Айpа Левин. Ребенок Розмари
страница №5
...Хатчинс.- Это тот мужчина, с которым Роман познакомился у вас вчера? Он целый
час мне вчера рассказывал, какой это милый и умный человек! Как жаль! А что
с ним случилось?
Розмари рассказала то немногое, что ей было известно.
- Пресвятая Богородица! - воскликнула Минни. - Надеюсь, все обойдется,
а не кончится для него так же, как для бедной Лили Гардиниа. Но врачи
хороши! Даже не могут понять причину! Что ж, хоть это признают, обычно, если
они чего-нибудь не знают, то отделываются набором ученых латинских слов.
Знаешь, Розмари. я думаю, то если бы деньги тратили не на то, чтобы
запускать астронавтов, а на едицинские исследования здесь, на Земле, нам бы
всем жилось куда лучше. Ты-то как себя чувствуешь?
- Боль усилилась.
- Бедняжка. Знаешь что? По-моему, нам пора домой.Что ты на это скажешь?
- Нет-нет, вы же должны сделать рождественские покупки.
- Вот еще! У меня две недели впереди. Закрой уши.
Минни поднесла руку ко рту, и раздался пронзительный режущий слух звук,
когда она дунула в свисток, висевший на золотой цепочке у нее на запястье.
К ним подъехало такси.
- Каков сервис, а? - сказала Минни. - Отличное большое такси. Как раз
для беременных, - пошутила она.
Вскоре они были дома. И пока Минни одобрительно смотрела на Розмари, та
глотала холодное кислое питье из стакана в зеленую и синюю полоску.
Глава 4
Раньше Розмари ела мясо недоваренным, теперь же почти сырым. Она
поджаривала его ровно настолько, чтобы оно успевало оттаять и пропитаться
соком.
Предпраздничные недели и само Рождество прошли уныло. Боль с каждым
днем усиливалась, она стала настолько мучительной, что внутри Розмари
перестал существовать какой-то центр сопротивления, в котором еще жили
воспоминания о былом благополучии, - и Розмари перестала реагировать на
боль, перестала говорить о ней доктору Сапирштейну, перестала даже в мыслях
говорить слово ?боль?. Раньше боль была внутри Розмари, теперь же с а м а
Розмари оказалась внутри нее; боль - это погода на улице, время, почти весь
мир. Безразличная ко сему, измученная, она начала больше спать и есть больше
мяса, почти сырого.
Она делала все, что делала раньше: готовила, убирала, посылала
рождественские открытки родственникам, укладывала новенькие деньги в
конверты для лифтеров, швейцаров, посыльных и мистера Микласа. Она
просматривала газеты и пыталась аинтересоваться надвигающейся общегородской
забастовкой транспортников и тем, что студенты сжигают армейские повестки,
но никак не могла: все это были известия из какого-то иллюзорного мира; для
нее, кроме кромешного ада неотступной боли, ничего реального не было. Гай
купил рождественские подарки Минни и Роману; друг другу они решили вообще
ничего не покупать. А Кастиветы подарили им два подноса.
Розмари с Гаем несколько раз ходили в кинотеатр рядом с домом, но
вечерами сидели дома или заходили к Минни и Роману, у которых познакомились
с Фаунтенами, Гилморами, Уизами, с миссис Сабатини, неизменно приносившей с
собой кота, с бывшим зубным врачом Шендом, который сделал цепочку для
подаренного Розмари амулета с конем танниса. Все они были пожилыми людьми и
к Розмари относились с уткостью и заботой, очевидно, замечая, что чувствует
она себя далеко не рекрасно. Приходила Лаура-Луиза, иногда к компании
присоединялся доктор апирштейн. Роман был неутомим в роли хозяина: он
непрерывно наполнял бокалы, подкидывал новые темы для разговоров. В канун
Нового года он предложил тост: "За 1966 год - Год первый". Тост этот
озадачил Розмари, хотя все остальные, казалось, поняли и поддержали его. У
нее было такое ощущение, будто она не уловила ссылки на какое-то
литературное произведение или политическое событие, что, впрочем, было ей
безразлично. Обычно они с Гаем с вечеринок уходили рано. Гай укладывал ее и
снова возвращался к Кастиветам. Он был любимцем женщин, которые не отходили
от него, смеясь над его шутками.
Хатчинс так и не приходил в сознание. Грейс Кардифф звонила примерно
раз в неделю.
- Все по-прежнему. Никаких изменений, - говорила она. - Врачи никак не
могут найти причину. Они говорят, что он может очнуться хоть завтра утром, а
может впасть в состояние еще более глубокой комы и вообще никогда не
очнуться.
Дважды Розмари навещала Хэтча в больнице. Она стояла у кровати,
беспомощно глядя на его закрытые глаза и прислушивалась к едва различимому
дыханию. Во время второго визита - это было в начале января - у окна сидела
и вышивала дочь Хатчинса - Дорис. Эта невысокая приятная женщина, лет
тридцати с хвостиком, была замужем за шведом-психоаналитиком. Она была
похожа на молодого Хэтча, только в арике.
Дорис не узнала Розмари, а когда та напомнила, смущенно извинилась.
- Нет, нет, пожалуйста, не извиняйтесь, - сказала с улыбкой Розмари. -
Я знаю, что выгляжу ужасно.
- Что вы, вы совсем не изменились. Просто у меня плохая память на лица.
Я даже собственных детей путаю, нет, серьезно!
Дорис отложила вышивание, а Розмари присела рядом. Они обсудили
положение Хатчинса. Розмари погладила его безжизненную руку со шлангом от
капельницы.
- А у нас с вами, оказывается, один и тот же гинеколог, - сказала
Розмари.
Потом они разговорились о беременности Розмари и о том, какой доктор
Сапирштейн известный и знающий врач. Дорис удивилась, узнав, что он
осматривает Розмари еженедельно.
- Меня он принимал только раз в месяц. Почти до самого конца. Потом раз
в две недели и только на последнем месяце - каждую неделю. Я думала, так
принято.
Розмари не знала, что ответить.
- Не расстраивайтесь. - Дорис заулыбалась, пытаясь сгладить свою
бестактность. - Думаю, у каждой беременности свои законы.
- Именно так доктор мне и говорил.
Вечером Розмари рассказала Гаю, что доктор Сапирштейн осматривал Дорис
раз в месяц.
- У меня, очевидно, что-то не в порядке, - заявила она, - и он знал это
с самого начала.
- Не говори глупостей! - оборвал ее Гай. - Он бы не скрывал от тебя, а
даже если бы и скрыл, то мне он наверняка бы сказал.
- Абсолютно ничего, Роз. Богом клянусь!
- Тогда почему я должна ходить к нему каждую неделю?
- Может быть, он изменил методику? А возможно, просто более внимателен
к тебе, потому что тебя рекомендовали ему Минни и Роман.
- Нет.
- Я не знаю. Спроси его. Может, тебя приятнее осматривать, чем Дорис?
Через два дня Розмари была у доктора Сапирштейна и спросила его о том
же.
- Ах, Розмари, Розмари! - укорил он ее. - Ну что я вам говорил насчет
пересудов с подружками? Ведь я же предупреждал вас, что каждая беременность
проходит по-разному, у каждой свои причуды...
- Да, но...
- У Дорис Аллерт, когда она пришла ко мне, уже было двое детей, и ни
разу не возникало никаких осложнений. Ей не нужно было столько внимания,
сколько требуется женщине, рожающей впервые.
- Вы всех пациенток с первой беременностью осматриваете кажду неделю?
- Пытаюсь. Иногда мне это не удается. У вас все совершенно нормально,
Розмари. Потерпите еще немного. Боли скоро совсем прекратятся.
- Да, но я ем сырое мясо! Только слегка подогретое.
- Еще какие-нибудь странности есть?
- Нет, - Розмари была обескуражена: будто этого ему мало.
- Чего бы вам ни захотелось, ешьте. Я ведь предупреждал, у вас будут
странные желания. Одна моя пациентка в этот период ела бумагу. И пожалуйста,
не паникуйте. Я никогда ничего не скрываю от своих пациенток. Это чистая
правда. Договорились? - Она кивнула. - Привет от меня Минни и Роману. И,
конечно, Гаю.
Розмари решила взяться за второй том "Упадка и разрушения Римской
империи" и начала вязать Гаю полосатый - красный с оранжевым - шарф для
репетиций. Началась давно назревавшая забастовка транспортников, но они с
Гаем этого почти не почувствовали, так как почти все время сидели дома.
Вскоре после визита к Сапирштейну Розмари как-то раз поймала себя на
том, что жует сырое цыплячье сердце, из которого капает кровь. Это было на
кухне, ночью. Розмари посмотрела на себя в боковую стенку миксера - ее
внимание привлекло собственное отражение - потом перевела взгляд на руку и
увидела окровавленные альцы, сжимавшие кусочек сердца, который она не успела
еще съесть. Через секунду она выбросила его в помойное ведро, а потом, даже
не закрыв кран в мойке, наклонилась над ней: ее начало рвать.
Когда все кончилось, она выпила воды, вымыла лицо и руки, ополоснула
мойку. Потом вытерлась, в раздумье постояла немного; затем выдвинула один из
ящиков, достала блокнот с карандашом, подошла к столу, села и начала писать.
Около семи утра вошел Гай. Перед Розмари на столе лежал "Лайф",
раскрытый на кулинарных рецептах, откуда она что-то переписывала.
- Какого черта ты не спишь? - спросил Гай.
Она взглянула на него.
- Составляю меню. Двадцать второго января мы устраиваем вечеринку.
Через субботу. - Порывшись в листках бумаги на столе, она выбрала один. - Мы
приглашаем Элизу Данстон с мужем, Джоан с кавалером, Джимми и Тайгер, Аллана
с девушкой, Лу и Клаудию, Ченов, Уэнделлов, Ли Бертийона с девушкой, если ты
не против, Майка и Педро, Боба и Тэй Гудмен, Каппов - она указала туда, где
жили Каппы, - и Дорис и Акслея Аллерт, если они придут. Это - дочь Хэтча.
- Я знаю.
Розмари положила листок на стол.
- Минни и Роман не приглашаются. Лаура-Луиза - тоже. Не приглашаются ни
Фантены, ни Гилморы, ни Уизы. Ни доктор Сапирштейн. Чтобы попасть в число
приглашенных, надо быть моложе шестидесяти.
- Уф, - выдохнул Гай. - Я уж подумал, что тоже не попаду.
- Нет, ты попадешь. Ты - бармен.
- Здорово. Ты правда думаешь, что это такая уж великолепная идея?
- Я думаю, что это моя лучшая идея за многие месяцы затворничества.
- А тебе не кажется, что хорошо бы посоветоваться с Сапирштейном?
- А это еще зачем? Я всего-навсего хочу пригласить гостей, приятных мне
людей. Я же не собираюсь переплывать Ла-Манш или взбираться на Кордильеры.
Гай подошел к мойке и открыл кран.
- Знаешь, у меня как раз в это время будут репетиции. Мы начинаем
семнадцатого.
- Я тебя от всего освобождаю. Твоя задача приходить домой и быть
очаровательным, как обычно.
- И позаботься о выпивке, - он закрутил кран, поднял стакан и выпил.
- Если хочешь, наймем бармена. Того, которого приглашали Джоан и Дик. А
как только ты захочешь спать, я всех выгоню. - Гай посмотрел на нее. - Я
хочу видеть своих друзей, а не Минни и Романа. Я устала от Минни и Романа.
Он отвел глаза, посмотрел в пол, а потом снова поднял глаз и посмотрел
на Розмари.
- А как же боли? - спросил он.
Розмари сухо усмехнулась.
- Но ведь ты же прекрасно знаешь: не сегодня-завтра они прекратятся.
Так мне сказал доктор Сапирштейн. А ему надо верить.
Приглашение приняли все, отказались из-за Хатчинса только Аллерты, да
еще Чены, которые как раз в это время собирались в Лондоне фотографировать
Чарли Чаплина. Был заказан бармен. Розмари отнесла в чистку широкое
коричневое бархатное платье, в котором хотела принимать гостей, договорилась
с парикмахером, заказала вино, виски, лед и все необходимое для чилийской
запеканки из даров моря, оторая называлась "чупе".
В четверг вечером, за несколько дней до вечеринки, когда Розмари
раскладывала по кучкам мясо крабов и шейки омаров, миссис Кастивет принесла
очередную порцию питья.
- Как интересно! - воскликнула Минни, заглядывая в кухню. - Что это
такое?
Розмари, стоя в проеме входной двери с неизменным полосатым стаканом в
руке, объяснила ей:
- Я это все заморожу, а в субботу поставлю в духовку. У нас будут
гости.
- О, ты в состоянии принимать гостей?
- Да. Это наши старые друзья, которых мы очень давно не видели. Они еще
даже не знают, что я беременна.
- Если хочешь, я с удовольствием тебе помогу. Я бы могла подавать на
стол.
- Спасибо, очень мило с вашей стороны, но я справлюсь сама. Будет
шведский стол, и почти ничего не придется делать.
- Ну, может быть, я смогу помочь с пальто.
- Нет, нет, Минни, вы и так для меня очень много делаете. Спасибо.
- Ну что же, если передумаешь, дай знать. А теперь, пожалуйста, выпей.
Розмари пристально посмотрела на стакан, который держала в руке.
- Пожалуй, нет, - она посмотрела на Минни. - Не сейчас. Я выпью попозже
и принесу стакан.
- Нельзя, чтобы настой долго стоял.
- Это будет недолго. Идите к себе, а попозже я принесу стакан.
- Нет, я подожду, чтобы тебе не ходить лишний раз.
- Не нужно, - уже раздражаясь, сказала Розмари. - Я не люблю, если на
меня смотрят, когда я готовлю, я начинаю нервничать. Чуть позже я пойду в
магазин и занесу стакан.
- Пойдешь на улицу?
- Да! За покупками. Не тратьте на меня время. Вы действительно слишком
добры ко мне.
Минни уступила.
- Не тяни только слишком долго. Иначе все витамины пропадут.
Розмари закрыла за ней дверь, вернулась на кухню, на секунду замерла со
стаканом в руке, а потом подошла к мойке и вылила содержимое стакана.
Мурлыча что-то, Розмари доделала чупе. А когда запеканка уже стояла в
морозильнике, она приготовила свой собственный напиток из молока, сливок,
яйца, сахара и хереса. Когда она взболтала все это в шейкере и вылила в
стакан, получилась темно-желтая, очень вкусная смесь.
- Держись, Дэвид-или-Аманда, сказала Розмари и попробовала напиток,
который ей очень понравился.
Глава 5
После половины десятого стало казаться, что никто уже не придет. Гай
кинул в камин еще один брикет угля, положил щипцы и вытер руки платком.
Выйдя из кухни в своем коричневом бархате, с только что уложенными волосами,
Розмари замерла, ощутив обычную боль. Расположившийся у двери в спальню
бармен совершал какие-то манипуляции с лимонной кожурой, салфетками и
бутылками. Это был преуспевающего вида итальянец по имени Ренато,
производивший впечатление человека, который аботает барменом, только чтобы
убить время, и бросит это занятие, как только оно надоест ему чуть больше,
чем сейчас.
А потом пришли почти сразу все: пришли Уэнделлы, Тед и Кэрол, через
минуту - Элиза Данстон и ее муж Хью, который немного прихрамывал. За ним
Аллан Стоун, менеджер Гая, с очаровательной негритянкой-манекенщицей Рэйн
Морган, Джимми и Тайгер, Лу и Клаудия Камфорт и брат Кладии Скотт.
Гай складывал пальто на кровать. Ренато быстро смешивал напитки;
казалось, ему было уже не так скучно. Розмари всех представляла друг другу:
- Джимми, Тайгер, Рэйн, Аллан, Элиза, Хью, Кэрол, Тед, это Клаудия, Лу
и Скотт.
Боб и Тей Гудмен привели с собой еще одну пару - Пегги и Стена Килер.
- Ну, конечно, можно, - успокоила Розмари. - Не говори глупостей, ведь
чем больше народу, тем веселей!
Каппы пришли без пальто.
- Ну и путешествие! - сказал мистер Капп. - Автобус, три пересадки на
поезде, да еще паром! Мы вышли пять часов назад.
- Можно, я все осмотрю? - попросила Клаудия. - Если и остальное так же
чудесно, зарежусь.
Майк и Педро принесли по букету ярко-красных роз. Педро, прижавшись
щекой к щеке Розмари, пробормотал:
- Заставь его хорошенько покормить тебя, детка: ты похожа на пузырек с
йодом.
Розмари снова начала:
- Филлис, Бернард, Пегги, Стен, Тей, Боб, Лу, Скотт, Кэрол...
Она поставила розы. Вошла Элиза с бокалом в руке и с искусственной
сигаретой в зубах - она пыталась бросить курить.
- Ты такая счастливая, - вздохнула она. - Это лучшая квартира, которую
мне когда-либо довелось видеть. Вы только посмотрите на эту кухню! Рози, ты
хорошо себя чувствуешь? У тебя усталый вид.
- Спасибо, что ты так мягко выразилась. Я сейчас себя неважно чувствую,
но все будет хорошо. Я просто беременна.
- Правда?! Как здорово! Когда?
- Двадцать восьмого июня. В пятницу пойдет пятый месяц.
- Как здорово! А как тебе Хилл? Ну разве он не сказочный принц всего
западного мира?
- Да, но я больше не хожу к нему.
- Да что ты!
- Я наблюдаюсь у доктора Сапирштейна, он постарше и, очевидно, опытнее.
- Зачем ты это сделала? Просто невозможно, чтобы он был лучше Хилла.
- Это известный врач, и потом, он друг наших друзей, пояснила Розмари.
Заглянул Гай.
- Поздравляю, папочка, - сказала Элиза.
- Спасибо. Для нас это была пара пустяков. Соус отнести, Роз?
- Да, пожалуйста. Посмотри, какие розы! Это Майк и Педро принесли.
Гай взял со стола поднос с крекерами и соусник с бледно-розовым соусом.
- Захвати, пожалуйста, - попросил он Элизу.
- Конечно, - она взяла салатницу и последовала за ним.
- Сейчас приду! - крикнула Розмари.
Ди Бертийон привел актрису Порцию Хейз, а Джоан позвонила предупредить,
что они с кавалером застряли на другой вечернке и будут через полчаса.
- Ах ты, дрянная, скверная, скрытная девчонка! - воскликнула Тайгер,
схватила Розмари и поцеловала.
- Кто ждет ребенка? - спросил кто-то, и еще кто-то ответил:
- Розмари.
Она поставила одну вазу в цветами на камин.
- Поздравляю, - проговорила Рэйн Морган. - Насколько я понимаю, вы
беременны.
Другую вазу Розмари поставила на туалетный столик в спальне. Когда она
вышла, Ренато приготовил ей виски с водой.
- Сначала я готовлю крепкие, чтобы всем стало весело, - объяснил он, а
потом перехожу на легкие и экономлю.
Майк подавал ей знаки поверх голов и одними губами произнес:
"Поздравляю!" Розмари улыбнулась и так же одними губами ответила: "Спасибо!"
- Здесь жили сестры Тренч, - сообщил кто-то, а Бернард Капп добавил:
- И Адриан Маркато, и Кит Кеннеди.
- И Перл Эймз, - подхватила Филлис Капп.
- Сестры Трент? - переспросил Джимми.
- Тренч, - поправила Филлис. - Они питались маленькими детьми.
- Она хочет сказать, по-настоящему их ели, - уточнил Педро.
Розмари закрыла глаза и задержала дыхание, когда боль с внезапной силой
пронзила ее. Возможно, это спиртное; она отодвинула бокал.
- С тобой все в порядке? - спросила Клаудия.
- Да, все отлично, - Розмари улыбнулась. - Небольшая судорога.
Гай беседовал с Тайгер, Порцией Хейз и Ди.
- Пока слишком рано, - говорил он. - Мы всего шесть дней как
репетируем. Правда, на сцене все выглядит намного лучше, чем когда просто
читаешь сценарий.
- Слушай, а что с тем, другим актером? Он все еще не видит?
- Не знаю, - отрезал Гай.
- Дональд Бомгарт? Ты-то его знаешь, Тайгер. Это тот молодой человек,
который живет с Зоэ Пайпер, - напомнила Порция.
- Ах, так это он? - удивилась Тайгер. - Черт возьми, я и не
догадывалась, что это человек, которого я знаю.
- Сейчас он пишет отличную пьесу, - продолжала Порция. - Я читала
первые две сцены - получилось просто отлично!
- Он все еще слепой? - спросила Розмари.
- Да, - подтвердила Порция. - Они уже почти и не надеются. Он ужасно
мучается, никак не может привыкнуть к своему состоянию. Но он человек
безусловно талантливый и мужественный, а как результат - рождение этой
великолепной пьесы. Он диктует, а Зоэ пишет.
Пришла Джоан. Ее поклоннику было за пятьдесят. Она взяла Розмари за
руку и с перепуганными глазами оттащила в сторону.
- Что с тобой? Что произошло?
- Ничего не произошло. Я беременна, вот и все.
Розмари вместе с Тайгер перемешивала в кухне салат, когда вошли, плотно
прикрыв за собой дверь, Джоан и Элиза.
- Как, ты говоришь, зовут твоего лечащего врача? - начала Элиза?
- Сапирштейн.
- И он доволен твоим состоянием? - допытывалась Джоан.
Розмари кивнула.
- Клаудия сказала, что у тебя недавно были судороги.
- Да нет, у меня боли, - объяснила Розмари. - Но скоро они пройдут, все
говорят, что в этом нет ничего особенного.
- Какие боли? - решила уточнить Тайгер.
- Ну... боли. Такая острая пронизывающая боль. Это потому, что таз
увеличивается, а суставы недостаточно эластичные.
- Рози, - возразила Элиза, - у меня было так, даже дважды, но всего
лишь несколько дней.
- У всех по-разному, - Розмари подцепила салат двумя деревянными
ложками и снова уронила его в миску. - Все беременности разные, ни одна не
похожа на другую.
- Но не в такой же степени! - не унималась Джоан. - Ты словно "Мисс
Концлагерь-1966". Ты уверена в этом враче?
И тут Розмари зарыдала, тихо, как побежденная, не вынимая ложки из
салата. По щекам текли крупные слезы - это были слезы боли и отчаяния.
- Господи, - пробормотала Джоан и в поисках помощи посморела на Тайгер.
Та обняла Розмари за плечи:
- Тс-с, не плачь, детка. Тс-с.
- Хорошо. Даже очень хорошо, - сказала Элиза. - Пусть поплачет. Она
целый вечер в таком напряжении, как... как я не знаю кто.
Розмари все плакала, размазывая по щекам тушь с ресниц. Элиза усадила
ее на стул, Тайгер взяла из рук ложки и отодвинула салатницу в дальний угол
стола.
Дверь хотели открыть, но Джоан подбежала и удержала ее. Это был Гай.
- Эй, дайте войти!
- Просто, - сказала Джоан. - У нас только девушки.
- Дай мне поговорить с Розмари.
- Не могу, она очень занята.
- Послушай, не глупи, мне надо вымыть рюмки.
- Иди в ванную, - она надавила на дверь плечом, а когда та закрылась,
прислонилась к ней.
- Черт возьми, открой же дверь! - снова раздался голос Гая.
Опустив голову, Розмари продолжала плакать, плечи ее вздрагивали, руки
безвольно лежали на коленях. Элиза присела на корточки, то и дело вытирая ей
щеки концом полотенца; Тайгер поглаживала ее по волосам, обнимала
содрогающиеся от рыданий плечи. Наконец Розмари стала затихать.
- Это придурок врач хоть чем-нибудь тебе помогает? - спросила Элиза.
Дает какие-нибудь лекарства, хоть как-нибудь лечит?
- Ничего, совсем ничего.
- Когда это у тебя началось? - поинтересовалась Тайгер.
Розмари опять разрыдалась.
- Когда начались боли, Рози? - повторила вопрос Элиза.
- Еще до Дня Благодарения. В ноябре.
- В ноябре? - переспросила Элиза недоуменно.
- Что?! - воскликнула стоявшая у двери Джоанна.
Тайгер возмутилась:
- И он говорит, что это пройдет!
- Он приглашал другого врача осмотреть тебя, проконсультировать? -
спросила Джоан.
Розмари отрицательно покачала головой.
- Он очень хороший врач, - сказала она, когда Элиза снова вытерла ей
щеки. - Его все знают. Его показывали по телевизору в "Приглашении к
разговору".
- Похоже, что это кретин с садистскими наклонностями, Розмари, -
заявила Тайгер.
- Такая боль - признак того, что что-то не так, - размышляла Элиза. -
Не хотелось бы тебя волновать, но сходи к Хиллу, пусть он посмотрит. Пусть
тебя посмотрит хоть кто-нибудь, кроме этого...
- Этого кретина, - закончила Тайгер.
- Не может быть, чтобы он был прав, абсолютно не облегчая твои
страдания! - заявила Элиза.
- Аборт делать не стану!
Джоан немного отодвинулась от двери, наклонилась в их сторону и
прошептала:
- Никто тебе и не предлагает делать аборт. Просто сходи к другому
врачу, только и всего.
Розмари взяла из рук Элизы полотенце и приложила его к лицу.
- Он меня предупреждал, что так и будет, - Розмари посмотрела на
запачканное тушью полотенце. - Что мои подруги будут говорить, будто у них
беременность протекала нормально, а у меня нет.
- Что ты хочешь этим сказать? - не поняла Тайгер.
Розмари взглянула на нее.
- Он велел мне не обращать внимания на то, что будут говорить подруги.
- Ну уж нет, давай-ка, на этот раз послушай! - возразила Тайгер. -
Разве может врач давать такие пакостные советы?
- Мы ведь только хотим, чтобы ты проверилась у другого врача, -
объяснила Элиза. - Думаю, ни один уважающий себя доктор не будет возражать
против того, что может успокоить его пациента.
- Непременно сходи, не откладывая, в понедельник, - настаивала Джоан.
- Хорошо, - согласилась Розмари.
- Обещаешь? - спросила Элиза.
Розмари кивнула.
- Обещаю, - она улыбнулась Элизе, Тайгер и Джоан. - Девочки, мне
немного лучше. Спасибо вам огромное.
- Ну и видик же у тебя! - заметила Тайгер, открывая сумочку. - Подкрась
глаза. Давай-ка, - она выложила на стол перед Розмари кучу косметики.
- Ой, вы только посмотрите на мое платье! - заохала Розмари.
- Мокрая тряпка, - констатировала Элиза и, взяв полотенце, направилась
с ним к мойке.
- Чесночный хлеб! - воскликнула Розмари.
- Вынуть или поставить? - уточнила Джоан.
- Поставить, - щеточкой для туши Розмари указала на две завернутые в
фольгу булки в холодильнике.
Тайгер принялась мешать салат, а Элиза чистила платье на коленях
Розмари.
- Когда в следующий раз соберешься реветь, не надевай бархат, -
посоветовала она.
Вошел Гай и внимательно посмотрел на них. Тайгер сообщила:
- Мы тут торгуем косметическими секретами. Тебе не нужно?
- У тебя все нормально? - спросил он Розмари.
- Да, отлично, - сказала она с улыбкой.
- Мы тут пролили на платье немного подливки для салата, - объянила
Элиза.
- А как, по-вашему, можно работникам кухни получить какую-нибудь
выпивку? - поинтересовалась Джоан.
Чупе имело большой успех, как, впрочем, и салат. Тайгер шепнула
Розмари:
- Это слезы придают ему особый смак.
Ренато нахваливал вино открывая его театральным жестом, и торжественно
подавал гостям.
Брат Клаудии Скотт сидел в кабинете и, поставив тарелку на колено,
говорил:
- Его зовут Элтайзер, он живет в... по-моему, в Атланте. Он считает,
что смерть Господа - это историческое событие нашего времени, что Бог в
буквальном смысле умер.
Каппы, Рэйн Морган и Буб Гудмен сидели, слушали и ели.
Стоявший у окна Джимми заметил:
- Э-э, да ведь снег пошел.
Стен Килер рассказал целую серию злых польских анекдотов, над которыми
Розмари громко смеялась.
- Не пей слишком много, - пробормотал Гай у нее за спиной.
Она повернулась к Гаю и, показывая бокал, проговорила сквозь смех:
- Это всего лишь имбирное пиво.
Кавалер Джоан, которому шел уже шестой десяток, устроился на полу рядом
с ее стулом и, подняв голову, серьезно разговаривал с Джоан, одновременно
поглаживая ее ноги. Элиза беседовала с Педро, он кивал, а сам наблюдал за
Майком и Алланом, разговаривающими в другом конце комнаты. Клаудия начала
гадать по руке.
Оставалось маловато виски, всего остального было еще предостаточно.
Розмари подала кофе, опорожнила пепельницы, сполоснула бокалы. Тайгер и
Кэрол Уэнделл ей помогали.
Потом она сидела с Хью Данстоном в эркере, пила кофе и смотрела, как
падает снег.
- Каждый год клятвенно обещаю себе уехать из Нью-Йорка, - сказал Хью, -
подальше от шума и всяких там преступлений. И каждый год или начинается
снег, или ?Нью-Йоркер " устраивает фестиваль Бомгарта, - и я никак не могу
осуществить свою мечту.
Розмари смотрела на снег и улыбалась: ей было хорошо.
- Вот почему мне и хотелось эту квартиру: сидишь и смотришь, как падает
снег, а в комнате горит камин.
Хью взглянул на нее:
- Не сомневаюсь, ты все еще увлекаешься Диккенсом!
- Конечно. Все читают Диккенса.
Подошел Гай.
- Боб и Теа уходят, - сообщил он.
К двум часам все разошлись, и они остались одни. В гостиной повсюду
стояли грязные стаканы, переполненные пепельницы, валялись использованные
салфетки.
- Теперь не остается ничего другого, как поменять квартиру, - заявил
Гай.
- Гай!
- Да"
- Я твердо решила пойти к доктору Хиллу. В понедельник утром. - Он
ничего не ответил, только внимательно на нее посмотрел. - Я хочу у него
проконсультироваться. Доктор Сапирштейн или врет, или он... не знаю, не в
своем уме. Такие боли - признак того, что что-то не в порядке.
- Розмари!
- И я больше не буду пить ту гадость, что приносит Минии. Я хочу
принимать витамины в таблетках, как все нормальные женщины. Я уже три дня не
пью это снадобье. Я прошу ее оставлять этот чертов полосатый стакан здесь, а
потом его ыливаю.
- Ты...
- Вместо него я готовлю свое питье.
Не скрывая раздражения и удивления, он закричал на нее, указывая руокй
в направлении кухни:
- Так вот чему научили тебя эти твои суки-подружки! Вот что они тебе
посоветовали! Сменить врача, да?
- Это мои друзья. И тебе никто не дал права называть их суками.
- Нет, буду. И могу добавить, что это сборище не слишком умных сук,
которым не следовало бы совать свои чертовы носы в чужие дела.
- Они желают мне добра и советуют проконсультироваться у какого-нибудь
другого врача. В это нет ничего похого.
- У тебя же лучший врач в Нью-Йорке, Розмари. Хочешь знать, кто такой
доктор Хилл? Чарли Никто, вот он кто!
- Я устала слушать, как великолепен доктор Сапирштейн. Мне от его славы
лучше не становится, - Розмари заплакала. - Ведь боли у меня начались еще до
Дня Благодарения, а он только и делает, что твердит, будто они скоро
кончатся.
- Ты не можешь сменить врача. Потому что нам придется платить и
Саприштейну, и Хиллу. В нашем положении об этом не может быть и речи.
- Я и не собираюсь менять врача. Я только хочу, чтобы Хилл посмотрел
меня и высказал свое мнение.
- Я этого не допущу! Это... это неделикатно по отношению к доктору
Саприштену.
- Неделикатно по отношению... Да что ты говоришь? А как насчет
справедливости ко мне?
- Хочешь знать еще чье-то мнение? Ладно. Скажи Сапирштейну, пусть он
решит, кто это будет. Прояви хотя бы минимум уважения к лучшему специалисту
в своей области.
- Я пойду к доктору Хиллу. Если ты не будешь платить, я сама стану
платить за... - она осеклась на полуслове и замерла, как парализованная. В
уголок губ скатилась слеза.
- Роз?!
Боль исчезла. Ее больше не было. Как быдто исчез звук испортившегося
гудка автомобиля, когда его наконец-то починили. Или что-то другое, что,
прекратившись, исчезает, исчезает навсегда, и, слава тебе, Господи, уже
никогда не возвращается. Прекратилось, и точка, и, о Боже, как хорошо ей,
наверное, будет, как только она отдышится!
- Роз! - Гай с тревогой шагнул к ней.
- Кончилось, - сказала она. - Боль кончилась.
- Кончилась?
- Только что, - она вымученно улыбнулась. - Она кончилась! Вот так вот
- раз - и все. - Розмари закрыла глаза и глубоко вздохнул, а потом еще
глубже, так глубоко, как не могла дышать уже целую вечность. Со Дня
Благодарения.
Когда она открыла глаза, Гай смотрел на нее с беспокойством.
- Из чего ты готовила себе питье?
У нее упало сердце. Она убила ребенка! Хересом. Или тухлым яйцом. Или
неудачным сочетанием. Ребенок умер, и поэтому боль прекратилась. Боль - это
ребенок, а она убила его своей самонадеяностью.
- Яйцо, - сказала она, - молоко, сливки, сахар, - она замолчала,
вытерла щеку, взглянула на него. - Херес, - она попыталась произнести это
слово, чтобы в нем не чувствовалось яда.
- Сколько хереса?
Что-то пошевелилось у нее внутри.
- Много?
И снова пошевелилось, там, где ничего не было. Приятное, щекочущее
ощущение. Она хихикнула.
- Розмари, ради всего святого, сколько?
- Он жив, - сказала она и снова хихикнула. - Он шевелится. С ним все в
порядке, он не умер. Он шевелится.
Она посмотрела на свой облаченный в коричневый бархат живот, положила
на него руки и слегка надавила. Теперь она почувствовала движение двух ручек
и двух ножек: одна тут, а другая вот здесь.
Не глядя, она протянула руку Гаю, щелкнула пальцами, чтобы он дал ей
свою. Он подошел поближе и дал ей руку. Она положила ее сбоку на живот и
придержала.
Ребенок, будто понимая, что надо себя показать, опять зашевелился.
- Чувствуешь? - спросила она, взглянув на него. - Вот опять,
чувствуешь?
Побледнев, он резко отдернул руку.
- Да, да, я почувствовал.
- Нечего бояться, - сказала она со смехом. - Он не укусит.
- Чудесно.
- Правда же? - Она, глядя на него, снова положила ладони на живот. - Он
жив. Он шевелится. Он там.
- Я немного приберу весь этот хаос.
Гай взял пепельницу, бокал, потом еще один.
- Ну ладно, Дэвид-или-Аманда, - сказала Розмари, - ты уже известил нас
о своем существовании, а теперь, будь добр, успокойся и дай мамочке заняться
уборкой. - Она засмеялась. - Боже мой, какой ты неугомонный! Значит,
мальчик, правда? Ладно, спокойно, - продолжала она, - у тебя еще пять
месяцев в запасе, так что побереги энергию, - и, смеясь, она попросила: -
Поговори с ним, Гай, ведь ты его отец. Скажи, чтобы не был таким буйным.
И она смеялась, хохотала и плакала, обхватив руками живот.
Глава 6
Теперь стало настолько же хорошо, насколько раньше было плохо. Когда
ушла боль, пришел сон: глубокий, спокойный сон без сновидений; а вместе со
сном пришел и аппетит, захотелось мяса, не сырого, а вареного, яиц, овощей,
фруктов, молока. же через несколько дней лицо Розмари округлилось и
перестало походить на череп скелета. Через несколько недель она выглядела,
как подобает выглядеть беременной женщине: цветущая, здоровая, гордая, как
никогда.
Как только миссис Кастивет приносила питье, Розмари сразу осушала
стакан, не оставляя ни единой капельки, словно это был некий ритуал, которым
она отгоняла воспоминание о тех минутах, когда она думала, что убила
ребенка. Вместе с питьем она теперь получала еще и белый сладкий песочный
пирожок, похожий на марципан; его она тоже сразу съедала, и не только
потому, что ей нравился напоминающий онфету вкус, но и потому, что решила
быть самой добосовестной мамочкой на свете.
Доктор Сапирштейн мог бы проявить хоть немного самодовольства, узнав,
что боль исчезла, но не сделал этого. Он только заметил: "Да, пора бы", - и
прижал стетоскоп к животу Розмари, теперь уже хорошо заметному. Слушая, как
шевелится ребенок, он не мог скрыть заметного ликования, - что было странно
для врача, который помог появиться на свет уже не одной сотне младенцев.
Неужели он каждый раз так радуется, словно все происходит впервые? Может, в
этом и заключается азница между очень хорошим и просто хорошим врачом?
Розмари наконец-то обновила свои туалеты - купила одежду для
беременных: черное платье с накидкой, бежевый костюм, красне платье в белый
горошек. Через две недели после той вечеринки они с Гаем поехали в гости к
Лу и Клаудии Камфорт.
- Никак не могу привыкнуть к тому, что ты так изменилась, - сказала
Клаудия, держа ее за руки. - Ты выглядишь в десять раз лучше, Розмари, в сто
раз!
А миссис Гульд, которая жила через коридор от них, заметила:
- Знаете, еще несколько недель назад мы очень беспокоились о вас: вы
казались такой осунувшейся, озабоченной. А теперь вы расцвели - совсем
другой человек. Нет, правда! Как раз вчера Артур говорил о том, как вы
изменились.
- Я себя намного лучше чувствую, - поделилась Розмари. - Бывает, что
беременность плохо начинается, но хорошо кончается, а бывает наоборот. Я
рада, что все плохое было у меня в начале и теперь уже прошло.
Она и теперь ощущала слабые боли, которые раньше вытесняла одна
сильная: ныли спинные мышцы, набухшая грудь, - но обо всем это говорилось в
книжечке, которую заставил ее выкинуть доктор Сапирштейн; да и по ощущению
эти боли казались нормальными, лишь усиливая, а не уменьшая сознание
благополучия. От соли по-прежнему тошнило. Но, в конечном счете, что такое
соль?
В середине февраля спектакль с участием Гая, в котором дважды менялся
режиссер и трижды - название, наконец, пошел в Филадельфии. Гай уехал
раньше, а Розмари в день премьеры отправилась в Филадельфию с Кастиветами,
Джимми и Тайгер в старом паккарде? Джимми. Путешествие было далеко не
радостным: Розмари, Джимми и Тайгер видели прогон пьесы и не очень верили в
успех.
Несмотря на костюмы, декорации и световые эффекты, пьеса оставалась все
такой же скучной и многословной; участники состоявшейся после представления
вечеринки разбились на группки, в которых царило молчаливое уныние.
Прилетевшая из Монреаля мать Гая убеждала их группу, что и Гай, и пьеса были
великолепны. Маленькая, светловолосая, она, обращаясь поочередно к Розмари,
Аллану Стоуну, жимми и Тайгер, к самому Гаю, к Минни и Роману, щебетала о
том, что уверена в успехе. Роман и Минни безмятежно улыбались, остальные
сидели в напряжении. Розмари считала, что Гай играл великолепно, но у нее
было такое же мнение и когда она видела его в "Лютере" и в "Никто не любит
альбатроса"; однако ни в той, ни в другой постановке Гай не привлек внимания
критиков.
После полуночи стали известны две рецензии. В обеих поносили пьесу и
осыпали похвалами Гаю, а один из авторов посвятил ему два абзаца. Третья
рецензия появилась утром и была озаглавлена: "Блистательная игра - украшение
новой трагикомедии". В ней говорилось о Гае как о почти неизвестном, но
"необыкновенно одаренном" актере, которого "наверняка ждут яркие и
значительные постановки".
По дороге в Нью-Йорк настроение было куда более радостным, чем
накануне.
Пока Гай был в отъезде, забот у Розмари хватало. Необходимо было
заказать обои для детской, кроватку, комод и ванночку. Больше нельзя было
откладывать и с письмами родным, которые она уже так долго собиралась
отправить, да все откладывала. Не менее важной была и покупка одежды ребенку
и кое-какой одежды для себя. Хотелось продумать всевозможные мелочи,
например, текст объявления о ождении ребенка - грудью или из бутылочки, и
например, имя, имя, имя... Эндрю или Джон или Дженнифер Сьюзен. И только
так, И кормить только грудью, никаких бутылочек.
Они переставили в гостиную телевизор, а остальную мебель из кабинета
роздали друзьям, которым она могла пригодиться. Наклеили новые белые с
желтым обои, привезли кроватку, комод и ванночку и долго прикидывали, как их
расставить. В комод Розмари сложила все детское приданое (разглядывая одну
из рубашечек, Розмари не могла удержаться от смеха, такая она была
крошечная).
- Эндрю Джон Вудхауз, прекрати! - приказывала она. - У тебя еще впереди
два месяца.
Они отпраздновали вторую годовщину свадьбы и тридцатитрехлетие Гая,
устроили еще одну вечеринку - обед для Данстонов, Ченов, Джимми и Тайгер, а
кроме того, посмотрели "Моргана" и сходили на предварительный показ "Мейм".
Живот у Розмари рос не по дням, а по часам, грудь поднималась все выше
над выступающим, тугим, как барабан, животом. В конце мая, уже на девятом
месяце, она собрала небольшой чемоданчик, куда сложила все, что ей должно
было понадобиться в больнице: ночные рубашки, послеродовый лифчик, новый
стеганый домашний халат и прочее, - и поставила наготове у двери в спальне.
Третьего июня, в пятницу, в больнице Сент-Винсент умер Хатчинс. Об этом
сообщил Аксель Аллерт, муж его дочери. Он сказал также, что во вторник в
одиннадцать утра в Центре Этической культуры на Шестьдесят четвертой
Западной улице состоится панихида.
Розмари плакала, отчасти потому, что Хэтч умер, и кроме того, потому
что в последние месяцы почти совсем забыла о нем и теперь чувствовала себя
так, будто приблизила этим его конец. Раз или два звонила Грейс Кардифф,
один раз Розмари позвонила Дорис Аллерт, но навещать Хатчинса она не могла:
в этом, казалось, и не было смысла, ведь он так и пребывал без сознания, а
сама Розмари только что оправилась, и ей не хотелось быть рядом с больным,
словно это могло представлять опасность для нее и ребенка.
Гай, узнав о смерти Хатчинса, побледнел, как смерть, и несколько часов
молчал, погрузившись в свои мысли. Розмари удивилась, что он принял это так
близко к сердцу.
На похороны Розмари поехала одна: у Гая были съемки, и он не мог
вырваться, а Джоан не пошла, сославшись на вирусный грипп. В красивом,
обшитом резными панелями зале собралось человек пятьдесят. Панихида началась
сразу после одиннадцати и оказалась очень короткой. Выступил Аксель Аллерт и
еще какой-то человек, по-видимому, долгие годы знавший Хэтча. Потом Розмари
вместе со всеми рошла сперед и выразила соболезнования Аллертам, второй
дочери Хатчинса, Эдне, и ее мужу. Какая-то женщина дотронулась до ее руки.
- Простите, вы ведь Розмари, верно?
Это была модно одетая женщина лет пятидесяти, у нее были седые волосы и
удивительно свежий цвет лица.
- Я Грейс Кардифф.
Розмари, поздоровавшись, поблагодарила за телефонные звонки.
- Этот пакет я собиралась вчера вечером отправить по почте, - сказала
Грейс, протгивая коричневый сверток размером с книгу, а потом сообразила,
что, наверное, увижу вас сегодня.
Она отдала Розмари пакет, и та заметила, что на нем напечатаны ее имя и
адрес, а также обратный адрес Грейс Кардифф.
- Что это? - поинтересовалась Розмари.
- Книга. Хэтч хотел, чтобы вам ее передали, он очень на этом настаивал.
Розмари вопросительно посмотрела на Грейс.
- Перед смертью он на несколько минут пришел в сознание, - пояснила
Грейс. - Меня там не было, но он говорил сестре, что я должна передать вам
книгу, которая лежит у него на письменном столе. Вероятно, он читал ее в ту
ночь, когда ему стало плохо. Он очень настойчиво повторил это сестре
несколько раз и взял с нее слово, что она не забудет. И еще я должна
передать вам на словах: "Имя собственное - это анаграмма".
- Имя собственное? Название книги?
- Видимо. Он бредил, поэтому сказать трудно. Лишь огромным усилием воли
он вышел из комы, и это усилие стоило ему жизни. Он не знал, сколько прошло
времени, и сначала думал, что очнулся тем же утром, говорил. что должен
встретиться с вами в одиннадцать.
- Да, мы должны были встретиться, - подтвердила Розмари.
- А потом он осознал, что произошло, и принялся твердить сестре, чтобы
я передала вам книгу. В сущности, он больше ничего и не сказал: наступил
конец. - Грейс грустно улыбнулась. и это вышло у нее очень по-светски. - Я
посмотрела - это английская книга о колдовстве.
Розмари с недоумением посмотрела на сверток.
- Не могу представить, что он хотел этим сказать, зачем мне эта книга?
- Я должна выполнить, что мне было сказано, ведь это была его последняя
воля. Он так хотел, пожтому вот, пожалуйста. И не забудьте: имя собственное
- анаграмма. Милый Хэтч. У него всегда все немного смахивало на
приключенческие рассказы для етей.
Они вместе вышли из зала на улицу.
- Я могу вас подвезти, - предложила Грейс.
- Нет, спасибо.
Они дошли до угла.
- Когда вы ждете ребенка? - спросила Грейс.
- Двадцать восьмого июня.
Подъехало такси. Розмари, еще раз попрощавшись с Грейс, села в машину.
- Счастливо, - сказала Грейс, закрывая дверцу.
- Спасибо, - поблагодарила Розмари. - И огромное спасибо за книгу.
Когда такси тронулось, она улыбнулась Грейс Кардифф в открытое окно.
Глава 7
Розмари хотела было развернуть книгу в такси, но, подумав, решила, что
это будет хлопотно. Поэтому она сначала добралась до дома, сбросила туфли,
платье, пояс, надела тапочки и огроный комбинезон лавандового цвета.
Тут разадался звонок в дверь, и она пошла открывать со свертком в
руках; это оказалась миссис Кастивет, которая принесла питье и маленький
белый пирожок.
- Я слышала, как ты вернулась. Что, так быстро все закончилось?
- Да, все прошло очень быстро, - сказала Розмари, взяв стакан. - Его
зять и еще один человек сказали несколько слов о Хэтче, и на этом все
закончилось, - она отпила немного настоя из стакана.
- Мне кажется, что такой подход к подобным церемониям вполне разумен.
Ты что, взяла почту?
- Нет, это мне дали, - Розмари отпила еще чуть-чуть, решив не вдаваться
в подробности относительно того, к т о дал и з а ч е м, и вообще не
рассказывать о том, что Хэтч приходил в сознание.
- Давай, я подержу, - Минни взяла сверток, чтобы Розмари могла съесть
пирожок.
- Да, спасибо, - Розмари ела пирожок, запивая из стакана.
- Книжка? - спросила Минни, взвесив сверток в руке.
- Да, мне собирались послать ее по почте, но передали там - на
панихиде.
Минни прочитала обратный адрес.
- А-а, я знаю этот дом. Там когда-то жили Гилморы.
- Правда?
- Я там столько раз бывала. Грейс - красивое имя, одно из моих любимых.
Твоя подружка?
- Да, - подтвердила Розмари.
Ответить так было проще, чем объяснять, к тому же все равно никакой
разницы. Покончив с пирожком и питьем, она забрала у Минни сверток и вернула
стакан.
- Слушай-ка, Роман скоро пойдет в чистку, тебе ничего не нужно отнести
или забрать?
- Нет, ничего, спасибо. Вы к нам еще заглянете?
- Конечно. Почему бы тебе не вздремнуть?
- Да, я как раз собираюсь это сделать. Пока.
Розмари закрыла дверь и пошла на кухню. Кухонным ножом она разрезала
бечевку и развернула бумагу. Внутри оказалась книга Дж.Р. Хаслета "О
колдунах и ведьмах". Золотые буквы на потрепанном черном переплете почти
стерлись. На форзаце была подпись Хатчинса, а под ней написано: "Торкэй,
1934". Ниже был приклеен аленький голубой ярлычок: "Дж. Вэгорн и сыновья.
Книготорговцы".
Листая книгу, Розмари пошла в гостиную. Ей попадались фотографии
респектабельных викторианских дам и кавалеров, в тексте кое-то было
подчеркнуто Хэтчем, на полях тоже ыбли его пометки. Она уже и раньше видела
его пометки в книгах, которые ей давал Хэтч, когда из отношения были в
стадии Хиггинс-Элиза из "Пигмалиона". Она адержалась на одной из
подчеркнутых фраз: "Грибок, который они называют чертов перец".
Устроившись на диванчике в эркере, она просмотрела оглавление. Ее
внимание привлекло имя Адриана Маркато, которым была названа четвертая
глава. Остальные имена, вынесенные в заглавия глав, были незнакомы, но,
исходя из заглавия книги, все это были колдуны и ведьмы: Жиль де Рэ, Джейн
Уэнхам, Алистер Кроули, ома-Уэйр. Последние главы назывались "Черная магия"
и "Колдовство и ьявольщина".
Розмари раскрыла книгу на четвертой главе и бегло просмотрела ее:
Маркато родился в Глазго в 1846 году, вскоре его привезли в Нью-Йорк
(подчеркнуто), умер он на острове Корфу в 1922 году. Здесь была описана
история, которая произошла в 1896 году после того, как Маркато заявил, что
ему удалось вызвать живого дьявола; тогда перед Брэмфордом (а не в
вестибюле, как говорил Хатчинс) на него набросилась толпа. Подобное было в
Стокгольме в 1898 году, и в Париже в 1899. У того человека была черная
борода и гипнотизирующий взгляд. Лицо на фотографии в книге показалось
Розмари неуловимо знакомым. На обратной стороне листа была помещена менее
официальная фотография Маркато за столиком парижского кафе вместе с женой
Хессией и сыном Стивеном (подчеркнуто).
Неужели ради этого Хэтч хотел, чтобы она получила книгу, ради того,
чтобы во всех подробностях прочитать об Адриане Маркато? Но зачем? Он
рассказывал о нем давным-давно, когда предупреждал о том, что Брэмфорд -
опасная зона, но ведь потом он отказался от этой идеи.
Она стала листать книгу дальше, читая все подчеркнутые места: "Верим мы
или нет в существование подобных вещей - независимо от нашего отношения -
необходимо считаться с тем фактом, что сами они в это твердо верят". А через
несколько страниц увидела слова: "всеобщая вера в силу свежей крови". И еще:
"окруженные свечами, которые, само собой разумеется, тоже черные".
Черные свечи принесла тогда Минни в тот вечер, когда испортилось
электричество. Они поразили Хэтча, и он тогда очень заинтересовался Романом
и Минни. Может быть, смысл книги - в этом? Он хотел сообщить ей, что они -
колдуны? Минни со своими травами, которые она неизвестно где берет, и
амулетами из корня танниса! Роман с гипнотизирующим взглядом. Но разве
колдуны существуют? Откуда им зяться, живым колдунам?
Тут она вспомнила, что Хэтч просил передать об анаграмме. Она стала
мысленно тасовать буквы из названия книги, чтобы составить из них имеющее
смысл и дающее ключ к разгадке. Ей это не удалось: букв было слишком много.
Не обойтись без карандаша. А лучше всего "скрэббл".
Она сходила за игрой в спальню и, снова усевшись, достала из коробки
буквы, необходимые для составления слов "про колдунов и ведьм". Ребенок,
который все утро не давал о себе знать, зашевелился. "Ты будешь прирожденным
игроком в "скрэббл?, судя по твоему поведению?, - подумала Розмари. Ребенок
пнул ее.
- Эй, полегче, - сказала она ему.
Выложив на доске слова "про колдунов и ведьм", она сдвинула все буквы,
перемешала, а потом посмотрела, что может из этого получиться. Она сложила
"конь пил воду ведром", попереставляла немного плоские деревянные пластинки
и вышло: ?о, дед вновь купил ром?. Не стали откровением и такие комбинации:
"он ел омидор", "кинь помело у дров", "дверь в дом колдунов", - да к тому же
спользовались не все буквы. Галиматья какая-то! Как может название книги
быть анаграммой, имеющий скрытый смысл для нее, и только для нее одной? Хэтч
бредил. Разве Грейс Кардифф так прямо и не сказала? Потеря времени. "Кинь в
пруд олово, мед". "Прольм, видно, водку".
Но может быть, анаграмма - имя автора? Вдруг Р. Ханслет - псевдоним;
если задуматься, не очень-то похоже на настоящую фамилию.
Она взяла новые буквы.
Из Дж. Р. Ханслета получилось Джоан Схрелт или Дж. Х. Снартел.
Да уж, в этом действительно был смысл.
Бедный Хэтч!
Она приподняла и наклонила доску, чтобы буквы ссыпались в коробку.
Страницы книги, лежащей рядом с коробкой, перевернулись и открылись на
фотографии Адриана Маркато, его жены и сына. Она еще раз посмотрела на
фотографию и задумалась. Почему Хэтч подчеркнул "Стивен""
Ребенок лежал спокойно, не шевелясь.
Она снова положила доску на колени и достала из коробки буквы, чтобы
составить ?Стивен Маркато?. Как будто сами собой они сложились в "Роман
Кастивет"!
Она вернула прежний порядок: "Стивен Маркато".
А потом опять: "Роман Кастивет".
Ребенок едва заметно шевельнулся.
Она прочла всю главу об Адриане Маркато и ту, что называлась "Черная
магия". Потом пошла на кухню и поела немного салата из тунца и помидоров,
обдумывая прочитанное.
Она как раз начинала главу "Колдовство и дьявольщина",...
