Юлиан Семенов. Экспансия - III
страница №5
...Выручи, брат... Мне очень нужно быть внизу... А Ганса подержи у себя до
утра, он мне понадобится только утром. И - не раньше. Если же и утром
будет пурга - держи его здесь, пока не утихнет ветер, скажи, что движок не
работает, да и вообще рискованно включать, трос может обледенеть, кресло,
неровен час, соскочит. Ясно?
Просьбы Штирлица здесь выполняли: он умел быть полезным людям, -
месяц назад помог Эронимо составить прошение в суд по поводу перевода на
его имя надела земли, оставшегося бесхозным после смерти двоюродного дяди
на восточной стороне озера; просьба была составлена квалифицированно,
адвокат за такое взял бы не менее двухсот ш т у к, а поди их заработай,
месяц надо п а х а т ь, чтобы получить такую сумму; за ум - к глупому
адвокату кто идет?! - положено хорошо платить, это тебе не лопатой махать,
а думать, мозг сушить.
Просьбу Эронимо удовлетворили; он предложил Штирлицу деньги, тот,
посмеявшись, отказался: "Угости обедом, этого будет достаточно".
До этого он вылечил Манолетте; старика скрутил радикулит, не мог
двинуться; племянник лежал с инфлюэнцей, конец бизнесу, хоть закрывай бар,
а самый сезон, турист ш е л густо, надо ловить момент, не перевернешься -
чем платить налоги?! Что положишь на свой счет? Что пустишь на расширение
д е л а?!
Штирлиц сначала п о г р е л Манолетте ладонями, - он верил в животный
магнетизм: если передавать свою энергию, которая есть тепло, другому
человеку, он ощутит легкое жжение в том месте, где болит, наступит
блаженная расслабленность; в это время надо сделать к р у т о й массаж,
нащупать болевые точки, размять их, укутать человека в шерсть, дать
немножко грога и заставить уснуть.
В том, что магнетизм существует, Штирлиц лишний раз убедился на себе,
в джунглях под Игуасу у Квыбырахи и Канксерихи, дай им бог счастья и
долгих лет жизни; как все-таки ужасен консерватизм человеческого мышления!
Их бы привезти в хороший институт, дать им лабораторию или же - чтобы не
пугать городом - организовать маленький научный центр в джунглях,
постараться понять п р е д м е т серьезно, а не отрицать огульно: этого не
может быть, потому что не может быть никогда.
Штирлиц поставил Манолетте на ноги за день; старик предложил открыть
частную практику:
- Здесь многие страдают от радикулита, знаешь ли... Даже шутят:
"раздался страшный крик и стон, радикулит прервал пистон"... Хорошо мне, я
уже над схваткой, женщина видится мне все больше в образе дочери,
воплощение нежности и красоты, а те, кто помоложе?! Крах семье, измена...
Женщина ведь не может жить без ласки мужчины, бесенеет, и я их понимаю,
организм есть организм... Давай я внесу деньги, ты подбросишь чуток:
"Курандейро Брунн, тайны Амазонки, гарантия излечения от радикулита".
- Знаешь, сколько стоит частная практика? - спросил Брунн.
- Нет.
- Десятки тысяч. У тебя они есть? Аренда помещения! Страховка! Да и
потом если с тобой у меня вышло, то с другим может не получиться, ведь все
зависит от того, верит тебе человек или нет.
- При чем тут "верит" или "не верит"? Мне жгло, когда ты стоял надо
мной, расставив ладони, как епископ на молитве... Жгло, я же чувствовал,
как в меня входило твое тепло.
- А другой придет ко мне, будучи заранее уверенным, что такого быть
не может. И точка. Знаешь, сколько на земле упрямых ишаков? Миллионы,
сотни миллионов, поди их убеди...
С сыном его племянника Сальвадором-Игнасио-и-Санта-Крусом,
отстававшим по английскому и латыни, Штирлиц занимался недели три и
подтянул парня. Он заставил его ходить с собою в горы и не отвечал ни на
один вопрос, заданный по-испански, только английский, ничего, кроме
английского: "Не можешь сказать, объясняй на пальцах, я тебе помогу, так
легче запомнишь слово... Ты только представь себе, что тебе пришлось
воевать против "гринго", ты у них в тылу и каждое твое испанское слово
выдаст тебя, не сделаешь того, что должен сделать для республики; поэтому
либо молчи, изображая глухонемого, либо говори по-английски - пусть даже с
ошибками, вполне можешь представиться каким-нибудь итальянцем, а для этого
мы подтянем латынь, янки уважают образованных людей, знающих историю".
Штирлиц посидел в библиотеке (она помещалась в самом центре города, на
первом этаже серого, сложенного из камня п-образного здания, построенного
австрийцами в начале тридцатых годов, ни дать ни взять тирольский замок,
принадлежавший какому-нибудь отпрыску Габсбургов), нашел две книги на
латыни, пролистал их, снова вспомнил отца, который говорил, что культура
невозможна вне латыни, - концентрированная мудрость государства, изжившего
себя прилежностью к догме, - и приготовил для Сальвадора несколько новелл.
- Смотри, парень, - сказал он, когда они поднялись на вершину
проверить склоны, принадлежавшие Отто Вальтеру, - во время войны, когда
Троя сражалась против италийцев, два юных героя - Эвраил и Нис - им,
кстати, было всего на год больше, чем тебе, - пробрались в лагерь, где
стояло племя рутуллов, и, воспользовавшись темнотой и внезапностью - двумя
факторами, необходимыми для победы во вражеском лагере, - уложили пару
десятков воинов... Но они потеряли дорогу, заблудились в проулках между
палатками рутуллов, и один из них, Эвраил, был схвачен противником.
Расправа во время войны коротка, никто не интересуется, отчего ты взял меч
в руки - защищаясь или нападая, всеобщее безумие, чего ты хочешь...
Рутуллы бросили Эвраила на землю, и палач, громадноростый, бритый наголо,
с висящим брюхом, но мощными руками, занес над юношей свой меч. И тогда
Нис, спрятавшийся в кустах, закричал: "Я здесь! Обратите ваши железы на
меня, рутуллы!" А как это звучит на латыни?! О, ты только послушай: "Ме,
ме, адсум, куи феси!"
- Ме, ме, адсум, куи феси! - задумчиво повторил мальчик. - А его
казнили?
Штирлиц усмехнулся, подумав, что дело пойдет, мальчишка сдаст латынь
по высшему баллу; интерес, да здравствует категория интереса, мир
погибнет, если позволит владыкам лишить себя и н т е р е с а, что может
быть прекраснее и интереснее ожидания подвига, удачи, любви?! Царство
великой скуки никого еще до добра не доводило, Гитлер пытался сделать свой
имперский "интерес" общим для нации; это только придуркам казалось, что
фюрер достиг этого, поставив на шовинизм, который по своей природе слеп;
отрицать право других на разум и поступок только потому, что они другие,
возможно на протяжении крайне маленького исторического периода, потом все
равно наступит крах. Так было со всеми деспотами, стоит лишь прочитать
книги по истории человечества. А с падением деспота рушилось государство,
а с ним и традиции, которые не имеют права быть окостеневшими;
развивающийся мир не терпит статики, все вещи в труде. Выгнав
Фейхтвангера, Манна, Брехта и Эйслера, фюрер одел немцев в баварские
костюмчики и решил, что традиции нации спасены. А это и было началом краха
нации, время китайских стен кончилось, когда американцы подняли в небо
первый в истории человечества аэроплан...
...Эронимо проводил Штирлица до канатной дороги; ветер валил с ног:
- Максимо, я бы не советовал тебе спускаться, это опасно.
- А бог зачем? - Штирлиц вздохнул. - Бог помогает тем, кто знает свое
дело.
Открыв окно, чтобы вьюга была с л ы ш и м о й, близкой, Штирлиц
набрал номер сеньора дона Рикардо Баума, торговца красным деревом,
живущего здесь с тридцать девятого года, резидента Гелена; членом НСДАП -
по словам Кемпа - не был, адепт великогерманской идеи, в Гитлере
разочаровался после разгрома под Минском, в сорок четвертом, в разведке
ведал вопросами военнотранспортного характера и экономикой, особенно
интересовался развитием национального банковского дела Аргентины.
Обмотав мембрану носовым платком, Штирлиц сказал три слова:
- Дяде плохо, помогите.
И сразу же бросился к автобусу, который шел в город; весь план он
рассчитал, пока спускался вниз, шел в домик Отто Вальтера, кипятил чай,
курил сигарету, рассматривал свои обломавшиеся во время спусков ногти и,
закрыв глаза, делал упражнения, которые разгоняют соли в загривке.
...На вокзале - старом, точная копия баварских, длинный перрон
красного цвета, изразцовый пол, даже столбы, на которых крепился навес,
были скопированы с германских - Штирлиц зашел в туалет и приоткрыл окно:
платформа, как на ладони; ну, иди сюда, дон Рикардо Баум, я готов к
встрече, иди, милый...
...Баум приехал ровно через час, как и говорил Ганс; подошел к
большой доске, на которой было вывешено расписание; отчего на маленьких
узкоколейках, где бывает два-три поезда в день, особенно большие
расписания? Господи, человечество сплошь соткано из комплексов: низкие
мужчины льнут к высоким женщинам; нерешительные тянутся к тем, кто
славится резкостью, слабые - к сильным; красивые женщины держат подле себя
уродливых карлиц; толстые хотят похудеть; тощие мечтают прибавить пару
килограммов; лысые тратят огромные деньги на мифические средства, которые
гарантируют шевелюру; волосатые бреют руки и грудь, слишком животно, мир
вступил в эру утонченности и неги; тьфу, пропади ты все пропадом!
Штирлиц вышел из своего укрытия, подумав, что последние месяцы
сортиры стали играть слишком уж приметную роль в его жизни: и в
Рио-де-Жанейро он пытался уйти от Ригельта через окно туалета, и в
самолете писал письма Роумэну и Спарку, зажатый дребезжащими стенками, с
которых на него лупили глаза рыцари и кони, и в Игуасу он играл дурноту в
туалете, прежде чем уйти к Грибблу, а теперь здесь, в Барилоче; горите вы
огнем, чертовы сортиры!
Он дождался той минуты, когда Баум повернулся, двинувшись в обратном
направлении; догнал его, мягко ступая, тронул за руку и тихонько сказал:
- Хайль Гитлер, капитан! Как я рад, что вы откликнулись на мою
просьбу.
Да здравствует резкая внезапность и юмор! Надо постоянно нарабатывать
в себе два эти качества, - все остальное приложится, если знаешь, во имя
чего живешь и чему служишь.
Баум растерялся, лицо его побагровело:
- Простите, вы обознались, кабальеро! Я приехал за билетом.
- А кто поможет бедному дяде? Уезжаете, бросив несчастного старика?
Ладно, господин Баум, будем говорить открыто, времени у меня в обрез, да и
вы занятой человек... Я знаю, что вы не воевали, так что с этой стороны
все обстоит благополучно, и даже членом партии не были. Но вам прекрасно
известно, как ревниво относятся янки к своему коронному оружию - атомной
бомбе. Они не потерпят соперников, где бы те ни объявились. Тем более,
если эту бомбу рассчитывают наши с вами коллеги. Здесь. В Барилоче. Мой
х о з я и н - Ганс вам докладывал о группе американцев, которая сюда
приезжала, не так ли? - очень интересовался, что строят на острове, где
сидят наши люди. Я дал ответ, который успокоил босса. Пока, во всяком
случае. Я не мог поступить иначе, прежде всего каждый из нас немец! Вы
делаете свое дело, я - мое, но мы оба служим будущему, нет? Чтобы
окончательно успокоить босса, который выдает себя за туристского шефа, я
согласился возглавить здесь новый оффис, открываю фирму по приему
американских лыжников. Дело обещает быть крайне выгодным. Я не против
того, чтобы вы в него - со временем - вошли компаньоном. Поэтому вношу
предложение: вы звоните в свое бюро, предупреждаете, что должны срочно
выехать на несколько часов, мы берем билет, едем в соседний город, оттуда
я звоню в Штаты и сообщаю, что мы с вами заключили контракт. Вы же, в свою
очередь, передаете мне ваш отчет о нашей встрече генералу Гелену, - если,
впрочем, сочтете нужным ему об этом писать... Этот отчет - будем считать
актом вербовки, договорились?
- Я ничего не понимаю...
Штирлиц дождался, пока прошел состав, проводил взглядом нескольких
пассажиров и заметил:
- Времени на раздумье у вас мало. Поезд уйдет через двадцать минут,
господин Баум. Я дерусь за жизнь, и в этой драке нельзя жить без
страховки. Я крепко подстрахован. Так же, как вы. Но мне терять нечего, я
одинок, а у вас семья. Думайте.
- Где Ганс?
- Там, где ему следует быть.
- Он жив?
- Да. Кстати, вы уберете его отсюда, передислоцируете в другое место,
я отныне не хочу его видеть...
- Что он вам еще сказал?
- Я отвечу. Но только после того, как мы вместе смотаем туда, где мои
междугородные разговоры не будут слушать здешние любопытные телефонистки,
которым вы платите премию за информацию.
- Какова возможная прибыль от дела?
- Не знаю. Пока не знаю. Но я рассчитываю принимать здесь не менее
пятисот американских горнолыжников. Это - много. Это - деньги.
- Сколько я должен буду внести в предприятие?
- Гарантию моей жизни и нашу дружественность.
- Что еще?
- Ничего.
- Но вы понимаете, что в Мюнхене вами заинтересуются еще больше,
узнав, что вы в контакте с "гринго"...
- Понимаю. Однако от вас зависит все: либо вы даете информацию
Гелену, что ко мне выгодно и дальше присматриваться: "возникают интересные
возможности, он нужен ж и в ы м", либо предлагаете выдать меня властям,
выкрасть, устранить. Все зависит от вас. Если со мной что-то случится,
помните - я подстрахован. Мое горе вернется к вам бумерангом.
- Хорошо, а если я откажу вам?
Штирлиц пожал плечами:
- Ваше дело, господин Баум. Но отказ поставит под удар всю вашу
ц е п ь. Я знаю ее... С самого севера. С Игуасу... И повинны в этом
г р о м а д н о м провале будете вы. Именно вы.
- Почему именно я?
- Потому что ваши коллеги были благоразумнее. Они понимают лучше, чем
вы, что мы - в конечном-то счете - делаем одно и то же дело. Пример с
Гансом - явное тому подтверждение. О других я умолчу, это асы Гелена, я
дорожу их дружбой. Мы дружим с ними, господин Баум. Они верят нам.
- В таком случае назовите имя хотя бы одного из наших асов.
- Ну, этого-то я никогда не сделаю.
- Значит, блефуете.
- Это самоуспокоение на десять минут. Потом наступит пора мучительных
раздумий и раскаяния. Вам известен мой ранг в СД?
- Да.
- Вы понимаете, что я унес с собой определенную информацию из рейха,
и на вас в частности: "нелегальный резидент гитлеровского вермахта в
Аргентине с тридцать девятого года по девятое мая сорок пятого"?
- Да.
- Вы понимаете, что я могу распорядиться этой информацией и к своей
пользе, и к нашей общей?
- Понимаю.
- В таком случае: что интересует Гелена - только в связи со мной?
- Передвижения.
- Еще?
- Контакты.
- С кем?
- Со всеми.
- И ничего больше?
Баум закряхтел; растерянность на его лице была очевидна: человек
попал впросак, мучительно ищет выход из трудного положения.
- Ну, давайте же, время...
- Повторяю: контакты. Все контакты... Особенно - с аргентинцами...
Точнее, с одним аргентинцем...
- Имя! - Штирлиц прикрикнул, чувствуя, что теряет ритм и натиск.
И Баум сдался:
- Сенатор Оссорио... Бывший сенатор, так вернее...
- Кто его должен ко мне подвести?
- Не знаю. Но - подведут. Ждите. У него есть материалы, которыми
интересуется Центр. Это связано с работой комиссии сената по расследованию
антиаргентинской деятельности. Люди Перона не смогли их получить,
документы исчезли. Вы, как считают в Мюнхене, ищете именно эти
материалы...
- Значит, после того, как я их получу, вы должны убрать меня?
- Не знаю.
- Кто возьмет билеты? - спросил Штирлиц.
- Вы.
Из соседнего городка Штирлиц заказал три телефонных разговора: один с
ФБР (в Кордове он не зря спросил у Джона Эра номер коммутатора), второй с
Краймером, а третий номер был вымышленным.
Когда ответил низкий голос: "Федеральное бюро расследований, доброе
утро, слушаю вас", - Штирлиц попросил соединить его с мистером Макферсоном
(от Роумэна знал, что этот человек, руководитель подразделения по
наблюдению за европейскими эмигрантами, умер семь месяцев назад); бас
пророкотал, что мистер Макферсон больше не работает в управлении: "Очень
сожалею, может быть, соединить с кем-то еще из его группы?" Штирлиц
поблагодарил, сказав, что он перезвонит в другой раз. Краймеру он сказал,
что необходима ссуда, пара тысяч долларов, все остальное он берет на себя;
"и, пожалуйста, отправьте то, о чем я вас просил; время; теперь я готов к
встрече"; третьего разговора не стал дожидаться, вышел из кабины и
попросил Баума:
- Выкупите у барышни в бюро заказов бланк с номерами, не надо, чтобы
здесь оставались те номера, я напишу ей другие...
И Баум сделал это; Штирлиц порвал бланк, бросил в урну и вышел из
почты; на улице Баум схватился за живот: "Сейчас я вернусь, это на нервной
почве". Идет подбирать обрывки бланка, понял Штирлиц, очень хорошо, пусть,
как раз в это время я и отправлю письмо Роумэну...
ГАРАНТИРОВАННАЯ СВОБОДА ЛИЧНОСТИ (сорок седьмой)
__________________________________________________________________________
1
"Л"'. - Мистер Краймер, я пригласил вас для того, чтобы задать ряд
вопросов, связанных с вашей поездкой в Аргентину.
_______________
' "Л" - псевдоним сотрудника ЦРГ Липшица.
К р а й м е р. - Во-первых, представьтесь, во-вторых, объясните,
отчего я вызван в Центральную разведывательную группу, в-третьих, будет ли
наше собеседование носить такой характер, что я должен пригласить сюда
своего адвоката?
"Л". - Меня зовут Джозеф О'Брайен, я консультирую ЦРГ по вопросам
Латинской Америки, где в равной мере опасны как бывшие нацисты, так и
коминтерновские представители, готовящие путчи против законно избранных
правительств. Это ответ на ваш первый вопрос. Соединенные Штаты не могут
не проявлять оправданного беспокойства о своих южных соседях, - так было,
есть, так будет. Поэтому ЦРГ внимательно наблюдает за происходящими в том
регионе процессами. Это ответ на ваш второй вопрос. Полагаю, что
приглашение вашего адвоката нецелесообразно, ибо против вас не выдвигают
никаких обвинений, а хотят поговорить как с патриотом этой страны...
К р а й м е р. - "Хотят"? В разговоре примет участие еще кто-нибудь?
"Л". - Как человек, получивший филологическое образование да еще
работающий в рекламе, то есть постоянно соприкасающийся со словом, вы
очень тщательно следите за фразой. А я говорю с вами совершенно открыто,
не придавая, видимо, отдельным словам должного значения... Приношу
извинение... Говорить с вами буду я. Один.
К р а й м е р. - Это если я соглашусь разговаривать с вами один на
один.
"Л". - Да, конечно, это ваше право, мистер Краймер. Вы можете
пригласить адвоката... А можете и вовсе отказаться от собеседования, это
право вам гарантирует конституция этой страны.
К р а й м е р. - Все будет зависеть от того, как пойдет разговор...
Я, знаете ли, читаю наши газеты, там печатают допросы, проводимые
Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности...
"Л". - Вы находите в них какие-то нарушения конституции?
К р а й м е р. - А вы - нет?
"Л". - Бог с ней, с этой комиссией... Меня интересует другое... Во
время поездки по Аргентине, финансировавшейся фирмой "Кук и сыновья", не
приходилось ли вам встречаться с немцами или русскими? Случайно - в
самолете, поезде, автобусе, отеле?
К р а й м е р. - С немцами и австрийцами встречался... Кстати,
австрийцы вас тоже интересуют? Я им не верю, как и немцам... Один язык,
похожая природа, и не имели партизанских соединений...
"Л". - Да, австрийцы тоже меня интересуют, особенно те, которые были
связаны с наци...
К р а й м е р. - Таких в Барилоче полно.
"Л". - Барилоче? Что это? Город? Район?
К р а й м е р. - Неужели не знаете?! Одно из чудес света! Прекрасные
лыжные катания - с июня по октябрь... Это на границе с Чили, там
невероятно красиво... В Барилоче много австрийцев... И немцев тоже...
"Л". - Фамилии не помните?
К р а й м е р. - Нет... Они для меня все "фрицы".
"Л". - Странно, мы, американцы, называем немцев "Гансами"... Только
русские называют их "фрицами".
К р а й м е р. - Так это я у русских и научился! Наши полки
встретились на Эльбе... Первыми...
"Л". - Хорошо отпраздновали встречу?
К р а й м е р. - О! Первый и последний раз в жизни я позволил себе
пить три дня подряд...
"Л". - С кем?
К р а й м е р. - С русскими, с кем же еще?!
"Л". - Фамилии не помните?
К р а й м е р. - Все фамилии зафиксированы вашими службами, мистер
О'Брайен. Как и наши - русскими. Я воевал начиная с Африки, с сорок
второго года, не надо говорить со мной, как с мальчишкой. Если же вас
интересуют фамилии немцев и австрийцев в Барилоче, отправьте туда ваших
людей, деньги вам на это отпущены... Я бы, на вашем месте, отправил.
"Л". - У вас есть подозрения против кого-нибудь?
К р а й м е р. - Я же вам говорил: не верю ни одному "фрицу".
"Л". - Увы, должен согласиться с вами... Я ведь тоже во время войны
был в Европе... Ненависть к немцам трудно вытравить, вы совершенно
правы... Скажите, в той фирме, что вас принимала, были немцы?
К р а й м е р. - Да, был там один Ганс...
"Л". - Это надо понимать - "фриц"? Немец?
К р а й м е р. - Нет, именно Ганс. Из Вены... Но нами занимался
американец, Мэксим Брунн, прекрасный инструктор горнолыжного спорта.
"Л". - Он вам ничего не рассказывал о тамошних немцах с нацистским
прошлым?
К р а й м е р. - Нас с ним интересовали совершенно иные вопросы,
Барилоче - поле для бизнеса.
"Л". - Какого?
К р а й м е р. - Нашего, мистер О'Брайен, нашего с Брунном, проблема
не имеет отношения к собеседованию, бизнес есть бизнес.
"Л". - Да, да, конечно, это свято... Но мистер Брунн там живет,
значит, он много знает... Возможно, поделился чем-то с земляком?
К р а й м е р. - Мы не земляки. Он из Нью-Йорка, а я южанин, из
Нью-Орлеана...
"Л". - Местные власти не мешают вашему и мистера Брунна бизнесу?
К р а й м е р. - Какой им смысл?! Они получают с нас хорошие деньги,
тот дикий край заинтересован в валютных поступлениях...
"Л". - Вы оставили мистеру Брунну какие-то поручения?
К р а й м е р. - Конечно. Когда начинаешь дело, партнер должен иметь
право на свободу поступка.
"Л". - А что за поручения мистера Брунна вы взялись выполнить здесь,
в Штатах?
К р а й м е р. - Насколько я понимаю, Брунн - американец... А вас
интересуют нацисты, немецкие нацисты.
"Л". - Для нас. Центральной разведывательной группы, факт проживания
американца в тех районах, где, по вашим словам, много немцев, возможно, с
нацистским прошлым, представляет немаловажный интерес...
К р а й м е р. - Ну, в этом смысле вы, конечно, правы.
"Л". - Лишь поэтому я и спрашиваю: какие поручения мистера Брунна вы
взялись выполнить дома?
К р а й м е р. - Никаких. Конечно, надо кое-что вложить в рекламу, но
это моя забота, а не его, напечатать проспекты, хотя, повторяю, это делаю
я, он в этих вопросах некомпетентен, он замечательный инструктор, умеет
вести себя с людьми, прекрасно катает, знает уникальные места в
окрестностях... Славный парень, он понравится вашим людям. Можете им
назвать меня, пусть передадут привет от компаньона, Брунн не откажется
помочь.
"Л". - Вы не представляете себе, мистер Краймер, как мне важно это
ваше предложение... А что вы можете сказать о Гансе? Мистер Брунн как-то
характеризовал его?
К р а й м е р. - По-моему, он относится к нему с юмором...
"Л". - С доброжелательным юмором?
К р а й м е р. - Да, именно так. Но в горах отношения между людьми
особые... Там важно, кто как катает со склонов. Мистер Брунн
непревзойденный мастер... Этот Ганс сосунок в сравнении с мистером
Брунном... И потом он племянник хозяина той фирмы, где служит Брунн...
"Л". - Кто хозяин?
К р а й м е р. - Я с ним не встречался... Какой-то Вальтер... Отто
Вальтер, австрийский социал-демократ, эмигрант... Брунн считает его
порядочным человеком.
"Л". - Брунн симпатизирует социал-демократам?
К р а й м е р. - Мистер О'Брайен, в Австрии можно симпатизировать или
национал-социалистам, или социал-демократам. По-моему, американец обязан
симпатизировать последним.
"Л". - Вы отвечаете, как режете, мистер Краймер... Все, у меня больше
вопросов нет... Большое спасибо за ваше предложение отправить в Барилоче
нашего человека к мистеру Брунну с приветом от вас, это очень важно...
Как, кстати, там со связью? Мистеру Брунну легко до вас дозваниваться?
К р а й м е р. - Легко, но дорого. Лучше телеграмма или письмо.
"Л". - Власти Перона не лезут в переписку? Может быть, вам стоило
придумать какой-то примитивный шифр? Перон, знаете ли, есть Перон.
К р а й м е р. - Нам нечего скрывать. Кроме добра себе, нашим
клиентам и Аргентине мы ничего не делаем...
"Л". - Еще раз большое спасибо, мистер Краймер, извините, что я отнял
у вас время.
2
Расшифровка беседы, проведенной с миссис Мэри Спидлэм
осведомителем ФБР "Лиз", откомандированной в распоряжение м-ра
Макайра (Центральная разведывательная группа).
"Л и з". - Боже, какой у тебя загар, подружка! Ты совершенно
коричневая! Но не такая, как мы, валяющиеся летом на пляже. У тебя -
совершенно особый...
М э р и. - Так я же вернулась из Аргентины... Вечно забываю название
этого места в горах... Такая красота, Лиз, такое блаженство!
"Л и з". - В Аргентине? Ты сумасшедшая! Это же черт знает где?! Зачем
тратить безумные деньги?! Или ты получила наследство?!
М э р и. - Наследство мы, увы, не получали... Просто Чарльз делает
буклеты для фирмы "Кук", ну, те и предложили полет в четверть цены, это
дешевле, чем отправиться на Майами.
"Л и з". - Не жалеешь, что съездила?
М э р и. - О, нет, что ты! Это незабываемо!
"Л и з". - Неужели встала на горные лыжи?
М э р и. - И еще как!
"Л и з". - Кто тебя учил? Какой-нибудь индеец в шляпе из перьев?
М э р и. - Меня учил Мэксим, подружка, американец, как мы с тобой...
"Л и з". - Ну-ка, ну-ка, погляди мне в глаза!
М э р и. - Нет, действительно, он поразительный тренер... Бородатый,
крепкий... Настоящий мужик...
"Л и з". - Ну, и..?
М э р и. - О чем ты?
"Л и з". - Напиши ему записку, представь меня, я тоже полечу в
Аргентину...
М э р и. - Нет.
"Л и з". - Ой, ты влюблена! Он пишет тебе письма, а ты отвечаешь ему
стихами!
М э р и. - Между прочим, я бы с радостью стала писать ему письма...
Но он какого-то особого кроя... Очень сдержан... Я таких мужчин раньше не
встречала...
"Л и з". - Каких?
М э р и. - Ну, таких... Я даже не знаю, как объяснить... Если раньше
действительно были рыцари, а их не придумал Айвенго, то он настоящий
рыцарь...
"Л и з". - Рыцарей придумывал Вальтер Скотт, дорогая. Айвенго был
шотландским разбойником... Ну, хорошо, а в чем же его рыцарство? Расскажи,
страшно интересно!
М э р и. - Не знаю... Это трудно передать...
"Л и з". - Скажи честно, он волочился за тобой?
М э р и. - Говоря честно, я волочилась за ним...
"Л и з". - Ну и?
М э р и. - Видишь, вернулась. Живая и здоровая... И начала вести на
календаре отсчет, когда я поеду в это самое... как его... Барилоче,
вспомнила! Я мечтаю туда вернуться... Мечтаю, как девчонка.
"Л и з". - Он тебя ждет?
М э р и. - Я замужем, подружка, ты забыла?
"Л и з". - С каких пор это мешает чувству? Особенно, если оно такое
чистое... По-моему, именно новое чувство укрепляет семью, дает импульс
былому, возвращает тебя в юность, ты начинаешь по-иному оценивать мужа,
видишь в нем что-то такое, чего раньше не замечала...
М э р и. - Ну, знаешь, это слишком сложная теория, такое не для
меня... Представлять себе другого, когда спишь с мужем? Слишком
утомительно, разрушает нервную систему... Я смотрю на мир проще...
"Л и з". - Это как?
М э р и. - Не знаю... Проще, и все тут...
"Л и з". - А у этого самого инструктора есть семья?
М э р и. - По-моему, нет.
"Л и з". - Но ты хоть адрес ему оставила?
М э р и. - Он не просил...
"Л и з". - Вообще ни о чем не просил?
М э р и. - Ни о чем.
"Л и з". - Он образован? Умеет рассказывать истории? Знает стихи?
М э р и. - Он молчаливый. По-моему, за ним - история, но он никому ее
не открывает...
"Л и з". - Очень скрытный?
М э р и. - Да нет же... Он ничего не играет, понимаешь? Он сам по
себе: "я вот такой, а никакой не другой, таким меня и принимайте, не
хотите - не надо!"
"Л и з". - Ну, хорошо, ты хоть поняла, что он любит, что ненавидит?
М э р и. - Он очень любит горы... А ненавидит? Не знаю... Он про это
не говорил...
"Л и з". - Он всю войну просидел в этих самых горах?
М э р и. - Кажется, он воевал... Да, да, он воевал, очень ненавидит
нацистов, вот что он ненавидит по-настоящему. Он сказал Чарльзу: "Вы не
знаете, что такое рейх, и молите бога, что вам этого не довелось
узнать"...
"Л и з". - А почему он так грубо сказал? У него были основания?
М э р и. - Разве в этих словах есть бестактность? Я бы почувствовала,
ты не права...
"Л и з". - А он и по-испански хорошо говорит?
М э р и. - Как по-английски... У него есть друг, хозяин бара
Манолетте, тот уехал в Аргентину после того, как в Испании победил Франко,
они вместе поют под гитару такие замечательные песни! Настоящие фламенко!
"Л и з". - А отчего Манолетте уехал из Испании? Он красный?
М э р и. - Откуда я знаю?! Он милый. Какое мне дело, красный он или
нет! Он готовит замечательную парижжю... Знаешь, что это?
"Л и з". - Откуда мне...
М э р и. - Это когда на углях жарят мясо - печень барашка, почки,
мозги, даже яички, это у них главный деликатес... Объедение!
"Л и з". - Наверняка у этого твоего тренера есть какая-нибудь
аргентинка! Уверена в этом... Или индианка... Ты была у него дома?
М э р и. - Как я могла?! Он никого к себе не приглашал, он очень
весел на склоне, а в баре сидит и молчит...
"Л и з". - И ты с ним...
М э р и. - Твой вопрос бестактен...
"Л и з". - А я бы на твоем месте сохранила память обо всем этом. И
ничего в этом нет постыдного. Если мужчинам все можно, то почему нельзя
нам?!
М э р и. - Между прочим, ты бы ему наверняка не понравилась,..
"Л и з". - Сначала надо решить, понравится ли он мне... Наверное, он
от вас вообще не отходил ни на шаг, что ты так к нему привязалась...
М э р и. - Да мы его упрашивали быть с нами! Мы! Я же говорю: он
живет сам по себе! Ему интересно с самим собой и с его горами...
"Л и з". - А кто вас к нему привез?
М э р и. - Никто нас к нему не привозил. Он сам предложил свои
услуги, там это у них принято...
"Л и з". - Наверняка он предложил услуги именно тебе!
М э р и. - Ничего подобного, Краймеру. Он наш руководитель, он все и
решал.
"Л и з". - А откуда твой красавец знал, что Краймер руководитель?
М э р и. - Какая разница? Почему это должно меня интересовать? Просто
я теперь отмечаю календарь каждый день, и это для меня счастье.
3
Г-ну Р. Макайру,
ЦРГ.
Уважаемый мистер Макайр!
Во время командировки в Барилоче с группой туристов фирмы "Кук и
сыновья" я познакомилась с интересующим ЦРГ Мэксимом Брунном.
Произошло все в день прибытия, когда мы решали, где начать
катания.
М-р Брунн сам предложил нам свои услуги, и все мы согласились с
его предложением, что вызвало неудовольствие у его конкурента м-ра
Роберта (Локо), но большую радость хозяина фирмы австрийца Ганса.
М-р Брунн более всего контактировал с м-ром Краймером и миссис
Мэри Спидлэм; думаю, что между ними возникла близость, - так нежны
были их отношения. Это возможно тем более и потому, что м-р Чарльз
Спидлэм выключается после приема алкоголя, что позволяет его жене
быть свободной всю ночь.
Я не заметила ничего, что могло бы хоть в какой-то мере
скомпрометировать м-ра Брунна как лояльного американца.
В библиотеке Барилоче я поинтересовалась его формуляром. Беглое
изучение показало, что м-р Брунн не заказывает левую литературу или
журналистику, изучает в основном историю немецкого заселения
Латинской Америки (Аргентина, Чили, Парагвай, Бразилия и Никарагуа),
проявлял повышенный интерес к делу о похищении в 1931 году сына
великого американского летчика Чарльза Линдберга, выписывал по этому
вопросу газеты из Буэнос-Айреса на английском, немецком и испанском
языках. С вопросом о деле летчика Чарльза Линдберга он также
обращался в местную газету, но по какой причине - выяснить не
удалось, поскольку тур был весьма кратковременным.
У меня наладились вполне добрые отношения с м-ром Брунном, и в
случае, если Вы сочтете целесообразным, я готова отправиться в
Барилоче для более тесной работы с этим джентльменом.
Ни с какими просьбами к членам нашей группы м-р Брунн не
обращался, к вопросам политического или военного характера интереса
не проявлял, его беседы с м-ром Краймером носили деловой характер и
касались возможности создания в Барилоче филиала их фирмы.
О м-рах Брехте, П. Роумэне и Г. Спарке разговор ни с кем ни разу
не поднимался. О работе Комиссии по расследованию антиамериканской
деятельности - тоже.
...В районе озера ведется активное строительство какого-то
комплекса, но что это такое - никому не известно.
Хэлен Эрроу.
Резолюция Макайра: В архив. Командировка X. Эрроу в Барилоче
нецелесообразна. Работу по "Брунну" ведут
"Организация" и лично Верен.
РОУМЭН, СПАРК (Лос-Анджелес, сорок седьмой)
__________________________________________________________________________
Спарк позвонил к нему ночью, в половине первого:
- Я хочу, чтобы ты сейчас же, повторяю, сейчас же приехал к нам, Пол!
Тот вскинулся с тахты, чувствуя, как сердце враз сделалось "заячьим
хвостиком":
- Господи, что-нибудь с детьми?
- Нет, нет, с мальчиками все в порядке... Ты же выполнил условия
договора... Я прошу тебя немедленно к нам приехать, речь идет о другом...
- А кто выручит мою шоферскую лицензию? - Роумэн хохотнул. - Я слегка
поддал, Грегори. Я не хочу ездить пьяным, этого только и ждут
п а р е н ь к и, я чту законы страны проживания.
- Вызови такси, я оплачу, останешься у нас, здесь и поговорим.
- На подслухе у Макайра? - Роумэн снова хохотнул. - Ты хочешь
порадовать начальника?
- Не сходи с ума, Пол. У тебя здесь нет больших друзей, чем Элизабет
и я. Не сходи с ума. Мне нужно тебя увидеть.
- Ну так и приезжай в город. Пойдем в "Президент"... Там шлюхи
съезжаются к полуночи, я покажу тебе самых роскошных потаскух... Там
дорого, осведомители не пролезут, они же на бюджете, им нужно просить
разрешения на траты, забыл, что ль? Там и поговорим, если тебе это так
надо.
- Хорошо. Я выезжаю. Встретимся в "Президенте"? Или заехать за тобой?
- Нет, ко мне не надо, здесь все нашпиговано макайровскими штуками, я
ж говорю, они записывают даже то, как я корчусь на унитазе после пьянки...
- Думаю, у них сейчас есть работа поважнее, чем фиксировать твои
стоны на унитазе. Я выезжаю.
- Хорошо, я заказываю столик.
Роумэн положил трубку на рычаг осторожно, словно боялся ее сломать,
потом резко поднялся, походил по квартире, которая после отъезда Кристы
сделалась похожей на его мадридское обиталище в дни, когда не приходила
убирать Мариан, такой кавардак: разбросанные по полу ботинки, висящие на
спинках кресла рубашки, пыль на книжном столе, заваленном рукописями
сценариев; истинно холостяцкое жилье; даже спать он теперь ложился - если
возвращался домой - на тахте возле балконной, во всю стену, двери; на
кровати, которую купила Криста, - книги; каждое воскресенье Роумэн
отправлялся по книжным лавкам, скупал все, связанное с прошедшей войной,
историей разведки, сексопатологией, помешательством, мафией и атомной
бомбардировкой Хиросимы; книги по бизнесу складывал на полу, возле батарей
отопления, особенно часто листал пособие для начинающих предпринимателей
"Как стать миллионером"; потешаясь, делал выписки, прятал их в стол,
пригодится на будущее; почему бы, действительно, не стать миллионером;
тому, у кого баки на счету, не страшно и ФБР; воистину, танцует тот, кто
заказывает музыку.
Роумэн снял рубашку, надел полосатую куртку и джинсы, бриться не
стал, набрал номер "Президента", попросил забронировать столик на имя
мистера Спарка: "Платить буду я, Пол Роумэн, да, да, не Раумэн, а Роумэн,
это кто-то работает под меня, гоните его прочь, ах это тот самый Раумэн из
Техаса, который держит скот? Очень хорошо, передайте ему привет, скажите,
мы с ним братья, пусть подкинет пару сотен тысяч, я восславлю его в
фильме, сниму верхом на жирафе с копьем в левой руке и в шляпе, формой
похожей на древнеегипетское изображение фаллоса".
- Что это такое? - деловито поинтересовался метрдотель, принимавший
заказ; Роумэн посмеялся: у этого ума хватит передать мое предложение
мистеру Раумэну, будет очень смешно, наверняка намылит мне морду, они в
Техасе прыткие.
- Про фаллос вы ему не говорите, не надо, а про жирафа можете, я буду
через полчаса, до свиданья.
...Роумэн вышел на улицу, с океана задувал ветер; нет ничего
прекрасней такой погоды, подумал он, все идет, как надо, сейчас меня
хорошо проморозит, я буду готов к разговору, мы должны провести этот
разговор, от него зависит все или почти все, это точно.
Город уснул, главная улица была пустынной, только в барах слышны
голоса и к о с т и с т ы е удары бильярдных шаров; именно в барах по
ночам собираются либо счастливые люди, либо самые несчастные, которые
бегут самих себя.
В шикарном "Президенте" было светло, как в операционной, и так же
холодно; нет ничего отвратительнее огромных гостиниц, какой-то случной
пункт, никакого уюта, сплошная показуха, отчего людей так тянет на
показуху, будь мы все неладны?!
Войдя в бар, Роумэн спросил, не пришел ли мистер Спарк; мэтр ответил,
что еще не появлялся, однако техасский Роумэн г у л я е т: "Я ему сказал
про вас, он очень потешался, хотите познакомиться?"
Роумэн оказался крошечным человечком в ковбойской одежде; хлопнув
Пола по плечу, предложил выпить "хайбол", спросил, откуда он родом: "Нет,
увы, мы не братья, я бы мечтал найти брата, меня раздавило дело, будь оно
неладно, нет свободной минуты..."
- Так остановитесь, - посоветовал Пол. - Набрали десяток миллионов
баков - и хватит! Наслаждайтесь жизнью! Видите, сколько здесь прекрасных
шлюх? Каждая стоит тысячу в месяц, - это если высшего класса. Сто тысяч за
десять лет вперед - гроши. Я бы на вашем месте нанял тройку, завидую
шейхам, нет ничего надежнее многоженства, жизнь в радость, никаких
обязательств, одни наслаждения...
- Я смущаюсь называть вещи своими именами, - сказал коротышка Роумэн,
- тем более, когда речь идет о женщинах.
- Наймите себе "паблик рилэйшенз офиссер"'... Возите его с собою,
кивнете головой - "хочу вон ту девку", - он вам ее сразу же приволочет...
_______________
' Чиновник по связям (англ.).
- Сколько хотите получать в неделю?
- Нет, я не пойду, - Роумэн покачал головой. - Я дорого беру, зачем
вас разорять... Если хотите какую из здешних красоток, укажите пальцем, я
и без денег все организую.
- Пальцем указывать некультурно, - сказал карлик назидательно, и
Роумэн понял, что именно этим ограничивается его соприкосновение с
культурой; хотя нет, наверняка он знает, что дичь можно есть руками,
наверное, поэтому заказывает в ресторанах фазанов или куропаток, не надо
мучиться с тремя вилками, все просто, а заодно соблюден престиж: дерьмовое
крылышко птички в пять раз дороже самого прекрасного стэйка; ну и горазды
люди на фетиши, выдумают блажь и поклоняются ей, врожденность
закодированного рабства...
Спарк приехал через сорок минут, - спустило колесо.
- Знаешь, - усмехнулся он, когда они расположились за своим столиком,
- я вожу машину с закрытыми глазами, прекрасно ее ощущаю, но, когда надо
менять скат, ощущаю себя Робинзоном, путаюсь с ключами и очень боюсь
заночевать на дороге...
- Вози с собой теплую куртку и виски, - посоветовал Роумэн. - Жахнешь
от души, укутаешься, поспишь, а утром попросишь шоферов прислать тебе
"автосос"', двадцать баков - и никаких забот... Ну, что у тебя?
_______________
' Служба помощи автомобилистам.
- Пол, мы получили письмо от Крис.
- Мне она тоже прислала телеграмму.
- Я хочу, чтобы ты прочитал ее письмо при мне.
- Слушай, Грегори, я чертовски не люблю сентиментальных сцен: добрый
друг наставляет заблудшего, разговор по душам, глоток виски и сдержанное
рыдание... Это все из штампов Голливуда...
- Ты можешь обижать меня, как тебе вздумается, Пол... Я все равно не
обижусь, потому что люблю тебя... И знаю, что нет на земле лучшего
человека, чем ты... Задирайся, валяй, все равно ты прочитаешь ее письмо
при мне... Или, если хочешь, я его тебе прочту сам...
- Поскольку здесь им трудно оборудовать звукозапись, можешь читать.
- Что с тобой, Пол?
- Ровным счетом ничего. Просто я ощутил себя абсолютным, законченным,
размазанным дерьмом. А поняв это, я стал отвратителен самому себе. Ясно? Я
помог Крис уйти от меня. Я не хочу, чтобы она жила с дерьмом, понимаешь?
- Погоди. Сначала послушай, что она пишет...
- Я читал, что она написала перед тем, как уехать! Она сбежала! Она
бросила меня! Да, да, да! Не делай печальное лицо! Мало ли, что я пару раз
не приходил домой! Я всегда жил один, и я привык жить так, как считал
нужным! Я тогда не мог ехать пьяным! Я звонил ей, но никто не брал трубку!
- Врешь.
- Если ты еще раз посмеешь сказать мне это слово, я уйду, Грегори, и
мы больше никогда не увидимся.
- Хорошо. Прости. Послушай, что она пишет, - Спарк взял письмо в
руку; Роумэн заметил, как тряслись его пальцы. - Вот, погоди, тут она
рассказывает Элизабет про свое житье... Ага, вот эта часть... "Я не помню,
у кого из европейцев я прочитала горькую, но изумительно верную фразу:
"порою легче переспать с мужчиной, чем назвать его по имени"... Мне
казалось, что Пола порою удивляло мое постоянное "ты", я, действительно,
очень не люблю никого называть по имени... Я назвала его "Полом" в
прощальной записке. Жест дарующий и жест принимающий дар имеет
разъединяющий... Так и те дни, которые я провела с ним, - дни надежды, дни
разлук, но более всего я боюсь, что он не узнает, какое это было для меня
счастье, какая это была нежность, которую он так щедро подарил мне. Каждый
должен во что-то верить: в бога, космос, сверхъестественные силы. Я верила
в него. Он был моим богом, любовником, мужем, сыном, другом, он был моей
жизнью... Я благодарна ему за каждую минуту, пока мы были вместе, я
благодарна ему за то, что он был, есть и будет, пока есть и буду я...
Больше всего мне страшно, когда, просыпаясь, я не вижу его глаз. Он
говорил, что глаза нельзя целовать, это к расставанию, плохая примета...
Нет, уходя, можно все, только нельзя остаться... Я теперь часто повторяю
его имя, оно делается ощутимым, живым, существующим отдельно от него... Я
села и написала: имя твое - поляна в лесу, имя твое - поцелуй в росу, имя
твое - виноградинка в рот, имя твое скрипка поет, имя твое мне прибой
назвал, тяжко разбившись о камни скал, имя твое - колокольный звон, имя
твое - объятья стон, ну, а если на страшный суд, имя твое мои губы
спасут..."
Спарк поднял глаза на Пола, в них были слезы.
Роумэн ударил сцепленными кулаками по столу, заревел медведем:
- Суки паршивые! Дерьмовые, долбанные суки! - он обернулся, крикнув
через весь зал: - Да принесите же нам виски, черт возьми!
- Ты должен поехать к ней, Пол...
- Нет.
- Почему? Она любит тебя.
- Я сломан. В каждом человеке живет своя гордость. Я не могу, чтобы
она была подле раздавленного, обгаженного, стареющего и спивающегося
мужика. Это предательство. А я не из этой породы... Мы с тобою предали
Брехта, и Ханса Эйслера тоже предали, их нет в этой стране, их оболгали,
извозили мордой об дерьмо и выбросили, как нашкодивших котят... А ведь они
не котята, а великие художники, которые будут определять память середины
двадцатого века! А кто здесь понял это? Кто встал на их защиту?! Кто?! Ты?
Я? Украли мальчиков, раздавили нас подошвой, как тараканов... Я не могу
взять на душу грех приучать ее к тараканам... Не могу... Она их и так
слишком много повидала в своей жизни... Словом, тут у меня наклевывается
одна работенка, предстоит полет в Вашингтон, - оформлю там развод и пошлю
ей все документы... У нее впереди жизнь, а мне осталось лишь одно -
доживать.
- Как сердце?
- Прекрасно.
- Ты говоришь неправду. Пол. Ты ужасно выглядишь... Ты гробишь себя.
Кого ты хочешь этим удивить? Надо выждать... Все изменится, поверь. Так
долго продолжаться не может...
- "Изменится"? Да? Хм... А кто будет менять? Ты? Я? Стоит только
прикрикнуть, как все уползают под лавку и оттуда шепчут, что "так долго
продолжаться не может"... Кто ударит кулаком по столу? Я? Нет, я лишен
такой привилегии, потому что мстить за это будут Элизабет и тебе, мальчики
- в закладе... Должно родиться новое поколение, созреть иное качество
мышления... А кто его будет создавать? Человечество несет в себе проклятие
страха, согласись, именно рабовладение определяло мир с его основания до
конца прошлого века, когда мы перестали продавать черных, а русские -
белых.
Девушка в коротенькой юбочке принесла виски; Роумэн погладил ее по
округлой попке:
- Крошка, принеси-ка нам сразу еще четыре порции. И соленых
фисташков, о'кей?
- О'кей, - ответила та. - А вам записка.
- От кого?
- От скотовода, - девушка усмехнулась. - От гиганта из Техаса.
Роумэн прочитал вслух:
- "Братишка, если ты и впрямь можешь заклеить здесь любую красотку,
то я бы просил тебя побеседовать с той, которая вся в белом". - Роумэн
рассмеялся, пояснив: - Это гуляет крошечный ковбой, который стоит
пятьдесят миллионов, Раумэн, видишь, вырядился в костюм первых
поселенцев...
- Ты что, намерен быть его сводником? - спросил Спарк с нескрываемым
презрением.
- А почему бы и нет? Во мне родился инстинкт иждивенца, я постоянно
хочу к кому-то пристроиться, чтобы не думать о завтрашнем дне... Я же
у в о л е н, Грегори... Я не дослужил нужных лет до пенсии... Я в любую
минуту могу оказаться безработным...
Он поднялся, сказал Спарку, что сейчас вернется, пусть пьет, стол
оплачен, подошел к громадной корове в белом; странно, отчего карликов
тянет на таких бабищ, он же с ней не справится; поклонился женщине и
спросил разрешения присесть, ощущая на спине скрещивающиеся взгляды Спарка
и скотовода.
- Что ж, подсаживайтесь, - голос у толстухи был низкий, хриплый,
мужской. - Есть проблемы?
- Мой друг мечтал бы познакомиться с вами, красивая.
- Твой сосед, длинный красавчик?
- Нет, тот не знает никого, кроме жены, он священник...
- У священников нет жен...
- Бывший священник, - усмехнулся Пол. - У него были неприятности с
Ватиканом, он вступил в коммунистическую партию, а попам это запрещено под
страхом кастрации, вот епископ ему и предложил: либо я тебя кастрирую,
либо уходи подобру-поздорову из лона святой церкви... Но у него жена поет
в хоре, контральто...
- У тебя больные глаза, - заметила женщина. - Покажись врачам.
- Залеченный сифилис, - ответил Роумэн. - Я показывался. Поздно,
ничего не попишешь, хирургия бессильна, а я верю только хирургам.
Женщина вздохнула:
- Пусть тот, больной, отрежут, а пришьют новый, сейчас делают
чудеса... Так кто хочет меня пригласить?
- Вон тот гигант, - Роумэн показал глазами на карлика. - Он стоит
полсотни миллионов.
- Я лучше с тобой пойду бесплатно, чем с ним пересплю за миллион. Я
могу во сне раздавить его, как деревенская кормилица господского младенца.
- Устроим похороны, - Роумэн снова усмехнулся. - Напьемся от души.
- Ты - трезвый.
- Просто я пью хорошо.
- Ты - трезвый, - повторила женщина. - Валяй отсюда, я не пойду к
карлику, у меня серьезная клиентура.
- А ко мне бесплатно пойдешь?
- Пойду.
- Давай усыновим карлика? А?
- Пусть уж он нас с тобой усыновит, - женщина осторожно поправила
свою пышную прическу. - Я правду говорю... Если хочешь - едем ко мне, ты
мне симпатичен.
- Тебя как зовут?
- Мари Флэр, - ответила женщина. - У меня красивое имя. Правда?
- Очень. Слушай, Мари Флэр, сделай милость, позволь все же этому
маленькому придурку подойти к тебе, а? Ну что с тебя станет, если он
угостит тебя шампанским?
- А ты?
- У меня нет денег на шампанское... Нет, вообще-то есть, но я очень
скупой, берегу на черный день...
- Да я тебя сама угощу. У меня сегодня был клиент, я в порядке. А ты
совсем отвалишь или потом вернешься?
- Вернусь, честное слово, приду...
- Ладно, - женщина кивнула, - пусть поит шампанским. Я ему сейчас
назову марку начала века, - за такие деньги можно стадо купить, поглядим,
на что он способен...
Карлик, увидав улыбку Роумэна, поднялся; его высокие сапожки тридцать
седьмого размера были на каблучках, как у оперной певицы; важно ступая, он
отправился к Мари Флэр, галантно поклонился женщине, сел рядом и сразу же
пригласил мэтра.
- Этот в порядке, - вернувшись к Спарку, сказал Роумэн; вздохнув,
выпил еще один "хайбол", положил ладонь на холодные пальцы друга: - Не
сердись, Грегори. Мне плохо. Мн...
