Чингиз Абдуллаев. Уйти и не вернуться
страница №6
... И потянутся наемники из Афганистанаво многие бывшие республики Советского Союза, продолжая сражаться и убивать,
словно своеобразное возмездие за десятилетие отчаяния и ненависти. Посеявшие
бурю - пожинают ураган.
Война сделает из мирных афганских крестьян профессиональных наймитов,
убийц по контракту и это будет гоже итогом десятилетнего противостояния. Но
война игменила не только менталитет афганских крестьян Прошедшие войну
оставались на всю жизнь ущербными инвалидами, ибо, оставаясь физически
целыми, они нравственно перерождались. Нельзя убивать друтого человека и не
терять ничего в своей собственной душе. Нельзя видеть кровь и не
содрогаться. Нельзя стрелять по живым мишеням, получая при этом своеобразное
удовлетворение. Как только это проискодит, духовному существованию
индивидуума приходит конец и вместо него появляется хладнокровное,
эгоистическое существо, нравственно ущербное, с чудовищным потенциалом
равнодушия к чужой боли.
Нужно обладать очень большим запасом душевных сил, нравственного
здоровья, чтобы противостоять всем ужасам войны и ее разлагающему влиянию.
Асанов стал с удивлением замечать, что храбрость Черкасова граничила с
дерзостью, хладнокровие сменилось жестокостью, а равнодушие к чужой беде
становилось нормой. Узнав о том, что два батальона одного из полков народной
афганской армии собираются перейти на сторону моджахедов, Черкасов не
колеблясь вызвал штурмовые самолеты и вертолеты для полного уничтожения
предполагаемых дезертиров.
Двигавшиеся по дороге машины и техника полка вместе с находившимися в
них людьми были подвергнуты прицельному бомбометанию. Ошеломленные и
раздавленные внезапно появившимися самолетами бойцы даже не подумали
организовать сопротивление, рассредоточиться, попытаться найти укрытие.
Практически с близкого расстояния они были расстреляны и .растерзаны
сыпавшимися на их головы бомбами. Среди тех, кто уничтожал этот полк, был и
полковник Руцкой, будущий Герой Советского Союза и вице-президент огромной
страны. При этом ни он, ни его товарищи не видели в подобном задании ничего
противоестественного, ибо война приучала к жестокости и крови. Из
находившихся на дороге полутора тысяч человек уцелело не более тридцати,
которых потом вылавливали по одиночке сотрудники афганских органов
безопасности.
Асанов был недоволен. Более того, он был взбешен. Вызывать штурмовиков
на людей, не разделявших идеологических позиций официальных афганских
властей, было, по его мнению, слишком жестоко. Он понимал, что многие из
уходящих батальонов могли воевать в будущем на стороне моджахедов. Но даже
это, по его мнению, не оправдывало такой варварской бомбардировки полка.
Среди погибших людей могли быть растерявшиеся, запутавшиеся, просто
поддавшиеся на уговоры люди. По его мнению, следовало окружить уходивший
полк и попытаться поговорить с его неформальными лидерами. А уничтожить
полк, не имевший огневой поддержки и тяжелого вооружения, не представляло
никакого труда. Но Черкасов с ним не соглашался. Это была их первая крупная
размолвка. Черкасов не понимал, почему он должен был уговаривать уходящих
дезертиров. Они двигались к границе, чтобы влиться в ряды революционной
оппозиции и этим поставили себя вне закона, считал Черкасов. А сам Асанов
видел в этих людях темных, зачастую полуграмотных бывших крестьянских
парней, не всегда разбирающихся в ситуации и тем более не понимающих
идеологические мотивы своего решения.
Но Черкасов тогда не принял его точку зрения. Асанов разрешал своим
подчиненным иметь свое мнение, однако позиция Черкасова его глубоко
задевала. Это был первый такой случай в его биографии. Среди офицеров ГРУ,
известных своим интеллектом и творческим потенциалом, меньше всего можно
было найти бездумных исполнителей или жестоких наймитов.
Старший лейтенант по-прежнему оставался одним из лучших его офицеров,
таким же смелым, храбрым, находчивым, отчаянным, но Асанов, сумевший
разглядеть нечто глубоко чуждое его сути, уже не мог относиться к Черкасову
с прежней симпатией.
А потом он уехал в Москву, куда подполковника Асанова отозвали зимой
восемьдесят восьмого. Когда через десять месяцев Асанов вернулся, Черкасова
уже не было среди офицеров ГРУ. Он был откомандирован в Киев, где проходил
переподготовку.
Позже Асанов узнал, что за драку в ресторане Черкасов был отчислен из
офицерского состава ГРУ и вообще оставил армейскую службу. Случайно, спустя
несколько лет, он узнал подробности всего инцидента.
В мае восемьдесят девятого вся страна смотрела заседания съезда,
взволнованно обсуждая выступления народных депутатов. Это был первый опыт
подлинной гласности, и от непривычного зрелища многие проводили у голубых
экранов целые дни, стараясь не упустить никаких подробностей. На одном из
заседаний академик Сахаров заявил, что ввод войск в Афганистан был
трагической ошибкой. С этим можно было согласиться, но когда немного
растерявшийся и плохо изъяснявшийся академик неодобрительно отозвался и о
Советской Армии, выполнявшей в Афганистане волю политического руководства
страны, в зале поднялся шум. Начался скандал. Многие выступавшие, глубоко
оскорбленные выступлением Сахарова, опровергали его слова, доказывая, как
действительно героически сражались офицеры и солдаты Советской Армии.
Попросивший вновь слова для выступления Сахаров, которому уже просто не
давали говорить, заявил, что никогда и не думал оскорблять представителей
армии, ее воинов. Но в зале уже не хотели слушать.
Вечером этого дня Черкасов с товарищем обедали в ресторане. Как первые
плоды намечавшейся кооперации и капитализации в стране начали появляться
богатые и очень богатые люди. Сидевшие за соседним столом люди, относящиеся
ко второй категории "очень богатых" хозяев жизни, основательно нагрузившись,
начали издеваться над двумя боевыми офицерами, один из которых был в форме.
Черкасова, сидевшего в штатском, они не тротали. А приехавший к нему офицер,
бывший десантник, потерявший руку в Афгане, молча слушал, как пятеро
разгоряченных парней издеваются над его армейским прошлым. А затем встал...
Черкасов просто не мог не вмешаться. Вдвоем с этим офицером они
измордовали пятерых обидчиков до такой степени, что трое из них попали в
больницу. Но зато Черкасов сразу вылетел из личного состава офицеров ГРУ.
Никто даже не захотел разобраться в случившемся, понять мотивы поступков
старшего лейтенанта. Асанову рассказывали позже, что однорукий офицер,
бывший десантник и снайпер стал одним из самых известных киллеров страны,
словно в отместку за свою изуродованную жизнь. А Черкасов, полгода
проходивший без работы и едва избежавший тюремного наказания, вернулся в
родните Казань и устроился работать в какой-то частный кооператив.
К этому времени процесс "демократизации" страны вступил в свою решающую
фазу и сразу начался невиданный рост преступности. По стране бесконтрольно
гуляли тысячи единиц неучтенного оружия, множились банды, терроризирующие
местных жителей, с каждым днем увеличивалось число финансовых афер, делавших
их обладателей миллионерами. И, наконец, после развала огромной страны по
стране прокатился настоящий вал преступности. Вспыхнули вооруженные
конфликты между Грузией и Осетией, Грузией и Абхазией, Молдавией и
Приднестровьем. Между Азербайджаном и Арменией началась широкомасштабная
война с применением танков, артиллерии и авиации. В Таджикистане трагическое
гражданское противостояние унесло более ста тысяч жизней. В самой России
полыхал северокавказский регион, где усиливалось противостояние между
Осетией и Ингушетией, где функционировала не признающая российских законов и
все более криминализирующаяся Чеченская республика, где практически раз в
несколько месяцев террористы устраивали показательные захваты автобусов с
заложниками - женщинами и детьми. В самой Москве, в Санкт-Петербурге, в
других крупных городах заказные убийства стали обычным явлением, перестрелки
между мафией уже никого не удивляли, а люди боялись выходить на улицы с
наступлением сумерек. В Казани к тому времени сложилась своя специфическая
ситуация, при которой рост детской преступности намного опережал рост общей
преступности. Подростки, разделившиеся на самые настоящие банды,
возглавляемыe порою опытными рецидивистамк, профессиональными грабителями,
"ворами в законе", наводило ужас на улицах города.
С этим явлением безуспешно пытались бороться. В город перебрасывались
крупные дополнительные силы органов внутренних дел, проводились плановые н
внеплановые мероприятия, показательные процессы, рейды, облавы - но все было
малоэффективно, преступность продолжала расти. К тому времени бывший старший
лейтенант военной разведки, профессионально подготовленный и слишком много
умевший, стал руководителем одной из caмыx дерзких и жестоких групп города,
занимавшихся рэхетом и вымогательством.
Он разбогател, у него появился "мерседес", красивая подружка, большая
пятикомнатная квартира в центре города, своя загородная дача, но его
взгляд...- иногда, словно что-то вспоминая, во взгляде вспыхивала такая
неистовая тоска, такое жуткое отчаяние, что видевшие его глаза спешили
убраться, не попадаясь больше на его пути.
Черкасов начал пить. Он мог много выпить, тяжело хмелея, когда спиртное
не снимает напряжения, а наоборот, превращает более или менее нормального
человека в чудовище, готовое на любое преступление.
Как известно, сильное опьянение приводит к различным последствиям.
Первое из них - "состояние веселия" - когда после принятия ненормального
количества алкоголя человеку становится смешно глядеть на окружающий мир,
его радует все вокруг, он задевает прохожих, веселится, как может.
Второе состояние - "тяжелого сна", когда огромная доза алкоголя бьет по
нервам и разуму с такой силой, что человек просто выключается из норглальной
жизнедеятельности, проваливаясь в тяжелый, почти мертвецкий сон. При таком
воздействии спиртное действует, как удар молота.
И, наконец, третье состояние - самое страшное, когда человек
превращается в зверя, неспособного нормально мыслить и осознавать свои
действия. Когда тоска, обида, неустроенность, боль, помноженные на
чудовищную дозу алкоголя, бьют по психике индивида и превращают его в
одичавшее, захлебнувшееся в своей злобе животное.
Черкасов впадал обычно в третье состояние, при котором рядом с ним
боялись появляться даже его ближайшие помощники, даже его симпатичная
подружка. В пьяной ярости он мог убить любого, попавшегося на его пути, и
это все хорошо знали.
Именно так и случилось однажды зимним вечером. Они привезли деньги,
полученные от обираемого ими директора крупного мехового магазина, и решили
отметить "выручку". Пили они долго, почти до утра. А затем, когда завязался
ожесточенный, горячий спор, возникший, как обычно бывает, из пустяка,
Черкасов в ярости убил двух самых близких своих ребят, буквально растерзав
обоих. Правда, преступление так и не было раскрыто. Утром трупы ребят увезли
"шестерки" Черкасова и все постарались забыть происшедшее. Но слухи об этом
уже поползли по городу.
Спустя два месяца Черкасов был убит в одном из ресторанов, где он любил
обедать со своей подружкой. Наемный киллер аккуратно прострелил ему висок,
не оставив ни единого шанса. Слишком многие в Казани, да и в его собственной
банде считали, что он становится неуправляемым. Только на кладбище вдруг
вспомнили, что старший лейтенант Вячеслав Черкасов бывший офицер военной
разведки, имеющий орден Красной Звезды и медали за войну в Афганистане.
На похороны Черкасова съехались многие "авторитеты" не только из
Казани, но и из соседних городов. Приехали даже "гости" из Москвы. Его
хоронили торжественно, по высшему разряду, словно в насмешку над его вечно
неустроенным бытом, над его неудавшейся личной жизнью. И даже несли на
подушечках его боевые награды. Среди провожавших Черкасова в последний путь
не было его боевых товарищей, не было ветеранов афганской кампании. Он,
изменивший их боевому братству, был чужим для своих и своим для чужих. Так
его и похоронили - на элитарном казанском кладбище среди бывших партийных
чиновников и видных деятелей прежнего режима.
А подружка его, успешно распродав все имущество, быстро исчезла из
города. Некоторые говоряли, что она переехала в столицу. На наследство никто
не претендовал. Черкасов вырос в детдоме и у него не было ни родных, ни
близких. Может, поэтому он всегда был таким отчаянно смелым и храбрым,
выросший в детдомовских уличных драках, он не умел щадить себя.
Асанов узнал о его смерти случайно. На похоронах Черкасова
присутствовал еще один бывший офицер, пожелавший остаться неузнанным. Он был
уже известным киллером, но помнил своего кореша. Это был тот самый однорукий
ветеран, дравшийся бок о бок с Черкасовым в киевском ресторане. Он знал
последнюю просьбу Черкасова - сообщить о смерти последнего генералу Асанову.
Выросший без отца, без родителей Черкасов на всю жизнь сохранил любовь
и уважение к строгому таджикскому офицеру, командовавшему их группой в
Афганистане. Словно предчувствуя свою гибель, Черкасов попросил в одну из
редких встреч своего друга об этом. У него не было никого на целом свете и
он справедливо решил, что если его вспомнит такой человек, как Асанов, то
ему будет просто легче лежать в земле. Так он и сказал своему товарищу.
Тот выполнил его просьбу, нашел генерала и все ему рассказал. Они пили
в полном молчании за неудавшуюся жизнь Славика Черкасова, за его смерть, так
счастливо избавившую этого человека от дальнейших мучений, за его страдания,
столь обильно выпавшие на долю этого "казанского сироты".
IX
В нарушение всех правил, предусматривающих оставление дежурных по
лагерю, Асанов и Семенов, замаскировав или закопав часть имущества,
отправились за остальными офицерами. Идти налегке было значительно легче, и
вскоре они уже соединились с группой Рахимова, которые смогли пройти к тому
времени довольно большую часть пути, совершая на каждом отрезке два-три
коротких перехода туда и обратно. Рахимов, Елагин и Борзунов с понятным
волнением узнали о гибели майора Машкова. Особенно был огорчен капитан
Борзунов, успевший довольно близко подружиться с погибшим офицером. К вечеру
следующего дня они возвратились в лагерь. За время их отсутствия здесь
побывали только птицы, чьи следы они сразу обнаружили. В этих горах вообще
мало бывало случайных гостей или одиноких путников - здесь в одиночку просто
нельзя было выжить.
Но от Падериной и Чон Дина не было никаких известий. По расчетам
Асанова, двое офицеров, посланных в Зебак, уже давно должны были вернуться,
но их все еще не было. Правда, они договорились, что контрольным сроком
будут считать утро завтрашнего дня, когда исполнится ровно двое суток после
их выхода из лагеря.
По плану операции после уточнения исходных данных и подтверждения
полученных от связного сведений, они должны были выдвинуться к лагерю
Нуруллы, в район Ишкашима и попытаться, на месте разобравшись с ситуацией,
освободить полковника Кречетова. При этом план взаимодействия предусматривал
и активные боевые действия группы Асанова,и скрытые, традиционные приемы
военных разведчиков в боевых условиях.
Только Асанов знал, что их попытки должны быть лишь демонстрацией силы.
И только его первый заместитель Рахимов имел маленький конверт, который он
должен был вскрыть в случае смерти командира. Там были инструкции Рахимову,
как действовать в подобной ситуации. В случае любой опасности Рахимов должен
был уничтожить конверт. На время экспедиции оба офицера предпочли забыть о
существовании этоТо конверта. Правда, сам Рахимов был бы чрезвычайно
удивлен, узнай он, что в конверте стоит всего одна фраза "Бросайте все и
прорывайтесь к границе любым способом". Секретность операции была такова,
что ее не могли доверить даже подполковнику военной разведки, вручив ему
запечатанный конверт. Только Асанов знал все подробности, и только он имел
право принимать самостоятельные решения.
На следующее утро, так и не дождавшись своих офицеров, Асанов приказал
готовиться Рахимову и Семенову. Последний не говорил на местных языках и
должен был сыграть роль немого спутника отлично подготовленного Рахимова,
очень похожего на местных пуштунов, словно он всю жизнь провел в пустынях
Регистана. А вот якут Семенов мог сойти за киргиза или туркмена из западных
областей страны.
Асанов понимал, как рискованно отправлять почти сразу за первой парой,
вторую, но у него не было другого выхода. Потеряв еще двоих офицеров, его
отряд просто не смог бы выполнить поставленную задачу силами пятерых человек
и вынужден был ждать пока не объявятся Падерина и Чон Дин. А ждать не было
времени. Риск состоял из того объяснения, что в небольшой городок сразу
вслед за первой парой незнакомцев приходит вторая и уже это одно могло
вызвать подозрения. Но В данном конкретном случае риск был оправдан еще и
тем, что они привлекут к себе еще большее внимание, а это в конце концов
было их главной задачей.
Рахимов, хорошо знавший местные обычаи, взял с собой длинный большой
нож, которым обычно резали баранов. При необходимости его можно было
использовать и как холодное оружие. У Семенова под халатом был прикреплен
пистолет. Сам Рахимов обычно вешал пистолет на пояс, так как мешковатая
куртка и широкий пояс, наматываемый прямо на нее, могли спрятать даже
несколько пистолетов, делая их обладателя просто немного полнее.
Отправляя вторую пару, Асанов понимал, что это их последний шанс.
Слишком непредсказуемым оказался их путь в эту небольшую долину. Слишком
тяжелая дорога вела их в лагерь Нуруллы.
Глядя, как уходит еще одна пара, Асанов не находил себе места от
беспокойства. Он, вообще не любивший подставлять своих людей, терять их, в
тяжелых ситуациях всегда предпочитал не рисковать своими офицерами. А здесь
в первой паре он даже отправил женщину. Именно поэтому он волновался сильнее
обычного. Война - дело грязное и сугубо мужское. Женщины здесь не всегда на
своем месте. От понимания этого делалось еще неспокойнее на душе. У обычных
моджахедов еще можно было встретить благородство, жалость к побежденному,
милосердие к пленным. У бандитов такие чувства начисто атрофировались. А у
фанатиков Абу-Кадыра, озлобленных и неустроенных после изгнания из
Таджикистана, вообще не было в правилах оставлять в живых пленных. После
долгих издевательств им просто отрезали головы.
Рахимов и Семенов, немного задержались в лагере, где все ждали
появления первой пары, пришли в Зебак, когда солнце уже поднялось достаточно
высоко, освещая непокорные горы и жилища горцев. В самом городке было
спокойно. Они сразу направились в местную чайхану, как и подобает путникам
после нелегкого пути.
В ней почти не было посетителей, за исключением нескольких стариков.
Рыжий, краснобородый чайханщик принес им чай и сразу удалился. Здесь платили
любой валютой, какую имел посетитель. Можно было заплатить китайскими юанями
или американскими долларами, принимали российские и даже таджикские рубли,
пакистанские рупии и иранские тумены. Не верили только в местные афгани,
совершенно обесцененные и не принимаемые нигде.
Рахимов, как и подобает гостю из западных областей страны, заплатил за
чай иранскими туменами. Лишь получив плату, хозяин немного смягчился и
спросил:
- Откуда ты пришел?
- Издалека. Мы совершили паломничество в Мешхед, а теперь собираемся
перейти границу и найти наши семьи в Пакистане. Они убежали туда еще во
время войны, пять лет назад.
Лицо краснобородого просветлело.
- Значит, вы теперь настоящие мешеди, - восторженно воскликнул он, -
приветствую вас в своем доме.
Рахимов не ошибся. Рыжеватый хазареец, так обильно окрашивающий свою
бороду красной хной, был ревностным сторонником шиитского направления в
мусульманской религии. И паломничество в Мешхед воспринимал как деяние,
достойное настоящего мусульманина.
Как известно, мусульмане-шииты живут в основном в Иране и Азербайджане.
Они также встречаются в Афганистане, Ираке, Таджикистане. Большая часть
мусульманского мира состоит из последователей суннитского направления и не
столь, ортодоксальна, как шииты. Вместе с тем различные направления одной
религии, как правило, не сталкивают людей друг с другом, не заставляют их
искать разрешения спорных теологических вопросов на поле брани. Во время
войны Ирана с Ираком население арабского Ирака более чем на половину
состояло из мусульман-шиитов, что не мешало им вместе с последователями
суннитского направления сражаться против своих единоверцев, иранских
мусульман-шиитов.
Но среди шиитов встречаются и некоторые направления "красноголовых" или
"краснобородых", которые откровенно не приемлют постулатов суннитов, считая
их вероотступниками и узурпаторами. Именно такого фанатичного шиита и
встретили Рахимов с Семеновым в маленькой чайхане Зебака.
- Мы совершили долгий, очень долгий путь, - медленно произнес Рахимов.
Семенов, не понимавший, о чем они говорят, молча следил за жестами и
взглядами Рахимова.
- А почему молчит твой достопочтимый мешеди-друг? - спросил хозяин
чайханы, кивая в сторону Семенова.
- Он немой, - быстро ответил. Рахимов, - Аллах лищил его речи, когда он
увидел все зверства "шурави", еще десять лет назад.
- Да будь они прокляты.безбожники, - гневно сказал хозяин чайханы, - и
все их слуги в нашей стране.
- У вас в городе тоже были такие? - осторожно спросил Рахимов.
- Были, - мрачно сообщил "краснобородый", - но теперь уже нет. После
того как здесь появились люди Абу-Кадыра, да сохранится его жизнь на многие
годы, все предатели и сомневавшиеся бежали отсюда. А остальные были вырезаны
за одну ночь.
- Так нужно поступать со всеми отступниками, - горячо воскликнул
Рахимов, - и только тогда мы очистим наши горы и нашу землю.
Его собеседник растрогался.
- Будь моим гостем, - сказал он, - мой дом - это ;вой дом. Оставайся,
отдохни у меня. Пусть и мои дети посмотрят на мусульманина, прошедшего такой
долгий путь из Мешхеда до нашего Зебака.
- Благодарю тебя, добрый человек. А в самом городе спокойно?
- Сейчас да. Вокруг города ходят два крупных отряда. Один Нуруллы, да
будь он проклят Аллахом. Другой Алимурата, которого я тоже не особенно
люблю. Они забирают наших лошадей и коз, отбирают продовольствие, иногда
даже стреляют в городе. У этих людей нет ничего святого. Они не верят ни в
Аллаха, ни в совесть. Этих интересуют только деньги.
- Их у меня почти нет, - с улыбкой поспешил заметить Рахимов, - поэтому
они не будут останавливать бедных паломников.
- Возьми обратно свои деньги, - протянул тумены хозяин чайханы, - здесь
сегодня ты мой гость.
- Спасибо тебе, добрый человек. Но мы не можем остаться. Наш путь очень
долог и утомителен. И впереди нас ждут новые дороги, - сказал традиционную
фразу Рахимов.
- Тогда, останься пообедать, - предложил "краснобородый".
Рахимов, кивнув, вынужден был согласиться. Семенов внимательно следил
за интонациями говоривших, не расслабляясь ни на секунду.
За обильным обедом хозяин чайханы подробно расспрашивал о Мешхеде, о
его мечетях и улицах. Рахимов, действительно дважды бывавший в Мешхеде,
довольно обстоятельно рассказывал обо всем, создавая у собеседника полное
впечатление своей .информированностью и знаниями.
Вместе с тем он постоянно мучился отсутствием информации в городе о
Падериной и Чон Дине. Наконец он осторожно спросил об этом хозяина дома.
- Скажи мне, благословенный и щедрый хозяин, не появлялась ли здесь
супружеская пара из Кандагара, которые вместе с нами совершали
паломничество, а теперь шли впереди нас в Карачи.
- Нет, - удивленно вытаращил глаза "краснобородый", - я никогда не
слышал о них. Но если ты хочешь, я пошлю своего мальчишку в караван-сарай,
пусть узнает, не было ли здесь еще одного мешеди.
Караван-сарай в таких местах заменяли гостиницы и рестораны,
предоставляя весь комплекс услуг.
- Не нужно, - торопливо отозвался Рахимов, - мы не хотим более тебя
утруждать. Благодарим за твое угощение, щедрость, гостеприимство. Пусть
Аллах пошлет твоему дому счастье и процветание.
- И тебе желаю счастья и твоей семье. Твоему дому, - приложил руку к
сердцу "краснобородый", - пусть твой путь будет легким, да не устанут твои
ноги, да будет ясной твоя голова.- Они еще долго говорили друг другу
цветастые восточные выражения, пока, наконец, Рахимов не попрощался
окончательно и, кивнув Семенову, заторопился на торговую улицу.
В результате осторожных расспросов он уже знал, где примерно находится
эта улица, где находится лавка Али-Рахмана и как ее можно найти.
Полуденное солнце, не столь жаркое, как внизу, в пустынях и на
равнинах, все равно пригревало довольно сильно, и Рахимов чувствовал, как
потеет в своей подбитой верблюжьей шерстью толстой куртке.
На торговой улице было пусто и только большие жирные мухи садились на
разрезанное баранье мясо. Стоявший около него равнодушный мясник даже не
посмотрел в сторону подходивших незнакомцев. Равнодушие и гостеприимство
были основными чертами горцев в этой части страны. Если путник просил о
помощи, любой хозяин дома готов был разорваться на тысячу мелких кусочков,
но услужить гостю. Однако, если гость по каким-либо причинам не хотел
разговаривать или рассказывать о себе, горец никогда не настаивал, считая,
что подобное поведение противоречит традиционной сдержанности чувств, и
оставался равнодушным, безучастным к любым проявлениям чудачества своих
гостей. После того как Рахимов подошел совсем близко, он наконец повернул
голову.
- Салам аллейкум, - приветствовал его Рахимов.
- Вааллейкума салам, - сдержанно ответил мясник, - что тебе нужно?
В традиционном восточном приветствии были заложены слова: "Привет тебе
во имя Аллаха" н ответ бывал приблизительно такой же "И тебе привез именем
Аллаха".
- Я ищу мужчину с женщиной. Они, как и мы, совершали паломничество в
славный город Мешхед.
На этот раз он ошибся. Мясник оказался суннитом. Он разозлился, и, не
теряя достоинства, спросил:
- Какие мужчина и женщина? Я не видел здесь таких. И не знаю, о ком ты
спрашиваешь. Иди с миром.
- Благодарю тебя. Удачи тебе.
- А тебе счастливой дороги. Легкой и удобной.
Рахимов улыбнулся. Пышные восточные выражения .были нормальными словами
при общении. Так, например, турки при прощании говорили человеку дословно:
"Счастливого тебе пути. Смейся, смейся", то есть в смысле "радуйся, радуйся"
- чтобы ты всегда только радовался на этом пути.
В лавке Али-Рахмана были закрыты все окна и двери. Рахимов огляделся.
Все было спокойно. Он осторожно постучал. Стояла по-прежнему тишина. Семенов
оглянулся. Рахимов постучал сильнее. По-прежнему никто не отзывался. Тогда
он принял решение и совсем несильно толкнул дверь. Она поддалась. Он
огляделся вокруг и вошел внутрь. Здесь было довольно темно, н.о некоторые
товары - чай, гранатовый сок в бутылках, крупа, просо стояли по-прежнему на
окружавших его полках. Он осмотрелся и увидел еще одну дверь.
Осмотрелся еще раз. Достал свой пистолет и шагнул внутрь. Снаружи
Семенов увидев, что Рахимов зашел внутрь, подобрался поближе к дверям, чтобы
прикрыть подполковника в случае его внезапного отхода.
Рахимову не нравилась в этой лавке какая-то подозрительная тишина. Он
вошел в другую комнату и увидел сразу несколько больших мешков, коробки с
сахаром. Здесь был своеобразный склад вещей Али-Рахмана. Но нигде не было ни
самого хозяина, ни его помощников. А лавка была открыта. Это сильно
тревожило Рахимова. Он уже собирался уходить, когда внезапно увидел чью-то
свесившуюся руку из-под одного из мешков.
Быстро подбежав, он оттащил мешок. Один, второй, третий. И увидел труп
лежащего на полу человека.
Х. Воспоминания. Капитан Игорь Рудницкий
Летом восемьдесят четвертого уже значительно окрепшие и хорошо
вооруженные отряды моджахедов решили начать широкомасштабную войну против
нечестивых "шурави", вторгнувшихся в их страну, и собственных предателей,
стоявших у власти в Кабуле. Многие племена, получив современное стрелковое
оружие, мигрировали через границу для участия в вооруженной борьбе против
неверных. В ответ правительство Афганистана объявило всеобщую мобилизацию,
еще более четко поляризуя и без того расколотое на два враждебных лагеря
афганское общество. Со стороны Пакистана по всей восточной и южной зоне
страны началось широко разрекламированное освободительное движение афганских
моджахедов. Правда, выяснилась странная особенность племенного движения.
Освободив свою собственную территорию, а еще чаще, захватив ее без единого
выстрела, племя в дальнейшем участие в боевых действиях не принимало,
предпочитая контролировать лишь собственный участок, и без того всегда
принадлежащий этому племени.
В столицах западных государств с ужасом осознали, что рассчитывать на
племенные объединения не приходится. Здесь еще сохранялись почти
патриархальные отношения.
Зато отряды, дейсвовавшие в западных областях Афганистана и
сформированные на принципах исламского единства и борьбы с безбожниками,
были более мобильными и целеустремленными. Американские специалисты из
Лэнгли скрепя сердце вынуждены были пойти на установление контактов с
проирански настроенными фундаменталистами и их лидерами, чтобы наладить
более четкую координацию действий. К тому времени Президент Рейган, ведущий
избирательную капанию против демократов, вновь заявлял о своей полной
решимости бороться против империи зла. Вообще в свой первый президентский
срок официальных контактов с советскими лидерами Рейган не имел. Здесь
сказались не только идеологические мотивы. Скорее, это была область чистой
физиологии, при которой престарелые генеральные секретари ЦК КПСС занимали
этот пост уже будучи смертельно больными людьми и довольно быстро угасали.
Так, в течение менее чем трех лет страна потеряла сразу трех лидеров.
Сначала умер в ноябре восемьдесят второго Леонид Брежнев, уже сильно сдавший
в последние годы и практически отошедший от руководства страной. Казалось,
что расчетливый Андропов, пришедший к власти, удержится на своем посту еще
добрый десяток лет. Но болезни не щадили лидеров империи. Словно сама
смерть, вселившаяся в Политбюро, не хотела уходить оттуда, пока не истребила
почти половину ее членов брежневского призыва.
Андропов честно проработал лишь полгода. На большее его не хватило, и
он попал в больницу, откуда пытался руководить одной шестой частью света и
ее сателлитами. Но в марте восемьдесят четвертого его силы окончательно
угасли и следующим лидером стал абсолютно беспомощный Константин Черненко.
Этот не смог даже произнести слова благодарности по поводу его избрания.
Тогда многие западные телекомпании, газеты и журналы, показывая Горбачева,
заявили, что следующим лидером страны, очевидно, станет молодой политик. На
фоне семидесятилетних старцев пятидесятитрехлетний секретарь ЦК КПСС
действительно выглядел на удивление молодым.
Этого события пришлось ждать не так долго, ровно год. Когда умер
Черненко, стало ясно, что с практикой назначения престарелых лидеров страны
нужно кончать. Следующим по очереди с удовольствием стал бы Гришин,
московский глава и многолетний член Политбюро. Но тут решительно вмешался
патриарх советской политики Андрей Громыко. Понимая, какое впечатление
производят частые смерти лидеров страны, какой сильный удар наносится по
престижу всего социалистического лагеря, как дискредитируется сама идея
безальтернативных "единогласных" выдвижений на Пленумах ЦК КПСС, Громыко
решительно встал на сторону Горбачева. История хранит молчание по поводу
того, была ли какая-нибудь тайная договоренность между Горбачевым и Громыко,
хотя оба политика это впоследствии отрицали, но мы можем судить лишь по
очевидным фактам.
Именно Громыко заявил на Политбюро, что не видит альтернативы
Горбачеву. Именно он выступил с этим предложением на Пленуме ЦК КПСС. И
именно он почти сразу стал Председателем Президиума Верховного Совета СССР.
В нарушение всех традиций последних лет, когда Генеральный секретарь сразу
избирался Председателем Президиума, Горбачев уступил это место Громыко,
заявив, что считает нужным сосредоточиться на партийной работе. Чего здесь
было больше - политиканства, фарисейства или тонкого расчета?
Заседание Политбюро было проведено с таким расчетом, чтобы на него не
попал один из самых влиятельных его членов, активно поддерживающей Гришина
лидер самой большой Коммунистической партии в СССР, глава украинских
коммунистов Щербицкий. Громыко не дал слово и Романову, также активно
поддерживающему Гришина. Зато андроповская команда в Политбюро считала, что
Горбачев будет проводить курс с опорой на их мнение.
Это была последняя попытка "брежневской команды" вновь провести своего
человека. Тихонов, Кунаев, Романов, Гришин, Соломенцев - очень рассчитывали
на поддержку Громыко, но тот неожиданно переметнулся на сторону Горбачева. В
свою очередь, Михаила Горбачева поддержали и бывшие сторонники Андропова -
генералы КГБ Алиев и Чебриков, бывший посол на Кубе, имевший довольно тесные
связи с андроповской командой Воротникова, и, наконец, молодой секретарь ЦК
КПСС Николай Рыжков. Поняв, что сопротивление бессмысленно, "ветераны"
Политбюро вынужденно поддерживали выдвижение Горбачева.
Они еще не знали, что готовит им .это избрание, а если бы и знали, то
ни за что не поверили бы. Горбачев постепенно сдаст их всех, отказываясь
сначала от ветеранов, затем от слишком одиозных, по его мнению, союзников,
затем от друзей, так горячо поддержавших его назначение. Что-то в этом
человеке было такое, обрекающее его на вечное одиночество и предательство.
Сам, терявший своих друзей и единомышленников, сдающий их по мере
необходимости, он в итоге оказался совсем один, когда от него отказались его
ближайшие сподвижники. Может, это был закономерный итог всей его карьеры. А
может, отказ от собственных принципов, когда он молчаливо разрешил запрет
Коммунистической партии, собственно и сделавшей его карьеру, стал его личной
трагедией - политика и человека, никогда не имевшего собственных принципов и
в конце концов разбившего всех своих идолов.
Но до апрельского Пленума ЦК КПСС, до избрания Горбачева в марте
восемьдесят пятого, был еще один год, когда Асанов и Рудницкий оказались у
небольшого городка Кохсан, на западе страны. Расположенный почти на границе
с Ираном; городок имел очень важное стратегическое значение, так как через
него проходила главная магистраль, соединяющая афганский город Герат,
являющийся вторым по значению центром Афганистана, с иранским городом
Мешхедом - своеобразным центром шиитского движения во всем мире. Посетивший
Мекку паломник считался среди мусульман - хаджи. Посетивший Кербелу
назывался каблеи. А правоверный, совершивший паломничество в Мешхед,
становился мешеди. Кроме того, мимо Кохсана проходила довольно развитая в
судоходном отношении река Герируд, собственно и являвшаяся границей между
Ираном и Афганистаном.
Именно поэтому советское командование проявляло такой повышенный
интерес к этому пограничному городу. Именно поэтому в момент общей
концентрации всех сил афганской оппозиции и их мощного наступления в этот
город были командированы офицеры военной разведки - Акбар Асанов и Игорь
Рудницкий.
Капитан Рудницкий был представителем известной офицерской семьи
Рудницких. Его отец - генерал-майор Петр Васильевич Рудницкий был офицером
Генерального Штаба. Старший брат - полковник Александр Петрович Рудницкий
командовал полком в Западной группе войск в Германии.
Многие журналисты будут потом отмечать, что в Афганистане не сражались
дети известных политиков и генералов, партийных чиновников и дипломатов. И
это тоже не вся правда. Конечно, среди солдат действительно было мало детей
генералов и дипломатов, но вовсе не потому, что все они уклонялись от
призыва или считали войну в Афганистане недостойным делом. Просто многие из
них, имея значительно лучшие стартовые условия, мощную поддержку родителей,
поступали в престижные, элитарные вузы страны и таким образом избегали
воинского призыва. Позднее, когда было принято решение брать и студентов
(кстати, решение непродуманное и вредное), охотников поступать в высшие
учебные заведения значительно поубавилось. Студенческий билет уже не был
освобождением от армии.
Что касается детей чиновников и генералов, ставших офицерами, то они в
большинстве своем ясно представляли себе свой воинский и офицерский долг.
Почти никто из них, за редким исключением, не отказывался от командировки в
Афганистан. Никто из этих молодых офицеров не пытался спрятаться за спинy
своих высокопоставленных родителей. В восьмидесятые годы, смотря на
продолжающийся застой в стране, понятие офицерской чести еще сохранялось. И
капитан Рудницкий служил в группе Асанова наравне с другими офицерами, не
требуя для себя никаких привилегий.
Они находились в городе только два дня, когда пришло сообщение о
прорыве и движении крупных отрядов моджахедов по направлению к лежавшему на
юге небольшому селению Тирпуль.
Из Кохсана в Тирпуль выехали два батальона бойцов народной армии и рота
десантников, переброшенных сюда по приказу советского командования. В
Кохсане осталось лишь несколько десятков бойцов народной армии и отделение
советских солдат, охранявших узел связи. Тогда и пришло сообщение, что,
перейдя реку на севере, на город движется еще один отряд.
Комендант города - бледный, с трясущимися губами рыхлый афганец - все
пытался объяснить Асанову, что им нужно эвакуироваться, как можно быстрее.
Несчастный афганец надеялся, что если в городе не будет "шурави", моджахеды
ограничатся тем, что просто накажут несколько человек, служивших при прежнем
режиме, не тронув при этом женщин и детей отступников.
Но Асанов уезжать не собирался. Более того, он знал, что в город из
ближайших селений были эвакуированы семьи активистов Народно-демократической
партии Афганистана, более трехсот человек. И если их оставить беззащитными,
в тороде может произойти страшная резня.
Из оставшихся офицеров были лишь они двое - он и капитан Рудницкий. И
еще отделение молодых, плохо обученных ребят во главе с сержантом. И
тридцать бойцов народной армии, вообще не умевших нормально стрелять. А с
севера шел отряд моджахедов, насчитывающий полтысячи человек. Решение нужно
было принимать быстро. У него был только один час. Через час-полтора
моджахеды должны ворваться в город. На их счастье в городе оставалось два
тяжелых пулемета и несколько десятков гранатометов, лежавших на складе.
Почти сорок минут Асанов объяснял солдатам-афганцам, что нужно делать. Еще
десять минут ставил задачу отделению советских солдат. Пять минут ушло на
разговор с Рудницким.
Игорь был кадровый офицер. Он давно понял замысел Асанова. Это был
риск, но риск оправданный, при успешной реализации которого они внолне
тдогли рассчитывать на успех.
План Асанова был достаточно прост. Моджахеды двигались с севера, со
стороны реки. На холмах, прямо перед городом он устанавливал два пулемета.
Рядом с каждым пулеметом для его поддержки и отражения нападения с тыла
оставалось четверо солдат. А бойцы афганской народной армии должны были,
обойдя приближавшихся моджахедов, ударить по их рядам справа, прижимая их к
реке. Рельеф местности позволял афганским солдатам почти вплотную
приблизиться к противнику и атаковать их сверху. Для этих целей он раздал
солдатам гранатометы, подробно объяснив, как нужно атаковать. С ними он
послал сержанта, надеясь на его выучку и боевой опыт.
А затем лично пошел к первому пулемету. За вторым лежая капитан
Рудницкий. Конечно, они могли успеть уехать из города, спастись. И вообще
это не дело офицеров военной разведки стрелять из пулеметов и вести огонь по
наступающим отрядам оппозиции. Но оставлять женщин и детей Асанов не мог.
Это противоречило его понятиям офицерской чести и его морали. Оставалось
ждать нападения.
Крики атакующих они услышали еще до того, как содрогнулась земля под
копытами пятисот отборных лошадей. Моджахеды шли в наступление, зная, что
городок пуст, и уже предвкушая радость близкой расправы над отступниками. И
в этот момент ударили пулеметы,
Первый строй атакующих смешался. Тяжелые пулеметы били прямо в
скопление людей и лошадей. И почти каждый выстрел находил свою цель.
Понадобилось минут пять, пока моджахеды сообразили, что нужно менять
тактику, иначе эти два пулемета просто перебьют их всех. Они начали спешно
обходить холмы, оставили лошадей, пытаясь атаковать пулеметчиков сразу со
всех сторон.
Но вскоре к ужасу и растерянности противника выяснилось, что пулеметы
имели неплохой круговое обзор, а приданные в качестве боевого охранения
автоматчики просто не подпускали никого, давая возможность пулеметчикам
переносить огонь на другие цели в своем тылу.
Бой шел уже полчаса и наступавшие потеряли более ста человек убитыми и
ранеными. Только тогда они наконец отказались штурмовать эти холмы и,
установив сразу несколько минометов, начали методичный обстрел ближайших
холмов. Но было уже поздно. Внезапно по их отряду ударили сразу несколько
гранатометчиков. Затем еще один дружный залп и противник дрогнул. Взрывы
гранат слышались повсюду. Особенно удачным было попадание в кучу лошадей,
когда испуганные кони начали разбегаться во все стороны, усиливая и без того
царившую неразбериху. Воодушевленные бойцы народной армии, несмотря на явное
превосходстве противника в живой силе, так увлеклись, что даже перешли в
атаку, и сержанту с трудом удалось остановить свой маленький отряд.
В общей сложности в этом сражении у Кохсана противник потерял более
двух сотен своих людей. Остальные трусливо бежали, уже не преследуемые
никем. Асанов, встревоженный молчанием второго пулемета при отступлении
противника, лично поднялся на холм и с горечью обнаружил погибшего Игоря,
разорванного прямым попаданием вражеской мины.
А еще через три часа к городу подошли наконец посланные сюда
моторизованные части советских войск. Если не считать убитого капитана,
Асанову и его людям удалось одержать действительно впечатляющую победу. Был
разгромлен мобильный отряд моджахедов, насчитывающий пятьсот сабель. При
этом потери составляли пять человек убитыми и семнадцать ранеными. Но среди
убитых был капитан Игорь Рудницкий и это делало саму победу горькой и
тяжелой.
Собравшиеся на площади люда видели, как грузили в БМП тело погибшего
офицера. Многие из женщин понимали, что убитый по существу спас их от
надругательства и расправы моджахедов. Но Восток имеет свои обычаи и свои
традиции. К убитому не подошел ни один человек.
Никто не сказал ни единого слова. Только молча провожали убитого
"шурави". Тело капитана Игоря Рудницкого было отправлено на родину, в
Москву. По обычаю, гроб был доставлен закрытым, дабы мать или другие близкие
не могли увидеть разорванных внутренностей капитана.
Позже в Афганистан приехал отец Игоря. Разыскав Асанова, он попросил
рассказать того о последнем бое своего сына. Акбар честно рассказал все, не
утаив ни единой подробности.
Генерал слушал молча, с опухшим, осунувшимся лицом. Но в его глазах,
тяжелых и печальных, Асанов все-таки заметил гордость. В офицерской,
потомственной семье военных считали за честь умереть за родину, выполняя
свой долг. Тяжелое, страшное горе отца могло хоть как-то смягчить лишь то
обстоятельство, что его сын умер, как настоящий офицер, как герой.
Спустя два месяца был опубликован Указ о присвоении званий Героев
Советского Союза - майору Асанову и капитану Рудницкому (посмертно). Много
лет спустя, слушая иногда рассуждения никогда не бывавших на войне
демагогов, называвших павших ребят в Афганистане оккупантами и интервентами,
Асанов вспоминал глаза генерала Рудницкого. Его боль и его гордость за сына.
И понимал, что никто в целом мире не сможет ему доказать, что честное
выполнение своего воинского долга всего лишь участие в преступной авантюре,
а смерть офицера на поле брани - досадная случайность оккупационной политики
неразумного командования. Для этого все павшие в Афганистане оставались
героями. Независимо от причин, втянувших страну в эту войну. Навечно.
ЧАСТЬ III. "... не вернуться"
I
Чон Дин, заметив направленное на него дуло винтовки, даже не вздрогнул.
Он просто спокойно повернулся к ее обладателю и спросил:
- Кто ты?
- А ты кто? - почти закричал тщедушный мужчина, потрясая винтовкой.
- Я ищу Али-Рахмана, - Чон Дин видел, в каком состоянии находятся
разговаривавший с ним, и старался говорить, как можно спокоййее.
- Он покинул этот мир еще три дня назад, - волнуясь, произнес
обладатель винтовки, - я его брат. Умирая, он предупредил меня о госте из
Индии. Но больше он ничего сказать не успел. И теперь я не знаю, кто ты -
друг или враг.
- Как умер достопочтимый Али-Рахман, да смилуется Аллах над ним, да
даст ему успокоение.
- Лихорадка, - коротко ответил мужчина, - у нас в городе опять эта
проклятая болезнь.
Чон Дин знал, что лихорадкой они называют обыкновенную малярию, против
которой у горцев не было ни иммунитета, ни необходимых лекарств.
- Он должен был передать мне пакет от моего. дяди, - Чон Дин понимал,
что тактику нужно менять на ходу. Иначе можно просто не выйти из этой лавки.
- Никакого конверта он мне не оставлял, - немного недоумевая ответил
брат умершего, - но я еще не знаю, как к тебе относиться.
- Как к другу, - ответил Чон Дин, уже сознавая, что никаких сведений
насчет дислокации Нуруллы он в Зебаке не узнает. Неожиданно на улице
раздались крики сразу нескольких людей. Обладатель винтовки нахмурился.
- Опять пришли, - недовольно заметил ен, - или люди Нуруллы, или люди
Алимурата. Они появляются здесь через каждые два-три дня.
Винтовку он уже опустил и поэтому Чон Дин делал несколько шагов к
выходу.
- У меня осталась на улице жена, - сказал Чон Дин и уже не обращая
внимание на брата умершего, шагнул за порог.
На улице стояло несколько человек, вооруженных автоматами и винтовками.
Конечно, женщину в парандже, боязливо прижимающуюся к одному из домов, они
не трогали. Даже бандиты и контрабандисты свято соблюдали законы шариата,
требующие уважения к другим женщинам.
В мусульманской религии уважение к матери, сестре, жене закладывается в
детях с самого рождения. Там, вопреки распространенному мнению, вовсе не
считают женщину существом низшего сорта. Напротив, муж обязан содержать
своих женщин, лелеять их, беречь. Дом - это святклище женщины. Все, что
находится вне дома - удел мужчины. Такое разделение, существующее на Востоке
многие тысячелетия, помогает семье правильно функционировать, так как в
восточных семьях многодетность является обычным явлением. И паранджа для
женщины не метод унижения ее мужчинами, а скорее метод предохранения женщины
от нескромных взглядов других мужчин. А веселящиеся на улице люди Алимурата
даже не думали задевать чужую женщину, понимая, что нельзя восстанавливать
против себя весь город.
Если в будущем эта женщина окажется женой бывшего активиста
Народно-демократической партии или сестрой командира части бывшей
правительственной армии, они не задумываясь, разделаются и с ней, и с ее
родными, но обидеть женщину просто так - такое им не могло прийти и в
голову.
Падерина внимательно слушала пьяные крики бандитов. В отличие от людей
Абу-Кадыра, никогда не употреблявших спиртного, как и положено правоверным
мусульманам, эти парни не очень соблюдали некоторые нормы исламского
кодекса, требующего не прикасаться к спиртному.
Неожиданно громкие крики одного из бандитов привлекли ее внимание.
- Весь отряд Нуруллы собрался там, - кричал он, - все они до единого.
Нам нужно пойти туда и уничтожить их.
- Оставь, - злился другой, - Нурулла завтра снимается с лагеря. Они
перебираются ближе к Ишкашиму. Мы все равно не сумеем собрать всех наших
людей.
- В прошлом году их люди увели у нас баранов, - злился первый, - а
теперь мы можем перерезать им головы, как баранам. Пусть Алимурат скажет, и
ни один человек не уцелеет.
- У Нуруллы в лагере стоят пулеметы и минометы. Нам туда лучше не
соваться.
Крики продолжались еще минут двадцать, пока наконец все бандиты не
отправились на другую улицу.
Чон Дин подошел к Падериной.
- Наш связной умер три дня назад от малярии, - тихо сказал он, - ничего
более подробно узнать не удалось.
- Здесь кричали люди, - очень тихо ответила Падерина.
- Слышал, - кивнул Чон Дин, - поэтому так быстро и выскочил.
- Они говорят, что Нурулла где-то недалеко. Там сейчас его отряд.
Завтра он снимется и переберется ближе к Ишкашиму.
Чон Дин понял все без слов.
- Думаете, стоит рискнуть?
- У нас есть другой выход? - невозмутимо парировала женщина.
- Да, действительно, - согласился Чон Дин.
Он отлично понимал ситуацию. Конечно, нужно было узнать более подробно
о лагере Нуруллы, постараться выяснить их место расположения. Но идти они
могли только вдвоем. Оставлять одну женщину или посылать ее обратно в лагерь
было нельзя. Если в городе любая женщина находилась под защитой негласных
законов, то на дороге одинокая женщина без мужчины могла стать легкой
добычей любого прохожего. Раз ее не ценят близкие мужчины, отпуская одну в
такой дальний путь, значит, ее могут не ценить и другие мужчины. Логика в
таких рассуждениях...
