Джеймс Крюс. Тим Талер, или Проданный смех
страница №3
...со всехног, оставив королей в саду наедине друг с другом.
Тут занавес упал и объявили антракт.
Теперь маленькие зрители не могли дождаться продолжения. Всем хотелось
знать - рассмеется ли принцесса?
Тим втайне надеялся, что она останется серьезной. Хотя с начала
спектакля прошло совсем мало времени, она уже стала ему словно сестрой:
вдвоем, взявшись за руки, они могли без страха глядеть в лицо смеющемуся
миру. Но Тим слишком хорошо знал, как кончаются сказки. С тоской ждал он
той минуты, когда принцесса рассмеется.
И ждать ему пришлось недолго. Когда поднялся занавес, принцесса снова
появилась в окне, а оба короля уселись на край бассейна перед фонтаном. За
сценой послышались пение и смех, и вдруг в саду перед дворцом опять
появился бродяга. Он вел на поводке гуся в золотом ошейнике, а вслед за
ним, положив руку гусю на хвост, семенил какой-то толстяк, - казалось,
рука его приклеилась к перьям. Другой рукой он тащил за собой щупленького
человечка, которого швыряло на ходу из стороны в сторону. Тот, в свою
очередь, тянул за собой старушонку, старушонка - мальчонку, мальчонка -
девчонку, а девчонка - собачонку. Казалось, какая-то волшебная сила
нанизала их всех на одну веревочку. Они прыгали и скакали, словно на
невидимых пружинах - туда и сюда, вверх и вниз. И при этом так хохотали,
что во дворцовом саду отдавалось эхо.
Принцесса высунулась из окошка, чтобы получше разглядеть это шествие.
Она широко раскрыла глаза, но лицо ее оставалось серьезным.
"Не смейся, не смейся, сестренка! - мысленно просил ее Тим. - Пусть они
все смеются, все, кроме нас с гобой".
Но он просил напрасно. Грустный молодой король по рассеянности погладил
собачонку, скакавшую самой последней, и вдруг рука его словно прилипла к
собачьему хвосту. В испуге он схватился другой рукой за руку Короля-отца.
И вот уже оба короля присоединились ко всем остальным, завершая эту
диковинную процессию. По их судорожным движениям было видно, что им очень
хотелось бы освободиться от странного колдовства, но это никак не
удавалось. Пришлось им примириться со своим непривычным положением, и,
пожалуй, они даже начинали находить в нем удовольствие. Ноги их, казалось,
вот-вот пустятся в пляс, уголки губ подрагивали, и вскоре они уже стали
смешно подпрыгивать и подскакивать, то и дело прыская со смеху.
В это мгновение из окошка послышался смех принцессы. Заиграла музыка.
Все танцевали, скакали и хохотали до упаду, и дети в зале тоже хохотали и
топали ногами от удовольствия.
Бедный Тим сидел, словно окаменев. Он был как скала в море смеха.
Старенькая фрау Рикерт рядом с ним так смеялась, что даже закрыла лицо
руками и наклонилась вперед. Из глаз ее катились слезы.
И тут Тим впервые заметил, как похожи движения смеющегося человека на
движения плачущего. Он закрыл лицо руками, нагнулся вперед и сделал вид,
будто тоже смеется.
Но Тим не смеялся. Он плакал. И сквозь слезы повторял про себя:
"Зачем ты рассмеялась, сестренка? Зачем, зачем ты рассмеялась?"
Когда занавес упал и зажегся свет, старенькая фрау Рикерт вытащила из
сумочки кружевной платочек, приложила его к глазам и, вытерев слезы,
протянула Тиму:
- На-ка, Тим, вытри и ты слезы. Вот видишь! Я так и знала, что уж на
этом спектакле ты обязательно будешь смеяться!
И старушка торжествующе поглядела на сына.
- Да, мама, - вежливо сказал господин Рикерт, - это была действительно
счастливая мысль!
Но когда он произносил эти слова, лицо его оставалось грустным. Он
понял, что мальчик по доброте душевной и от отчаяния обманул старушку. А
Тим понял, что господин Рикерт все понял.
Впервые с того рокового дня на ипподроме в душе его поднялся бессильный
гнев против барона. Гнев словно захлестнул его. И в эту минуту он твердо
решил, что добудет назад свой смех, чего бы это ему ни стоило.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ШТОРМ И ШТИЛЬ
Кто смеется, тот спасен!
Английская поговорка
11. ЗЛОВЕЩИЙ БАРОН
К счастью для Тима, пароход отправлялся в Геную на следующий день
утром. Старенькая фрау Рикерт махала платком со ступенек белой виллы, и
Тим махал ей в ответ, пока вилла не скрылась из виду.
Директор пароходства сам проводил Тима на причал. Он купил ему брюки,
куртку и ботинки, ручные часы и новенький матросский рюкзак. Протянув Тиму
на прощание руку, он сказал:
- Выше голову, малыш! Когда через три недели ты вернешься назад, мир
будет казаться тебе совсем другим. И ты наверняка будешь снова смеяться.
Решено? Тим замялся. Потом быстро сказал:
- Когда я вернусь, господин Рикерт, я буду снова смеяться. Решено! - Он
пробормотал еще: - Большое спасибо! - но совсем невнятно, потому что ему
сдавило горло, и взбежал по сходням на палубу.
Капитан корабля, человек угрюмый и мрачный, был не дурак выпить. До
всего остального ему, собственно говоря, не было никакого дела. Он едва
взглянул на Тима, когда тот ему представился, и буркнул:
- Обратись к стюарду. Он здесь тоже новенький. Будешь с ним в одной
каюте.
Тим впервые в жизни очутился на пароходе. Он растерянно бродил по нему
в поисках стюарда, то взбираясь, то спускаясь вниз по железным лестницам,
шагал по узким коридорчикам, попадал то на нос, то на корму, то на нижнюю,
то на верхнюю палубу. Экипаж корабля не носил формы. Поэтому Тим даже не
знал, к кому обратиться. Блуждая по пароходу, он случайно попал через
открытую настежь дверь средней палубы в какое-то небольшое помещение вроде
маленькой гостиной; из середины ее вела в глубь корабля покрытая ковром
лестница с высокими полированными перилами. Снизу поднимался запах жареной
рыбы, и Тим догадался, что там, как видно, и есть его будущее рабочее
место.
Справа от лестницы находился камбуз, из которого неслись всевозможные
вкусные запахи; прямо - за приоткрытой двустворчатой дверью - большой
салон-ресторан; столы и стулья здесь были привинчены к полу.
Какой-то человек в белой куртке как раз расставлял приборы. Его фигура
и большая круглая голова с курчавыми темными волосами показались Тиму
знакомыми, хотя он и не мог вспомнить, кто это.
Когда мальчик вошел в салон, человек в белой куртке обернулся и сказал,
ничуть не удивившись.
- Ну вот ты и пришел!
Тим был поражен. Он знал этого человека. И, как ни странно, даже помнил
его имя. Его звали Крешимир. Это был тот самый человек, который задавал
ему на ипподроме неприятные вопросы, а потом на прощание сказал: "Может
быть, я смогу тебе когда-нибудь помочь..." Это был тот самый человек, чьи
колючие водянисто-голубые глаза напоминали глаза господина в клетчатом,
барона Треча, которого искал Тим.
Крешимир не дал Тиму долго раздумывать. Он повел мальчика в их общую
каюту, бросил рюкзак Тима на койку, а потом вынул из своего рюкзака и
протянул ему точно такие же клетчатые брюки и белую куртку, какие носил
сам.
Новый наряд пришелся Тиму как раз впору и был ему очень к лицу.
- Ты словно родился стюардом! - рассмеялся Крешимир. Но, увидев
серьезное лицо Тима, осекся и умолк. Он задумчиво поглядел на мальчика и
пробормотал, обращаясь скорее к самому себе, чем к Тиму:
- Хотел бы я знать, что за сделку вы заключили! Потом, словно стараясь
отогнать неприятную мысль, он тряхнул головой, выпрямился и громко сказал:
- Ну, а теперь за работу! Отправляйся-ка на камбуз к Энрико и помоги
ему чистить картошку. Если ты мне понадобишься, я тебя позову. Через зал
направо!
Тиму пришлось до самого вечера чистить на камбузе картошку. Кок Энрико,
старый пьяница из Генуи, точно так же, как и капитан, мало чем
интересовался, кроме водки. На корабле капитан обычно не только хозяин и
командир, но и образец поведения для любого из своих матросов. Если
капитан строг и деловит, то и экипаж у него такой же. Если он ленив и
небрежен, как это было здесь, на пароходе "Дельфин", то и вся команда,
начиная с помощника капитана и кончая корабельным коком, ленива и
небрежна.
Энрико без передышки рассказывал Тиму очень забавные истории на самой
чудовищной смеси немецкого с итальянским, и, так как Тим ни разу не
рассмеялся, кок решил, что мальчик, вероятно, его не понимает. Несмотря на
это, он все рассказывал и рассказывал свои истории, видно, для
собственного удовольствия, и даже не обратил внимания на то, что Тим
срезает с картошки слишком толстую кожуру.
Когда пароход, уже под вечер, вышел наконец из гамбургской гавани, Тиму
пришлось пойти в салон-ресторан помогать Крешимиру. И все время, пока он
находился в салоне, он чувствовал на себе испытующий взгляд
водянисто-голубых глаз стюарда. В замешательстве Тим даже перепутал
некоторые заказы. Одной американке он принес вместо виски лимонный сок, а
какому-то шотландскому лорду поставил на стол вместо яичницы с ветчиной
два куска орехового торта.
Крешимир всякий раз поправлял его ошибку без единого слова упрека. И
между делом вводил Тима в тайны его новой профессии:
- Подавай с левой стороны! Когда обслуживаешь правой рукой, левую держи
за спиной! Вилка - слева, нож - справа, острой стороной к тарелке!
После ужина Тима снова послали на камбуз помогать повару мыть посуду.
Он делал это неловко и был рассеян, потому что в голове его роилось
множество вопросов. Почему барон не поехал в том купе, в котором Тим ехал
в Гамбург с господином Рикертом? Почему Крешимир оказался вдруг стюардом
на том самом пароходе, на который нанялся Тим? Почему господин Рикерт
устроил его именно на этот пароход? Почему? Почему? Почему?
И вдруг Тим услышал "почему", сказанное вслух. Резкий голос спрашивал:
- Почему вы очутились на этом корабле? А другой отвечал:
- А почему бы мне на нем не очутиться? Это был голос Крешимира.
- Пройдемте на палубу! - приказал первый голос.
Тим услышал шаги, громыхавшие по узенькой железной лестнице, которая
вела на корму. Потом шаги и голоса стихли. Но в ушах Тима они все еще
продолжали звучать. Ему казалось, что он узнает голос, обращавшийся к
Крешимиру. И вдруг - в эту минуту он как раз вытирал супницу, - вдруг он
понял, чей это голос.
Это был голос человека, которому он продал свой смех, - голос барона
Треча.
Супница выскользнула у него из рук и, упав на пол камбуза, разбилась
вдребезги. Кок Энрико, вскрикнув: "Mamma mia!", отскочил в сторону, а Тим
бросился бегом вверх по лестнице, вслед за голосами.
Наверху, на корме, никого не было. Два корабельных фонаря тускло
освещали кормовую палубу и покрытую парусом шлюпку. И вдруг Тим услышал
шепот. Он взглянул в ту сторону, откуда доносились голоса, и ему
показалось, что за шлюпкой кто-то шевелится. Тим подкрался на цыпочках
поближе и увидел, что из-за шлюпки торчат четыре ноги в ботинках. Больше
ему ничего не удалось разглядеть. Но он был уверен, что голоса,
доносившиеся из-за шлюпки, принадлежат Крешимиру и барону. Шаг за шагом,
не дыша, Тим подходил все ближе и ближе. Один раз скрипнула половица. Но
двое людей, спрятавшихся за шлюпкой, как будто ничего не услышали.
Наконец Тим подошел так близко, что смог подслушать разговор, который
они вели между собой полушепотом.
- ...просто курам на смех! - шипел барон. - Уж не хотите ли вы меня
уверить, что истратили все деньги, которые принесли вам акции?
- Как только вы передали мне акции, они сразу стали падать... С
молниеносной быстротой, - спокойно заметил Крешимир.
- Согласен! - Барон рассмеялся купленным смехом. - Акции упали, потому
что я пользуюсь некоторым влиянием на бирже. Но четверть миллиона, по моим
расчетам, у вас все-таки должно было остаться.
- Эту четверть миллиона я внес в банк, который сразу затем лопнул,
барон!
- Такое уж ваше счастье! - Барон снова рассмеялся. Тим почувствовал,
что по спине у него бегают мурашки. Он готов был броситься на барона.
И все-таки у него хватило ума понять, что он должен во что бы то ни
стало дослушать разговор до конца.
- Даже если вам пришлось снова начать работать, - сказал теперь барон,
- это еще не причина наниматься именно на этот пароход, чтобы оказаться
вместе с мальчиком.
На этот раз рассмеялся Крешимир.
- Никто не может мне этого запретить! - крикнул он.
- Тише! - зашипел Треч. Крешимир продолжал вполголоса:
- Я продал вам свои глаза и получил взамен ваши - колючие, рыбьи. За
это вы передали мне акции стоимостью в один миллион. Ни одна копейка из
этого миллиона не попала в мой карман. Вы перехитрили меня. Но на этот раз
я перехитрю вас, барон. Я дважды видел вас с мальчиком на ипподроме. Я
следил за ним и установил, что после этого мальчик стал регулярно
выигрывать на скачках. А затем я установил, что малыш стал мрачен и угрюм,
словно больной одинокий старик.
Когда Тим услышал эти слова, сердце его заколотилось так, будто хотело
выскочить, но он не шелохнулся.
Крешимир продолжал:
- Я все равно выведу вас на чистую воду! Я доищусь, что за сделку вы
заключили с мальчиком, барон! Я наблюдаю за ним уже четвертый год, и мне
стоило немалого труда устроиться стюардом на этот пароход. А теперь...
- А теперь, - перебил барон Крешимира, - я снова предлагаю вам миллион.
Наличными. Задаток прямо сейчас!
- На этот раз, барон, преимущество на моей стороне! - Крешимир говорил
медленно, словно что-то обдумывая. - То, что мне известно, я могу
использовать по-разному: потребовать назад мои глаза, принять от вас
миллион или же, наконец, - и это было бы, пожалуй, совсем не так плохо -
могу заставить вас расторгнуть контракт с мальчиком, каков бы ни был этот
контракт.
Тим в темноте кусал свой кулак, боясь застонать.
Несколько минут на палубе царило молчание. Потом снова раздался голос
барона:
- Моя сделка с мальчиком вас не касается. Но если вы так уж дорожите
вашими старыми глазами, я готов, пожалуй, на известных условиях...
Крешимир, тяжело дыша, перебил его:
- Да, барон, я дорожу моими старыми глазами. Я дорожу моими старыми,
простодушными, глупыми, добрыми глазами больше, чем всеми богатствами в
мире. Хотя вам никогда этого не понять!
- Мне этого никогда не понять, - подтвердил голос барона. - И все-таки
я согласен на известных условиях расторгнуть нашу сделку. Будьте любезны,
взгляните, пожалуйста, на свое лицо вот в это зеркальце!
За этими словами наступила напряженная тишина. Тим обливался холодным
потом - и от волнения, и оттого, что старался ни единым шорохом не выдать
своего присутствия.
Наконец он услышал, как Крешимир тихо сказал:
- Вот они и опять мои!
- А теперь послушайте мое условие, - сказал барон, Но Тим больше ничего
не стал слушать. У Крешимира снова были его глаза! А он, Тим, слышал
сейчас так близко свой смех, что, казалось, до него можно дотянуться
рукой... Больше он не мог сдерживаться. Он бросился к шлюпке и крикнул:
- Отдайте мне мой...
Но тут он попал ногой в петлю каната, споткнулся, стукнулся головой об
острый нос шлюпки и без сознания грохнулся на палубу.
12. КРЕШИМИР
Когда Тим проснулся, корабль качало; за толстым стеклом иллюминатора,
то поднимаясь вверх, то опускаясь вниз, танцевала звезда - сердито рдеющий
Марс. Тим лежал на верхней койке каюты, в которой спал вместе со стюардом.
Над Атлантическим океаном брезжил серый рассвет.
В каюте кто-то возился. Тим повернул голову. Это был Крешимир. В эту
минуту он тоже повернул голову. При слабом свете лампочки, горевшей над
койкой Крешимира, взгляды их встретились. У стюарда были добрые карие
глаза.
- Ну, малыш, как ты себя чувствуешь? - ласково спросил он. Тим еще не
совсем проснулся Он никак не мог вспомнить, как он здесь очутился. И этот
Крешимир, который сейчас его о чем-то спрашивал, был совсем другой, чем
тот, которому он помогал вчера вечером в салоне-ресторане. Этот Крешимир
был куда спокойнее, мягче, добрее. Стюард подошел поближе к койке Тима.
- Тебе лучше, малыш?
Теперь в памяти Тима постепенно стали всплывать события вчерашнего
вечера. Голоса за дверью камбуза, разговор за шлюпкой, его собственный
крик...
- Где барон? - спросил он.
- Этого я не знаю, Тим. На корабле его, во всяком случае, уже нет.
Скажи мне только одно; ты вчера вечером подслушивал? Мальчик кивнул:
- Я рад, господин Крешимир, что вы вернули свои глаза.
- А ты, Тим? Что бы ты хотел получить назад от барона?
- Мой... - Тим запнулся. Он вспомнил про контракт и крепко сжал губы.
И тут Крешимир хлопнул себя ладонью по лбу.
- Как же это я сразу не догадался! - воскликнул он. - Этот почтенный
мошенник хохотал, как маленький мальчик! Ведь я чувствовал: что-то тут
вроде не так - не подходит. Теперь я знаю, что это было: его смех!
Вернее... - Крешимир поглядел прямо в глаза Тиму, - вернее, твой смех.
- Я этого не говорил! - крикнул Тим. - Неужели я... вчера вечером это
крикнул?..
- Нет, Тим, ты не успел крикнуть. И в этом, наверное, твое счастье.
Ведь я знаю параграфы о молчании в контрактах господина барона. Ты ничего
не сказал.
Но Тим все равно не мог успокоиться. Ему необходимо было сию же минуту
проверить, действителен ли еще контракт. Надо было срочно поспорить с
Крешимиром. О чем-нибудь совершенно невероятном.
Тим хотел было вскочить с постели, но, как только он приподнялся, у
него закружилась голова и застучало в висках. Пришлось снова положить
голову на подушку.
Крешимир подал ему приготовленную заранее таблетку и стакан воды:
- Вот, прими-ка, Тим! Сегодня тебе придется полежать в каюте. А завтра
все пройдет. У тебя ничего серьезного, только шишка на лбу, - это сказал
рулевой, а он раньше был санитаром.
Тим послушно проглотил таблетку, продолжая думать о том, какое бы пари
ему заключить. Наконец он придумал одно пари и снова перевел разговор на
Треча: пари это касалось барона.
- Какое условие поставил вам барон, господин Крешимир? Ну, когда он
вернул вам ваши глаза?
- Никакого! - рассмеялся Крешимир. - Когда ты вскрикнул и бухнулся на
палубу, сбежались матросы, и барон поспешил стушеваться - спрятался в тень
шлюпки. Тут я и шепнул ему: "Одно из двух: либо вы вернете мне мои глаза
без всяких условий, либо я сейчас расскажу кое о чем всем этим людям".
- А он?
Крешимир опять рассмеялся:
- Барон даже стал заикаться от волнения. Говорит: "Бе-бе-без всяких
усло-вий!"
Тим быстро отвернулся к стене. Бесплодная попытка рассмеяться исказила
его лицо.
- Дорого бы я дал, чтобы узнать, где сейчас барон, - пробормотал
Крешимир.
Это была та реплика, которой ждал Тим. Он поспешно сказал:
- Давайте спорить...
- Можешь говорить мне "ты", - перебил его Крешимир.
- Тогда давай спорить, что через пять минут мы узнаем, где находится
барон!
- А на что мы спорим, Тим?
- На кусок орехового торта!
- Ну что ж, это я могу тебе дать. Ведь если я не ошибаюсь, ты должен
выиграть это пари, как и все остальные. Значит, по рукам!
Стюард протянул мальчику руку, и Тим пожал ее.
В ту же минуту кто-то включил радио в соседней каюте. Передавали
прогноз погоды. Потом стали сообщать новости из светской жизни.
Тима и Крешимира сначала раздражало, что радио помешало их разговору,
но тут они прислушались. Диктор говорил:
"Известный предприниматель барон Треч, состояние которого, как
утверждают в осведомленных кругах, составляет несколько миллиардов
долларов, устроил этой ночью в Рио-де-Жанейро банкет для промышленной и
торговой верхушки бразильской столицы. В самом начале приема барон покинул
своих гостей и явился назад лишь спустя два часа, чем-то явно
расстроенный. Было замечено, что по возвращении он все время оставался в
черных очках. Предполагают, что вновь дала о себе знать давнишняя болезнь
глаз, от которой, как считалось, барон окончательно излечился. Нам
сообщили по телефону, что банкет продолжается и барон, по всей
вероятности, снова..."
За стеной каюты выключили радио, и тут же послышалось журчание воды.
Как видно, открыли кран рукомойника.
Лицо Тима стало таким же серым, как рассветная мгла. Он снова выиграл
спор и теперь знал, что контракт остается в силе. Но его поразило это
странное сообщение.
- Как можно так быстро долететь до Рио-де-Жанейро? - растерянно спросил
он.
- При таком богатстве все возможно, - ответил Крешимир.
- Но ведь с такой скоростью и самолет не летает!
На это стюард сначала совсем ничего не ответил. Потом он пробормотал:
- Я думал, ты хоть знаешь, с кем связался... И вдруг страшно
заторопился, боясь опоздать на работу. В дверях он еще раз обернулся и
сказал:
- Попробуй уснуть, Тим! Думать в постели - дело пустое. К счастью,
здоровая натура мальчика победила, и Тим в самом деле уснул. Когда он
снова проснулся, было около полудня, Крешимир принес ему полную миску супа
и выигранный кусок орехового торта, и на душе у него вдруг стало как-то
удивительно легко и спокойно. В первый раз за все это время его страшную
тайну разделял другой человек. А ведь этот человек оказался победителем в
опасном единоборстве с бароном. Это вселяло в Тима надежду - нет,
радостную уверенность, что все обойдется благополучно. В первый момент он
даже забыл о странном сообщении из Рио-де-Жанейро, которое слышал по
радио.
После обеда в каюту на минутку зашел рулевой, громадный детина из
Гамбурга по имени Джонни. Он справился о самочувствии Тима, ощупал его
шишку удивительно бережными пальцами, дал ему еще одну таблетку, а потом
сказал:
- Завтра будешь в полной форме, малыш! Надеюсь, ты больше не попадешь
ногой в петлю или еще в какую ловушку! Смотри!
С этими словами он вышел из каюты.
"Если б ты только знал, - подумал Тим, - в какую я попал ловушку!" И он
снова заснул: рулевой дал ему снотворное.
Проснулся он ночью, когда Крешимир вернулся в каюту. Стюард оперся
локтями о край койки Тима и сказал:
- Какая все-таки подлость со стороны этого, негодяя!
- О чем вы... - Тим поправился: - О чем ты говоришь?..
- Да все о том же! Я знаю, что ты должен молчать. Ну и прекрасно -
молчи! Но мне-то известно, в чем дело. Он смеется твоим смехом, а ты
выигрываешь любое пари! Ну, а что будет, если ты проиграешь?
- Я только об этом и мечтаю, - тихо ответил Тим. Больше он ничего не
сказал.
- Об этом я подумаю, - пробормотал Крешимир. Потом он разделся и тоже
лег в постель.
Когда каждый потушил лампочку над койкой, Крешимир стал рассказывать
про свою родину, про деревню в горах Хорватии.
Семь дней в неделю голодал Крешимир в детстве. Семь дней в неделю он
мечтал разбогатеть и наесться досыта. И вот однажды по деревне проехал
автомобиль. За рулем сидел какой-то господин в клетчатом костюме. Этот
господин подарил ему кулек гранатов - целых семь штук, а каждый гранат
стоил тогда динар. Мальчик прошел пешком десять километров до побережья и
продал гранаты на пляже.
- Да, Тим, у меня впервые оказались в руках собственные деньги, очень
много денег, как мне тогда казалось. Целых семь динаров. И знаешь, что я
купил на них? Не хлеба, хотя мне очень хотелось хлеба, а кусок торта!
Знаешь, такой торт - сверху крем, по углам вишни, а посередине половинка
грецкого ореха. Про этот торт мне рассказывали в деревне девочки,
побывавшие на побережье.
Все свои деньги я отдал за один кусок торта. И где-то за штабелем досок
у причала я с жадностью уничтожил его в одну минуту. При этом я думал:
"Так вот что едят каждый день на завтрак ангелы на небе!"
Потом меня вырвало. Мой живот был просто не приспособлен к такой пище.
Когда я брел по дороге обратно в свою деревню, я опять встретил
автомобиль, в котором сидел господин в клетчатом...
Крешимир замолчал, и теперь Тим думал о маленьком мальчике из переулка,
где всегда пахло перцем, тмином и анисом. Потом стюард стал рассказывать
дальше: как господин в клетчатом начал с тех пор часто появляться в
деревне с кульком гранатов; как в одно прекрасное воскресенье он поговорил
с родителями Крешимира и устроил мальчика стюардом на один из своих
кораблей; как он брал его иногда с собой в поездки и водил на ипподром;
как Крешимир, легкомысленно играя на скачках, задолжал господину в
клетчатом много денег и как он в конце концов продал ему лучшее, что у
него было, - свои глаза.
- А теперь я вернул их назад! - заключил Крешимир. - И ты тоже вернешь
свой смех. Это так же верно, как то, что меня зовут Крешимир. Спокойной
ночи!
У Тима стоял ком в горле. Срывающимся голосом он ответил:
- Спокойной ночи, Крешимир! Спасибо!
13. ШТОРМ
Рассказ Крешимира глубоко взволновал Тима. И море в эту ночь
разбушевалось. Тим спал неспокойно - метался в постели, ворочался с боку
на бок.
Вдруг в его чуткий сон ворвался грохот грома. Секунду спустя в глаза
ему - сквозь закрытые веки - сверкнула ослепительно яркая молния. И снова
- во сне или наяву? - раздался удар грома.
Тим вскрикнул и в испуге проснулся. Ему показалось, что сквозь грохот
грома он расслышал свой собственный смех. Он протер глаза, и взгляд его
упал на иллюминатор: через круглое толстое стекло в каюту, прямо ему в
лицо, пристально смотрели водянисто-голубые глаза.
Тим в ужасе снова смежил веки. Обливаясь холодным потом, не в силах
пошевельнуться, он так и остался сидеть, наклонившись вперед. Прошла,
казалось, целая вечность, прежде чем он отважился опять открыть глаза и
тихонько позвать Крешимира.
Стюард не отзывался. Там, за бортом, за тонкой железной стеной,
бушевало море, с грохотом ударяя об нее через равные промежутки времени.
Тим не решался больше взглянуть в иллюминатор. Он позвал Крешимира
погромче. Но тот все не отзывался.
Тогда Тим крикнул так, что сам испугался своего голоса:
- Крешимир!
Но и на этот раз не последовало никакого ответа.
Тим закрыл глаза, чтобы не смотреть на иллюминатор, и ощупью нашел над
головой тоненький провод лампы. Когда провод оказался у него в руках, он
от волнения рванул его изо всех сил. Но свет зажегся, и Тим открыл глаза.
Как только исчезла темнота, попрятались по углам и страхи; Тим
перегнулся через край койки и посмотрел вниз. Постель Крешимира была
пуста.
И снова из углов каюты поползли страхи. Увидев в зеркале над
умывальником свое искаженное испугом лицо, Тим испугался еще больше.
Но каким-то странным образом это зрелище собственного отражения в
зеркале дало ему толчок к действию. Он вскочил с постели и начал поспешно
одеваться. У него было такое чувство, будто все страхи собрались в его
отражении, а сам он от них свободен и может делать что хочет. Теперь у
него хватило смелости выбежать из каюты в коридор. Ощупью пробрался он по
качающемуся кораблю к железной лестнице и поднялся наверх. На палубе его
окатила набежавшая волна, и он промок до костей. Но, хватаясь за тросы, он
продвигался по качающемуся скользкому баку все дальше и дальше; с
отчаянной ловкостью вскарабкался на шлюпочную палубу и, добравшись наконец
до штурвальной рубки, вошел в нее. Здесь было тепло и дымно: маленькая
лампочка из толстого стекла тускло освещала рубку.
Рулевой Джонни, великан из Гамбурга, смотрел на мальчика со спокойным
удивлением:
- Что это тебе понадобилось в такую погоду здесь, наверху?
- Рулевой, где Крешимир?
Тим почти прокричал свой вопрос, чтобы заглушить рев волны, ударившей в
эту минуту о борт корабля.
- Крешимир болен, малыш. Но ты за него не беспокойся! У него
аппендицит, а от этого в наше время не умирают!
- Где он? - упорно повторил Тим. - Где он сейчас?
- Неподалеку от нас случайно оказался патрульный катер. Он отвез его на
берег. А ты разве не слыхал, как машина смолкла?
- Нет, - уныло ответил Тим. И, стараясь говорить спокойным голосом,
добавил: - Крешимир не заболел. Все это устроил барон. Я видал его глаза в
иллюминаторе.
- Ты видал глаза барона в иллюминаторе? - рассмеялся Джонни. - Это,
паренек, тебе пригрезилось. Давай-ка раздевайся, возьми вон то одеяло и
ложись спать тут на скамейке. Здесь у меня тебе наверняка не приснится
эдакая дрянь!
В теплой штурвальной рубке, поблизости от добродушного Джонни, Тиму и в
самом деле стало казаться, что все это просто ему померещилось. Но тут он
снова вспомнил радиопередачу об исчезновении барона из Рио-де-Жанейро и
свое отражение в зеркале над умывальником - дрожащее, искаженное гримасой
лицо. И понял, что барон способен на все. И в то же время решил никогда
больше, насколько это будет в его силах, не бояться барона. Потому что, к
счастью, Тим видел барона и в минуту слабости.
Наконец он молча лег на привинченную к полу скамейку с матрацем.
Скамейку качало вверх и вниз и из стороны в сторону, потому что качка
здесь, наверху, чувствовалась еще сильнее, чем внизу, в каюте.
Смятенные мысли и странное ощущение где-то под ложечкой не давали Тиму
уснуть. Час проходил за часом, а он все не спал и не спал. Джонни спокойно
стоял у руля, раскуривая сигарету за сигаретой. Шторм понемногу начал
стихать.
В течение всех этих часов Тим перебирал в уме самые невероятные пари.
Пари, которое он теперь заключит, будет настолько нелепым и неисполнимым,
что он проиграет его во что бы то ни стало. Барон нагнал на него страху -
ну что ж! Пусть-ка теперь у него самого от страха поджилки трясутся!
Однако, сколько Тим ни думал, он не мог выдумать такого пари, которое было
бы не по плечу барону. Ну, предположим, Тим поспорит, что лесной орех
больше кокосового. Во-первых, какой дурак согласится об этом спорить. И
потом, вполне возможно, что Треч уж разыщет такое местечко на земле, где
лесные орехи и вправду больше кокосовых, да еще позаботится, чтобы их
корабль туда причалил. И Тим отбрасывал это пари так же, как многие
другие, придуманные в эту ночь. Случай с трамваем, в котором он ехал на
вокзал с господином Рикертом, то и дело приходил ему в голову.
"А что, если выдумать что-нибудь такое, - подумал он вдруг, - чтобы
нельзя было сослаться на оборванный провод? Что, если заставить эту
громоздкую железную махину, называемую трамваем, оторваться от рельсов и
взлететь в воздух? Ведь трамвай все-таки не ласточка. А Треч, при всех
своих дьявольских возможностях, все же не чародей!"
Тиму показалось, что он нашел ахиллесову пяту барона. Он приподнялся на
локтях и сказал:
- Рулевой, знаете, в Генуе есть летающие трамваи!
- Ложись-ка и спи! - ответил Джонни, не особенно удивившись. - Опять
тебе что-то примерещилось.
- Нет, рулевой, я вовсе не сплю. И это совершенно точно: в Генуе есть
летающие трамваи. Давайте спорить на бутылку рома!
- Ерунда! - сказал Джонни. - Выдумки! Кроме того, мне не совсем ясно,
откуда ты возьмешь деньги на бутылку рома.
- Бутылка лежит у меня в рюкзаке, - соврал Тим. - Ну так как, спорим?
Джонни повернулся к нему лицом:
- Даже если бы ты спорил со мной на миллион, я все равно бы в это не
поверил. Слишком уж хорошо я знаю и Геную и трамваи!
- В таком случае вы можете спорить безо всякого риска. Бутылка рома -
ведь это для рулевого просто клад!
- Даешь мне честное слово, что, если я с тобой поспорю, ты тут же
уляжешься и закроешь глаза?
- Честное слово! - крикнул Тим.
Тогда рулевой протянул ему руку и сказал:
- Если в Генуе...
Он запнулся, потому что в этот момент что-то пронеслось мимо окошка
штурвальной рубки, стукнувшись на лету о стекло. Но, видно, так - какой-то
пустяк, Джонни не обратил на это никакого внимания. Он повторил:
- ...если я увижу в Генуе хоть один летающий трамвай, я проиграл пари и
ты получишь бутылку рома. А если не увижу ни одного, значит, бутылка в
твоем рюкзаке - моя. Ну вот, а теперь будь-ка любезен лечь. Через три часа
тебе выходить на работу.
На этот раз Тим и вправду уснул. Ему снилось, что он слышит во сне свой
собственный смех. И в этот смех врывалось дребезжание трамвая, который
проносился над его головой прямо по небу. Когда рулевой Джонни разбудил
Тима на рассвете, в ушах его все еще дребезжало. И от этого звука ему было
как-то не по себе.
14. ПАРИ, КОТОРОЕ НЕВОЗМОЖНО ВЫИГРАТЬ
Тим хоть и не без тревоги думал о Генуе, в то же время никак не мог
дождаться, когда вдали покажутся очертания города.
Однако прошло еще немало дней, прежде чем пароход "Дельфин" вошел в
генуэзскую гавань. Было это в ясный, сияющий голубизной полдень. Тим под
каким-то предлогом забежал в штурвальную рубку и теперь стоял рядом с
Джонни, глядя на приближающийся город; на нем были брюки в черно-белую
клетку и фартук из грубого серого полотна, который дал ему надеть кок
Энрико, пока он чистит картошку.
Дома на улицах Генуи были уже хорошо видны. Можно было различить даже
автобусы и автомобили. С каждой минутой видимость становилась все лучше и
лучше.
Вдруг у Джонни вырвался возглас изумления - что-то среднее между
клекотом и рычанием. Тим удивленно взглянул на него: рулевой зажмурился,
потом осторожно открыл глаза, но только затем, чтобы тут же опять
зажмуриться. Наконец он снова широко раскрыл глаза и сказал медленно,
почти торжественно:
- Я схожу с ума!
Тим начинал понимать, в чем дело. У него пересохло в горле. Но он не
осмеливался перевести взгляд на город. Он все еще не сводил глаз с
рулевого.
Теперь и Джонни взглянул на Тима и, качая головой, сказал:
- Ты был прав, Тим, в Генуе есть летающие трамваи. Ты выиграл пари.
Тим сглотнул слюну. Какой смысл отводить глаза? Придется это увидеть.
Он повернул голову и стал смотреть вдаль - на город. Там на одной из улиц
между домами летел по воздуху трамвай - самый настоящий трамвай: его было
очень хорошо видно.
Но вдруг под колесами трамвая оказались рельсы и твердая мостовая из
булыжника. Трамвай теперь уже больше не летел, а катил по рельсам вдоль по
улице.
- Это был просто мираж! - почти с восторгом крикнул Тим. - Я проиграл!
- Ты словно рад, что проиграл! - удивленно сказал Джонни. И Тим понял,
что допустил ошибку. Но раньше чем он успел поправиться, Джонни продолжал:
- И все-таки ты выиграл спор, Тим. Ведь мы спорили о том, увидим ли мы
в Генуе хоть один летающий трамвай, а не о том, есть ли они там на самом
деле. А видеть - мы его видели, во всяком случае - я. Тут уж никаких
сомнений быть не может.
- Так, значит, я все-таки выиграл? Вот хорошо! - сказал Тим. На сей раз
он постарался произнести это с радостью. Но голос его был хриплым, и
никакой радости в нем не чувствовалось. К счастью, в эту минуту Джонни был
занят своим рулем.
- И как толь, ко тебе пришло в голову заключить такое дурацкое пари? -
спросил он Тима через плечо. - Тебе что, часто так везет в спорах?
- Да. Я еще ни разу в жизни не проиграл ни одного пари, - равнодушно
ответил Тим. - Я выигрываю любое. Рулевой пристально взглянул на него:
- Только не воображай чересчур много, паренек! Есть такие пари,
выиграть которые просто невозможно.
- Например? - взволнованно спросил Тим. - Назовите мне хоть одно!
Рулевой снова остановил на нем испытующий взгляд, всего на одну
секунду. С этим мальчиком творилось что-то неладное. Но Джонни привык
отвечать на поставленный вопрос. И, сдвинув на лоб свою белую фуражку, он
почесал в затылке. В это мгновение что-то снова пролетело мимо окошка
рубки, стукнувшись о стекло. Джонни обернулся, но ничего не увидел. И
вдруг он придумал:
- Пожалуй, я знаю одно пари, которого тебе ни за что не выиграть, Тим.
- Я согласен держать с вами это пари, рулевой, даже не зная, о чем оно.
Если я проиграю, я отдам вам назад вашу бутылку рома.
- Хочешь купить кота в мешке, паренек? Ну что ж! Я согласен. Ром всегда
остается ромом. И раз уж ты во что бы то ни стало решил проиграть -
пожалуйста! Итак, спорим... - Рулевой на минуту умолк, взглянул на
мальчика и спросил: - Ты наверняка пойдешь со мной на пари? Я это
спрашиваю только из-за бутылки рома.
- Наверняка! - ответил Тим так решительно, что Джонни отбросил все свои
сомнения.
- Тогда держи со мной пари, что ты еще сегодня вечером станешь богаче,
чем самый богатый человек на земле.
- Значит, богаче, чем барон Треч? - тихо спросил Тим. У него
перехватило дыхание.
- Вот именно.
Тим протянул ему руку куда быстрее, чем ожидал Джонни. Это было пари,
которое невозможно выиграть. Значит, Тим его обязательно проиграет. Он
громко сказал:
- Спорю на бутылку рома, что еще сегодня вечером я стану богаче, чем
барон Треч!
- Ты, малыш, просто маленько того... - сказал Джонни, отпуская руку
Тима. - Но, по крайней мере, я хоть получу назад мою бутылку. В это
мгновение в рубку вошел капитан.
- А юнге что здесь понадобилось? - угрюмо спросил он Джонни.
- Я позвал его, чтобы он принес мне чашку кофе, - ответил Джонни.
- Тогда пусть поторапливается.
Тим со всех ног бросился в камбуз. В эту минуту ему хотелось запеть. Но
тот, кто не умеет смеяться, не может и петь.
Когда он вернулся в штурвальную рубку, неся на подносе чашку - по
дороге кофе только два раза чуть-чуть расплескался, - то увидел, что
капитан все еще стоит на том же месте.
Джонни, широко улыбнувшись, подмигнул ему за спиной капитана, и Тим
ответил ему тем же, но с совершенно серьезным лицом. Потом он выскочил из
рубки и сбежал на палубу. Ему так хотелось сейчас расхохотаться! Но рот
его только скривился в жалкое подобие улыбки.
Низенькая пожилая голландка, которая шла в это время по палубе
навстречу Тиму, испугалась, увидев его искаженное гримасой лицо. Позже она
сказала своей соседке по каюте:
- С этим мальчиком дело нечисто. Тут какая-то чертовщина. Надо запирать
на ночь покрепче дверь каюты.
Тим, чтобы никому не показать своего волнения, спрятался на корме за
кабестаном с намотанной якорной цепью и решил сидеть здесь, на свернутых
канатах, сваленных в кучу, пока пароход не причалит к Генуе. Он слыхал,
что в Генуе есть знаменитый кукольный театр. Вот куда он пойдет и будет
смеяться там вместе со всеми. Но еще приятнее было представить себе, как
он гуляет по улице и вдруг улыбнется кому-нибудь совсем незнакомому -
маленькой девочке или, может быть, какой-нибудь старушке. И Тим погрузился
в мечты о солнечном мире, полном света и дружелюбия. Солнце сияло вовсю на
голубом небе, светило ему прямо в лицо, и мечты от этого были еще больше
похожи на правду.
С судовой радиостанции скучным голосом передавали какое-то сообщение,
но Тим не обращал на это никакого внимания. Он мечтал.
Через некоторое время сообщение начали повторять снова. Услыхав свое
имя, Тим очнулся и стал прислушиваться. До него долетел конец фразы:
"...Талеру к капитану в штурвальную рубку".
Словно мыльные пузыри, лопнули радужные мечты. Тиму показалось, что
солнце палит нестерпимо. Угрюмый капитан еще ни разу за все это время не
обратил на него внимания. Раз он вызывает его к себе, значит, случилось
что-то из ряда вон выходящее.
Тим выбрался из-за кабестана с якорной цепью, прошел по юту, взобрался,
уже в третий раз за это утро, по железной лестнице на верхнюю палубу. Руки
его, хотя он держался за холодные железные перила лестницы, были мокрыми
от пота.
Когда он вошел в рубку, капитан посмотрел на него как-то странно: в его
взгляде не было и следа обычного равнодушия. Рулевой вглядывался в даль и
даже не повернул головы в сторону Тима.
- Тебя зовут... - Капитан запнулся, откашлялся и начал снова: - Вас
зовут Тим Талер?
- Да, господин капитан.
- Вы родились...
Капитан прочел по бумажке, которую держал в руке, год и место рождения
Тима, а также важнейшие даты его биографии. И Тим после каждой даты
отвечал:
- Да, господин капитан!
От напряженного ожидания на глазах его выступили слезы. Когда допрос
кончился и капитан опустил наконец руку с листком, наступила поразительная
тишина. На полу рубки дрожал солнечный зайчик, а Тим упорно глядел на
широкий затылок рулевого - тот все еще, не оборачиваясь, смотрел вперед.
- Значит, я могу поздравить вас первым, - нарушил тишину капитан.
- С чем, господин капитан? - срывающимся голосом спросил Тим.
- А вот с чем... - Капитан кивком головы показал на бумажку, которую
держал в руке. И тут же спросил: - Вы что, приходитесь родственником
барону Тречу?
- Нет, господин капитан.
- Но вы знаете его лично?
- Да, знаю...
- В таком случае я зачитаю вам радиограмму:
"Барон Треч скончался тчк Сообщите Тиму Талеру назначении единственным
наследником тчк Брат-близнец покойного новый барон Треч принимает
опекунство до совершеннолетия тчк Генуя пароходство Треча "Феникс" тчк
Главный директор Грандицци".
Тим стоял с окаменевшим лицом, все еще не сводя глаз с затылка
рулевого. Он выиграл самое невероятное пари на свете. Всего лишь за
бутылку рома. Он, четырнадцатилетний мальчик, стал в это мгновение самым
богатым человеком на земле. Но его смех умер вместе с бароном и теперь
вместе с ним будет похоронен. Он, самый богатый человек на земле, беднее
всех людей. Он навсегда потерял свой смех.
Затылок рулевого дрогнул. Джонни медленно повернул голову. Чужие,
удивленные глаза смотрели на Тима. Но Тим видел их всего лишь одно
страшное мгновение. Джонни едва успел подхватить на руки упавшего без
сознания Тима.
15. СУМАТОХА В ГЕНУЕ
Широкое небритое лицо склонилось над Тимом:
- Ты меня слышишь?
- Да, рулевой, - прошептал Тим.
Заботливая рука приподняла его голову, и в рот его капля за каплей
потекла вода.
Он снова услышал над ухом голос рулевого:
- Как же так вышло, что я видел в Генуе летающий трамвай? И почему
барон так срочно умер? Почему ты радуешься проигранным пари и падаешь без
чувств, когда выигрываешь?
В сознании Тима, которое понемногу стало проясняться, все снова и снова
звучали эти "почему", напоминая ему его собственные "почему", так и
оставшиеся без ответа. Его охватило смятение, и он чуть снова не лишился
чувств.
В эту минуту послышались голоса и шаги, и капитан вошел в штурвальную
рубку в сопровождении какого-то незнакомого человека.
Тиму, лежавшему на скамье, прежде всего бросился в глаза огромный,
ослепительной белизны кружевной носовой платок, торчавший у незнакомца из
верхнего кармана пиджака его черного костюма. Потом до него донесся запах
гвоздики. Этот запах буквально ударил Тиму в нос, когда незнакомец
приблизился к нему, чтобы представиться:
- Диретторе Грандицци. Я считай себя очень счастлив первый вас
поздравить от имени всей нашей фирма, синьор! Я жалей, что ви нездоров, но
я понимай - небольшой шок. - Он развел руками и склонил голову набок. -
Ах, такой богатый в одна маленький минутка. Это чертовски не так легко,
но...
Что говорил затем директор Грандицци, Тим не понял. Вслушиваться в его
речь было слишком утомительно. Только последняя фраза дошла до него,
потому что директор произнес ее, наклонившись к самому его уху:
- Теперь я пересаживать вас на баркас, синьор! Но тут на сцену выступил
Джонни.
- Предоставьте мальчика мне, - пробурчал он. - Я сам отнесу его на
баркас. Господин капитан, вам придется пока постоять у руля.
Несмотря на то, что корабль уже бросил якорь, общая суматоха была так
велика, что капитан послушно поплелся в штурвальную рубку и встал за руль.
К пароходу пришвартовался баркас пароходной компании, присланный за
богатым наследником. Джонни с Тимом на руках спустился по трапу на баркас
с такой легкостью, словно он нес не Тима, а узелок с бельем. Директор
Грандицци подбегал к нему то с одной стороны, то с другой, и его
благоухающий кружевной платок развевался, словно хвост у пуделя,
прыгающего вокруг своего хозяина.
Только теперь Тим заметил, что директор почти совсем лысый. Две
последние черные пряди, красовавшиеся по обе стороны головы, были зачесаны
в виде остроугольного треугольника прямо на лоб. Это придавало круглому
лицу директора что-то опасное и делало его похожим на маску.
Очутившись на баркасе, рулевой посадил Тима в угол скамьи на корме. При
этом он успел ему шепнуть:
- Тебе еще нужно взять у меня две бутылки рома - твой выигрыш. Приходи
в восемь часов к памятнику Христофора Колумба. Только один. А если тебе
понадобится помощь - тем более приходи! Понял?
Тим не кивнул. Он только тихонько сказал: "Угу", потому что уже
научился быть осторожным.
- Желаю удачи, малыш! - пробасил Джонни, взглянув на директора. Затем
он пожал Тиму руку своей огромной лапищей и вернулся назад на корабль.
Как только баркас отвалил, Тима снова обдало запахом гвоздики. Директор
Грандицци уселся с ним рядом. Двум нарядно одетым господам, сидевшим
напротив, на носу баркаса, он сделал знак разговаривать потише. Те
понимающе кивнули и стали о чем-то шептаться, поглядывая на Тима с
нескрываемым любопытством.
- Синьор, я отвезу вас в отель, - вполголоса сказал директор. - Там ви
будет отдыхать один часок, а потом наша пароходная компания ожидает вас на
маленький прием.
Тим, который еще только сегодня утром был юнгой и помощником стюарда на
товаро-пассажирском пароходе средней величины, чувствовал себя несколько
непривычно в роли богатого наследника, окруженного подчеркнутым вниманием.
Но ему уже не раз приходилось терпеть всякие превращения в погоне за своим
смехом, и к этой новой перемене он отнесся довольно хладнокровно. Его
мучило совсем другое: теперь его погоня не имела никакого смысла - ведь
смех его умер.
В ответ на все, что говорил директор Грандицци, Тим рассеянно кивал.
Только один раз он покачал головой - когда директор сказал, что
пресс-конференция назначена на восемь часов.
- Ах, ви не любить пресса, синьор? Но газеты - полезная вещь, синьор,
очень полезная!
- Я знаю, - ответил Тим.
Здесь, в мягко покачивающемся баркасе, он чувствовал себя гораздо
лучше.
- Раз ви признает необходимость газет, то зачем не хотите маленький
конференция? - не отставал директор Грандицци.
- Потому что... - Тим лихорадочно придумывал предлог для отказа. - Все
это для меня так ново и неожиданно. Нельзя ли отложить конференцию на
завтра?
- О, конечно, синьор. Но сегодня вечером...
- Сегодня вечером я хочу погулять один - осмотреть город, - резко
перебил его Тим. (Грандицци говорил с такой подобострастностью, что его
все время хотелось одернуть.)
Однако директора не так-то легко было сбить с толку.
- Нет, нет, синьор, не один, - поспешно возразил он. - Вас теперь
всегда будет сопровождать детектив - как это? - телохранитель. Вы ведь
теперь такой богатый!
- А я хочу побродить по городу один! - крикнул Тим.
Нарядно одетые господа, сидевшие на носу, поглядели на Тима весьма
озадаченно. Один из них, балансируя на качающемся баркасе, подошел к нему
и спросил:
- Не могу ли я быть вам чем-нибудь полезен? Моя фамилия Пампини. Я
главный переводчик фирмы.
Он, как видно, решил использовать случай, чтобы представиться богатому
наследнику. Но когда он протянул Тиму руку, баркас резко накренился
вправо. Переводчик Пампини повалился прямо на колени Тиму, потом кое-как
поднялся, бормоча тысячу извинений, но тут же снова повалился на колени к
директору Грандицци. Разъяренный директор наорал сначала на переводчика,
потом на рулевого баркаса. Одного он обозвал болваном, другого - ослом.
Тут он сообразил, что рулевой не понимает по-немецки, и повторил свои
ругательства по-итальянски, причем на этом языке они оказались, по крайней
мере, раз в пять длиннее. Переводчик, ссутулившись, забился в угол
скамейки на носу баркаса. В это время баркас причалил к ступеням мола. На
нижней ступеньке уже стоял наготове шофер в синей форме, почтительно держа
в руке синюю фуражку. С его помощью - он протянул руку Тиму и осторожно
подтянул его к себе - и в то же время поддерживаемый под руку директором,
правда скорее символически, Тим первым сошел с баркаса на землю. Все
обращались с ним так, будто он какой-нибудь очень старый и совсем больной
господин.
Наверху, на молу, толпилось множество мужчин в черных костюмах - они
заслоняли Тиму вид на Геную. Директор Грандицци стал по очереди
представлять их Тиму. У всех у них были фамилии, оканчивающиеся на "ици"
или "оци", и все эти фамилии Тим забывал в ту же секунду.
Самое странное в этой торжественной процедуре представления было то,
что ее устроили для четырнадцатилетнего мальчика в закатанных до колен
клетчатых брюках, какие обычно носят коки, и в свитере с чужого плеча. По
правде сказать, глядя на эту сцену, можно было помереть со смеху. Но все
ее участники оставались убийственно серьезными, и это, пожалуй, было даже
хорошо для бедного Тима.
Подкатил шикарный черный автомобиль, и шофер почтительно распахнул
дверцу. Сначала влез Тим, за ним - директор Грандицци; они сели на красные
кожаные сиденья, машина тронулась; господа в черных костюмах с серьезными
минами и исполненными важности жестами выстроились в ряд и, подняв вверх
правую руку, замахали им вслед.
Только теперь, в пути, Тим вспомнил про матросский рюкзак, подаренный
господином Рикертом: он остался на пароходе вместе со всеми вещами. Тим
рассказал об этом директору, но Грандицци только улыбнулся.
- О, разумеется, синьор, мы можем забрать ваши личные вещи с парохода.
Но господин барон уже позаботились о вашем новом, более элегантном
гардеробе.
- Барон? - с недоумением спросил Тим.
- Новый господин барон, синьор!
- Ах, вот оно что! - Тим откинулся на кожаную подушку сиденья и только
сейчас увидел в окно улицу Генуи, по которой они проезжали - мраморный
портал и медную дощечку у подъезда: "Отель Пальмаро".
Потом мимо окна пронесся веер невысокой пальмы, круглая клумба с кустом
лаванды посередине, и автомобиль мягко затормозил. Дверцу автомобиля
поспешно растворили; швейцар в ливрее с золотым позументом подал Тиму руку
и снова с такой осторожностью помог ему выйти из машины, словно Тим был не
мальчишкой, а глубоким стариком. Теперь Тим стоял в самом низу широкой
мраморной лестницы. Какой-то человек, приветственно махнув ему рукой с
верхней ступеньки, крикнул:
- Добро пожаловать!
Человек этот был одет в клетчатый костюм, а на носу его красовались
огромные черные очки от солнца.
- Новый господин барон, брат-близнец прежнего! - шепнул Грандицци на
ухо Тиму.
Но Тиму как-то не верилось, что это брат-близнец.
И когда новый барон, спустившись с лестницы, воскликнул, смеясь:
"О, какой у тебя прелестный раз...
