голоса ушли на второй план,
будто хор в театре древних греков, со стороны комментирующий происходящее
на сцене.
- Тем не менее это привлекло наше внимание.
ТРЕСКТРЕСКСТУКСТУК приветствую всех ТРЕСКТРЕСКСТУКСТУК.
- Послание все обрастало помехами и возмущениями, перемежающими голоса,
- продолжал Макдональд. - После замедления темпа воспроизведения и
развертки этих помех они превратились в серии звуковых импульсов и пауз
молчания, над расшифровкой которых мы бились днем и ночью напролет в
течение долгих месяцев.
СТУКТРЕСК сменять свою кожу, а леопард ТРЕСКСТУК.
- "Сможет ли негр поменять свою кожу, а леопард шкуру?" [Библия, Книги
Пророка Иеремии] - повторил басом Уайт и рассмеялся.
- Вам это знакомо? - спросил Макдональд.
- Это одна из поговорок моего народа, - сообщил недовольный собой Уайт.
- Вас не раздражает черный президент?
- Не более, чем вас - белый директор Программы, - парировал Макдональд.
Макдональд оказался не только умен, но и хитер. Он наверняка строил
свои отношения с людьми с учетом индивидуальных различий, прекрасно
понимая характер влияния на их взаимное восприятие и самоанализ. Симпатия,
возникшая у Уайта с самого начала к этому человеку, начинала перерастать в
восхищение, а это уже представляло опасность.
Впрочем, поступки Джона таили опасность гораздо большую. Он вообразил,
будто разница исчезла и можно забыть о цвете кожи и своем народе, и жить,
как белый, - заботясь лишь о себе. Насколько же он слеп, если не замечает
расизма? Необходимо по-прежнему оставаться начеку, ибо доверчивая сдача на
милость белых людей - без столь необходимой охранительной силы
справедливого гнева - это неизбежный риск потери собственного "я". А его
сын - сын Эндрю Уайта - не может и не должен перейти во вражеский стан.
- Наконец, нас осенило, - продолжал свой рассказ Макдональд. - Все эти
точки и паузы удалось интерпретировать как заполненные и пустые места,
наподобие кроссворда. Компьютеру, наконец, поддался этот орешек - удалось
высчитать, где начало и конец послания, отсеять не относящуюся к сообщению
атмосферные помехи, шумы, и определить, что является, собственно,
посланием, повторяемым непрерывно. Результат предоставлен в виде
распечатки.
Макдональд потянулся к какой-то картинке, лежащей на его столе чистой
стороной вверх. Уайт ее не заметил. "Чего еще не удалось здесь разглядеть?
- подумал он. - Не упустил ли он еще чего-либо в этом послании?"
- Это тот самый, - сообщил Макдональд. - Перевернув картинку, он подал
ее Уайту. - Оригинал послания, первый перевод электронных импульсов в
изображение на бумаге. Мы поместим его в рамочку, специально для вас, -
возможно, вам захочется оставить это на какое-то время у себя, не торопясь
как следует разглядеть его, поразмышлять; когда надоест и на него вдоволь
наглядятся ваши гости, можно передать в Смитсоновский институт.
Уайт протянул руку с оригиналом с таким видом, будто в нем заключалось
известие, которого, как правило, обычно избегают получать, - повестка в
суд или обвинительный приговор. Он не желал ни видеть, ни думать о нем и
предпочел бы, наверное, чтобы его вовсе не переводили. Захотелось
уничтожить послание, забыть о его существовании, как о дурной вести. Он
отлично понимал древнеегипетский обычай рубить голову гонцу, приносящему
скверное известие. Уайт взглянул на послание. Белый листок, весь
испещренный точечками, будто засиженный мухами.
- Это и есть послание?
Макдональд кивнул.
- Да, на первый взгляд оно выглядит неубедительно. Гораздо важнее знать
источник, откуда оно пришло, интеллект иных разумных существ, рожденных
под небесами, где сияют два чуждых нам светила - красные гиганты,
удаленные от нас на сорок пять световых лет. Какой же долгий путь пришлось
ему преодолеть, добираясь сюда, к нам, дабы превратиться в изображение,
находящееся в ваших руках.
- И все же всего этого мало, - произнес Уайт, перевернув рамку, словно
желая взглянуть на чистую сторону, в надежде увидеть нечто более важное и
по-настоящему понятное.
- Может, это и не производит большого впечатления, - терпеливо
продолжил Макдональд, - однако содержащаяся в рисунке информация,
бесспорно, уникальна. "Одна картина стоит тысячи слов", - говаривали, если
не ошибаюсь, китайцы. Из всего этого можно узнать в столь же крат больше,
нежели из набора слов, записанных какими-нибудь литерами, научись мы
читать эти символы. Все, чем мы располагаем - это пятьсот восемьдесят
точек и пропусков, точек и имеющих свое значение промежутков, только
сетка, образованная девятнадцатью линиями по вертикали и тридцатью одной
строкой по горизонтали. Однако в эту сетку капеллане ухитрились вписать
автопортрет.
Уайт снова вгляделся в точки. Теперь он начал различать формы и некую
упорядоченность. Он осознал, что все это время инстинктивно стремился
убедить себя, будто в компьютерной распечатке все случайно и хаотично, и
послание по самой своей сути лишено всякого смысла.
- Чертовски скверный портрет, - проворчал он, - похоже на человечков,
нацарапанных рукой ребенка.
- Или человечков, нарисованных взрослыми, но предназначенных для детей,
- легко узнаваемые, поскольку они и сами так могут. Подобные картинки
выходят, если карандашом с толстым грифелем рисовать на миллиметровой
бумаге. Такое понятно даже наивному разуму.
Уайту стало весело.
- Например, моему?
- Да, и вашему тоже. Однако в отличие ото всех упомянутых нами
изображений человечков с подобных картинок, наш рисунок заслуживает
внимания. Он весьма загадочен, однако кое-что, означенное им, уже
понемногу проясняется. В левом нижнем углу виден квадрат со стороной в
четыре знака; еще один расположен в правом верхнем углу. Наверняка это
светила. Солнца.
- Два солнца? - удивился Уайт и сразу же понял, что сглупил. - А, ясно.
Капелла состоит из двух солнц. Мне же говорили об этом и Джон, и вы, -
впрочем, такие вещи как-то вылетают из головы.
- "Слова парят, а чувства книзу гнут", - процитировал Макдональд.
- "А слов без чувств вверху не признают" [В.Шекспир, "Гамлет", акт III,
сцена III], - закончил Уайт, ощутив, как его радует выражение изумления и
особой почтительности, проскользнувшее во взгляде Макдональда, и тут же
понял: сейчас ему тонко польстили. Он в полной мере оценил мастерство, с
которым это было сделано.
- Под символом справа расположены меньший квадрат и отдельные точки,
далеко не случайно сгруппированные вокруг него. Если больший квадрат -
солнце, то меньший...
- Планета, - подсказал Уайт.
- Превосходно, - произнес Макдональд.
Уайт ощутил себя учеником, удостоившимся похвалы учителя.
- А отдельные и двойные точки, - продолжал Макдональд, -
предположительно, спутники планеты. Теория гласит: в системе двойных солнц
сохранять стабильную орбиту способны лишь планеты-супергиганты.
Существование жизни на таких планетах весьма сомнительно. Однако у
сверхгигантов встречаются спутники величиной с Землю, где и могла бы
развиться некая раса разумных существ. И наш капелланин - если это,
конечно, он, ведь не исключено, и она, - похоже, указывает парой своих
рук, или же рукой и крылом, на одно из двух солнц, - то, что справа
вверху, и одновременно на один из спутников, - разумеется, если это
действительно спутник. Предположительно это означает: "Вот это - мое
солнце (в отличие от того, другого, находящегося, по-видимому, на
достаточном удалении), а вот это - моя родная планета".
Уайт согласно покивал. Сам не желая того, он начинал втягиваться в
процесс этих рассуждении.
- Что ж, весьма изобретательно. Прямо как в детективе.
Поймав на себе взгляд Макдональда, он понял, его приняли в игру и, как
ни странно, это его обрадовало.
- Мы бьемся, стараясь собрать в логическое целое все догадки и намеки,
и попытаться расшифровать этот ребус, - говорил Макдональд. - Наш
персонал, мистер президент, - это преданные делу, блестящие специалисты,
которые намного способнее меня; мне остается лишь позаботиться, чтобы им
хватало карандашей, резинок и скрепок.
- Мне это знакомо - с прохладцей произнес Уайт.
"Интересно, насколько осведомлен обо мне Макдональд, или же пытается
раскусить меня сейчас? Или все бюрократы одинаковы?".
- Под спутниками находятся числа - от единицы до девятки, записанные в
двоичной системе. Это подтверждает: системы счета, начала элементарной
математики и процессы мышления капеллан схожи с нашими. Находящиеся вдоль
левой кромки изображения похожи на слова; справа - числа, слева - слова;
числа записаны горизонтально, слова - вертикально.
- Что за слова?
Макдональд пожал плечами.
- О многом мы еще только догадываемся, строим предположения. Возможно,
они составляют для нас словарь, а впоследствии воспользуются им, - если
слово будет соответствовать, по крайней мере, одному изображению; но,
возможно, слова эти необходимы для формулировки некоего высказывания,
заключенного в послании и нами пока не расшифрованного, а может, их
привели, чтобы упростить понимание данного изображения.
- Что могут означать эти слова?
- Они соответствуют чему-то, - Макдональд указал на рисунок в руках
Уайта, - расположенному в одной строке с ними или в нескольких строках, -
обычно справа. Пропустим то, что сверху. Следующее повторяется трижды. На
два капелланин указывает своими правыми конечностями. Возможно, это слово
означает "капелланин". Обратите внимание, третий раз оно появляется в
одной строке с точкой под капелланином и может означать, - если только
здесь не случайность или бессмысленный шум, - что это тоже капелланин,
точнее, капелланский эмбрион. - Он выжидательно посмотрел на Уайта.
- Яйцо? - рискнул предположить Уайт.
- Вполне вероятно. Возможно, они пытаются сообщить, что они
размножаются, откладывая яйца.
- Так это какая-то птица?
- Или пресмыкающееся. А возможно, и насекомое. Но вероятнее всего -
птица, тогда это объясняет дополнительную пару конечностей.
- Думаете, их крылья настоящие?
- Да, либо обычные крылья для полета, либо их рудименты.
Уайт скользнул взглядом по рисунку Иеремии, лежащему на столе
Макдональда, и вновь обратился к обрамленной компьютерной распечатке.
Теперь он начинал догадываться, как одно превратилось в другое и каким
образом Иеремия смог углядеть в обозначенном точками человечке ангела, а в
квадратном сооружении на его голове - нимб. Ситуация прояснялась, хотя и
продолжала оставаться серьезной.
- А другие слова?
- Они требуют дальнейших размышлений, - сообщил Макдональд. - Например,
третье сверху может означать "крыло", пятое - "туловище" или "грудь",
седьмое - "ноги" или "стопы". Но могут оказаться чем-либо совершенно иным,
если их отнести не к анатомическим частям, а к действиям. Кое-что мы пока
придерживаем про запас в ожидании повторов.
Уайт замер.
- Так вы получаете новые послания?
Макдональд помотал головой.
- Одно и то же. Привлекая наше внимание, капеллане в первую очередь как
бы желают сообщить о себе лишь самое важное, а уж затем, полностью
убедившись, что наше понимание им гарантировано, двинуться дальше.
- Прямо как система программированного обучения, - заметил Уайт.
На душе полегчало: новые послания отсутствовали, и дело пока придется
иметь с единственным сообщением иных существ. Другими словами - проблема
одна, а не целая лавина.
- Но, с другой стороны, не исключено, - проговорил Макдональд, - их
нежелание двигаться дальше обусловлено не только необходимостью убедиться
в получении нами послания, но и вопросами, связанными с составлением
ответа.
Уайт поспешил сменить тему.
- Какие же, на ваш взгляд, важнейшие сведения они намеревались нам
сообщить?
- Прежде всего - кто они такие; где живут; как называются; как
объясняются друг с другом; как мыслят.
- И как же они мыслят? - осведомился Уайт.
- С помощью слов, чисел и образов - так же, как и мы.
Уайт сверлил взглядом рисунок, словно желая вырвать столь ревностно
хранимые им секреты.
- Мыслят ли они так же, как и мы... в категориях пользы и вреда,
прибыли и убытка, выигрыша и проигрыша; задаются ли вопросом "что я с
этого буду иметь?"
Уайту показалось, будто Макдональд смотрел сейчас на него так же, как с
минуту назад он сам разглядывал рисунок. Президент встряхнулся.
- Мне они представляются весьма миролюбивыми. К тому же далеко не у
всех из нас понятия наживы и враждебности - синонимы и причисляются к
добродетелям. Мне кажется, хотя и медленно, но нас все же покидает дух
агрессивного соперничества. А еще хотелось бы напомнить: птицы всегда и
давно выступают символами мира.
- Только голубь, - угрюмо заметил Уайт. - Вам приходилось видеть, как
сойка атакует других птиц, кошек и даже людей? А ястребы? А орлы и
стервятники? Любое существо, доминирующее на планете своего обитания,
должно стать агрессивным. И как может мыслить птица?
Как мыслит человек? Воспитанный тобою, у собственного очага, обогретый
теплом твоих рук и любви, - как должен мыслить он? Как достучаться до
него, какие найти слова, рассказать ему обо всем и добиться, чтобы он
увидел, наконец, кто есть он и каков мир?.. И начал бы этот разговор он
так:
"Послушай-ка, сынок, ты видишь мир оазисом спокойствия,
доброжелательства и благоприятных возможностей, где возведены в закон
правила честной игры. Но мир не таков. Если ты и впредь будешь продолжать
думать так, то рано или поздно хорошенько вляпаешься во что-нибудь
скверное своей черной задницей". И наверняка Джон ответил бы на это:
"Отец, хватит тебе рассуждать, как черномазому!"
Уайт оторвал взгляд от рисунка и взглянул Макдональду в глаза.
- У вас есть сын? - спросил он и поздно спохватился: задав такой
вопрос, он кое-что упустил из виду. Почему он не спросил "есть ли у вас
дети?" И это в то время, когда единственный ребенок является нормой.
Впрочем, может, Макдональд и не обратит на это внимание.
Лицо Макдональда подобрело.
- Есть, - произнес он.
Все-таки он понял.
- Мы очень похожи, - проговорил Уайт. - Сюда я приехал с сыном.
- Я знаю, - ответил Макдональд.
- Он исполняет функции моего личного секретаря. Весьма интересуется
вашей Программой, - слушал Уайт собственный голос.
- Знаю, - вновь сказал Макдональд.
Уайт поспешил продолжить.
- Не знаю, как бы я обходился без него, - произнес он, и у него это
вышло как-то просительно. А может, на самом деле подразумевалась какая-то
скрытая просьба?
- Моему сыну недавно исполнилось восемь месяцев, - сообщил Макдональд.
Уайт удивленно поднял брови.
Макдональд рассмеялся.
- Я привык к ожиданию, а сына пришлось ждать почти столько же, сколько
и послания.
Уайт попытался представить, как Макдональд провел здесь - среди всех
этих холодных, безмолвных механизмов и устройств, с их чужими запахами -
столько лет в ожидании послания со звезд, которое никак не приходило, в
напрасном вслушивании, почти полвека. Вздор! Снова сантименты! Не такой он
человек. К тому же этой Программе пятьдесят лет, а Макдональд здесь всего
лет двадцать, а еще он инженер и должен любить машины, их запахи и шум.
Всего двадцать лет...
И вот послание, наконец, пришло, хоть и останется оно безответным.
Уайта вновь захлестнула волна сочувствия Макдональду и всем остальным,
посвятившим жизнь прослушиванию.
- А вы не похожи на человека, которому сообщили, что дело всей его
жизни останется незавершенным, - проговорил Уайт.
Макдональд улыбнулся.
"Эта улыбка, - подумал Уайт, - должно быть, оставалась с ним все эти
долгие годы безрезультатного прослушивания".
- Я ждал очень долго, - сказал Макдональд. - Капеллане - тоже. Подождем
еще. Сколько потребуется. Вот только есть у меня надежда, вы измените свое
решение. И она перерастет в уверенность, ведь вы еще здесь и пока еще
слушаете.
- Просто я должен делать это, - ответил Уайт.
Макдональд промолчал.
А мог бы и сказать: "Мистер президент, вы ничего нам не должны.
Наоборот, это мы в долгу перед вами за вашу самоотверженность", - подумал
Уайт, испытывая короткий прилив раздражения, но тотчас отбросил эту мысль
как инфантильную.
- А остальные слова, - произнес он, - те самые, которые пропустили...
как с ними?
- Если это вообще слова, - Макдональд указал на два символа внизу
картинки, под "яйцом". - Вот эти, внизу дублируют слово из верхнего угла.
Возможно, они означают "солнце".
- А другое слово внизу?
- Пока не знаем, - ответил Макдональд. - Возможно, - "более яркое
солнце". Обратите внимание: солнце слева внизу из каждого угла испускает
лучи. А у находящегося вверху - лишь единственный намек на излучение.
Может, удаленное солнце горячее, и нам пытаются об этом сообщить, на той
случай, если объем наших астрономических знаний окажется достаточным и
позволит различить эти солнца на таком расстоянии.
Уайт снова всмотрелся в рисунок.
- И все это из одних только точек?
- Как вы удачно заметили, это криминалистическая загадка, детективный
ребус. Мы, как детективы, собираем улики, и таковых уже предостаточно.
Кроме того, мы располагаем превосходной исследовательской аппаратурой. -
Он показал на стену, за которой находился компьютерный зал. - Здесь
собраны вся история и литература, - все дошедшие до наших дней тексты,
причем на всех языках. Все, что делается и обсуждается в Программе, также
записывается. Как раз для этого и предназначен компьютер. Он обучается,
сопоставляет, интерпретирует, переводит, хранит, шифрует и дешифрует коды.
Вот только мы, ясное дело, не занимаемся криптографией, скорее наоборот:
антитайнописью. Разрабатываем код, не понять который оказалось бы делом
невозможным.
- И наш разговор накануне, когда вы звонили, - полувопросительно
проговорил Уайт, - он тоже записан.
- В любой момент можно изъять информацию устным приказанием или стереть
из памяти распоряжением, введенным в печатной форме.
Уайт безразлично махнул рукой.
- Не имеет значения. Что бы я ни сделал и ни сказал, - все фиксируется,
и по истечении срока моего президентства разные люди - ученые и историки -
так или иначе все выудят и рассуют по своим архивам... Но я так и не
понял, какой смысл в посещении обсерватории Иеремией.
Макдональд помолчал, мысленно что-то взвешивая.
- До последнего времени - я имею в виду получение послания - Программа
не содержала секретов. Пожалуй, основной моей обязанностью является
поддержание ее в жизнеспособном, рабочем состоянии. Один из способов
достижения этого заключается в информировании общественности, что мы и
делаем, подчеркивая везде и постоянно значение и актуальность наших
усилий.
"Именно этим ты и занимаешься сейчас со мной", - подумал Уайт, а вслух
спросил:
- Обработка общественного мнения? Реклама?
- Верно, - подтвердил Макдональд.
"Что да, то да, - подумал Уайт. - Все, кто занят в сфере управления,
обязаны постоянно помнить об этой стороне дела, если хочешь управлять
успешно, непременно следует добиться общественного признания того, чем
занимаешься. Да, общественное признание путем общественного понимания".
- Информация? - опять спросил Уайт.
- Как раз это мне наиболее импонирует, - подтвердил Макдональд.
- И мне тоже, - признался Уайт.
Открылась дверь, и заглянул Джон.
- Мистер президент, информация из Хьюстона.
- Давайте посмотрим, - сказал Уайт.
Макдональд нажал кнопку на столе. Глядя, как прямо перед ним зажигается
знакомый экран, Уайт заметил:
- Терпеть не могу всего этого.
- Я тоже, - сообщил Макдональд. - Отфильтрованная информация неизбежно
утрачивает большую часть своей ценности.
Слегка удивленный Уайт взглянул на собеседника, но тут экран ожил.
Открылся вид с воздуха, - наверное, съемки велись с вертолета, зависшего
над улицей у храма в Хьюстоне. По улице - туда и обратно - вышагивала
толпа мужчин и женщин с транспарантами. Слова на плакатах из-за расстояния
разобрать было невозможно, но уже минуту спустя камера дала их крупным
планом:
"ПОСЛАНИЕ ВРЕТ"; "ИЕРЕМИЯ ЛЖЕЦ"; "ЭТО НЕ АНГЕЛЫ - ЭТО ГРЕМЛИНЫ";
"ТРЕБУЕМ ЗАКРЫТИЯ ПРОГРАММЫ"; "ХВАТИТ БОЛТАТЬ СО ВСЯКИМИ МОНСТРАМИ!"
Сквозь строй пикетчиков, взявших Храм в плотное кольцо, неравномерным,
но неиссякающим потоком шли люди. Камера приблизилась к собравшейся за
пикетчиками толпе - подобно туче, они скапливались вокруг здания в
ожидании чего-то: команды, события, просто знака? По их виду трудно было
понять: зрители это или же ожидающие своего часа активные участники
событий.
Телекамера переместилась под огромный купол, и через минуту объектив
выхватил передние ряды стадиона. Свободных мест уже не оставалось,
стоявшие и сидевшие люди заполняли проходы. Внизу в освещенном круге,
похожий на рисованного человечка, неистовствовал Иеремия. Сегодня он был
не один. За его спиной высилось некое существо, нереальная, прозрачная
фигура. Впрочем, мало кто сомневался, что это ангел - с нимбом и
распростертыми крыльями. Правая рука его покоилась на плече проповедника.
Тем временем рисованный человечек простер левую руку вверх, и все, как
один, встали. Уайт ничего не услышал - звуком показ не сопровождался,
однако ему показалось, он ощутил ударную волну от крика, вырвавшегося из
более чем пятидесяти тысяч глоток и сотрясшего высоченный купол храма.
- Ну вот, опять прибавилось хлопот, - произнес Уайт, когда изображение
исчезло и Макдональд выключил экран.
- Суета, - сказал Макдональд.
- Беспорядки, волнения... - продолжил мысль Уайт. - Все это создает
такие трудности. Сколько проблем, угрожающих единству нашего народа,
решено еще полвека назад, когда ваша Программа только начиналась. А
сегодня любые затруднения препятствуют разрешению оставшихся. Сейчас,
когда так остро ощущается необходимость в мире и спокойствии, этот ангел
на пару с Иеремией предвещают новые заботы. Снова искусственно привносятся
старые проблемы, - опять народы делятся на избранных и угнетенных, господ
и рабов, избираемых и избирателей... Этот ангел Иеремии несет не мир, но
меч. Ума не приложу, каким образом ему удалось узреть это все в послании,
- закончил он, очевидно, позабыв, о чем совсем недавно расспрашивал
Макдональда.
Макдональд взял со стола картинку в рамочке. "Что-то я еще прозевал", -
подумал Уайт, когда Макдональд вручал ему вещицу.
- Как я уже говорил, художник выполнил это для вас. Нечто подобное,
полагаю, представил на обозрение своим зрителям Иеремия.
Уайт взял рамочку и, повернув лицевой стороной, стал внимательно
рассматривать изображение. Еще один рисунок, но на этот раз с изображением
долговязого птицеподобного существа с рудиментарными крыльями. Прозрачный
шлем покрывал голову. В противоположных углах рисунка располагались
стилизованные изображения светил, а под солнцем, в правом углу, находилась
напоминающая Юпитер планета с четырьмя спутниками - парой малых, как Луна,
и парой больших, похожих на Венеру и Землю. Под ними колонкой вдоль
правого края картинки выстроились цифры: от единицы до девяти. Вдоль
левого края размещалась колонка слов: "Солнце - капелланин - крыло -
капелланин - торс - бедра - стопы - капелланин". Под ногами существа
виднелось большое Круглое яйцо, а под ним еще два слова - "солнце" и
"более горячее солнце". Через забрало шлема смотрело лицо существа
несомненно похожего на птицу, впрочем, существа разумного, и эта
одухотворенность придавала ему отдаленное сходство с человеком. В
выражении лица читались любознательность, доброта и понимание...
- Полагаю, оба изображения в одинаковой степени приемлемы, - сказал
Уайт.
- Между прочим, - заметил Макдональд, - имеется еще одна причина,
почему я так и не решился указать Иеремии на его ошибку. У него столько же
прав интерпретировать послание, сколько и у меня.
- А еще одним мотивом послужила его благосклонность к посланию, и
Программа воспользовалась этим.
Макдональд пожал плечами.
- Конечно. Я все время пытался втолковать: послание не содержит никакой
угрозы - ни ему, ни его религиозным верованиям. И так оно есть на самом
деле.
Уайта несколько удивило циничное замечание Макдональда. Впрочем, не так
уж и сильно - чья-либо соглашательская позиция давно уже не являлась для
него неожиданностью. Наверное, он рисовал себе иной образ Макдональда.
- Иными словами, вы милостиво позволили ему заблуждаться.
- Нет, - спокойно возразил Макдональд. - Просто, еще не зная содержания
послания, по сути, мы автоматически интерпретируем его на уровне
опять-таки детских картинок. Иеремия, переведя его символы в образы, тем
самым интерпретировал послание уже на гораздо более серьезном уровне.
Грубо говоря, оба рисунка - наш и сделанный Иеремией - одно и то же.
Единственная объективная реальность, присутствующая здесь, - это
компьютерная сетка.
- Такая малость, - негромко произнес Уайт, - а сколько за ней стоит.
- Это продлится недолго, - заверил его Макдональд. - Если вы не
воспрепятствуете и мы обнародуем основную часть послания, - ученым всего
мира предоставится прекрасная возможность исследования данного документа;
появятся новые трактовки, интерпретации, и тогда, думается, нам не только
удастся составить ответ, но и отправить его капелланам...
Уайт еще раз глянул на рисунок, но от прямого возражения все же решил
воздержаться.
- У вас найдется карандаш или авторучка? - спросил он.
Макдональд протянул ему фломастер. С минуту Уайт усердно трудился над
птичьей головой; закончив, вручил рисунок Макдональду. Теперь птица уже не
походила на человека. Удлинившийся и искривленный на конце клюв сейчас
казался более приспособленным для захвата добычи и ее растерзания. А
птичьи глаза уже не казались невинными и смотрели злобно. Одним словом -
хищник, подстерегающий очередную жертву.
- А если на самом деле они выглядят вот так? - осведомился Уайт.
"Все дело в том, - так следовало ему начать, - каков мир на самом деле.
Таков ли, каким его видишь ты, или каким знаю его я? И, если остается хотя
бы тень сомнения, не лучше ли заглянуть в прошлое, хорошенько изучить
историю собственной расы и остаться черным, пока нет уверенности, что
настоящее отменило старые обычаи и образ мышления".
Однако сказал он другие слова. "Ради Бога, Джон, я этот мир знаю, а ты
- нет. Поверь Мне на слово, если уж сам ничего не видишь".
А Джон на это ответил: "Прошлое утратило значение.
Однако его слова только упрочивали это минувшее.
Уайт почувствовал: время истекло. Разговор необходимо побыстрее
заканчивать и приступать, наконец, к решению: как управиться со всеми
этими трудностями, которые возникли с появлением послания. Однако ему
искренне не хотелось прерывать этого человека, ибо он ощущал его правоту.
"Пусть выскажется до конца", - решил он.
- Какая разница, - проговорил Макдональд, - при расстоянии-то в сорок
пять световых лет? Они жаждут понимания. Ищут собратьев по разуму во
Вселенной.
- А зачем? - спросил Уайт.
- Наверное, не хотят оставаться в одиночестве. Затем же, зачем слушаем
и мы. Дабы не остаться одинокими. Страшная это штука, одиночество.
"Да что он там может знать?" - подумал Уайт и сказал: - О да.
- Кроме того, они и так осведомлены о нашем существовании, - сообщил
Макдональд.
- То есть как? - обеспокоенно спросил застигнутый врасплох Уайт.
- Голоса, - ответил Макдональд.
"Голоса. Ну конечно же. Чужаки приняли радиопередачи и сразу же
догадались о существовании людей".
- Им неизвестно, кто мы, - продолжал Макдональд. - Они не знают,
принято ли послание, прочтено ли, отправлен ли ответ. Не знают даже, в
состоянии ли мы разобраться во всем этом. - Макдональд сомкнул концы
пальцев. - Какое это имеет значение?
Уайт в нетерпении пожал плечами.
- Вы и ваши коллеги - специалисты по внеземным формам жизни и их
возможному поведению. Но в данном случае даже профан может предсказать вам
все последствия сложившейся ситуации.
Макдональд улыбнулся.
- Чудовища из Космоса?
- Чудовища существуют на самом деле, - сказал Уайт. - Будь то дикие
восточные или северные племена. Или злобные горцы. Или жаждущая линча
толпа фермеров.
- Все эти чудовища - вне цивилизации. Они не настроены на
взаимопонимание и не способны к нему.
- Ну что ж, это еще один пример. Вдруг, капеллане передают сигналы
одновременно нескольким планетам, а нападут на ту, которая ответит?
- Даже, если межзвездные путешествия возможны - хотя, скорее всего, это
не так - если существует вероятность ведения звездных войн - хотя сама
физическая природа космического пространства почти наверняка делает их
невозможными, - даже тогда - стоило ли им все это затевать?
Уайт широко развел руками.
- Ну, зачем тогда затруднять себя передачей сигналов?
Макдональд хотел что-то ответить, однако Уайт продолжил:
- "Милая моя Обитель Одиноких Сердец, я жду уже целый миллион лет..." А
может, они просто хотят убедиться, что со времен изобретения радио мы еще
не успели уничтожить себя ядерным оружием. Может, они намерены передать
нам инструкции для постройки какого-нибудь приемо-передатчика материи.
Возможно, они руководствуются при этом собственными намерениями. И стоит
нам только достигнуть определенного уровня техники, как придется заплатить
им за все нашей же собственной планетой.
- Если бы даже такое представлялось возможным... не следует забывать, у
них столько же шансов оказаться в наших руках. Это серьезный довод в
пользу предполагаемого взаимного доверия.
- Равно, как и взаимного высокомерия и самонадеянности.
- Я не могу поверить... - начал Макдональд.
- Но вы в состоянии вообразить - перебил его Уайт. - Вся ваша жизнь
прошла среди благородных ученых мужей. Вселенная для вас - некое уютное
местечко, где к человеку относятся, если уж не самым сердечным образом, то
- в наихудшем случае - равнодушно. Мне доводилось видеть внезапные взрывы
ярости, озлобления и алчности, и мне отлично известно: разум не всегда
подразумевает доброжелательность и добросердечие, но по самой своей сути -
и это, к слову, прекрасно подтверждается моим личным опытом - наиболее
часто выступает инструментом и своего рода стимулом непрекращающихся
поисков наживы, сопоставления прибылей и убытков и определения путей
достижения максимальной выгоды при минимальных затратах.
Ответ Макдональда прозвучал совсем иначе, нежели рассчитывал Уайт.
- В нашем деле следует руководствоваться только логикой. Единственная
стоящая для передачи с одной звезды на другую вещь - информация, и
очевидная польза подобного обмена намного превосходит сомнительные
соображения любого другого рода. Наиглавнейшую пользу несет в себе
известие о существовании во Вселенной иных разумных существ. Уже один этот
факт придает силы и укрепляет дух. Далее, информация о другой планете -
словно мы сами установили там собственные приборы или отправили туда наших
ученых. Вполне понятно, подобное предприятие должно носить всеобъемлющий
характер, охватывать различные аспекты и, конечно же, осуществляться в
иных масштабах и в течение гораздо большего периода. Информационный обмен
предоставил бы нам возможность прикоснуться, в конечном счете, к несметным
сокровищам иной культуры и науки, их знаниям, углубил бы наши
представления о самом процессе развития разумной расы.
Уайт предпринял попытку зайти с другой стороны.
- А если реализация всего вами изложенного изменит нас до
неузнаваемости? Проблемы культурного шока при столкновении с более
развитой цивилизацией известны. Общества, которым у нас на Земле не
удалось избежать такого вот столкновения, либо распадались, либо
оказывались порабощенными, а те, кому посчастливилось выстоять, добились
этого ценой кардинального пересмотра шкалы жизненных ценностей и
ориентиров, устоявшихся норм-и правил поведения...
Макдональд вглядывался в Уайта, словно прикидывая его способности к
восприятию обсуждаемого.
- По-моему, вы не из тех, кто считает наши общественные устои
идеальными. Неужели бы вас огорчило любое их изменение к лучшему?
Контраргумент явно не выглядел убедительным.
- Если только такое изменение к лучшему коснется лично моего вкуса, -
сыронизировал Уайт.
- Кроме того, - продолжал Макдональд, - приведенные вами примеры
относятся к примитивным, стоящим на низшей ступени развития обществам, то
есть изолированным и, следовательно, неспособным вообразить ничего лучшего
или хотя бы иного...
- Один колдун как-то с грустью заметил Юнгу [Юнг Карл-Густав
(1875-1961) - швейцарский психиатр и психолог, основатель аналитической
психологии], - медленно проговорил Уайт, будто припоминая: - "Мы можем
внезапно лишиться всех наших грез".
- Ну, не такие уж мы примитивные, - уверенно возразил Макдональд. -
Нам, например, известно, что во Вселенной есть другие разумные существа,
не обязательно схожие во всем с нами, и тем не менее мы жаждем
взаимопонимания и сотрудничества. Есть у нас и свои грезы и мечты о
космических странствиях и перелетах, о встречах в Космосе - мечтания,
вызванные к жизни богатейшей литературой и питаемые мифологией, с ее
летающими тарелками и визитами пришельцев. Мы слушаем уже пятьдесят лет, и
люди давно готовы услышать нечто, они психологически созрели для контакта.
И вот наконец действительно узнали: контакт с Землей установлен. Услыхали
голоса, увидели первую версию послания...
Снова приоткрылась дверь, и Джон сказал:
- Мистер президент, новая информация.
Макдональд взглянул на Уайта. Президент кивнул, и тот нажал кнопку. В
первом эпизоде в кадр попала полиция, атакующая толпу; собравшуюся у входа
в солитарианский храм. Кое-где в свалке образовывались бреши, и тогда на
асфальте хорошо просматривались алые пятна. Крупным планом камера показала
и тела, некоторые в мундирах. Из храма непрерывным потоком проталкивались
мужчины и женщины. Многие силились вырваться из образовавшейся свалки...
Других попросту затягивало в нее. Макдональд включил звук. Шум напоминал
непрерывный отдаленный гром.
Во втором эпизоде они увидели небольшую толпу, собравшуюся на улице
перед зданием в неоклассическом стиле, со всех сторон, словно рвом,
окруженным климатическим бассейном. Он-то и сдерживал людей, но, впрочем,
в отношении угрожающих жестов и выкриков оказался бесполезным. Кричали на
каком-то непонятном языке.
Затем в том же духе последовали третий, четвертый и пятый эпизоды,
отличающиеся лишь архитектурой зданий, цветом кожи участников событий,
одеждой толпы, да, пожалуй, языком доносившихся выкриков. Кое-где вопили и
по-английски.
В шестом эпизоде камера выхватила мужчину и женщину с детьми,
окруживших на вершине холма какого-то человека в черном. Все они молча
глядели в усеянное звездами небо.
Седьмой эпизод: кровавое месиво, растекшееся по тротуару как на полотне
абстракциониста. Камера панорамирует вверх, вдоль высоченной стены здания
и замирает где-то на бетонном карнизе.
Восьмой эпизод: кареты скорой помощи съезжаются ко входу приемного
покоя клиники. В девятом - в объектив попал морг. В десятом эпизоде камеру
установили в толпе зевак, глазеющих на огромную пробку, дорожный затор,
образовавшийся в результате скопления множества машин, полных стремящимися
вырваться из города...
Каково же Джону в этом, столь хорошо изученном его отцом мире, со всей
его реальностью, несомненное существование которой подтвердили
прокрученные сейчас кадры? Уайт понимал: подсознательно он стремился
оградить сына от этой действительности. Он постарался не оставить его на
произвол всех тех страстей, насилия, тупости и предрассудков, каких сполна
пришлось познать ему самому. Горькие воспоминания еще жили в нем,
отзываясь острым сожалением и досадой. Стремление уберечь сына, скорее
всего, продиктованное гипертрофированным чувством отцовского долга, сейчас
обернулось против него. Он всячески препятствовал, если сын пытался
углубляться во что-либо, связанное с политическими реалиями, со всеми
сопутс...
