Иэн Бэнкс. Вспомни о Флебе
страница №7
...пока тонкие исхудалые люди бегали вокруг него и тихо переговаривались друг сдругом. Их языка он никогда прежде не слышал. Хорза попробовал пошевелиться,
но не смог. Мускулы казались безвольными тряпками.
— Привет, — прохрипел Хорза и повторил это слово на всех языках,
какие знал, но ни один не сработал. Он оглядел лица стоящих вокруг людей.
Они были гуманоидами — но это слово охватывало так много видов по всей
Галактике, что постоянно шли дискуссии, что скажет на это Культура. Ведь
обычно Культура принимала законы (только сама Культура, конечно, не знала
настоящих законов), что значит быть гуманоидом или насколько разумен тот или
иной вид (одновременно разъясняя, что сам по себе разум мало что значит),
или как долго должны жить люди (хотя бы в качестве примерного отправного
пункта), и люди без всякой критики принимали эти законы, так как каждый
верил тому, что Культура в своей пропаганде говорила сама о себе, что именно
она вправе судить непредвзято и без собственной заинтересованности, что ею
движет только стремление к абсолютной истине... и так далее.
Но были ли эти люди вокруг него действительно гуманоидами? Они были
примерно одного с Хорзой роста, с симметричными телами, имели в общем и
целом такую же структуру суставов и такую же дыхательную систему, а на их
лицах — хотя каждое выглядело как-то иначе — присутствовали глаза, рот,
нос и уши.
Но они были тоньше, чем должны были быть, и цвет или оттенок их кожи
казался каким-то нездоровым.
Хорза лежал тихо. Он снова чувствовал себя очень тяжелым, но зато на
твердой земле. Хотя, с другой стороны, если судить по физическому состоянию
этих людей, похоже, что на острове вовсе нет изобилия пищи. Во всяком
случае, ему показалось, что причина их худобы именно в этом. Он с трудом
поднял голову и сквозь тонконогий лес попытался отыскать космический паром,
который видел сверху. Ему удалось разглядеть крышу машины, выглядывавшую
из-за большого каноэ на берегу. Дверь в корме была открыта.
До носа Хорзы донесся запах, от которого стало дурно. Он обессиленно
опустил голову на песок.
Люди замолчали и повернули свои тонкие загорелые или просто темные тела
в сторону берега. В их рядах прямо над головой Хорзы образовался просвет. Но
как он ни старался, ему не удалось приподняться на локтях или повернуть
голову, чтобы посмотреть, кто или что там приближалось. И он просто лежал и
ждал. Потом люди справа от него подались назад. За ними показался ряд из
восьми мужчин. Левыми руками они держали длинный шест, вытянув правые в
сторону для равновесия. Это были те самые носилки, которые уносили в
джунгли, когда паром пролетал над островом. Что это значило? Два ряда мужчин
повернули носилки так, что они оказались прямо напротив Хорзы, и поставили
их. Потом все шестнадцать сели. Они казались совершенно обессиленными.
У Хорзы глаза полезли из орбит.
На носилках сидел такой безобразно жирный человек, какого Хорзе не
доводилось видеть никогда.
Днем раньше, с парома "ВЧВ", он принял этого гиганта за пирамиду из
золотого песка. Сейчас он видел, что первое впечатление было верным — если
не в отношении содержания, то, во всяком случае, в отношении формы. Хорза не
мог сказать, кому принадлежит этот большой конус человеческой плоти --
мужчине или женщине; по всей верхней половине его тела свисали большие,
похожие на груди, складки обнаженной плоти, и они лежали поверх еще более
громадных волн голого безволосого жира, в свою очередь, лежавших частично на
складках плоти согнутых ног, а частично переливавшихся на брезент носилок.
Хорза не заметил ни клочка одежды на этом монстре и ни следа гениталий. Как
бы они ни выглядели, их полностью скрывали наплывы золотисто-коричневой
плоти.
Взгляд Хорзы переместился вверх, к голове. Голый купол распухшей плоти
возвышался на толстом конусе шеи, выглядывая из-за концентрических волн
подбородка. Он имел две толстые вялые губы, маленький нос-кнопку и щели на
месте глаз. Голова сидела на жировых складках шеи, плеч и груди подобно
большому золотому колоколу на пагоде с множеством крыш. Вдруг блестящий от
пота гигант задвигал ладонями, вращая ими на раздутых баллонах рук; круглые
пальцы встретились и переплелись друг с другом так тесно, как только
позволял их обхват. Его рот раскрылся, и тут наискосок из-за гиганта в поле
зрения Хорзы вышел мужчина в менее рваной, чем у остальных, одежде.
Голова-колокол сдвинулась на несколько сантиметров в сторону и что-то
сказала мужчине, но Хорза не понял слов. Потом гигант с очевидным
напряжением поднял (или подняла) руку и оглядел по очереди тощих людей
вокруг Хорзы. Звук голоса был похож на звук льющегося в кувшин густого жира;
голос утопленника, подумал Хорза, как из кошмара. Он вслушивался, но языка
не понимал, хотя мог видеть, какое действие возымели слова гиганта на
изголодавшуюся, судя по виду, толпу. Мысли Хорзы на мгновение спутались,
будто его мозг куда-то переместил себя, а голова оставалась на месте. Он
вдруг снова оказался в ангаре "Вихря чистого воздуха", в тот самый момент,
когда его разглядывал отряд; он чувствовал себя сейчас таким же голым и
беззащитным, как тогда.
— О, только не это! — простонал он на марайне.
— Ох-хо-о! — сказали складки золотистой плоти. Голос вышел из складок
жира прерывистым рядом шипящих звуков. — Мой хороший! Дар моря говорить! --
Безволосый купол головы еще немного повернулся к человеку, стоявшему
наискосок позади носилок. — Мистер Один, разве это не быть чудесно? --
пробулькал гигант.
— Фатум добр к нам, пророк, — отрывисто ответил мужчина.
— Фатум благоволить возлюбленным, да, мистер Один. Он изгонять наши
враги и преподносить нам дар — дар моря! Хвала фатуму! — Большая пирамида
плоти заколыхалась, когда руки поднялись и потянули за собой складки более
светлой плоти. Башнеподобная голова откинулась назад, рот открылся, обнажив
в большом темном пространстве блеснувшие сталью клыки. Опять раздался
булькающий голос, на этот раз он заговорил на незнакомом Хорзе языке, но это
была одна и та же повторяющаяся фраза. Толпа послушно начала вторить. Люди
затрясли в воздухе ладонями и торопливо запели. Хорза закрыл глаза в надежде
проснуться, хотя знал, что это вовсе не сон.
Когда он открыл глаза, худые люди все еще пели, сгрудившись вокруг него
и загородив телами золотисто-коричневого монстра. С фанатичными лицами,
оскаленными зубами, с растопыренными, как когти, пальцами толпа полуголодных
поющих людей навалилась на него.
С него сорвали штаны. Хорза пытался сопротивляться, но его крепко
прижали к земле. От усталости он, вероятно, был не сильнее любого из них, и
его без труда скрутили, перевернули, заломили руки за спину и связали. Потом
опутали ноги, загнули их назад, пока ступни едва не достали до ладоней, и
коротким ремнем привязали их к запястьям. Голого и спутанного, как животное,
которое собирались забить, Хорзу проволокли по горячему песку мимо едва
горевшего костра, потом подняли и надели на торчащий в песке короткий кол,
пропустив его между спиной и связанными руками и ногами. Колени, на которых
покоилась большая часть его веса, вдавились в песок. Перед ним горел костер,
и едкий дым слепил глаза. Опять вернулся ужасный запах; по-видимому, он
поднимался из стоявших вокруг костра горшков и котлов. На берегу тут и там
виднелись другие костры и сосуды.
Громадную гору плоти, которую мужчина — мистер Один — назвал
"пророком", опустили у костра. Мистер Один встал сбоку от толстяка, повернув
к Хорзе грязное лицо с глубоко посаженными глазами. Золотой гигант на
носилках хлопнул круглыми ладонями и сказал:
— Добро пожаловать, чужак, дар моря. Я... есть большой пророк
Фви-Зонг.
Необъятное создание говорило на самой примитивной форме марайна. Хорза
открыл было рот, чтобы назвать свое имя, но Фви-Зонг продолжал:
— Ты есть посланный во время наши испытания на приливе пустота кусок
человеческий мясо, выплюнутый из отвратительный помои плод, лакомство для
дележка в честь наша победа над ядовитый извержения неверия! Ты быть знак
фатум, который мы сказать наше спасибо! — Громадные руки Фви-Зонга
поднялись, и на плечах по обеим сторонам башнеподобной головы заколыхались
складки жира; они едва не закрывали уши. Фви-Зонг что-то пропел на
незнакомом языке, и толпа несколько раз повторила фразу.
Отягощенные жиром руки снова опустились.
— Ты быть соль земли, дар моря. — Густой, как сироп, голос снова
заговорил на марайне. — Ты быть знак, благословение фатума. Ты быть один,
кого должно быть много, один-единственный, кто должен стать разделенный.
Твой станет быть тот полученный дар, благословенный красота причастия!
Не в силах вымолвить ни слова, Хорза растерянно уставился на гиганта.
Что следует отвечать таким людям? Хорза откашлялся, все еще надеясь, что
что-нибудь придет в голову, но Фви-Зонг опять не дал ему заговорить.
— Слушай же, дар моря, что мы быть пожиратели, пожиратели пепел,
пожиратели грязь, пожиратели песок и деревья, и трава, простейшие, самые
возлюбленные, самые истинные. Мы стараться готовить себя к наш день
испытаний, и сейчас этот день есть прекрасно близко! — Голос
золотисто-коричневогв пророка стал пронзительным. Он развел руки, и складки
жира снова заколыхались. — Так гляди на нас, которые ждать время
восхождения с эта мертвая равнина, с пустые животы и внутренности, с
голодные души!
Мягкие ладони Фви-Зонга шлепнули друг о друга. Пальцы переплелись, как
большие раскормленные черви.
— Если мне будет позволено... — прохрипел Хорза, но гигант снова
заговорил, обращаясь к грязной толпе, и его голос забулькал над золотым
песком, кострами и мрачными, исхудавшими людьми.
Взгляд Хорзы побрел над широким берегом к такому далекому космическому
парому с открытыми дверьми. И чем дольше он глядел на паром, тем тверже в
нем была уверенность, что это машина Культуры.
Никаких определенных признаков не было, но его уверенность с каждым
мгновением крепла. Вероятно, он был сорока или пятидесятиместным — как раз
достаточно, чтобы забрать всех виденных им на острове людей. Он не казался
особенно новым и скоростным и, по-видимому, был совсем невооружен, но что-то
в этой простой и функциональной конструкции выдавало Культуру. И телега,
которую тащат животные, и автомобиль, спроектированные Культурой, несмотря
на бездну времени между эпохами, которые они представляли, все равно имели
бы что-то общее. Хорзе бы помогло, если бы Культура нанесла какую-нибудь
эмблему или надпись, но она, бессмысленно избегая всякой помощи и
нереалистичная до крайности, отказывалась доверять символам. Она стояла на
том, что она такая, какая есть, и не нуждается ни в каких внешних признаках.
Культура была каждым отдельным принадлежащим ей человеческим или машинным
существом, но вовсе не их единством. Сама ее суть не позволяла ей связать
себя оковами каких-либо законов, обнищать деньгами или пойти за вождями в
безумие, и точно так же она была неспособна неверно представить себя с
помощью каких-либо символов.
И все же, несмотря на это, Культура имела группу символов, которыми
очень гордилась, и Хорза не сомневался, что машина перед его глазами, если
она действительно была машиной Культуры, должна иметь на корпусе, внутри или
еще где-то хоть несколько надписей на марайне.
Была ли она как-то связана с этой массой плоти, все еще что-то
говорившей исхудавшим людям вокруг костра? Вряд ли. Слишком примитивным был
марайн Фви-Зонга. Хорза и сам не владел в совершенстве этим языком, но знал
его вполне достаточно, чтобы понимать, с каким трудом пользовался им
Фви-Зонг. Кроме того, не в обычаях Культуры одаривать своими машинами
религиозных безумцев. Может, паром здесь для того, чтобы эвакуировать этих
людей? Доставить их в безопасное место, когда высокотехнологичное дерьмо
Культуры ударит по Вавач-орбитали, этому вращающемуся вентилятору? Чувствуя,
как испаряется последнее мужество, Хорза сказал себе, что скорее всего так и
есть. Значит, уйти нет никакой возможности. Или эти сумасшедшие принесут его
в жертву, или паром Культуры доставит его в плен.
Он уговаривал себя не думать о худшем. В конце концов, сейчас он
выглядел Крайклином, и весьма маловероятно, что электронные мозги Культуры
смогут правильно восстановить все связи между ним, "ВЧВ" и Крайклином. Даже
Культура не всемогуща. Но... вероятно, они знали, что он был на "Руке Бога
137", вероятно, знали, что он ушел от них, вероятно, знали, что "ВЧВ" тогда
был в том секторе космоса. (Он вызвал в памяти статистические данные,
которые Ксоралундра с упреком приводил капитану "Руки". Да, конечно,
контактный корабль выиграл бой... Ему вспомнились плохо функционирующие
двигатели-деформаторы "ВЧВ". Они должны были производить такой килевой след,
который любой хоть немного уважающий себя контактный корабль Культуры мог
заметить с расстояния сотен светолет...) Проклятие, эти мозги вполне могут
быть способны на такое. Возможно, они проверяют каждого, кого вывозят с
Вавача. Они могут установить это за считанные секунды с помощью
одной-единственной клетки тела, одной чешуйки кожи, единственного волоска.
Насколько известно, у них уже есть пробы его тела. Микроскопический
летательный аппарат, посланный вон с того шаттла, мог собрать крошечные
кусочки его тканей... Хорза повесил голову. Мышцы затылка заболели в сговоре
со всем остальным разбитым, измученным, смертельно уставшим телом.
Хватит!-- приказал он себе. Хватит изображать неудачника! Ты слишком
себя жалеешь. Выкручивайся! Ведь при тебе все еще твои зубы и ногти... и
мозг. Дождись подходящего мгновения и...
— Потому что смотрите, — продолжал Фви-Зонг, — безбожники, всеми
ненавидимые, презираемые презренными, атеисты, преданные анафеме, послать
нам этот инструмент пустоты, вакуума... — При этих словах Хорза поднял
голову и увидел, что Фви-Зонг показывал на паром. — Но мы есть непоколебимы
в наша вера! Мы противостоять соблазны пустоты меж звезд, где жить
безбожники, преданные анафеме вакуумом! Мы остаться часть того, что есть
часть нас самих! Мы никогда не вступить в союз с великий кощунство, который
есть материальность. Мы стоять, как скалы и деревья — крепко укоренившись,
прочно, железно, несгибаемо! — Фви-Зонг снова раскинул руки, голос его
гремел. Мужчина с резким голосом и грязной светлой кожей что-то прорычал
сидящим, и они зарычали в ответ. Пророк улыбнулся Хорзе через костер.
Скривившийся в улыбке рот Фви-Зонга образовал темную дыру, из которой
выпирали четыре маленьких клыка. Они блеснули в солнечном свете.
— Вы со всеми гостями так обращаетесь? — Хорза очень крепился, пока
не закончил фразу, и только потом закашлялся. Улыбка Фви-Зонга исчезла.
— Ты не есть гость, дар моря. Ты выигрыш, который мы получить и
который я пользоваться. Добыча из моря и солнца, и ветра, который послать
нам фатум. Хи-и-хи-и. — Улыбка Фви-Зонга вернулась вместе с каким-то
девичьим хихиканьем, и большая ладонь приподнялась, чтобы прикрыть пухлые
губы. — Фатум признать свой пророк, посылать ему лакомство! И это тогда,
когда некоторый в мой стадо иметь задний мысли! Эй, мистер Один?
Голова-башня повернулась к тонкой фигуре бледного мужчины, стоявшего
рядом с гигантом. Мистер Один кивнул.
— Фатум наш садовник и наш волк. Он уничтожает слабых в честь сильных.
Так говорил пророк.
— А слово, что умирать во рту, жить в ушах. — Фви-Зонг снова повернул
голову к Хорзе. Наконец-то, подумал Хорза, я знаю, что он мужчина. Что бы
для меня это ни значило.
— Могущественный пророк, — сказал мистер Один. Фви-Зонг улыбнулся
шире, но продолжал смотреть на Хорзу. — Дар моря должен увидеть судьбу,
которая его ожидает, — продолжал мистер Один. — Может быть, этот предатель
и трус Двадцать Семь...
— О да! — Фви-Зонг хлопнул в ладоши, и лицо его просветлело. Секунду
Хорза думал, что видит маленькие белые глаза, направленные на него из
маленьких щелочек. — О да, доставить сюда этот трус! Позволить нам сделать
то, что должно сделать.
Мистер Один что-то сказал громким голосом истощенным людям вокруг
костра. Несколько человек встали и отправились за спиной Хорзы в направлении
леса. Остальные запели что-то похожее на псалом.
Через несколько минут Хорза услышал крик, а потом целую серию
приближающихся воплей и криков. Наконец люди вернулись. Они несли толстый
короткий шест, подобный тому, к которому был привязан Хорза. На шесте висел
молодой мужчина, что-то орущий на незнакомом языке и вырывающийся изо всех
сил. С его лица на песок падали капли пота и слюны. Шест был заострен на
одном конце, и это острие загнали в песок за костром напротив Хорзы, так что
молодой человек мог видеть Оборотня.
— Это мой выпивка из моря, — сказал Фви-Зонг Хорзе и показал на
молодого человека. Тот дрожал и стонал, глаза его вращались в глазницах, а с
губ капала слюна. — Это быть мой невоспитанный малыш, который после свой
возрождение носить имя Двадцать Семь. Он быть один из наших уважаемых и
любимых сыновей, один из наших помазанных, один из наших солакомств, один из
наших братский вкусовой почки на большой язык жизни. — Голос Фви-Зонга
рассыпался смехом, как будто он вдруг осознал абсурдность роли, которую
играл и не устоял перед искушением переиграть. — Это щепка от наше дерево,
это песчинка из наш берег, этот заблудший осмелиться подбежать к семь раз
проклятый инструмент вакуума. Он пренебречь даром бремени, который мы его
чествовали; он принять решение покинуть нас и побежать по песку, когда вчера
чужой враг пролетать над нами. Он не верить в наша спасительная милость, он
повернуться к инструмент тьмы и пустоты, к все проглатывающая тень бездушных
и проклятых. — Фви-Зонг разглядывал мужчину, все еще трясшегося на шесте по
ту сторону костра. Лицо пророка приняло выражение строгого упрека. — Фатум
сделать, чтобы предатель, который убегать от нас и угрожать жизнь свой
пророк, быть пойман — чтобы он понять, какой печальный ошибка он сделать, и
искупить свой ужасный преступление. — Руки Фви-Зонга упали вниз, и он
покачал большой головой.
Мистер Один что-то крикнул людям вокруг костра. Они посмотрели на
мужчину, названного Двадцать Семь, и затянули псалом. Опять вернулся
знакомый ужасный запах, свербя в носу и заставляя глаза слезиться.
Пока люди пели, мистер Один и две молодые девушки вырыли из песка
небольшие мешки. Из них они достали узкие матерчатые ленты, которые обмотали
вокруг себя. Пока мистер Один одевался, Хорза заметил большой пулевой
пистолет в кобуре, укрепленной на веревке под грязной курткой. Вероятно, это
было то самое оружие, из которого стреляли вчера по парому, когда они с
Миппом пролетали над островом.
Молодой человек открыл глаза, увидел обвитых лентами и закричал.
— Слушайте, как побитый душа кричать об урок, как она молить об дар
раскаяний, об утешение освежающий страданий.
Фви-Зонг с улыбкой посмотрел на Оборотня.
— Наш дитя Двадцать Семь знать, что его ждать, и пока его тело,
который уже показать себя такой слабый, разрушаться от буря, душа его
кричать: "Да! Да! Могучий пророк! Поддержать меня! Сделать меня часть себя!
Дать мне твой сила! Идти ко мне!" Разве это не есть сладкий и восторженный
звук?
Хорза посмотрел пророку в глаза и промолчал. Молодой человек продолжал
кричать, пытаясь оторваться от шеста. Мистер Один встал перед ним на колени,
опустил голову и что-то забормотал. Обе одетые в плотную материю женщины
наполнили блюда из котлов и кувшинов разогретой и испускавшей пар жидкостью.
Запах выворачивал Хорзе желудок.
Фви-Зонг переключился на другой язык и обратился к обеим женщинам. Они
посмотрели на Хорзу, потом подошли к нему со своими блюдами и поднесли их к
его носу. Хорза отвернул голову, скривившись от отвращения. Содержимое блюд
походило на рыбьи потроха в соусе из экскрементов. Женщины с ужасным варевом
удалились; но вонь еще долго стояла в носу Хорзы. Он старался дышать ртом.
Рот молодого человека разжали деревянными клиньями, и его сдавленные
крики стали еще пронзительнее. Мистер Один крепко держал его, а женщины
черпали ложками жидкость из блюд и вливали в рот. Молодой человек пускал
слюни и стонал, давился и пытался выплюнуть. Потом его вырвало.
— Позволь мне показать мой оружие, мой благословение, — сказал
Фви-Зонг Хорзе и пошарил позади своего необъятного тела. Его рука вернулась
с большим узлом тряпья, которое он размотал. Появились, сверкая на солнце,
какие-то металлические устройства, похожие на маленькие капканы. Фви-Зонг
приложил палец к зубам, разглядывая коллекцию, а потом выбрал один из
маленьких аппаратов. Он вставил его в рот и прижал к клыкам, которые Хорза
уже видел. — Што ты шкажать на это? — с широкой ухмылкой обратился к
Оборотню пророк. Во рту его блестели искусственные зубы, ряд острых
пилообразных острий. — Или на это? — Фви-Зонг заменил их другими
челюстями, усеянными крошечными, как иглы, клыками, потом третьими, с косыми
зубами, похожими на зазубренные жала, потом еще одними, в которых были
проделаны дырки. — Как? — Он вставил в рот последние челюсти и повернулся
к мистеру Один. — Што ты думать, миштер Один? Вот эти? Или... — Фви-Зонг
вынул зубы с дырками и вставил другие, с длинными лопатообразными лезвиями.
— Эти? Я думать, они прекрашный. Мы натшинать вот эти. Мы накажать этот
невошпитанный малыш.
Голос Двадцать Семь стал хриплым. Четверо мужчин встали на колени,
подняли его ногу вверх и крепко зажали. Носилки с Фви-Зонгом поставили перед
молодым человеком. Гигант обнажил зубы-клинки, наклонился и быстрым
движением откусил палец на ноге Двадцать Семь. Хорза отвернулся.
В следующие полчаса неторопливого пожирания громадный пророк обгрызал
тело Двадцать Семь, атакуя выступающие части и немногие еще оставшиеся
отложения жира разными зубами. При каждом укусе молодой человек пронзительно
вскрикивал.
Хорза смотрел и ничего не видел. Иногда он пытался привести себя в
такое душевное состояние, которое сделало бы его способным выработать месть
против этого странного искажения человеческой сущности, но потом он только
желал, чтобы эта история поскорее закончилась. Пальцы на руках своего
экс-малыша Фви-Зонг оставил напоследок; для них он вставил челюсти с
дырявыми зубами, похожие на щипцы.
— Хотеть пить, — сказал он и вытер гигантской рукой испачканное
кровью лицо.
Двадцать Семь, искалеченный, стонущий, истекающий кровью и в
полуобморочном состоянии был обмотан тряпкой и уложен на песок лицом вверх.
Ему вбили деревянные клинья в уже беспалые ладони и большим камнем
раздробили ноги. Несмотря на кляп, он снова испустил слабый крик, когда
увидел, что к нему подносят пророка Фви-Зонга. Носилки были поставлены на
жалобно стонущую фигуру. Фви-Зонг повозился с веревками на боку носилок, под
его громадным телом открылся клапан и упал на лицо спутанного,
окровавленного человека под ним на песке. Пророк подал знак, и его опустили
на мужчину, заглушив его стоны. Пророк улыбнулся. Экономными движениями он
поерзал, усаживаясь поудобнее, как птица в гнезде на яйцах, и его жирное
тело полностью закрыло человеческую фигуру. Он что-то вполголоса напевал.
Изголодавшаяся толпа смотрела, очень медленно и тихо пела, покачиваясь из
стороны в сторону. Фви-Зонг начал легко покачиваться взад и вперед, сначала
совсем медленно, потом все быстрее и быстрее. На золотистом куполе лица
появились капли пота. Он тяжело задышал и подал знак толпе. Обе закутанные
женщины подошли и слизали струйки крови, красным молоком бегущие изо рта
пророка по складкам его подбородка и широкой груди. Фви-Зонг запыхтел,
немного осел вниз, на мгновение застыл, а потом неожиданно быстрым и
порывистым движением могучих рук ударил обеих женщин по голове. Женщины
убежали и исчезли в толпе. Мистер Один громко запел, а все остальные
подхватили.
В конце концов Фви-Зонг отдал короткий приказ. Носильщики подняли его
массивную тушу и открыли раздавленное тело Двадцать Семь, стоны которого
смолкли навсегда.
Они подняли труп, отрубили голову, удалили черепную крышку и начали
пожирать мозг, и только тут Хорзу вырвало.
— И вот теперь мы стать один из другие, — торжественно объявил
Фви-Зонг пустому черепу молодого человека и бросил его через плечо в огонь.
Тело унесли к морю и выбросили.
— Только эта церемония и любовь фатум отличать нас от животные, о знак
милости фатума, — оглушительно сказал Фви-Зонг Хорзе, пока прислуживающие
женщины обтирали и умащали его жирное тело. Привязанный к торчавшему в земле
колу, чувствуя отвратительный привкус во рту, Хорза осторожно вдохнул и
выдохнул, не сделав попытки ответить.
Тело Двадцать Семь медленно уносило в море. Фви-Зонга обтерли. Худые
люди безразлично сидели или суетились вокруг ужасно воняющей жидкости в
бурлящих котлах. Мистер Один и обе его помощницы сняли ритуальные одеяния,
что оставило мистера Один в грязной, но целой куртке, а женщин в лохмотьях.
Фви-Зонг приказал поставить носилки на песок перед Хорзой.
— Глядеть, подарок волн, плод волнующийся океан, мои люди готовиться
нарушать свой пост.
Пророк помахал трясущейся от жира рукой, чтобы показать на людей,
занятых кострами и котлами. Воздух наполнил запах протухшей пищи.
— Они есть, что оставлять другие, что другие никогда не дотронуться,
потому что они хотеть быть ближе к ткань фатум. Они съедать кора деревьев и
трава земли, и мох с камни; они съедать песок и листья, и корни, и земля;
они съедать раковины и внутренности морские звери, и отбросы земля и океан;
они съедать продукты свой тело и делить продукты мой. Я быть источник. Я
быть колодец, вкус на их язык.
Ты пузырь пена на океан жизни, ты есть знамение. Плод моря, рядом с
мгновение твой уничтожения тебе стать ясно, что ты быть все, что ты когда-то
съесть, а пища быть только не переваренный экскременты. Это я уже видеть;
это ты еще увидеть.
Одна из служанок вернулась от моря с вымытыми зубами Фви-Зонга. Он взял
их и сунул куда-то назад, в лохмотья.
— Все погибнуть с нами, все найти смерть, уничтожение. Но мы одни
будем восстать из уничтожение и вступить в блеск наш высший совершенство.
Пророк улыбнулся Хорзе; тем временем вокруг него — на песок уже упали
длинные послеполуденные тени — худые, болезненные люди усаживались за свою
зловонную трапезу. Хорза смотрел, как они пытались есть. Некоторым под
пришпориванием мистера Один это удавалось, но большинство не могли удержать
в себе ничего. Они задерживали дыхание и делали глоток жидкости, но почти
всякий раз то, что они только что втолкнули в себя, извергалось назад.
Фви-Зонг печально наблюдал за ними и качал головой.
— Ты видеть, даже самый близкий мой дети еще не быть готовы. Мы должен
молиться и молить, чтобы они стать готовы, когда прийти время, которое
наступить через малые дни. Мы надеяться, что неспособность их тело ощутить
симпатия к все вещи не позволить им показаться извращенцы в глаза и во рту
наш бог.
Ты, жирный ублюдок. Если хочешь знать, ты в пределах моей досягаемости.
Я могу со своего места ослепить тебя, могу плюнуть в твои маленькие глазки
и, может быть...
Но, может быть, и нет, подумал Хорза. Глаза этого гиганта были так
глубоко скрыты в распухшей коже лба и щек, что ядовитая слюна, которой Хорза
мог бы плюнуть в золотого монстра, может и не попасть на слизистую оболочку.
Но мысль эта была единственным утешением в данной ситуации. Он в состоянии
плюнуть в пророка, вот и все. Возможно, возникнет ситуация, в которой это
даст результат, но делать это сейчас было бы глупо. Слепой и взбешенный
пророк может быть еще опаснее, чем зрячий и хихикающий, решил Хорза.
Фви-Зонг продолжал говорить, обращаясь к Хорзе, ни разу не задав
вопроса, ни разу не сделав паузы и все чаще повторяясь. Он рассказывал ему о
своем прозрении и о своей прошлой жизни сначала в качестве циркового урода,
потом дворцового талисмана у какого-то негуманоидного сатрапа на
мегакорабле. Там и состоялось его прозрение. Он уговорил нескольких
смельчаков подождать всеобщего конца на одном из островов. Остальная
молодежь пришла, когда Культура оповестила о судьбе Вавач-орбитали. Хорза
слушал вполуха. Он пытался придумать путь к бегству. Мысли его бешено
неслись.
— ...Мы ждать конец всего, ждать последний день. Мы готовиться к наш
последний завершение, когда смешаться плоды земля и море, и смерти с наши
хрупкие тела из плоть и кровь, и кости. Ты быть наш знак, наш аперитив, наш
обоняние. Ты быть должен чувствовать себя очень важный.
— Могущественный пророк, — сказал Хорза, тяжело сглотнув и сделав все
возможное, чтобы заставить свой голос звучать спокойно. Фви-Зонг перестал
говорить и нахмурился. Хорза продолжал: — Я на самом деле ваше знамение. Я
приношу вам себя самого, я малыш с последним номером. Я пришел освободить
вас от машины из вакуума. — Хорза оглянулся на шаттл Культуры, стоявший
позади него на берегу с открытыми дверьми в корме. — Я знаю, как может быть
удален этот источник искушения. Дай мне показать свое усердие этой маленькой
службой твоей великой и величественной персоне. Тогда ты узнаешь, что я твой
последний и самый верный слуга, слуга с последним номером, который пришел
перед уничтожением, чтобы... чтобы закалить твоих последователей перед лицом
приближающегося испытания и устранить искушение проклятых. Я смешался со
звездами и воздухом, и океаном, и несу тебе это послание, это спасение. --
Тут Хорза сделал паузу. Горло и губы его пересохли, глаза слезились от
острого зловония пищи пожирателей, которое доносил легкий бриз. Фви-Зонг
сидел совсем тихо на своих носилках, повернув к Хорзе узкие щелки глаз и
морщинистый грушевидный лоб.
— Мистер Один! — Фви-Зонг повернулся к светлокожему мужчине в куртке,
массировавшему живот одному из пожирателей. Несчастный парень лежал,
постанывая, на земле. Мистер Один выпрямился и подошел. Гигантский пророк
указал подбородком на Хорзу и что-то сказал. Мистер Один слегка поклонился,
зашел за спину Хорзе и, скрывшись из поля зрения Оборотня, что-то вытащил
из-под куртки. Сердце Хорзы заколотилось. Что сказал пророк? Что собрался
делать мистер Один? Над головой Хорзы показались что-то сжимавшие руки.
Оборотень закрыл глаза.
Поверх его рта туго завязали тряпку. Она воняла тем же отвратительным
варевом. Потом его голову подтянули к колу и сильно прижали. Хорза уставился
на Фви-Зонга, который заговорил снова:
— Так. Как я только что хотеть сказать...
Хорза не слушал. Примитивная вера этого жирного человека немногим
отличалась от миллионов других. Только степень варварства делала ее
необычной в эти якобы цивилизованные времена. Возможно, это было еще одно из
побочных проявлений войны; тогда в этом виновата Культура. Фви-Зонг говорил,
но никакого смысла слушать его не было.
В мыслях Хорзы пронеслось, что Культура в основном сочувствовала
личностям, верящим во всемогущего Бога. Но на суть их веры она обращала
внимания не больше, чем на бред сумасшедшего, который утверждает, что
является царем Вселенной. И хотя природа веры не считалась полностью
несущественной — во взаимосвязи с окружением и воспитанием из нее делались
выводы, что же не так с этими существами, — точка зрения ее не принималась
всерьез.
Что-то подобное к Фви-Зонгу ощущал и Хорза. Он должен обращаться с ним,
как с безумным, это было очевидно. И тот факт, что его безумие рядилось в
одежды религии, ничего не значил.
Несомненно, Культура была бы другого мнения и стала бы утверждать,
будто есть много общего между безумием и верой, но чего еще можно ожидать от
Культуры? Идиране лучше знали это, и хотя Хорза соглашался далеко не со
всем, что представляли идиране, он с уважением относился к их религии. Весь
их образ жизни, почти каждая их мысль была освещаема, руководима и
управляема их единственной религией/философией, верой в порядок, в
предопределенность места в жизни и в своего рода святой разум.
Они верили в порядок, так как видели слишком много его
противоположности, хотя бы даже в своей собственной планетарной истории
необычайно ожесточенного соревнования на Идире и потом — когда они наконец
вступили в сообщество местного звездного скопления — вокруг себя, между
собой и среди других видов. Им приходилось страдать из-за нехватки порядка;
они миллионами умирали в глупых, вызванных простой жадностью войнах, в
которые часто бывали втянуты не по собственной вине.
Они верили в предопределенность места. Определенные индивидуумы всегда
принадлежали определенному месту — высокогорья, плодородные области,
острова в умеренной зоне, — не важно, родились они там или нет. То же самое
относилось и к племенам, кланам и расам (и даже видам; большинство древних
святых текстов были достаточно многозначными и неопределенными, чтобы можно
было связывать их с открытием, что идиране не одиноки во Вселенной. Тексты,
утверждавшие иное, немедленно уничтожались, а их авторы сначала ритуально
предавались анафеме, а потом основательно забывались). В мирской форме веру
можно было определить как убеждение в том, что для всего есть место и все
должно быть на своем месте. Если когда-нибудь все окажется на своем месте,
Бог будет доволен такой Вселенной, и вечный мир и вечная радость изгонят
современный хаос.
Идиране видели себя руководителями этого большого процесса наведения
порядка. Они были избранниками. Сначала им был дан мир и покой, чтобы им
стало понятно, чего хочет Бог, а потом силы беспорядка, которые, как они
постепенно поняли, им нужно было победить, заставили их действовать. Бог
замыслил с ними нечто Великое. Они должны были найти собственное место, хотя
бы в своей родной Галактике, а возможно, и выйти за ее пределы. Более зрелые
виды должны сами позаботиться о собственном спасении, установить свои
собственные правила и найти свой собственный мир с Богом. (Это был знак Его
великодушия, Он доволен их достижениями, даже если они отрицали Его.) Но
другие — толпящиеся вокруг, хаотичные, воюющие друг с другом народы, — они
нуждались в руководстве.
Пришло время отложить в сторону игрушки эгоистических стремлений. И
чтобы идиране поняли это, было знамение. В них и в том мире, который был
божественной частью их наследства, волшебной формулой внутри их
генетического кода, всплыло новое послание: Растите! Ведите себя порядочно!
Готовьтесь!
Хорза не больше Бальведы верил в религию идиран, и он действительно
видел в их продуманных-перепродуманных и слишком уж плановых идеалах тот
самый сорт ограничивающих жизнь сил, который так отпугивал его в изначально
добром моральном облике Культуры. Но идиране полагались сами на себя, а не
на машины, и потому они по-прежнему оставались частью жизни. В этом и была
для Хорзы решающая разница.
Хорза был убежден, что идиране никогда не стали бы подчинять себе все
менее развитые цивилизации в Галактике. Судный День, о котором они мечтали,
никогда не придет. Но абсолютная уверенность в этом окончательном поражении
сделала идиран обычными существами, частью всеобщей жизни Галактики. Они
стали просто еще одним видом, который растет, распространяется, а потом,
выйдя в фазу плато, которой достигали в конце концов все несамоубийственные
виды, успокоится. Десятки тысяч лет идиране были, конечно, цивилизацией
среди многих таких же и вели свою собственную жизнь. Короткая эра покорении
стала потом источником высокоценимых воспоминаний, но еще до тех пор они
стали несущественными и были отметены созидательной теологией. Идиране
раньше были спокойными и интроспективными; такими же они когда-то станут
вновь.
И, наконец, они были разумными. Они больше прислушивались к голосу
разума, чем эмоций. Единственное, во что они верили, не требуя
доказательств, было то, что жизнь имеет смысл и что есть нечто, многими
людьми называемое Богом, и что этот Бог желает лучшего существования для
своих творений. И сейчас они шли к этой цели и верили, что они руки, ладони
и пальцы Бога. Но когда придет время, они не станут скрывать знание о том,
что неправильно это понимали и что их задачей вовсе не было создание
окончательного порядка. Галактика с ее многочисленными и разными
цивилизациями ассимилирует и их.
Культура была совсем другой. Хорза не видел конца ее политике
постоянного и расширяющегося вмешательства. Вполне возможно, она будет расти
вечно, так как не может сдерживаться естественными границами. Как
переродившаяся раковая клетка без "выключателя" в своем генетическом
устройстве, Культура будет распространяться столь долго, сколько ей
позволят. Добровольно она это не прекратит никогда, а потому должна быть к
этому принуждена.
Он уже давно решил посвятить себя этому делу, думал Хорза, пока
Фви-Зонг продолжал греметь. Но он не сможет служить ему, если не вырвется от
пожирателей.
Фви-Зонг говорил еще некоторое время, а потом приказал повернуть
носилки, чтобы поговорить с молодежью. Большей части его паствы было совсем
плохо — или они просто так выглядели. Фви-Зонг переключился на местный
язык, которого Хорза не понимал, и начал, очевидно, проповедь, не обращая
внимания на постоянные приступы рвоты в своем стаде.
Солнце опускалось все ниже к океану, и воздух становился прохладнее.
После проповеди Фви-Зонг тихо сидел на носилках, а пожиратели один за
другим подходили к нему, кланялись и что-то серьезно говорили. Пророк широко
улыбался и то и дело кивал, будто соглашаясь.
Потом пожиратели запели, а Фви-Зонга умыли и умастили две женщины,
помогавшие при убийстве Двадцать Семь. Его громадное тело блестело в лучах
заходящего солнца, и он весело помахивал руками. Так его и унесли с берега в
лесок у подножия единственной жалкой горы на острове.
Тем временем наносили дров и развели костры. Пожиратели разошлись по
своим палаткам и кострам или маленькими группами подались прочь с примитивно
сплетенными корзинами — очевидно, чтобы собрать свежие отходы, которые
позже попытаются сожрать.
К заходу солнца мистер Один присоединился к пяти молчаливым
пожирателям, сидевшим у костра, на который Хорза уже досыта нагляделся.
Исхудавшие люди почти не обращали внимания на Оборотня, но мистер Один
подошел и сел рядом с ним. В одной руке он держал несколько челюстей,
которые Фви-Зонг опробовал на Двадцать Семь, а в другой маленький камень,
которым шлифовал и полировал металлические зубы. Двое пожирателей пошли к
своим палаткам, а мистер Один зашел Хорзе за спину и развязал кляп. Хорза
задышал через рот, чтобы избавиться от противного привкуса, подвигал нижней
челюстью и переместил свой вес в попытке смягчить усиливающуюся боль в руках
и ногах.
— Удобно? — спросил мистер Один и снова сел, продолжая шлифовать
металлические клыки. Они блестели в свете костра.
— Я чувствовал себя и получше, — ответил Хорза.
— Тебе будет еще хуже... друг. — Последнее слово мистер Один заставил
прозвучать проклятием.
— Меня зовут Хорза.
— Меня не интересует твое имя. — Мистер Один покачал головой. — Дело
не в твоем имени. Дело не в тебе.
— Такое же впечатление начало складываться и у меня, — согласился
Хорза.
— Да? — Мистер Один встал и приблизился к Оборотню. — Действительно?
— Он замахнулся стальными зубами, которые держал в руке, и ударил Хорзу по
левой щеке. — Считаешь себя умным, да? Воображаешь, что сумеешь
выкрутиться? — Он пнул Хорзу в живот. Хорза захрипел и задохнулся. --
Видишь — дело не в тебе. Ты только кусок мяса и ничего больше. И никто
больше. Только мясо. И кроме того... — второй пинок, — боль нереальна. Это
только химические и электрические реакции и тому подобное. Верно?
— Ох, — прохрипел Хорза, пересиливая боль. — Да. Верно.
— Ладно, — ухмыляясь, сказал мистер Один. — Вспомни об этом завтра,
ладно? Ты только кусок мяса, а пророк — кусок побольше.
— Вы... э-э... значит, не верите в душу? — робко спросил Хорза,
надеясь, что пинать его больше не будут.
— Сунь свою душу в задницу, чужак, — с улыбкой ответил мистер Один.
— Будет лучше, если ты перестанешь надеяться, что нечто подобное
существует. Некоторые люди от природы пожиратели, а некоторые будут сожраны,
и я не вижу причины, почему у душ должно быть иначе. Так как сейчас ты
относишься, очевидно, к тем, которых пожирают, тебе только остается
надеяться, что души у тебя нет. Это было бы для тебя самым лучшим, поверь
мне. — Мистер Один вытащил тряпку, которую снял с лица Хорзы, и снова
крепко завязал вокруг головы. — Вот так — не иметь души было бы для тебя
самым лучшим, друг. Но если выяснится, что она у тебя есть, ты вернешься и
расскажешь об этом, чтобы мне было над чем посмеяться, ладно? — Мистер Один
крепко затянул узел и притянул голову Хорзы к деревянному колу.
Адъютант Фви-Зонга закончил заточку сверкающих металлических зубов,
встал и поговорил с другими пожирателями у костра. Через некоторое время они
ушли к маленьким палаткам, и скоро все покинули берег. Остался только Хорза,
чтобы смотреть на погасающие костры.
Тихо шумел далекий прибой, звезды ползли по своим орбитам, а на дневной
стороне орбитали вверху была видна полоса яркого света. Блестя в свете звезд
и орбитали, шаттл Культуры немо ждал с открытыми дверьми, как пещера
спасительной тьмы.
Хорза уже проверил узлы, которыми были стянуты руки и ноги. Бесполезно,
даже если он сделает тонкими свои запястья. Веревка, шнур или что там они
использовали все время сжималась и мгновенно устраняла всякую слабину,
которую он мог создать. Возможно, материал сокращался при высыхании, и они
его намочили перед тем, как связать. Трудно сказать. Он мог увеличить
выделение кислоты из своих потовых желез, там, где веревка касалась его
кожи, и это стоило попробовать. Но, вероятно, даже долгой ночи Вавача может
не хватить, чтобы это сработало.
Боль нереальна, сказал он себе. Глупости!
Хорза проснулся в утренних сумерках одновременно с большинством
пожирателей, которые медленно спускались к воде, чтобы умыться в прибое. Ему
было холодно, и он дрожал. Как он установил, температура его тела ночью
существенно понизилась из-за легкого транса, в который он вынужден был себя
ввести для изменения клеток кожи на запястьях. Он потянул веревки, ища
слабину или хотя бы легчайшие разрывы нитей или волокон. Но не было ничего,
кроме боли в ладонях, там где пот попал на неизмененную кожу, не имевшую
защиты против кислоты из его собственных потовых желез, и это на секунду
обеспокоило его. Ведь воплощаясь в Крайклина, он вынужден был для полноты
картины перенять и его отпечатки пальцев и ладоней, а для этого ему нужна
была кожа в превосходной кондиции для превращения. Потом он рассмеялся над
собой за это беспокойство, когда, вероятно, не доживет и до сегодняшнего
вечера.
Не убить ли себя, нерешительно подумал он. Это было вполне возможно; с
небольшой внутренней подготовкой он мог использовать один из своих
собственных зубов, чтобы отравить себя. Но пока оставался хоть малейший
шанс, он не задумывался над этим всерьез. Как держатся в войне люди
Культуры? Они будто бы тоже в состоянии умереть по собственной воле, и как
бы то ни было, это у них будто бы сложнее, чем просто яд. Но как они
удерживаются от искушения избежать этого, эти мягкие, развращенные миром
умы? Он представил их в бою, как они, получив первые раны, почти в то же
мгновение прибегали к автоэвтаназии. Эта мысль заставила его улыбнуться.
Идиране тоже умели впадать в смертельный транс, но они использовали его
только в случае чрезвычайного позора или бесчестия, или если закончен труд
всей жизни, или если кому-то грозила калечащая болезнь. И иначе, чем
Культура — или Оборотни, — они в полной мере наслаждались своей болью, не
подавляя ее никакими оглушающими веществами собственного организма. Оборотни
рассматривали боль как рудимент своей эволюции из животного мира. Культура
просто боялась ее. Но идиране обходились с ней со своего рода презрением.
Хорза посмотрел поверх двух больших каноэ вдоль берега на открытые
двери в корме парома. Пара роскошно окрашенных птиц гордо вышагивала по
крыше, совершая мелкие, ритуализованные движения. Хорза некоторое время
наблюдал за ними. Лагерь пожирателей постепенно просыпался, а утреннее
солнце становилось все ярче. Из редкого леса поднимался туман. Высоко в небе
стояли облака. Из своей палатки вышел мистер Один, зевнул, потянулся, потом
вытащил из-под куртки тяжелый пистолет и выстрелил в воздух. Казалось, это
было сигналом для всех пожирателей вставать и приниматься за будничные дела,
если они еще не были сделаны.
Шум примитивного оружия спугнул птиц с крыши шаттла. Он взмыли в воздух
и полетели прочь над деревьями и кустами вокруг острова. Хорза посмотрел им
вслед, потом опустил взгляд, уставился на золотой песок и медленно и глубоко
задышал.
— Твой великий день, чужак, — заметил мистер Один с ухмылкой и
остановился перед Оборотнем. Он сунул пистолет в кобуру на веревке под
курткой. Хорза посмотрел на мужчину, но ничего не сказал. Опять праздничный
обед в мою честь, подумал он.
Мистер Один обошел вокруг Хорзы и осмотрел его. Хорза следил за ним
глазами, пока мог, и ждал, что тот увидит поврежденные кислотным потом
веревки на запястье. Но мистер Один ничего не заметил, и когда снова
появился в поле зрения Хорзы, он по-прежнему слегка улыбался, легонько
покачивая головой, и был, казалось, доволен, что жертва по-прежнему крепко
связана и привязана к колу. Хорза напряг все свои силы, чтобы растянуть
веревки на запястьях, но они не поддавались. Не получилось. Мистер Один
ушел, чтобы присмотреть за пожирателями, сталкивавшими в воду рыбацкие
каноэ.
Незадолго до полудня был принесен на носилках Фви-Зонг. Как раз
вернулись рыбацкие каноэ.
— Дар море и воздух! Дань большой Круговой Море с его громадный
богатство! Смотреть, какой чудесный день тебя ожидать! — Фви-Зонга ссадили
по другую сторону костра, и он улыбнулся Оборотню. — Вся ночь ты иметь
время думать, что будет принести тебе этот день. В темнота ты иметь
возможность смотреть на плоды вакуум. Ты видеть пространство между звезды,
ты видеть, сколько там пустота, как мало там быть что-нибудь. Теперь ты быть
способен оценить честь, который тебе будет оказан, как счастливо ты мочь
превознести себя, потому что это быть мой знак, мой жертвоприношение! --
Фви-Зонг восхищенно захлопал в ладоши, и его громадное тело заплескалось
вверх и вниз. Он постоянно проводил округлыми ладонями у рта, и складки
плоти над его глазами ненадолго поднимались и открывали белизну внутри. --
Хо-хо-о! Какой удовольствие мы все будем иметь!
Пророк сделал знак, и носильщики понесли его к морю, чтобы умыть и
умастить.
Хорза наблюдал, как пожиратели готовили еду. Они вспарывали рыбу,
выбрасывали мясо и оставляли кишки, чешую, головы и кости. Они удаляли
моллюсков из раковин и оставляли раковины. Они перемалывали скорлупу с
сорной травой и какими-то яркими морскими улитками. Хорза смотрел на
происходящее перед его глазами и видел, насколько опустились пожиратели,
видел струпья и язвы от недоедания и общей слабости. Кашель и насморк,
шелушащаяся кожа и деформированные конечности — все говорило о последней
стадии смертельной диеты. Рыбье мясо и моллюски из больших, сочащихся кровью
корзин были возвращены в море. Хорза внимательно, насколько позволяли
расстояние и повязка на лице, вглядывался, но не смог уличить ни одного
пожирателя в том, что тот тайком откусил сырой рыбы из корзины, что
выбрасывали в море.
Фви-Зонг, которого обсушивали прямо у линии прибоя, посмотрел, как
выбрасывали в море еду, одобрительно кивнул и произнес спокойные слова
ободрения своей пастве. Потом хлопнул в ладоши, и носилки медленно понесли
вдоль берега к костру и Оборотню.
— Жертвенный дар! Подарок! Готовься! — загремел Фви-Зонг и мелкими
движениями поудобнее устроился на носилках, посылая волны через все большие
складки и жирные бока массивного тела. Хорза часто задышал, чувствуя, как
заколотилось его сердце. Он сглотнул и снова натянул веревку, стягивающую
запястья. Мистер Один и две женщины рылись в песке в поисках мешка со своими
одеяниями.
Все пожиратели собрались вокруг костра, повернув лица к Хорзе, и глаза
их смотрели на него пусто или неопределенно-заинтересованно. В их движениях
и выражениях лиц сквозило безразличие, и это казалось ему более удручающим,
чем привычная ненависть или садистская радость.
Пожиратели затянули псалом. Женщины и мистер Один обмотались выцветшими
полосами ткани, потом мужчина посмотрел на Хорзу и улыбнулся.
— О, счастливый миг последние дни! — Фви-Зонг повысил голос и поднял
ладони, и его слова эхом вернулись от середины острова. Из горшков перед
Оборотнем снова потянуло зловонием. — Уничтожение и созидание вот это все
должен стать символ для нас! — Фви-Зонг опустил руку в гигантские складки
белой плоти. Золотисто-коричневая кожа блеснула в солнечном свете, когда
пророк сплел свои жирные пальцы. — Его боль должен стать наш восхищение,
потому что наш уничтожение будет стать его и наш соединение. Его мучение и
поедание должен стать наш удовлетворение и наслаждение!
Фви-Зонг вскинул голову и заговорил на языке, который понимали
остальные. Их пение изменилось и стало громче. Мистер Один с женщинами
приблизились к Хорзе.
Хорза почувствовал, как мистер Один убрал повязку с его рта, потом
светлокожий мужчина что-то сказал женщинам, и они направились к бурлящим
котлам с вонючей жидкостью. Голова Хорзы казалась ...
