Никита Елисеев. Судьба драконов в послевоенной галактике
страница №3
...... в крайнем случае,пошлют русалок ловить...
- ???
- Опасно. Хоть и на поверхности, а такого насмотришься...Такого
нанюхаешься. Ты русалок-то видел?
- Ви...дел.
- В зоопарке?
- Нет, - у меня подкосились ноги, и я сильнее схватился за край
раковины, - нет... В зоопарке - больные русалки. Я... знаю... Я видел... на
Западном... побережье.
- Тюу, - присвистнул сержант, - кто же тебя на Западный берег пустил?
Я промолчал. На Западное побережье мы ездили с мамой. Это было давно,
но и тогда побережье не особо охранялось. В поездах и в машинах пропуска
проверяли, а если, как смеялась мама, с котомочкой за плечами и с палочкой в
руках, то хрен кто задержит.
Никто особенно на это самое Западное не рвался и не рвется. Купаться и
загорать можно и на Юго-Западном, а вот нос к носу столкнуться с русалкой
скорее можно на Западном.
Я молчал. Мне не хотелось, чтобы сержант узнал о моей маме. Достаточно
того, что о ней знают начальник школ и командиры.
_______________ _________________________________________________
После кантины мы построились перед стеклянными дверьми.
- Фил, - позвал сержант.
- Здесь, - отозвался Фил и вышел из строя.
- Отведешь деток в карантин, дашь им игрушки - пусть разбирают и
собирают. Потом выдай по хлыстику - и в спортзал, пока на грушах пусть
тренируются. Если я не вернусь до вечера, позвони в дежурку. Вечером у вас,
дети, зоосад.
Строй зароптал.
- Что такое? - сержант повысил голос. - Я слышу недовольство? Вы все...
все без исключения, пока можете работать только в зоосаде, только... У вас,
у всех, ни реакции, ни точности, ни быстроты. Вы - костоломы, а не
"отпетые". Зарубите себе на носу, намотайте на ус - первое достоинство
"отпетого" - быстрота, второе - легкость, третье - точность, четвертое -
сила. У вас ничего этого нет. Жуть берет на вас смотреть, как вы работаете в
пещерах и коридорах. Значит, придется вам, преодолевая отвращение, возиться
в зоосаде... Да, да... Все. Проповедь закончена. Фил, веди деток в детсад. К
тебе проповедь тоже имела касательство. Шагом арш!
Ребята ушли. Мы остались вдвоем с сержантом.
- Ну, пойдем, - вздохнул сержант, - боец, супермен. Скверно начинаешь.
Санчасть, рапорт - это многих славных путь. - Сержант остановился, похлопал
себя по карманам. - Ух, блин! Я же отчет забыл... Джекки, слышь, ты иди себе
вперед по коридорчику, чтобы зря не ждать. Я тебя нагоню.
Я тронулся вперед. Сапоги утопали в мягком ворсе ковровой дорожки, и
две тени ложились на две стены.
Коридор завершался стенкою. А в стенке была дверь, и над дверью
костяным кустом торчали рога. В их переплетеньи горел огромный выпуклый
фонарь. Я поначалу даже испугался. Глаз? Нет. Просто фонарь - круглый,
матовый.
Я отворил дверь и вошел в зал. Нет, то был не зал, это была зала со
сверкающим, гладким, зеркальным полом, со сводами арок.
"Вперед так вперед", - подумал я и пошел себе вперед вдоль арок.
...Пауков я увидел сразу, но я очень хорошо помнил "Наставления". Не
обращать внимания на монстров. Заниматься своим делом. Не задевать. Жить
рядом с ними, покуда не узнаешь точно, как их убить. Пауки, размером со
здорового дога, мелькали в пролетах арок. Их пробеги на косматых изломанных
лапах были отвратительны... Но я помнил "Наставления". Отвращение - первый
враг "отпетого". Помни: для них ты отвратителен так же, как они для тебя.
Отвратителен, страшен и непонятен. Твоя сила - в умении побороть отвращение
- наблюдать за ними спокойно, трезко. Отвращение - первый враг "отпетого".
Страх - второй. Убивай не трясущимися от отвращения руками, убивай, уважая
противника...Только тогда...
Паук легко, словно танцуя, шел на меня. Изредка он приподнимал свои
передние лапы, шевелил ими в воздухе, и я видел рот паука на брюхе. И я
понимал: этим вот ртом он, разорвав мое х/б, всосет мою плоть, мое
единственное, первое и последнее тело... Спокойно, спокойно...Только не
поддаваться желанию садануть пауку в брюхо ногой. Он на то и рассчитывает -
облепит ногу, всосется, вгрызется... Я успел поймать паука за передние лапы
и оторвать его тело от зеркального пола. Паук болтал оставшимися свободными
лапами.
Пауков становилось все больше.
Я шел, держа на вытянутых руках свой отвратительный груз, и замечал,
что пауки сторонятся меня, отбегают подальше.
Это меня порадовало. Руки затекали, и после бессонной ночи мучительно
болела голова .
И тут новая напасть: я заметил, что у паука начинают выламываться из
тела лапы, за которые я его держал. "Этого только не хватало, - подумал я, -
тогда уж точно заклюют". Я постарался нести паука пониже. Видимо,
выламываемые лапы причиняли ему боль, и он замер, перестал дергаться,
перестал сучить остальными лапами.
Я вспомнил, как однажды в детстве я видел оторванную лапу паука,
дергающуюся саму по себе, и быстро представил, прикинул, как будут
бесноваться в подземелье меж арок вот эти лапки.
Старичка я заметил, лишь только миновал ряд арок и вышел в огромный
зал.
Старичок, в бородке и в круглых железных очках, сидел на табурете, а
вокруг него сновали пауки.
Приглядевшись и подойдя поближе, я увидел, что старичок поглаживает
пауков, а они к нему ластятся, будто собачки. Наконец старичок поймал одного
паучка, перевернул его и принялся ковыряться в паучьем брюхе, приговаривая:
- Счас починим, счас... О, ну беги, беги...
Он выпустил паука и собирался было поймать другого, но увидел меня. Он
ничуть не удивился, даже обрадовался.
- Ну-ка, ну-ка, - сказал старичок, - храбрый юноша, дайте мне это чудо
морское, чудо настенное.
Я двинулся к старичку. Пауки сыпанули от меня в разные стороны.
- Ай, ай, - старичок покачал головой, - вы же ему ножки поломали.
Он принял от меня паучка, ловко каким-то здоровенным пинцетом вправил
вывернутые лапы и опустил на пол.
Паук постоял некоторое время не двигаясь, словно утверждался в
прочности починенных лап, потом посгибал их и только после этого пустился от
нас прочь. Паук скользил легко и бесшумно, и я находил даже приятность и
красоту в его стремительном боковом движении.
Старичок вытащил табуретку из-за спины, поставил перед собой и
предложил:
- Садитесь, храбрый юноша.
Пауки, освоившись с моим присутствием, снова полезли к старичку. Он
приваживал и привечал их и не то лечил, не то чинил своим пинцетом.
- Кто же вы? - поинтересовался старичок, ковыряясь в мохнатой спине
очередного многонога. - И что вас привело в мои закрома?
- Да мы с сержантом на рапорт шли. Сержант поотстал, вот я и...
- Что же вы не свернули? - старичок закончил латать спину паучка,
покачал головой. - Что же вы не свернули? Если бы не ваша выдержка, таких бы
дел натворили. Вас сержант не предупредил, что впереди паучья пещера?
- Нет, - сказал я, подумал и быстро поправился: - Нет, говорил, только
я как-то, знаете ли, - я повертел руками в воздухе, - не придал значения.
- А, - протянул старичок, - беспечность, беспечность... Думали путь
сократить?
- Да, - кивнул я.
- Эх, молодость, - вздохнул старичок и протянул мне руку, - будем
знакомы. Пу-Сун-Лин, иначе Бенедикт.
- Очень приятно, - улыбнулся я, - Джек Никольс.
- Никольс? - насторожился старичок. - Позвольте, а вы кем Рае Никольс
доводитесь?
- Сын, - просто ответил я.
- Сын, - старичок так и всплеснул руками, - сын Раи Никольс - вы
подумайте... Я ведь ее совсем девчонкой знал. Ай-ай-ай... Вы, юноша, у мамы
в лаборатории работаете?
- Нет, - я покачал головой, - я пошел в "отпетые"... Сейчас в
карантине.
Старичок снова занялся паучками. Он ковырялся в них с таким тщанием,
что пинцет в его руках порою напоминал отвертку.
- Они... живые? - поинтересовался я.
- Сложный вопрос, - вздохнул старичок, - если и живые, то не так, как
мы. Они ближе к растению и к механизму, чем мы. Ближе, так сказать, к
дурной, не знающей себя вечности неорганического мира.
И старичок лукаво заулыбался.
- Нет, - я другое хотел спросить... Это они сами получились или их
вывели, или...
- Браво, браво, юноша, - старичок воздел руки к сводам зала, - недаром
вы сын Раи Никольс. Да, вы угадали верно. Перые воспитанники орфеанумов.
Мэлори и эти... монстры?
Я передернулся.
Старичок заметил мое движение и засмеялся:
- Да, представьте, дракон так же отнесся к нашему первому произведению.
Очень нервничал и гадил чрезвычайно. Не желал. Здесь, видите ли, неплохая
черта - он тянется к прекрасному, к человеческмоу.
Старичок положил пинцет на колени и пошевелил руками в воздухе:
- Ну, кш, кш...монстрики... Бегом, бегом, дайте с юношей
побеседовать...
- Мне бы на рапорт, - начал я.
- Не беспокойтесь, - улыбнулся Бенедикт, - успеете. Тут недалеко. Еще
раньше сержанта будете.
- А он что, - поразился я, - не этим путем пойдет?
- Да и не сунется! - махнул рукой Пу-сун-лин. - Раздавить паучка для
"отпетого" - позор несмываемый, прямой путь в "вонючки".
- Так зачем же их давить? - удивился я.
- А коли нападают и норовят куснуть. Здесь, юноша, такая змеиная
изгибчивость нужна, чтобы и не раздавить, и не быть закусанным... вам
повезло просто, что лапы не успели выломать. Рванули бы на подмогу другие
и...
- Закусали бы?
- Не, - засмеялся Пу-сун-лин. - Вы бы их одолели, потоптали - и это
было бы для вас очень неприятно.
- Ах, вот оно что! - сказал я и потом спросил: - А как на рапорт-то
пройти?
- На рапорт? - переспросил старичок. - Дело простое... Пойдемте покажу.
Он поднялся и в то же мгновение, видимо от чересчур резкого движения,
из спины старика вылезли и заболтались, замкнулись безобразным ломаным
кругом пять гигантских мохнатых паучьих лап.
Я отшатнулся невольно, но справился с отвращением.
- А, - понял старичок, - это? Ничего не поделаешь, юноша, жертва науки.
Теперь уж и не помню: не то привил себе эту гадость, не то подхватил в
процессе, так сказать, эксперимента. Ну, пойдемте, пойдемте.
Я двинулся следом за стариком. Паучьи лапы, торчащие у него из спины,
покачивались при ходьбе и напоминали крылья, с которых ощипали перья и
выдернули мясо. Я старался не глядеть на старичка.
Старичок знай бубнил себе под нос:
- Такой аврал был, такая горячка - уследишь разве, где тут эксперимент,
а где авария; как Рая, матушка ваша, не запачкалась, просто ума не приложу,
впрочем, у Раи такая особенность - не пачкаться. В какой бы грязи не
копалась - не пачкается, и все тут...
Некое шуршание, тихое, но слитное и согласное, заставило меня
оглянуться; пауки ладненько , скоренько ползли за мной и старичком.
Я видел, как паучьи лапы, медленно покачиваясь, всасывались,
втягивались обратно в спину старичка. Мне было не оторвать глаз от этого
отвратительного зрелища.
Старичок засмеялся:
- Ну, юноша, и взгляд у вас... Вы меня глазами прямо как кулаками в
спину толкаете.
- Извините, - покраснел я, - я не нарочно.
Лапы почти исчезли в спине, теперь я видел, что исчезли они не целиком:
их острые вершинки торчали ровно по кругу из спины старичка, и их вполне
можно было бы не заметить, если бы не видеть минуту-другую тому назад -
гигантские, мохнатые, распустившиеся безобразным цветком на спине
Пу-сун-лина.
- Да-с, - продолжал Пу-сун-лин, - вот потому и нельзя вашему покорному
слуге наверх, чистым воздухом подышать. Представляете, зайду я в
кондитерскую, остановлюсь над витриной, спрошу у милой девушки чашечку кофе
и воон то пирожное - тут у меня из спины лапки и выстрелят... Этакий
старичок-паучок. Девоньку может и кондратий хватить, по-старинному
выражаясь.
И старичок невесело посмеялся.
- Ничего, - довольно резко сказал я, - ничего. Девоньки у нас крепкие,
приученные к неожиданностям. Скорее всего не испугаются, а просто скажут:
"Это вы нарочно?" - или в ладоши захлопают и спросят: "Ой, как здорово! Где
вы эту штучку достали?"
Старичок мельком поглядел на меня.
- Вы - остроумный молодой человек. Что вас понесло в "отпетые"?
Мне не хотелось говорить старичку, что вот, мол, желаю уничтожить
дракона, поэтому я перевел разговор.
- А что, в "отпетые" остроумные не идут?
Старичок остановился, замахал руками на столпившихся неподалеку пауков:
- Да приду я, приду, куда я от вас денусь... Провожу Раиного сына и
приду...
Я тоже поглядел на пауков.
Они были разные; больше всего было черных мохнатых пауков.
"Бойцовских", - сразу прозвал я их; но были и другие, с огромным, раздутым
гладким мешком на толстых согнутых лапах и с таким же мешком, но только
меченым черным крестом, и пауки на длинных, тонких, проволочных лапах, с
крохотным камушком-тельцем, брошенным ровно посредине этих лап, и
разноцветные пауки, будто сбрызнутые из пульверизатора краской, были и
одноцветные: песочно-желтые, лазоревые, багровые. И все они, размером с
большую собаку, как верные псы, стояли и ждали старичка. А старичок
заговорил на сей раз уже не с ними, а со мной:
- Остроумные? Ну что вы, юноша? Остроумие и "отпетость" - две вещи
не-со-вместн-ные! В "отпетые" идут или дуроломы, спасители планеты, или
преступники. - Юноша, - тон старичка был очень серьезен, - не нужно вам в
"отпетые". На рапорте скажите, что это сержант послал вас в пещеру паучков.
Кабы вы покрошили монстриков, был бы скандал, а так - никакого скандала...
Бросьтесь в ноги, умолите - вас отпустят; поверьте моему опыту: нечего вам
среди этих головорезов делать. Хотите, я с вами пойду?
Я помотал головой:
- Спасибо, не хочу. ..
Глава шестая. У русалок
В круглое окно батискафа я видел все.
Человек, обвитый русалкой, хрипел, выгибался, отцеплял от себя
русалочьи руки.
- Все, - хмыкнул Петро, - не жилец.
Я повернулся к русалколовам.
Сидор и Петро играли в шахматы. Константин лежал на топ-чане и плевал в
потолок. Ванятка сидел на полу, поджав ноги по-турецки, и читал книжку.
- Ну, неужели ничего, ничего нельзя сделать?
Ванятка поправил очки, оторвался от чтения и, взглянув на меня, сказал:
- Слушай, если ты такой гуманист, надевай скафандр, бери гарпун и в
бой! Ты здесь, кажется, уже учинил один раз Варфо-ломеевскую ночь.
- Да уж, - Костя перестал плеваться и засмеялся, - напустил кровя, как
он ей в бок засадил... А!
Я опустил голову. После этого случая пришлось чистить ак-ваторию.
Распоротый полусгнивший труп русалки долго не могли выловить.
Я отошел от задраенного люка.
- Когда шугать будем? - спросил я.
- Когда надо будет, тогда и будем, - ответил Константин и харкнул в
потолок.
Ванятка посмотрел наверх и сказал:
- Костя, может ты себе еще какое дело найдешь? Весь пото-лок заплевал.
- Ничего подобного, - возмутился Костя, - я бью тютелька в тютельку.
Как волнами по русалкам, так и слюной по потолку. Вот мой квадрат, - Костя
обвел пальцем над головой, - и я за его границы не выхожу. Бью в десятку.
Во, гляди, - и он плюнул сно-ва.
Ванятка только рукой махнул и уткнулся в книгу.
- Паадумаешь, - обиделся Константин, - какие важные, - я, можно
сказать, единственный из вас, кто балду не гоняет, а глазомер тренирует...
Петро, ожидая, когда Сидор сделает ход, повернулся к ок-ну.
- Ух ты, - восхитился он, - гляди, засасывает, засасыва-ет... Поехало.
Уух...
Я тоже посмотрел. Русалочье тело распахнулось, будто пальто, и всосало,
втянуло в себя застывшего, задохнувшегося человека.
- Переваривает? - поинтересовался Костя в перерыве между плевками.
- Во как крутит, - охнул Петро, - вот это танец живота, я понимаю...
- Я сделал ход, - жалобно сказал Сидор и посмотрел на Пет-ро.
- А, - Петро махнул рукой, - ты такой ход сделал, - вроде того мужичка,
которого переваривают.
Русалку корежило. Она будто пережевывала человека всем телом. Так змея,
натянувшая себя на птичье яйцо, давит его внутри себя, а после выплевывает
скорлупу.
- Посмотришь на это дело, - философски заметил Сидор, - и никакой
русалки не захочешь.
Петро повернулся к шахматной доске.
- Ну да, не захочешь, - хмыкнул он, - я тебе сколько раз мат ставил? А
ты все равно хочешь. Вилка. Пока - вилка.
- Действительно, - Ванятка поправил очки, - листнул книгу, - сколько
фильмов всяких показывали людям, такие там телодвиже-ния, в такую размазню
вертящуюся русалки там, покуда жрут, превращаются, что эта, - Ванятка ткнул
пальцем в иллюминатор, - просто-таки балет на льду, а не антропофагия без
ножа и вилки, - все равно лезут. Хоть кол на голове теши.
Я глядел в иллюминатор. Раздувшаяся, толстенная, ставшая похожей на
бревно с неумело нарисованным на нем женским телом, русалка скользнула вниз.
- Поикать пошла, - пояснил Константин и плюнул в самый центр своего
квадрата.
- Они специально к иллюминатору подплывают, когда жрут? - спросил я.
- А черт их знает! - Петро пожал плечами, подвинул изящно-го коня и
объяснил: - Мат.
- Давай еще сыграем, - попросил Сидор.
- Может, и специально, - Ванятка отложил книгу, закинул ру-ки за
голову, - твоя маманя лучше нас их повадки знает. У нее и спроси.
Я покраснел. Русалколовы были осведомлены лучше, чем "отпетые".
- Дразнятся, - объяснил Петро, расставляя шахматы, - я так думаю. Вы,
мол, нас волнами, сетями; самые нервные, - Петро хмыкнул, - гарпунами, а мы
вас жрали, жрем и будем жрать... Начинай, Капабланка.
Сидор неуверенно двинул вперед на одну клеточку крайнюю пешку.
- Это ты что, - задумчиво спросил Петро, - мат в три хода мне готовишь?
- Ладно издеваться-то, - обиженно буркнул Сидор.
- Неужели русалки столь разумны и столь деятельно нас ненавидят? -
спросил я.
Ванятка, закинув руки за голову, раскачивался взад-впе-ред, глядел
прямо перед собой в пространство, прошиваемое точ-ными, точно по линейке
прочерченными плевками Константина.
- Красиво сформулировал, - одобрил Петро.
-Ты, - спросил Константин, - брошюрку прочел?
- Прочел.
- Выучил?
- Выучил.
- Чего спрашиваешь? Там все написано.
- Ничего там не написано, - улыбнулся Ванятка, - не дури ему голову. На
самом деле, чему ты изумляешься, Джекки? Ну, ненавидят, ну, достаточно
разумны...
- Но ведь рискуют, - сказал я, - ведь наверняка не один я с гарпуном
выскакивал?
- Да, - подтвердил Константин, - психов хватает. Помнишь, Петро,
Вакулу?
- У, идиот, у , кретин, - замахал руками Петро.
- Что, - испуганно спросил Сидор, - не так походил?
- Ты все время не так ходишь, - сказал Петро, - не о тебе речь. Ведь
все посты с акватории поснимали, всех из пещер по-вытаскивали, вонь
стояла... даже через скафандр.
- Да, - подтвердил Ванятка, - словно сидишь в прямой кишке во время
поноса.
- Да что этот Вакула сделал? - заинтересовался я.
Константин неудачно сглотнул слюну, закашлялся, а прокаш-лявшись,
объяснил:
- Он, вроде меня, волновик... Но псих оказался вроде тебя. Только
маскировался, прикидывался... шлангом.
- А оказался чайником, - улыбнулся Ванятка, не переставая
раскачиваться.
- П... он оказался, - грохнул Петро, - и добавил: - Шах.
- Петя, - нежно заметил Ванятка, - два вечера подряд ты - у плиты и в
мойке.
- Но Вакула, в самом деле...
- Чайник, иначе получишь еще два вечера.
Петро недовольно забурчал.
Константин плюнул и продолжил рассказ:
- И вокруг этого чайника на "п" завозились девушки с хвостиками. Он их
шугал, как полагается... А один раз они ему закатили пир, той, понимаешь ли,
байрам-али - пароход они что ли ломанули? катер? Десять штук, и каждая с
клиентом. Ну, а этот, - Константин поглядел на мирно улыбающегося Ванятку,
плюнул и сказал, - чайник... забрался в волновую и кэк хрястнул... ну, ровно
пулеметной очередью. Сообрази, что тут было? Ты одной бочок вилочкой
расковырял - мы неделю фильтры и насосы меняли и два дня трупешник искали, а
тут десять штук прямой наводкой плюс кого зацепило. Такой клоаки...
- Даа, - протянул Сидор, - я такого не упомню. Петя, - он радостно
поглядел на партнера, - тебе мат через четыре хода.
- Не нервничай, - невозмутимо ответил Петро, - тебе мат че-рез два.
- Ведь пытались их уничтожить, выкурить, - сказал я.
- Пытались, - согласился Ванятка, встал и подошел к окну, - пытались,
конечно, но бросили. Во-первых... гм, гм, грязь... да... и неизвестно, как
очищать, а очистишь, они снова появят-ся. Ведь непонятно, откуда они,
заразы, отпочковываются.
- От тела дракона, - сказал осмелевший Сидор и снял пешку. - Приятного
аппетита, - сказал Петро и задумался.
- Во-вторых, - Ванятка постучал пальцем по толстому стеклу
иллюминатора, за которым извивалась, плясала, смеялась пре-лестная тоненькая
русалка, - не столько они виноваты, сколько мы. Сами же лезем... Если бы
никто из мужиков в акватории не бултыхался, не играл бы с ними, они бы давно
все передохли. От голода. Или на отмели бы повыбрасывались и там бы сгнили,
стухли.
- Или бы лесбиянством между собой занялись, - предположил Петро,
передвигая офицера на четыре клетки, - видал руса-лок-лесбиянок? У... жабы
такие плывут. От них все врассыпную. А они-то как раз совсем безобидные.
Водоросль пожуют и вперед.
- Вроде русалок из зоопарка? - спросил я.
- Уу, - замотал головой Петро, - еще страшнее.
- Да, - Ванятка снова постучал по стеклу, - и как такую красоту
уничтожишь? Ты погляди, погляди. А? Это же ручеек ка-кой-то живой, да еще и
воплощенный в женские прелестные формы.
- Точно, - Константин харкнул и, недовольный результатом, покачал
головой, - стой - любуйся; если в себе уверен, можешь поиграться. А если
заиграешься до нашей глубины, то туда тебе и дорога. Естественный отбор, -
Константин плюнул и удовлетворенно кивнул, - не суйся, если слаб в коленках,
а сунулся - пе-няй на себя...
- Мат, - объявил Петро.
Сидор смешал фигуры.
Я смотрел на извивающуюся гибкую русалочку. На мгновение она
останавливалась и улыбалась нам. Странными казались эта женская зовущая
беззащитная улыбка и раздающиеся за нашими спинами плевки Константина.
Русалка подплыла поближе, постучала в иллюминатор паль-цем, мотнула
головой, мол, поплыли! чего там.
Она была прекрасна, ее не портили даже хорошо видные чер-точки жабр на
шее и под подбородком.
Петро подошел к нам, поглядел в иллюминатор.
- Вот это акула! - поразился он. - Ты смотри, жабрища ка-кие. Сожрет и
скафандр не выплюнет.
- Выплюнет, - заметил Сидор, складывая фигуры в шахматную доску, - они
скафандры из себя выдавливают. Тут иногда проплы-вают смятые, вроде
металлического блина...
Русалка теперь почти не двигалась в воде, стояла прямо против нас, чуть
пошевеливала хвостом, сохраняя равновесие. Чешуя казалась вовсе не рыбьей
чешуей, а благородной кольчу-гой, латами, облегающими ее стройное девичье
тело, напруженн-ое, напряженное. Смотря на нее, я понял, в чем красота
русалок, - в их непрерывном плавном гибком движении, и если движения нет, то
в напряженном замершем, как сжатая пружина, покое, вынужденном непрерывно
искать себе равновесие. Поэтому так отвратительны толстые распухшие русалки
в гигантских аква-риумах зоопарка. Сразу становится заметно, что это -
монстры. Сразу видишь отстающие красноватые полоски рыбьих жабр на
че-ловеческом горле, и чешуйки отстают и шелушатся, так что видно беловатое
тело уродливой рыбы. Только глаза. Из этих монстров, рыбо- и женообразных,
плещущихся в нечистой воде аквариума, смотрят печальные, не человеческие и
не звериные глаза. От этого делается еще страшнее... Здесь же было
незаметно, что перед тобой полурыба, полуженщина. Здесь в извивающемся
гибком напряжении всего тела раскрывалась русалка...
- А Варфоломей с компанией? - напомнил Константин (плевок-попадание). -
У них русалки командира схавали, так они стали русалкам хвосты отщипывать.
Это все равно что с человека кожу сдирать. Вой стоял, смердеж.
- Где ж такое было? - спросил Сидор.
- В 105-м секторе, - ответил Константин. - Всю компанию - в "вонючие"
сразу.
Русалка подняла руки, чтобы поправить волосы. От этого женского жеста у
меня захолонуло в груди, и, как видно, не у одного меня.
- Не, ребята, - сказал Ванятка, - я не могу, я пойду попла-ваю.
- Лучше онанизмом займись, - посоветовал Константин, - безопаснее.
Ванятка, не отвечая, надевал акваланг.
Русалка стала отплывать от иллюминатора.
- Эй, - заволновался Ванятка, - Петро, постучи ей, покажи: я сейчас
приду.
- Разбежался, - буркнул Петро, - я ей сейчас покажу, сейчас пойду в
волновую и тресну, чтобы не вертела своими прелестями.
- Не треснешь, - Константин зевнул (плевок-попадание), - если это
акула, то они верткие, ззаразы... Вань, ты не спеши, никуда она не отплывет.
Кокетничает, если действительно акула.
- Неизвестно, - Ванятка спешил, - ох как неизвестно. Русалки - существа
непредсказуемые.
- Как люди, - тихо сказал я, - но Ванятка меня уже не слы-шал. Он
спускался в круглую дыру батискафа.
- Ой, ну на фиг, - сказал Петро, - я на это смотреть не могу.
Ванятка тем временем заплыл за спину русалки и легонько постучал ее по
плечу. Так хлопают случайно встреченного зна-комца: "Привет! Не узнал".
Русалка радостно повернулась. Рассмеялась, запрокинула голову и
протянула руки затянутому в металл и резину Ванятке.
- Между прочим, - Константин чуть поворочался на топчане, устраиваясь
поудобнее, - если Ванятку сожрут, тебе на кухню не надо будет идти. Мы
Поликарпу не застучим, честно.
Петро покачал головой:
- Ну, и дурак же ты, Костя.
- А что? - удивился Константин и плюнул .
На этот раз ему не повезло. Квадратный люк, в центр кото-рого он так
удачно садил плевок за плевком, отворился. Вниз глянул Поликарп. Со страху
Костя плюнул второй раз и тоже по-пал.
- Пполикарп, - Константин поднялся на топчане, - ппрости. Я не хотел...
так вышло.
- Да ты, - Поликарп задохнулся от гнева, достал большой бе-лый платок,
аккуратно снял слюну Кости с переносицы, - в уме ли?
- Я не хотел, - отчаянно забормотал Константин, - прости.
- Еще б ты хотел, - уже успокоившись, сказал Поликарп и спрыгнул.
Люк так и остался зиять вверху.
Константин быстро вскочил с топчана, встал по стойке "смирно".
Петро и Сидор кусали губы, чтобы не расхохотаться.
Я смотрел в окно. Там русалка и Ванятка кружились в каком-то дивном
завораживающем танце, то останавливались, застывали и обнимали друг друга,
то выскальзывали из объятий - тогда русалка смеялась и грозила Ванятке
пальцем. Порой она шутливо стучала в стеклянную маску Ванятке, показывала
ему язык, по-рой, во время объятий, склонялась к его плечу, чуть
приоткры-вая рот - тогда-то Ванятка и выскальзывал от нее. А потом все
начиналось сызнова. Иной раз, опрокинувшись вниз головами, они штопором
ввинчивались в воду, и длинные русалочьи волосы опро-кинутым медленным
водопадом, волнующимся лесом застили их го-ловы.
- Пполикарп, - продолжал оправдываться Константин, - я не знал. Ну, ты
же не предупредил. Отворил дверь без предупрежде-ния, а я...
- Ты и выстрелил... Это что, Ванятка резвится?
- Так точно, - доложил Петро и тут же добавил: - Он меня на два вечера
отправил в мойку и на кухню.
Теперь русалка и Ванятка медленно, точно в бальном танце кружась,
поднимались наверх.
- За что? - осведомился Поликарп.
- Я матерился, - вздохнул Петро.
- Ну, - махнул рукой Поликарп, - по сравнению с этим... Вильгельмом
Теллем... не велика вина, не страшна беда. Ванятка у нас, конечно, пурист,
но... В общем, отработаешь свое, когда Костенька четыре вечера отпашет.
- У меня после мойки, - Константину очень не хотелось идти в мойку, -
руки будут трястись. Знаете, Поликарп, посылать вол-новика в мойку - все
равно что микроскопом забивать гвозди.
- Ох ты господи, - поразился Поликарп, - микроскоп ты наш. Что же
теперь, раз ты - волновик, тебе можно харкать в рожу всем? Плевать, мол, я
на всех хотел, так что ли?
Убедившийся в полной несостоятельности своих доводов, Константин
смущенно молчал.
- Глядите, - завопил Петро, - Ванятке-то нашему - хана.
Все кинулись к иллюминатору.
Ванятка и русалка слились уж очень экстатически. Русалка уже клонила
голову к горлу Ванятке, а он жалобно так сучил ластами.
- А наверное, - предположил Константин, - им противно с та-кими
лягушатами обниматься?
- Поликарп, - спросил Петро, - почему все волновики такие болваны?
- Им ум ни к чему, - объяснил Поликарп, - твердая рука и меткий глаз
редко сочетаются с умом.
- Все! - выдохнул Сидор. - Сейчас прокусит.
- Ванятка выскользнет, - твердо сказал Поликарп, - он от таких касаток
вырывался!
И действительно! Ванятка, чудом каким-то вновь обретя гибкость
движений, скользнул вниз и понесся подныривать под батискаф.
Русалка было рванула за ним, но вовремя остановилась. Лицо ее исказила
презрительная гримаса, она провела по встрепавшимся волосам рукой.
- Ух ты, - восхитился Петро, - молодец какая. Гордая.
Он подмигнул русалке и, сжав кулак, показал ей выставлен-ный вверх
большой палец, дескать, здорово! первый сорт!
Русалка высунула язык и повертела пальцем у виска. За нашими спинами мы
услышали шум и обернулись. Опершись обеими руками о пол, Ванятка пытался
влезть в батискаф из люка - и не мог.
Мы бросились ему помогать. Петро и Сидор втащили его под руки в
батискаф, положили на пол и стали стаскивать скафандр. Петро покачал
головой.
Ванятка лежал мертвенно-бледный с широко открытыми, будто невидящими
или видящими то, чего мы не видим, глазами. Он тяжело дышал.
Русалка прильнула к стеклу иллюминатора, жадно следила за тем, что
происходит в батискафе.
Ванятка изогнулся и вдруг захрипел, забился на полу, сползая к люку.
Поликарп крикнул:
- Костя, быстро в волновую, Джекки, скидывай куртку, Сидор - руки.
Петро - ноги.
Константин подпрыгнул, уцепился за край люка, подтянулся и влез в
волновую.
Я снял куртку и бросил Поликарпу. Сидор и Петро держали Ванятку за руки
и за ноги. Поликарп подсунул ему под голову куртку, старался перехватить
бьющегося, выгибающегося Ванятку.
- Ну же, ну же, успокойся, все, все... Костя, ну что ты там
телепаешься? Сади!
- Поликарп Францевич, - вежливо ответил Костя, - она жмется близенько,
- я могу так садануть, что и нас скрючит, а нам такое харакири... ни к чему.
Я стоял совершенно без дела, взглядывая то на русалку, с жестоким
удовольствием наблюдавшую за сценой в батискафе, то на хрипящего на полу
Ванятку. Поэтому в тот момент, когда Сидор не удержал Ваняткину ногу, я
кинулся вперед перехватить, помочь, и в ту же секунду получил удар в живот,
захлебнулся от боли, пролетел несколько шагов и рухнул в люк.
- Петро, - успел я услышать крик Поликарпа, - вытаскивай карантинного,
мы с Сидором удержим.
Я постарался восстановить дыхание, изо всех сил забил по воде руками;
краем глаза я увидел русалку, сквозь зыбящуюся воду русалка становилась еще
прекраснее. "Мэлори, - вспомнил я, - Мэлори, Мэлори..."
Склонившись над люком, Петро ухватил меня за шиворот и выхватил из воды
- легко, как опытный кутила выбивает пробку из бутылки.
В иллюминатор я видел, как, выгибаясь под ударами невидимых волн,
вздрагивая, дрожа всем телом, мчится прочь от батискафа русалка.
- Молоток, Костя, - крикнул вверх Поликарп, - дело свое знаешь!
- Стараюсь, - раздался сверху короткий смешок.
Ванятка лежал ничком, тяжело дыша.
- Извините, ребята, - сказал он наконец хрипло.
...Я переоделся во все сухое и пошел выжимать мокрую одежду над люком.
Я слышал, как Поликарп говорит: - Звонил Исаак. Они своих уже отловили.
- Сколько? - заинтересовался Константин.
- Пять.
- Ого.
- Ага. Так Исаак с компанией балду не гонят. Взялись - делают!
- Нам бы хоть одну поймать и в песок не шмякнуть, - сказал Петро.
- Повезло тебе, новенький, - обратился ко мне Сидор, - на ловлю попал!
- Русалки шли на нерест, на нерест шли русалки, - тихонько запел
Константин.
_______________________________________________________________
Грузовик привез нас на побережье в тихий предвечерний час. Я стоял и не
мог надышаться воздухом, просто воздухом.
- Эй, Джекки, - крикнул Сидор, - помоги мне сеть вытащить!
Шофер опустил борт грузовика, Сидор, Поликарп, Петро и Константин
стаскивали огромный рулон сети, обернутый полиэтиленом. Я бросился помогать.
В кузове стояла ванна, и в ванне плескалась вода.
- Ты... - пыхтя, говорил шоферу Петро, - как нас вез? Ты... нехороший
человек, нас всех обрызгал...
Шофер сплюнул и довольно беззаботно произнес:
- А чего? Дороги такие...
- Ничего, - Петро потянул сеть, и мы потопали вслед за ним к нежно
мерцавшему морю, - русалку вези осторожно...
- Я что, - шофер пожал плечами, - дороги... О, вон ваш топает.
По мелководью навстречу нам шел Ванятка.
- Ну, как? - крикнул ему Поликарп.
- Нормааально! - закричал Ванятка и замахал над головой руками. - Две
полусгнившие валяются, не вляпайтесь.
- Живые? - осведомился Константин.
Ванятка подошел поближе:
- Не очень. Ну, дышат, конечно, хрипят.
- Как полагается, - тихо сказал Поликарп.
- Именно. Но зато такая краля выплывает!
- Э, - махнул рукой Петро, - в зверинце все равно распухнет.
- Не наша забота, - сказал почти весело Константин. - Шоферюга, -
завопил он, - тащь, мать... - он остановился, осекся и продолжил, - честная,
ножик, будем сеть вскрывать.
Шофер полез в кабину, достал длинный, похожий на стилет, нож.
- Веселый вы народ, русалколовы, - хмыкнул он, - все с прибаутками.
- У нас работа веселая, - сказал Поликарп и спросил у Ванятки: - Что,
крупная особь?
- Особь! - хмыкнул Ванятка. - Да это царь-рыба, а не особь! Ты как
увидишь ее лица необщее выражение и женскую стать, так разом свою особь и
проглотишь...
Шофер аккуратно проколол в нескольких местах полиэтилен и надорвал его,
потом потянул его на себя, содрал с сети. Полиэтилен больно скользнул мне по
щеке.
- Так, - сказал Поликарп, обращаясь к шоферу, - свернешь как следует,
нечего берег засорять.
Мы вошли в воду, аккуратно неся сеть. Ванятка шел впереди нас и
рассказывал:
- Мы с ней уже и игрались - тут, неподалеку. Славная.
- Девушка со стажем, - непонятно сказал Константин.
- Да, - сходу понял намек Ванятка, - судя по поведению, не из простых.
Ну, до полсотни не дотянула, но двадцать мужичков на ее боевом счету
имеется.
- Снайпер, - гоготнул Петро.
- Осторожно, - предупредил Сидор.
Мы обогнули еще живущую, дышащую, догнивающую кучу мяса.
- Интересно. - спросил Константин, - кто эту девоньку так неудачно
шмякнул, кто не удержал сей груз любви, сей груз печали?
- Что, - Поликарп подобрал сеть, - хочешь рапортичку состряпать?
Я уже знал: выловленную русалку ни в коем случае нельзя было выпускать
обратно в воду, ронять. Выдернутая, спеленутая в сеть русалка должна была
быть доволочена до ванны - а там - в зверинец, в аквариум...
Мы увидели Ванятку и русалку. Они прыгали в воде, приближаясь к нам;
кажется, я слышал их смех.
- Петро, - приказал Поликарп, - занеси-ка сеточку справа... Вот так.
Сильно не загибай. Джекки, выше держи, вот так... Костя, на месте...
Тихонько расправляйте. Тихонько.
- Чего тихонько? - громко спросил Петро. - Счас хоть из пушек пали - им
не слышно, видали, как плещутся?
Тем временем Ванятка и русалка допрыгали, доскакали до самого нашего
полукруга.
Они резвились уже в самом центре полукружья, образованного сетью.
- Сидор, Петро, - тихо сказал Поликарп, - сдвигайте ряды. Хоп.
Ванятка на секунду остановился; русалка замерла тоже, и я успел ее
рассмотреть.
Вода ручьями стекала с Ванятки и взблескивала на солнце.
При слове "хоп" Ванятка, согнувшись в три погибели, разбрызгивая вокруг
себя воду, пробежал, прошмыгнул под сетью между мной и Константином - мы в
ту же секунду опустили сеть.
Русалка метнулась было за Ваняткой, но была накрыта прочными
капроновыми веревками и выдернута из воды. Спеленутая, она отчаянно билась,
вырывала из рук сеть.
- Порядок, - завопил Константин, - здесь хрен порвешь! Ниточки первый
сорт! Танк выдерживают.
- Не ори, - пыхтел Петро, - держи как следует.
Ванятка стоял в стороне, тяжело дышал.
- Волоките, - хрипло сказал он, - Джекки, только не гляди, что там в
сетке трепыхается. Несешь и неси.
Мы потащили русалку к грузовику.
- От дура, - орал Константин, - ну ты гляди, как выгибается, норовит
обратно в родную стихию... Ведь разъест ее всю в родной стихии-то. Мы же ее
теперь, можно сказать, спасаем.
Русалка выгнулась и поглядела на говорящего Константина. Она замерла,
вцепилась глазами в Костю, а пальцами в ячейки сети.
- О! - радостно-дурашливо заблажил Константин. - Ну ты гляди, как
уставилась, как воззрилась, ну прямо - фрр!
- Что, - пыхтя, спросил Петро, - глазами, кажется, хотел бы всех он
съесть?
- Не, - Константин помотал головой, - на волю птичку-рыбку выпускаю!
- Братцы, - взмолился Сидор, - кончай трепаться, лучше держите крепче.
Уроним ведь.
Он споткнулся и чуть не брякнулся в воду.
- Держать, - прикрикнул на него Петро, - держать Капабланка... е...
ехайды, Карпов с Корчным... понимаешь...
- А кто такие Карпов с Корчным? - поинтересовался Сидор.
- Эх, Сидор, - вздохнул Константин, - не знаешь ты истории далеких
галактик.
Русалка билась, кидалась от одного к другому. Нести сеть было
неимоверно трудно. Слезы выступили у меня из глаз.
- Я не могу, - прошептал я, - я выпущу сеть.
- Дам кулаком в лицо и выбью зубы, - пообещал Петро.
В это время за нашей спиной раздался шумный плеск. Ванятка хлопнулся в
воду седьмой раз.
- Как бы он не захлебнулся на мелководье-то? - заволновался Сидор.
- А что, - бодро доложился неунывающий Константин, - такие случаи
бывали. Поехали мы с Вальтером Первым. Все - спеленали, как положено, несем,
он сзади плетется, тоже так - бултых, бултых, бултых , хлюп - и все... Ну,
нам некогда оборачиваться, эта... белуга сетку рвет, колотится. Еле до ванны
доволокли. Хлопнули в родную хлорированную, тут мне Рыжик - Поликарп знает
Рыжика, помнишь, да? - и говорит: пойди сбегай, что там с Валькой стряслось.
Я почухал по мелководью, а Вальтер уже все - посинел и не дышит.
- Заткнись, - попросил Петро.
Русалка застыла на миг, вскинула вверх голову (я увидел четко
обозначившиеся, раздувшиеся полоски жабр; я увидел, как ячейки сети
вонзаются в ее лицо) - и взвыла.
Русалочий вой был тонок, как лезкие стилета.
- Ух ты, - поразился Поликарп, - какого соловья отловили.
- Плохой знак, - мрачно сказал Петро.
- Петя... - мы услышали задыхающийся голос Ванятки, - Петя, - Ванятка
сглотнул и продолжал, - четыре, четыре дня в мойке. Итого - шесть!
- За что? - изумился Петро.
- За мат... - Ванятка тяжело дышал, - и суеверия.
- Во Ванятка, - поразился Константин, - во дает. Я чего только ни
видал: и воющих русалок сколько угодно, и как мужик русалку схавал, а потом,
бедолагу, раздуло, и как шеф на мелководье захлебнулся , но чтобы шеф после
акции за порядком следил? Чтобы подпруг не ослобонял?
- Иди, - тихо сказал Ванятка, - не ослобонял.
И тогда я увидел глаза русалки.
Русалка смотрела на меня с мольбой. Нет, это нельзя назвать мольбой,
это был немой крик: "Выпусти, ну выпусти меня". Я был не в силах отвернуться
от этого взгляда. Я еле переставлял ноги, сильнее, крепче сжимал сеть, но в
какой-то момент русалочий взгляд заглушил все звуки мира, я уже не слышал ни
нашего шлепания по воде, не трепотни Константина, ни мрачного отругивания
Петро, ни успокаивающегося голоса Ванятки, - я слышал только взгляд русалки
"Выпусти, ну выпусти же меня! Я знаю все, что будет со мной после, - я
согласна! Молю тебя - выпусти!"
И я разжал руки.
Мы шли уже недалеко от берега - там, где вода едва досягала щиколоток.
Я успел увидеть счастье, озарившее лицо русалки.
- Ат! - выкрикнул Поликарп. - Петро! Перехватывай!
Русалка выскользнула из сетей и грянулась в песок, чуть прикрытый
морской соленой водой.
- Фиу, - присвистнул Константин, - ну, устроил ты русалочке аутодафе,
парень.
Я инстинктивно протянул руки, чтобы стереть с тела русалочки налипающий
песок.
Русалочка заскакала прочь, в своем движении выказывая всю неизбывную,
жгущую, жрущую ее изнутри боль. Ее словно подкидывало вверх, словно она
хотела сбросить со своего безногого хвостатого тела груз медленного огня
гниения. На моих глазах русалочка превращалась в огромный кусок гниющего
живого мяса. Я видел, как отстают и шелушатся чешуйки на рыбьем хвосте
русалки, как они отскакивают со странным пробочным звуком, как лопается
белая женская кожа русалки...
Петр развернулся и дал мне по уху. Моя голова мотнулась. Поликарп
добавил снизу - в подбородок. Рот наполнился солоноватой кровью. Я сплюнул.
Шагнул назад, согнулся, покорно подставляя под град ожидаемых ударов спину и
бока, пряча голову, закрывая ее руками.
- Да уж, - покачал головой Сидор, - ты погляди, что ты с ней учинил.
Я оглянулся и увидел за спиной Ванятки ком... еще дышащий, еще кое-как
плямкающий по воде.
- Ее же теперь ни убить, ни пристрелить, - скаазл Ванятка, - что же ты?
А?
Я опустил голову и разрыдался.
Я захлебывался от рыданий; сел в воду и заорал, завопил, заколотил по
воде, по песку руками.
- Убью, - орал я, всаживая кулак в твердый, выглаженный, вылизанный
водой песок, - убью! Все это... все! Я не хотел, не хотел. Мэлори. Мэлори!
- Петро, - попросил Поликарп, - вмажь ему ногой по рылу, это
подействует лучше нюхательной соли. Лучшее средство от истерики - ногой в
рыло. Рекомендую.
- Я не дерусь ногами, - сухо сообщил Петро.
Глава седьмая. Возвращение
...В карантин вошел сержант.
- Вольно, - махнул он рукой, - Куродо, почему не работаешь? Балду
гоняешь?
- Никак нет, - Куродо вытянулся, - встретился с товарищем, коллега
сержант, не мог не поделиться накопившимися за время его отсутствия
воспоминаниями и размышлениями.
Честно говоря, я не ожидал от Куродо такой прыти.
Сержант тоже пришел в некоторую оторопь, но вскоре овладел собой.
- Куродо, - сказал сержант, - я не знал, что ты такой... стилист. Это
хорошо. Сразу видно, что ты недаром провел время в карантине, но если ты и
дальше будешь оттачивать свои стилистические способности, то Джекки станет
для тебя не просто товарищем, а товарищем по несчастью: отправлю на рапорт -
потом к русалкам. Оттуда не все возвращаются. Понял? Не придется тебе тогда
делиться былым и думами. Понял?
- Так точно!
- Вопросы?
- Никак нет!
- Марш в места общего пользования - драить до умопомрачения... Жук,
понимаешь ли. Марш! Джекки, в канцелярию.
- Одеваться?
Сержант посмотрел на меня.
- Не надо, - он криво усмехнулся, - давай уж... по-семейному.
Я достал из рюкзака диплом, пошел вслед за сержантом.
Сержант остановился у огромной, окованной железными скобами двери,
достал ключ, отпер дверь и предложил:
- Заходи!
Я вступил в кромешный мрак.
Сержант зашел следом, запер дверь и включил свет.
Я стоял в небольшой уютной комнатке, на стенах были нарисованы окна, а
за окнами искусный художник изобразил остановившееся движение листвы
деревьев. В комнате стояли два стола буквой Т, сейф и несколько стульев.
Сержант подошел к сейфу, бросил мне:
- Садись, чего ты?
Я уселся. Сержант открыл сейф, достал бутылку и два стакана.
Я протянул сержанту диплом.
- Нравится? - сержант кивнул на окна. - У некоторых голография всякая
сделана, а я сказал - ну ее на фиг, еще пойдешь окно открывать, - сержант
засмеялся, - хорошо придумал? Да?
Я согласно кивнул.
- Будешь? - сержант указал на бутылку и стаканы.
- Никак нет, - я поднялся, - коллега сержант, я вообще не пью, мне
делается от этого... нехорошо...
Сержант поставил бутылку и стаканы в сейф.
- Гордость, - сказал он, - это хорошо.
Сержант взял мой диплом, встряхнул его:
- Ты что, держишь на меня сердце?
- Как и вы, - ответил я.
Сержант усмехнулся:
- Ну, ну. Ух ты, - кажется, он был искренно поражен, - семь штук! Да ты
же - чемпион! рекордсмен!
Я молчал.
Сержант вынул из сейфа пачку фотографий, протянул мне:
- Полюбуйся.
- Что это? - спросил я.
Сначала я не увидел, не понял, что передо мной изображение живого
существа, а когда увидел и понял, то не удивился, отчего сержант не отвечает
на мой вопрос.
Огромная звериная лысая голова апатично смотрела на меня со всех этих
открыток. Голова напоминала обломок скалы, на котором появились глаза,
тонкие губы, раздутые ноздри.
- Похож? - сержант развалился на стуле.
- Спасибо, - я положил фотографии на стол, - честно говоря, я его
представлял себе другим.
Сержант нагнулся над столом, легко прихватил фотографии.
- Не... Он на Мурзика похож, которого ты...
Я вспомнил лысоголового Мурзика и согласился:
- Да. Похож...
- Джекки, - сержант сцепил руки замком, выставил их перед собой. -
Скоро пойдете все по гарнизонам... Я не хочу, чтобы ты держал на меня
сердце. Всякое было...
Я сказал:
- Если вы думаете, что я злюсь на вас за паучью пещеру, то вы
ошибаетесь. Я вам даже благодарен. Это был чудесный тренажер.
- Врагу своему не пожелаю такого тренажера, - раздельно и четко
проговорил сержант.
Он все так же глядел на меня через плечо, и я довольно скоро сообразил,
что раз так, то я, выходит, не враг его.
...Бывают мысли... бывают отношения между людьми, когда эти мысли
становятся понятны одновременно двоим.
Это - нехорошие мгновения.
Сержант подошел ко мне, уселся на стул, так что его сапоги касались
моих колен, и спокойно выговорил:
- Ты - не враг. Ты - "вонючий". Враги - дракон здесь, драконы на других
планетах, а ты - "вонючий", - он ткнул в меня пальцем, и лицо его исказила
брезгливая гримаса.
- У тебя же на лбу написано: "вонючий"! Вот гляди, гляди, - он сунул
мне фотографию головы дракона, - видишь? видишь?
Я старался сидеть прямо. Кровь отливала у меня от щек .
"Может, встать по стойке "смирно"? - подумал я и тут же усомнился. - Да
нет. Не стоит. Решит, что издеваюсь".
- Знаешь, как получаются "вонючие"? - сержант нагнулся ко мне,
прихватил меня за гимнастерку. - Знаешь? "Вонючий" всегда из идейных или из
"борзых", из наглых. Я, мол, самый, самый - и сигнал координатору... -
сержант говорил горячо, наклонялся, приближал свое лицо к моему ближе и
ближе. Я слышал запах у него изо рта - и запах этот был неприятен. -
...Потом, - рассказывал сержант, - героя снаряжают и он топает в пещеру... В
Сверхпещеру. Там холодно и зябко. Обратно героя выволакивают уже с полными
штанами дерьма. Это, между прочим, мудро устроено. Раненый, даже избитый,
искалеченный человек может быть героем. Человек обгаженный, обделавшийся -
какой же герой? Он - "вонючий", от него смердит за километр. Какова обида? -
сержант засмеялся, вскочил со стула. - Может, поэтому "вонючие" и не
говорят? Мы-мыкают, экают. Ничего не соображают. Звери, хуже зверей...
Только что, совсем недавно был он лучшим из "отпетых", добился такой чести -
угробить "чудище обло, озорно...", координатор согласен, чудище не прочь - и
вдруг из "первых", из героев - в самые распоследние, в клинические трусы с
ослабевшей прямой кишкой.
- Благодарю, - тихо выговорил я, - благодарю за совет и за науку.
- Не за что, - сержант хлопнулся на стул, - не за что. Я тебя почему
просвещаю, - сержант положил руки на стол, сжал кулаки, - чтобы ты знал,
какая участь тебя ждет. Я здесь уже давно, много карантинов готовил...
- Вы, - вежливо спросил я, - следите за всеми своими выпусками, коллега
сержант?
Сержант поглядел на меня, ничего не ответил. Мы молчали.
Сержант барабанил по столу, насвистывал, наконец он сказал:
- Так вот, у меня было шесть, как ты изволил выразиться, выпусков -
немало. Двух "вонючих" я помню.
- Что, - спросил я, - похож?
- Очень, - сержант заулыбался, - очень. Вам будут фильмы показывать про
то, как делаются "вонючими", а ты, Джекки, запомни, что я тебе сказал.
- Запомню, - кивнул я. - Меня об этом и русалколовы предупреждали.
- Во, - сержант ткнул пальцем в потолок, - во как! И там знающие
люди... - сержант внимательно поглядел на меня, потом сказал: - Иди... Не
хочешь пить - дружить с сержантом - иди... топай... Огнемет почисти. Сегодня
к прыгунам идем.
Я повернулся, чтобы идти.
- Стой, - лениво окликнул меня сержант.
Я остановился, повернулся к сержанту, недоумевая: вроде поворот был
выполнен правильно.
Я дернулся невольно, но успел подавить вскрик ужаса или омерзения: за
канцелярским столом, наклонившись вперед, хищно, словно перед броском, сидел
- корявые когтистые лапы в стол, раздвоенное жало часто-часто вымелькивает
из пасти - прыгун.
- Коллега сержант, - вежливо спросил я, - чем могу? В чем провинность?
Прыгун осклабился, потом встряхнулся всем телом, словно сбрасывая с
себя сон, наваждение - и передо мной вновь сидел сержант Джонни собственной
персоной. "Померещилось", - решил я.
- Ну как? - поинтересовался Джонни, будто стараясь развеять мое
успокоительное "померещилось".
- Нормально, - ответил я и уточнил: - Это вы нарочно или случайно?
- Случайно, конечно, - Джонни потер шею лап... нет, нет, рукой, конечно
рукой, потом повертел головою, - случайно, мил-друг Джекки, вот такое тут
дело... Задержишься, заработаешься, надышишься миазамами - и ты уже не
человек, не "отпетый" - прыгун или царевна... Вот какое дел...
