Николай Николаевич Шпанов. Поджигатели
страница №11
...инете, письменным столом, между двумя высокимиканделябрами, в которых так же, как на стенах, горели свечи.
От многочисленных свечей в комнате с плотно задернутыми шторами было
душно. Геринг сидел в распахнутом мундире. Под расстегнутой сорочкой
виднелась жирная, розовая, лишенная растительности, как у женщины, грудь.
Отто подошел к столу. Каблуки его стукнули друг о друга, руки легли по
швам.
- Майор Шверер? Ваша служба у штаб-шефа Рема окончена?
- Так точно, экселенц!
Геринг быстро переглянулся с Далюге и спросил Отто:
- Почему?
Колебание Отто длилось не более десятой доли секунды, он решил ставить
ва-банк.
- Мертвецам адъютанты не нужны, экселенц!
- Почему вы думаете, что он... - Не договорив, Геринг уставился на
Отто.
- Даже если это и не так, то у врага фюрера и вашего я служить не буду,
экселенц!
Подумав, Геринг сказал:
- Послезавтра вы явитесь к генерал-полковнику Гауссу. Ему нужен
адъютант, которому он мог бы доверять. Нам тоже нужен именно такой человек,
от которого у него не было бы секретов. Вас он знает с детства. Он должен
вас полюбить... Вы все поняли?
- Так точно, экселенц!
Прежде всего Отто понял, что дешево отделался. Повидимому, хваленое
всезнайство гестапо на этот раз оказалось не на высоте: эти господа не
подозревают, кто убил Кроне...
Да, чорт возьми, он, Отто, начинает приобретать настоящую цену не
только в собственных глазах! Пешек в этот кабинет, наверное, не приглашают.
Послезавтра он адъютант Гаусса? Ну что же...
- Это послезавтра, - словно прочитав его мысли, сказал Геринг. - А
сейчас вы мне еще понадобитесь в качестве адъютанта штаб-шефа. Вот, -
толстым пальцем он ткнул в сторону бригаденфюрера со шрамом на щеке, - вы
поступаете в распоряжение этого господина. Если он доложит мне, что вы
оказались на высоте, можете на меня рассчитывать. Если нет, - звание
адъютанта Рема остается за вами навеки. Ясно?
Геринг, не поднимаясь из-за стола, небрежно приподнял руку.
Следом за Отто вышел и бригаденфюрер со шрамом.
Они сели в автомобиль. На этот раз шторы в нем не были опущены, и Отто
мог видеть, что делается на улицах.
По дороге гестаповец спросил:
- Вы знаете Шлейхера?
- О, да!
- Вам приходилось бывать у него с Ремом?
- Да.
- Так что, он вас знает в лицо?
- Да.
- Очень хорошо... Нужно добиться свидания с ним.
- Можно предупредить его по телефону.
- Наш визит должен быть неожиданным.
Бригаденфюрер крикнул шоферу:
- Остановитесь у моей квартиры!
Он вернулся через несколько минут, и Отто увидел на нем вместо формы
гестапо мундир рейхсвера. Бригаденфюрер назвал шоферу знакомый Отто адрес
Шлейхера в Нойбабельсберге.
Отто окинул взглядом свой измятый мундир с полуоторванным рукавом.
- В таком виде невозможно явиться к генералу, - сказал он.
- Что же вы молчали? - с досадой воскликнул бригаденфюрер. - У меня
можно было переодеться!
Отто назвал шоферу адрес Сюзанн. У нее в шкафу всегда висело несколько
его штатских и военных костюмов.
28
Несмотря на то, что время близилось к рассвету, в окнах берлинского
бюро английской газеты "Ежедневный курьер" еще горел свет.
В одной из комнат, уронив голову на руки, за конторкой спал секретарь
бюро.
В другой комнате, кабинете Роу, стучала машинка. Роу работал, не
обращая внимания на Паркера. Американец сидел неподвижно, откинувшись на
спинку кресла и сложив кисти больших, таких же красных, как его лицо, рук на
набалдашнике трости. Глаза его были полузакрыты, к губе прилип окурок
потухшей сигареты. Трудно было понять, спит он или с невозмутимым
спокойствием ждет, пока Роу обратит на него внимание. Тут он фигурировал уже
в качестве пишущего инженера, "почти журналиста" Чарльза Друммонда.
Роу сидел за машинкой без пиджака, с развязанным галстуком. Он
торопливо достукивал корреспонденцию, которую предстояло передать по
телефону в Лондон. Прошли блаженные времена Веймарской республики, когда
передача любого известия в любой пункт мира была только делом расторопности
журналиста. Теперь немецкий цензор хотел знать не только то, что было
изображено на бумаге буквами, но и то, что можно было "подразумевать" под
текстом любой телеграммы. Приходилось ломать себе голову, чтобы шифр каждой
передачи в Лондоне имел вид невинной корреспондентской телеграммы. А события
назревали такие, что каждая минута была на счету. Только что пришло
зашифрованное сообщение о том, что в рейнском замке Шрейбера закончилось
секретное совещание рурских промышленников с Гитлером. Результаты совещания,
вероятно, никогда не станут предметом гласности, но и то, что Роу знал,
требовало немедленной передачи в Лондон. Тут уже нельзя было воспользоваться
обычным путем пересылки секретной корреспонденции через парижскую редакцию
"Салона". События развивались молниеносно. Необходимо было действовать, не
задерживаясь ни на секунду.
По сведениям, которыми располагал Роу, самолет Гитлера прямо из Кельна
должен был лететь в Мюнхен. Туда он мог прибыть только под утро 30-го. А на
тридцатое назначена "большая чистка". Роу нужно было спешить.
Машинка стучала.
Роу выдернул листок из-под валика.
- Хэлло, Джонни, живо в цензуру - и на телеграф! Спешная в Лондон. Дело
в минутах.
Спавший в соседней комнате секретарь вскочил, выхватил из рук Роу
листок и умчался. Роу подошел к рефрижератору, достал сифон. Какое душное
лето! Не бесятся ли наци от жары?
Роу жадно сглотнул слюну, глядя, как струя из сифона с шумом наполняла
стакан. Но в стакане было еще меньше половины, когда пришлось оставить сифон
и взяться за трубку зазвонившего телефона.
- А, малютка! Что это вам не спится? - начал было шутливо Роу, узнав
голос Сюзанн. В душе он выругал ее: ведь сказано же этой дуре раз и навсегда
- не звонить в бюро!
Но то, что он услышал, заставило его забыть все.
- Я говорю из уличного автомата, - быстро говорила Сюзанн. - В Висзее
прилетел Гиммлер. Убит Хайнес...
- Ага!
- Не перебивайте! Я тороплюсь: сегодня ночью ожидается прибытие туда
Гитлера. Двое поехали к Шлейхеру...
- Когда?
- Сейчас.
- Кто?
Ответа не было. Сюзанн повесила трубку.
Кто и зачем поехал к Шлейхеру? Какую связь это могло иметь с
происходящим в Висзее?
Роу хлопнул себя по лбу: они поехали убивать Шлейхера! Коричневые или
черные? Не все ли равно! Пришел час и генерала-политика. Что нужно делать?
Сообщить властям, звонить в полицию? Должен ли Шлейхер быть убит?.. Ах, чорт
возьми! Если бы можно было позвонить в Лондон!..
Однако нужно было принимать решение самому. Что может быть самым важным
при создавшихся обстоятельствах? Точно знать, кем будет убит Шлейхер. Кто бы
ни убрал тайного кандидата в канцлеры - Рем, Гитлер или генералы рейхсвера,
- они не захотят разглашения правды. Роу щелкнул пальцами. Фотоснимок
убийцы! Нужен снимок убийцы!..
Мысли Роу прервал голос Паркера:
- Я не могу быть полезен?
Роу наморщил лоб.
- Нет... пожалуй, нет. - Роу, на ходу натягивая пиджак, устремился к
выходу. - Вы меня извините, дружище. Это неотложно!
- Ничего, наверно, увидимся в Лондоне, я туда собираюсь на-днях, -
невозмутимо проговорил Паркер и, заперев за Роу дверь, подошел к столу,
выдвинул ящик и стал просматривать лежавшие в нем бумаги...
Быстро переодевшись у Сюзанн в свежий мундир, Отто сел в автомобиль,
где его с нетерпением ждал бригаденфюрер.
- Что я должен сказать Шлейхеру? - спросил Отто.
- Все что хотите. Только бы он вышел к нам...
Им долго не отпирали. Наконец появился лакей в пиджаке с поднятым
воротником, накинутом прямо на пижаму.
- Личный адъютант штаб-шефа СА. Совершенно экстренное дело к
генерал-полковнику, - уверенно сказал Отто.
- Но... генерал еще спит, - нерешительно проговорил лакей.
- Разбудите немедленно!
Через несколько минут лакей вернулся и провел Отто и бригаденфюрера в
приемную.
Отто задал себе вопрос: зачем понадобился именно он? Разве не мог этот
гестаповец приехать с поручением Геринга и вызвать генерала без помощи Отто?
- Что же, собственно говоря, должен я ему сказать? - спросил он.
- Вы скажете, что Рему необходим список нового правительства.
- Какого правительства?..
- Ах, да замолчите же и слушайте, что вам приказывают, - грубо оборвал
гестаповец. - Рему нужен список нового кабинета, подписанный Шлейхером!
У Шлейхера, когда он вошел, был растерянный вид человека, внезапно
разбуженного. Он остановился на пороге, не решаясь войти. За его спиною
послышались легкие шаги. Женский голос спросил:
- Что случилось, Курт?
- Иди, иди, ничего особенного, - нетвердо ответил Шлейхер и вошел в
комнату.
- В чем дело, господа? - спросил он, когда женские шаги замолкли в
отдалении.
- Штаб-шеф просит немедленно прислать ему со мною список министров, -
сказал Отто и увидел, как нервно задергалось веко Шлейхера.
- Не могу понять, какой список он имел в виду?
Шлейхер несколько мгновений стоял в нерешительности. Потом повернулся к
столику, на котором стоял телефон.
В руке бригаденфюрера мелькнул пистолет. Раздался выстрел. Он показался
Отто таким негромким, как будто стреляли где-то далеко. Шлейхер обернулся,
поднял руку и прикрыл ею глаза. Пистолет щелкнул еще и еще. Только после
третьего выстрела генерал упал. Одновременно с этим Отто почувствовал теплую
рукоять пистолета, вложенного ему в руку бригаденфюрером. Он хотел бросить
оружие, но пальцы гестаповца сжали ему кисть. Отто ни о чем не думал. Он
совершенно ясно ощутил, что теперь у него только две возможности: или из
этого пистолета застрелить бригаденфюрера, или застрелиться самому. И, как
накануне, когда инстинкт подсказал ему, что он должен выстрелить в спину
Кроне, точно так же теперь рука его сама поднялась, чтобы послать пулю в
гестаповца. Но в этот момент порывисто распахнулась дверь и вбежала женщина.
С воплем ужаса она бросилась к генералу, распростертому на полу в луже
крови.
Позже Отто никогда не мог понять, сам ли он нашел третий выход, или
прочел его во взгляде бригаденфюрера, но он сделал два шага, нагнулся над
прильнувшей к убитому женщиной и выпустил ей в голову две пули...
При выходе из дома произошла заминка. Роу, не вылезая из подкатившего к
тротуару автомобиля, наставил на Отто и бригаденфюрера объектив аппарата,
щелкнул затвором и, дав полный газ, уехал. Это было сделано так неожиданно,
что гестаповец опомнился лишь тогда, когда Роу уже был далеко.
Бригаденфюрер втолкнул Отто в автомобиль, вскочил сам и крикнул шоферу:
- Скорей!
Шофер мчался по молчаливым предрассветным улицам, то и дело меняя
направление. Бригаденфюрер назвал какой-то адрес.
- Ну, кажется, все... - Но Отто только показалось, что он это сказал.
Его губы дрожали так, что в действительности издали нечто едва понятное, что
с трудом разобрал бригаденфюрер.
- Еще одно маленькое дело! - Бригаденфюрер улыбнулся, и шрам на его
щеке сложился в уродливый иероглиф.
Автомобиль остановился у подъезда особняка. Отто не имел представления,
где они находятся. Гестаповец вышел и позвонил. Дверь отворилась так же не
скоро, как и в доме Шлейхера. Но здесь гестаповца, повидимому, знали. Лакей
молча посторонился и пропустил его в дом.
Отто остался в машине.
Ему казалось, что он ждет бесконечно.
Не вынимая часов из кармана, он нажал репетир. Крошечные молоточки
начали весело отзванивать старую песенку. Господи боже мой, сколько детских
воспоминаний связано с этим наивным мотивом: "О танненбаум, о танненбаум..."
Отто так и не сосчитал ударов репетира.
Дверь подъезда распахнулась.
Отто увидел Папена. За вице-канцлером следовал с огромным портфелем в
руке человек, которого Отто знал по портретам, - секретарь Бозе.
Тощая фигура Папена в темном костюме, стоячий туго накрахмаленный
воротничок, черная шляпа с большими полями, даже самое лицо вице-канцлера -
худое, сумрачное, с редкой, словно вылезшей щеточкой усов, - все показалось
Отто невыносимо постным, будничным.
Несмотря на ясное утро, в левой руке Папена был зонтик. Правой рукой он
прижимал ко рту платок. Все это Отто успел заметить за то время, что
понадобилось Папену, чтобы пройти несколько шагов от подъезда до автомобиля.
Но Отто думал не о том, что видел. В его памяти с необыкновенной быстротой
пронеслось все, что он читал и слышал о борьбе за канцлерское кресло,
происходившей между Папеном и Гитлером.
Отто стало ясно, что этот человек, устало шагающий по дорожке
палисадника, идет навстречу своей смерти, - как Хайнес, как Рем, как
Шлейхер.
Отто отодвинулся в самый угол автомобиля, ожидая, что Папен сядет рядом
с ним, а с другой стороны сядет бригаденфюрер, и они куда-то повезут
вице-канцлера.
Но бригаденфюрер сказал Папену:
- Господин Геринг просил вас, чтобы и за городом вы никого не принимали
во избежание неприятных случайностей. Он просит вас день-другой не
возвращаться в Берлин.
- M-м... - промычал Папен, подняв густые седоватые брови и не отнимая
платка ото рта.
- Вот и ваш автомобиль, - сказал бригаденфюрер.
Папен сел в свой старомодный лимузин. Бозе хотел последовать за ним, но
бригаденфюрер удержал его.
- Я отвезу вас в Потсдам другим путем. Порознь будет лучше...
Бозе вопросительно взглянул на Папена, но тот отвел взгляд и ткнул
шофера зонтиком в спину. Автомобиль уехал.
Бригаденфюрер показал Бозе место рядом с Отто. Секретарь переложил
портфель из одной руки в другую, продолжая в нерешительности топтаться на
тротуаре. Гестаповец взял его за локоть и втолкнул в автомобиль.
- Прямо! - крикнул он шоферу и опустил шторки на окнах.
Автомобиль быстро мчался по пустынной в этот час улице. Бригаденфюрер
сунул руку в карман и крикнул шоферу:
- Сигнал!
Тишину спящей улицы прорезал пронзительный вой сирены. Заглушенный ее
воем, рядом с Отто прозвучал удар выстрела, такой же негромкий, как тогда, у
Шлейхера. Отто брезгливо отодвинулся от конвульсивно содрогнувшегося Бозе.
Бригаденфюрер приказал шоферу:
- Лихтерфельде!
Завывание сирены оборвалось. Шофер прибавил газу. Автомобиль завилял в
улицах Вильмерсдорфа. На каждом повороте тело Бозе беспомощно, словно ища
последней опоры, прижималось к Отто, и тот брезгливо отстранял его рукою в
перчатке. Вот они проехали улицу Гинденбурга, оставив влево от себя бульвар,
и вылетели на простор Кайзераллее.
С воем сирены обогнули церковь, и через несколько секунд были на
Шлоссштрассе. На широких улицах, куда свободно проникал свет утра и где
верхняя часть домов была уже окрашена лучами восходящего солнца, Отто увидел
теперь то, что прежде только смутно угадывалось в темноте: всюду были люди в
коричневых рубашках штурмовиков или в серо-зеленых мундирах рейхсвера. Они
стояли или шли группами по нескольку человек. Отто не мог не заметить, что
отряды СА нигде не смешивались с серо-зелеными патрулями рейхсвера.
Чем дальше несся автомобиль, тем меньше становилось штурмовиков.
Появились черные мундиры эсесовцев - поодиночке, группами, а там и целою
командой. Автомобиль повернул на Унтер-ден-Эйхен. Отто почувствовал, как все
его тело подалось вперед под действием силы инерции - шофер резко
затормозил. Труп Бозе сполз с дивана на пол.
Бригаденфюрер поспешно опустил со своей стороны стекло.
- В чем дело?
Отто увидел патруль эсесовцев. Поодаль неподвижно серели стальные шлемы
солдат рейхсвера. Стоило бригаденфюреру протянуть в окно карточку пропуска,
как начальник патруля козырнул и машина помчалась дальше.
Окно с левой стороны так и осталось открытым. Свежий утренний воздух
ворвался внутрь машины, отбросил шторку. Отто увидел хорошо знакомые с
детских лет места Лихтерфельде. Вот и Дракештрассе, казавшаяся им, кадетам,
чем-то вроде местной Курфюрстендамм. Сюда можно было контрабандой попадать в
будние дни на пути между корпусом и манежем. А какая она в действительности
узкая и неуютная, эта Дракештрассе! И кондитерская там, на углу, выглядит
совсем не так заманчиво, как пятнадцать лет назад. Вот и реальная гимназия -
презренное гнездовье штатских недоносков. А вот шпиль католической церкви.
Сейчас, за этим поворотом, откроется фасад кадетского корпуса. Автомобиль
делает двойной поворот, чтобы попасть на Теклаштрассе. Вот, наконец, и
корпус. Он окружен цепью эсесовцев. Сильный патруль в воротах. Полуминутная
задержка - и они въезжают во двор. Корпус все тот же, что и пятнадцать лет
назад. Те же массивные стены в три этажа, те же узкие окна и зубчатый
карниз, делающий дом похожим на замок. Но вместо кадет двор набит
эсесовцами. И хотя здесь давно устроены казармы штурмовиков, не видно ни
одной коричневой рубашки.
Перед тем как выйти из автомобиля, бригаденфюрер вытащил из-под трупа
Бозе портфель. По желтой коже растекались струйки еще не засохшей крови.
Бригаденфюрер провел портфелем по чехлу сиденья. Кровь размазалась, но не
стерлась. Он протянул портфель Отто:
- Поберегите!
Отто следовал за гестаповцем. Он боялся остаться один в толпе
эсесовцев.
Когда он входил под темный свод хорошо знакомого подъезда, куда впервые
вошел с отцом восьмилетним мальчиком и откуда в последний раз вышел
восемнадцатилетним юношей, издали, с той стороны, где был расположен в
подвале корпусный тир, донесся глухой залп. Отто приостановился было, но,
видя, что бригаденфюрер идет дальше, поспешил его догнать. Залп повторился.
Отто почудилось, что он слышит пронзительный визг, - точно такой, какой ему
довелось слышать в деревне, когда недорезанный боров вырвался из рук мясника
и помчался по двору, заливая его потоком крови...
Возле какой-то двери бригаденфюрер заставил Отто подождать его
несколько минут. Внезапно дверь с треском распахнулась, и Отто увидел спину
пятившегося бригаденфюрера, а за ним здоровенного детину, наступавшего на
него со сжатыми кулаками. Только позднее Отто узнал, что это был
Кальтенбруннер. Кальтенбруннер вырвал у Отто портфель и крикнул
бригаденфюреру:
- Быстро к Юнгу! И если вы его упустите, я сдеру с вас шкуру!
Бригаденфюрер повернулся и побежал по коридору. Отто едва поспевал за
ним. По дороге бригаденфюрер захватил еще какого-то эсесовца, и они втроем
вскочили в автомобиль.
Только после того, как бригаденфюрер жадно выкурил половину сигареты,
он сказал Отто:
- Едем к Юнгу.
Юнг?.. Ах да, Юнг! В некотором роде второе "я" Папена... Значит, и
Юнг?!
Автомобиль остановился.
- Найдите Юнга и... живо!
- А вы? - испуганно вырвалось у Отто.
- Я должен собрать документы.
Бригаденфюрер без церемонии оттолкнул отворившего дверь лакея.
- Где рабочий кабинет?
В сопровождении эсесовца, которого они прихватили с собой, Отто побежал
вслед за лакеем, в испуге устремившимся во внутренние комнаты. Какой-то
звериный инстинкт, которого Отто раньше никогда в себе не замечал,
подсказывал ему, что сейчас, вот именно сейчас, он должен увидеть Юнга. Он
остановился у двери, перед которою в нерешительности замер лакей. Отто, не
раздумывая, ударом ноги отворил ее. В большой белой ванне колыхалось
зеленоватое зеркало воды. Из-за света отражающейся в ее поверхности лампы,
из-за блеска кафельных стен Отто показалось, что вокруг отвратительно
светло. В этом ослепительном сиянии тело сидевшего в ванне человека казалось
мертвенно белым. Отто взглянул ему в лицо и никак не мог заставить себя
вспомнить: Юнг это или нет?
У сидевшего в ванне человека вырвался сдавленный возглас. Отто вскинул
пистолет и нажал спуск.
Дома Отто выпил один за другим два стаканчика коньяку и не меньше
получаса сидел в теплой ванне, пытаясь успокоить нервы. Перед ним стояли
Рем, Карл Эрнст, Хайнес...
Он знал их как олицетворение ужаса и постоянную угрозу смерти для всех,
кто был не с ними. И вот он узнал, что сегодня в корпусном тире Лихтерфельде
Рем ползал на коленях перед шеренгой эсесовцев с винтовками; ползал по
грязному полу и клялся в любви и верности Гитлеру. Он молил сохранить ему
жизнь. Да, Отто и сам слышал, как "грозный" Рем визжал, и плакал, и ругался,
и молил в смертельном страхе. Ведь тот отвратительный поросячий визг, что
Отто слышал в подвале корпуса, - это и были предсмертные вопли его
начальника...
29
Леди Маргрет посылала мяч так, что, несмотря на перчатку, у Монтегю
всякий раз появлялось желание увернуться, вместо того чтобы ловить этот
снаряд.
- Вы безнадежны, Монти! - крикнула Маргрет. - Не могу понять, кто
создал англичанам славу спортсменов. Перейдя за сорок, вы делаетесь
тюленями, неспособными совершить лишнее движение.
- Я всегда предпочитал что-нибудь позволяющее думать не спеша.
Сознаюсь: бейзбол не для меня.
- Неповоротливость - ваша семейная черта. Вы с моим дорогим супругом
форменные тюлени.
- За нас обоих может сыграть Нед.
- Он был единственным из вас троих, кто обещал стать настоящим
человеком.
Монти презрительно скривил губы:
- Там, где ходит Нед, нужно надевать резиновые сапоги.
- Пожалуй, именно поэтому он и будет сегодня к месту.
- Вы звали Неда?
- У меня не было в запасе другого пикадора. А иначе такого быка, как
Уэллс, не заставишь бегать по арене! Кажется, я забыла сказать, кому нужно
приготовить комнаты.
- Будет много народу?
- По вашему вкусу - только Маранья.
- Какой-нибудь певец?
- Нет, генерал... комиссионер этого испанского миллионера и друга
Гитлера Хуана Марча.
- Кто еще?
- Вероятно, Уинни.
- Он в Англии?!
Маргрет, не ответив, скрылась за поворотом дорожки. Монтегю с досадой
скомкал пустую обертку из-под сигарет. Не так-то легко разыгрывать удивление
перед этой хитрой особой! Попробуй-ка сделать вид, будто тебя удивляет
известие о приезде Уинфреда Роу, если ты вчера с ним виделся!
Смолоду за Монтегю Грили не знали других достоинств, кроме искусства
игры в поло. Позже, когда Монти превратился в сэра Монтегю, к поло
прибавился бридж. С годами на смену поло пришел гольф. Теперь сэр Монтегю
проигрывал только тот роббер, который хотел проиграть.
Служебная деятельность сэра Монтегю мало кого занимала. Ее знал
довольно узкий круг лиц. Результаты работ разного рода секретных комитетов
оглашались в палате лишь в тех редких случаях, когда Форейн оффису
приходилось приподнимать завесу над своею зарубежной деятельностью, о
которой джентльмены с Даунинг-стрита предпочитали молчать.
С тех пор как Монтегю стали доступны тайны, добываемые секретной
службой, он, кроме гольфа и бриджа, стал проявлять интерес к экономической
жизни Европы. Следя за политическими ситуациями, он научился ловить момент,
когда какое-нибудь континентальное предприятие оказывалось в затруднительном
положении. Бывали случаи, когда спасение зависело от своевременной помощи не
столько английского фунта, сколько английского флага. Так было в Силезии,
когда немцам нужно было укрыть капиталы от польского контроля. Так случилось
недавно в Сааре с французскими предпринимателями после пресловутого
плебисцита, отдавшего эту область Гитлеру. Так произошло сегодня с немецкими
евреями, а завтра может случиться с евреями австрийскими, чешскими,
эльзасскими.
Планы помощи, рождавшиеся в большой, похожей на маску Зевса, голове
Грили, приносили ему тем большую пользу, чем труднее было положение гибнущей
фирмы. За время, протекшее с начала такого рода деятельности, сэр Монтегю
превратился в держателя крупных пакетов акций целого ряда предприятий и
компаний. Следует сказать, что в его интересы вовсе не входило, чтобы
нескромные люди совали нос в его дела. А брат Нед проявлял именно такую
склонность.
Вообще, с точки зрения старших братьев, Нед был совершенным
неудачником. Семнадцатилетним мальчишкой он ушел на войну рядовым;
знакомства, которые он завел среди солдат, оказались губительными. Он не
вернулся в свое общество. На некоторое время он и совсем исчез с горизонта
семьи, пока не вынырнул вдруг в качестве пилота-гонщика, героя двух
нашумевших состязаний, и к тому же человеком весьма радикальных взглядов...
Монтегю издали узнал "шарабан" Неда. Автомобиль имел такой вид, словно
только что побывал в аварии.
Старший из братьев, Бенджамен, лорд Крейфильд, с верхних ступеней
крыльца снисходительно махнул Неду.
Когда все трое стояли на крыльце, едва ли тот, кто не был с ними
знаком, признал бы в них близких родственников. На первый взгляд между ними
не было ничего общего. Худой, высокий Бенджамен с длинным черепом, покрытым
светло-рыжим пухом; широкий, тяжелый Монтегю с красивою головой, увенчанной
темными кудрями, и маленький, сухопарый, живой Эдуард с загорелым лицом и с
коротко остриженными светлыми волосами. Только глаза - три пары ясных и
холодных, как лед, светлоголубых глаз, одинакового цвета, формы и величины -
обличали в них одну кровь.
- Я привез Маргрет гостя! - весело крикнул Нед, возвращаясь к своей
машине.
Он распахнул дверцу автомобиля:
- Мой самый опасный конкурент в завтрашней гонке! - сказал Нед. - Герр
Ульрих Бельц. Если бы вы видели его "Дракона"!
- Я думал, на свете нет ничего лучше твоей "Моли", - сказал, улыбаясь,
Бенджамен.
- О! Ты бы посмотрел на его веретено. Настоящее веретено! Не летит, а
вонзается в воздух. Видна рука настоящего мастера.
- О да! - веско произнес Бельц. - Доктор Шверер - весьма талантливый
конструктор!
Это было сказано на столь дурном английском языке, что Бенджамен
вынужден был сделать усилие, чтобы понять. Он пригласил гостей в буфетную.
В холл, где сидел Монтегю, спустилась Маргрет.
- Сейчас звонил генерал Леганье, старый знакомый Бена по французскому
фронту, - сказала она Монтегю.
- Я знаю его. Он больше похож на детского врача, чем на генерала.
- Почему именно детского?
- У него розовые щеки и веселый вид. И, наверное, холодные уши. Когда в
детстве такое ухо приставлялось к моей спине, меня подирал мороз по коже...
Кто еще?
- Так и быть, открою, хотя собиралась сделать сюрприз: приедет княгиня
Донская.
Монтегю скривил рот:
- Не выношу этих нафталинных русских светлостей.
Маргрет расхохоталась.
- Ни за что не догадаетесь, кто скрывается под этим псевдонимом!..
Конечно же, Мелани Гевелинг! - сказала Маргрет. - Прямо из Парижа.
- Старые русские куклы нуждаются в керосине? Электричество им уже не по
средствам?
- Гевелинг сделал для них достаточно много. А Мелани давно хотелось
стать княгиней, хотя бы керосиновой. И титул она получила из рук самого
царя.
- Их царя давно расстреляли где-то в Сибири.
- Нет, у них снова есть царь: Кирилл... Я позвала Мелани для вас.
- Очень признателен за услугу, - иронически проговорил Монти, - но
Мелани едва ли может заинтересовать Уэллса.
- Большой день все равно отложен на следующую субботу: к нам прилетит
Гесс.
- Наци с мордой хорька и с тройною порцией бровей? Что ему нужно?
- Они с Беном поедут в Шотландию ловить форелей.
- Не поехать ли и мне с ними?
Вошел Бенджамен. Жена посмотрела на его раскрасневшееся лицо.
- Успели освежиться?
- Этот немец - вполне порядочный малый: пьет неразбавленное виски.
- Почему вы не позвали меня? Я бы тоже охотно выпила перед обедом.
- Вот как? - неопределенно протянул Бенджамен.
Попыхивая трубкой, он не спеша пошел к лестнице.
Постоянный заместитель министра лорд Крейфильд никогда не спешил.
Несмотря на свои шестьдесят семь лет, он каждое утро совершал перед
завтраком прогулку верхом, а между первым и вторым завтраками играл партию
крикета или занимался рыбною ловлей. Если не было более достойного партнера,
он вполне удовлетворялся мальчиком, который ездил с ним в качестве грума и
носил удочки.
Лорд Крейфильд искренно полагал, что лишен каких бы то ни было
страстей, так как не считал страстью любовь к старой малаге и свиньям,
разведению которых отдавал много времени.
Подобно всякому политическому деятелю, лорд Крейфильд имел своего
биографа. Этот биограф писал: "...он утверждает, будто обладает даром
конструктивного мышления, но можно уверенно сказать, что дар этот
проявляется исключительно негативным образом. Лорд Крейфильд всю жизнь
что-нибудь предотвращает и от чего-либо предостерегает. Он блестящий образец
политического деятеля оборонительного характера, стремящегося задержать
центробежный процесс внутри нашей мировой империи". Правительство, с
участием послушных национал-лейбористов, являлось, на взгляд Бена, наиболее
верным лоцманом для британского корабля, в трюме которого находится такой
ценный груз, как угольные акции Крейфильдов и лучшее в Англии, а значит, и в
мире свиноводство.
Умение леди Маргрет рассадить гостей делало обеды Крейфильдов приятными
для всех. Здесь, между первым и вторым, намечался состав кабинетов,
выдвигались депутаты и губернаторы колоний.
Сегодня разговор за обедом почти сразу стал общим. У Монтегю не было
случая сцепиться с Недом. Хозяйка умело перевела разговор на обсуждение
предстоящей поездки Уэллса в Москву.
- Поезжайте, поезжайте, - иронически сказал Бенджамен. - Вам будет
полезно убедиться в разрушительности этой системы. Я не стану говорить, кем
они мне представляются, эти господа в Москве! - Он фыркнул, оттопырив нижнюю
губу. - Вы-то, наверное, мягко называете их фантастами?
- Камешек в мой огород! - рассмеялся Уэллс.
- Советские фантасты молоды. В этом залог здравости их фантазирования,
- послышалось с дальнего конца стола, где сидел Нед.
- По-вашему, я вышел из того возраста, когда допустимо здраво
фантазировать? - с добродушной усмешкой спросил писатель.
- Англия слишком старая страна, чтобы иметь какую-либо фантазию, -
глубокомысленно вставил молчавший до того Бельц.
- Нам часто стали повторять: вы умираете, - сказал Бенджамен. - Хорошо,
мы умираем. Но клянусь вам: мы будем умирать еще тысячу лет.
- Не знаю, - доставит ли нам удовольствие тысячу лет быть полутрупом. -
Уэллс в сомнении покачал головой. - Рузвельт, например, предпочел иной путь.
Я не побоялся бы сказать: он стоит на пути к большим социальным реформам.
Нед громко рассмеялся. Все взоры обратились на дальний конец стола.
- Неужели вы думаете, - запальчиво воскликнул Нед, - что можно серьезно
говорить о том, будто Морган и прочие сдадут свои позиции без боя?!
- Но бой не означает поражения Рузвельта, - заметил Уэллс.
- Если Рузвельт примет действенные меры к тому, чтобы связать руки
капиталистам, Морган и Рокфеллер объединятся и пошлют его ко всем чертям!
- Они, конечно, будут сопротивляться, - проговорил Уэллс. - Но
президент, кажется, твердо стоит на своем. Он задумал всеобъемлющий
государственный контроль над банками, над транспортом, над промышленностью.
Там происходит важнейший принципиальный спор о путях к плановому хозяйству.
- Плановое хозяйство в Америке с ее безработицей и ускоряющимся
конвейером?! - воскликнул Нед. - Это же очевидный блеф.
- А может быть, он добьется популярности ценою ликвидации конвейера как
принципа организации производства, - сказал Уэллс.
- Луддиты тоже думали, будто в бедствиях рабочих виноваты станки, но
нынешние рабочие думают иначе.
- Я очень хорошо помню, - проворчал Бенджамен, - как Ллойд Джордж
сказал: "Большевики думают, что паровозы можно топить идеями Маркса", или
что-то в этом роде.
Уэллс рассмеялся:
- Если бы он знал, как был прав. Ведь паровозы-то ходят!
- Мне больше нравилось бы, если бы они стояли, - сказала Маргрет.
- Можно их остановить, - с неожиданной решительностью заявил Маранья.
Бенджамен наморщил лоб, чтобы понять его, так же как делал это, слушая
Бельца. Испанец еще хуже немца говорил по-английски.
- Напротив, - сказал Леганье. - Мы заинтересованы в том, чтобы русские
паровозы ходили. Во всяком случае до тех пор, пока мы не поймем
окончательно, что происходит в Германии.
- Мы одобряем то, что делается в Германии! - сердито крикнул ему
испанец. - Да, да! Мы одобряем господина Гитлера!
Он хотел выкрикнуть еще что-то, но, по едва уловимому знаку Маргрет,
лакей отвлек его, предложив вина.
Уэллс получил возможность сказать:
- Мне кажется, руководители Советов осуществляют план, превосходящий по
своему объему и историческому значению все, что знало человечество. Это
великолепно по своей смелости. На мой взгляд, Россия сейчас выигрывает
время. А время работает на нее. Мне кажется, вторая ее пятилетка будет
критической. Россия сорвется - тогда Болдуин может праздновать победу, или
она выдержит - и тогда она создаст крепкий фундамент для своей экономики,
добьется излишков продовольствия и товаров для рабочих и крестьян, сможет
улучшить их жизнь и увеличить закупки за границей. Во всяком случае, Россия
делает историю в большом масштабе. Если она победит, то докажет
осуществимость коммунизма на практике. Это перестанет быть утопией
романистов. И это будет иметь очень серьезное значение для всех нас.
- Благодарю вас! - иронически сказал Монтегю.
- А если Россия провалится? - спросил Бенджамен.
Некоторое время Уэллс молча смотрел себе в тарелку. Потом менее громко,
чем до сих пор, проговорил:
- Тогда на столетие вперед идея коммунистического общества останется
литературной темой...
- "Когда спящий проснется"? - насмешливо спросил Нэд.
- Нет, это устарело. Теперь я иначе представляю себе все это.
- Еще неприглядней, то-есть еще менее верно?..
Приезд Гевелингов помешал развитию спора. Маргрет встала из-за стола,
чтобы встретить гостей.
С тех пор как Монтегю стал практическим человеком, общество
интересовало его лишь в той степени, в какой он благодаря ему получал
возможность осуществлять свои планы. Сегодня ему хотелось повидаться с Роу и
с Леганье. Но, узнав о приезде Гевелингов, он не знал, на чем остановиться:
бросить дела и заняться Мелани или пренебречь подобными пустяками и
воспользоваться ее присутствием для дела? Эта бывшая русская шансонетка,
став нефтяной королевой, не перестала быть сотрудницей нескольких разведок.
Она работала в них по очереди, в зависимости от того, какие дела нужно было
устроить ей самой.
Леди Маргрет увела сэра Генри Гевелинга и генерала Маранью, маленького,
неуклюжего толстяка в дурно сидящем смокинге. За ними не спеша проследовал
Бенджамен, прислушиваясь к происходящему между ними торгу. Нефтяной король
соглашался кредитовать темные махинации каких-то испанцев в обмен на
монополию торговли нефтепродуктами на всем Пиренейском полуострове.
Маргрет, как всегда, предоставила гостям полную свободу. Каждый мог
делать, что хотел. Монтегю ничего не стоило образовать свой кружок,
состоявший из Роу, Леганье и Мелани.
Кроме того, Монтегю удалось переговорить с каждым из первых двух в
отдельности. От Роу он получил интересующие его данные о затруднительном
финансовом положении немецкого предпринимателя Винера, стремящегося к
расширению своего завода.
Генерал Леганье намекнул ему, что есть возможность купить документы,
компрометирующие Гитлера. Они сданы на хранение в иностранный банк вдовой
убитого генерала фон Бредова, Леганье брался их достать. Нужны были деньги.
Однако сумма, которую назвал Леганье, показалась Монтегю вздорно большой. Он
тут же, по секрету от Леганье, рассказал о документах своему другу Роу.
Оказалось, что тот уже знал о бумагах и в свое время, так же как Леганье,
рассчитывал их достать, но они ускользнули от него.
- Со временем они будут стоить вдесятеро дороже против того, во что
обойдутся сегодня, - с сожалением сказал Роу.
- Хэлло, Монти! Вас ждут к бриджу, - сказала, подходя, Маргрет.
- Ах, как некстати! - с досадою сказал Монтегю. - У меня тысяча дел с
леди Мелани.
Маргрет пошла в карточную комнату.
Там сидели Уэллс и Бенджамен. Дымя трубками, они продолжали спор, в
котором Бенджамен хотел оставить за собою последнее слово.
- Если говорить серьезно, я не признаю этих разговоров о старости
Англии. Мы не молоды, но можем омолодиться.
Уэллс протестующе взмахнул трубкой:
- Нам с вами это не под силу. Этим будут заниматься молодые.
- Знаю я, что это значит! Идеи Неда и все такое.
- Может быть.
- До этого не должно дойти! Я вовсе не хочу, чтобы мои арендаторы с
лучшей свиной фермой сделали то же, что русские мужики сделали с усадьбами
своих помещиков. Это нас не устраивает. Ни меня, ни моих свиней. Не могу
понять, откуда берутся эти крайние взгляды? Словно у нас только что узнали о
делении людей на две породы, которые никогда не имели и не будут иметь
ничего общего, - на богатых и бедных. Решительная глупость - будто наши
несчастья происходят от бедности. Все дело в перепроизводстве. Мы голодаем
оттого, что у нас чересчур много масла, бекона, вина...
- Слишком парадоксально для меня, - скептически проговорил Уэллс.
- Мы не знаем, куда направить капиталы. Они лежат в Сити без всякого
толку.
- К чему же вы пришли?! - торжествующе воскликнул Уэллс, взмахом руки
разгоняя клубы дыма. - Нам нужно то же, что провели у себя русские, -
плановость!
- Только не теми же способами! Нет, нет!
- Когда дом разваливается, его нельзя связать веревочками. Нужно
кое-что более прочное...
- Например?
- Может быть, даже что-нибудь более радикальное, чем лейбористы, -
произнес Уэллс с таким видом, словно зажигал фитиль бомбы, и помахал рукою
Роу, входящему с Маргрет.
- Я только вчера хвалил ваши "Шесть пенсов и полнолуние", - сказал
Уэллс Роу.
- Я переделал роман в пьесу, - сказал Роу. - Вы могли бы захватить ее в
Россию и дать ей там ход.
- Охотно, но почему бы вам самому не поехать к русским?
- Это моя мечта: побывать там еще раз. Но было бы приятнее ехать после
того, как русские увидят мою пьесу.
- А роман? Давайте уж и его. Я найду вам в Москве переводчика и
издателя.
- Это больше, чем я смел просить. А в Россию я непременно поеду,
непременно.
Маргрет заняла место за ломберным столом.
Разбирая карты, Бенджамен возобновил незаконченный спор с Уэллсом:
- Все дело в том, что мы не знаем, куда направить наши усилия. Что
производить, чем торговать, что строить?
- А если бы спросить об этом вас?
- Я бы сказал: делайте оружие, стройте крейсеры. Этот товар находит
себе сбыт при любых кризисах.
- К счастью, это доступно не всем. Гитлеру, например...
- Вы не в курсе. Он делает все, что ему нужно!
- Разве мы недостаточно эффективно его контролируем?
- Мы закрываем глаза на то, что знает каждый уличный мальчишка в
Германии: вагонный завод Линке-Гофман и завод Бенца строят танки. Майбах не
делает ничего, кроме танковых моторов. Смешно было бы думать, что Крупп
станет делать сковородки, когда Южная Америка, Китай, Япония, Балканы,
Турция просят у него пушек.
- И мы молчим?!
- Разумнее было бы прикончить все это и перенять у немцев их рынки,
включая и самую Германию. Если уж ей суждено вооружаться, чтобы иметь
возможность двинуться на восток Европы, так пусть вооружается, приобретая
все у нас.
- Это цинизм! - тихо сказал Уэллс. - К тому же покупательная
способность Германии...
Леди Маргрет рассыпала карты по столу и укладывала их в виде цветка.
- Пусть Шахт приедет в Грейт-Корт, - сказала она, - я найду ему
кредиторов.
- К сожалению, американцы делают это и без нас, - сказал Бенджамен.
- Если все это так, - сказал Уэллс, - то я не поверю, чтобы кое-кто из
нас не брал тут свое.
- Мало, слишком мало! - сказал Бенджамен. - Можно делать в десять раз
лучшие дела. - Он заметил фигуру уныло бродящего по комнатам Гевелинга. -
Возьмите хотя бы сэра Генри. Он уже вложил деньги в "ИГФИ" и делает для
немцев бензин на немецких заводах.
- Как же немцы пустили его? - спросил Уэллс.
- Зачем им ехать сюда, если деньги сами приходят к ним. Еще несколько
таких умных голов, как сэр Генри, и Германия встанет на ноги!
- Чего доброго, мы выкормим на своей груди Гитлера! - воскликнул Уэллс.
- Лучше сто Гитлеров, чем коммунисты, - сказала леди Маргрет и, встав
из-за стола, пошла навстречу Гевелингу.
- Вы не видели леди Мелани? - уныло спросил король нефти, приблизившись
к играющим.
Получив отрицательный ответ, он устало вздохнул и побрел прочь. Его
унылая фигура медленно удалялась по анфиладе комнат.
Глядя ему вслед, Уэллс рассмеялся:
- А вы говорите, что он умеет устраивать свои дела!
30
Надушенный, затянутый в новый мундир, Отто с удовольствием оглядел себя
в зеркало. Что же, он вовсе не так уж плохо выглядит для человека,
прожившего в течение нескольких суток под непрерывным страхом получить в
затылок пулю, вслед за своим незадачливым шефом. Рейхсвер без малейшей
задержки снова зачислил его в свои списки, и даже вместо скромного
капитанского галуна на плечах его красуется теперь нарядное плетение
майорских погонов...
Но что там столько времени возится старик? Уж не прихорашивается ли он
ради такого торжественного дня?
От имени президента и армии Гаусс должен вручить Герингу
собственноручное письмо фельдмаршала с выражением благодарности за услуги,
оказанные империи в ночь на 30 июня. Собственноручное! Говорят, президент
давно уже не может произнести "мама" и за него подписывается его сын
полковник Оскар Гинденбург. Доставить письмо Герингу поручено Гауссу. Это
знаменательно. Армия благодарит Геринга от лица государства, от лица
будущего империи. И он, Отто, держит в руках письмо, отпечатанное на бланке
президента.
Отто разворачивает лист и в десятый раз перечитывает:
"Берлин, 2.7.34
Министру-президенту Пруссии
генералу авиации Герингу
За ваш энергичный и успешный образ действий при подавлении измены
высказываю вам мою благодарность и одобрение.
С дружеской признательностью и приветом фон Гинденбург".
"С "дружеской признательностью"?! Смотрите-ка, они уже "друзья"! А ведь
устами старика с этим наци говорит вся старая Германия. Да, чорт побери!
Швереру-отцу будет над чем подумать, когда Отто расскажет ему последние
новости..."
Дверь генеральской спальни отворилась. Денщик отошел на полшага в
сторону, придерживая створку. Гаусс не спеша вошел в кабинет. Смешно и жалко
выглядели тонкие стариковские ноги в обтягивающих икры бриджах.
Гаусс опустился в кресло, и денщик подал высокие лакированные сапоги.
Генерал натянул их с помощью крючков, и ноги его сразу обрели стройность и
прочность, приличные генералу германской армии.
Гаусс задумчиво глянул на свою сухую, в синих жилах руку и принялся
натягивать перчатки.
У Гаусса давно не было такого скверного настроения, как сегодня. Ему,
генерал-полковнику Вернеру фон Гауссу, тащиться к этому авиационному
капитанишке в генеральском мундире! Но il fallait faire bonne mine aux
meauvais jeux* ради права стать одним из хозяев страны.
______________
* Приходилось делать хорошую мину в плохой игре.
Геринг знал о предстоящем визите Гаусса. Его самолюбие было
удовлетворено тем, что благодарность президента будет вручена ему именно
этим заносчивым генералом.
Палец Геринга лег на пуговку звонка и не отрывался до тех пор, пока не
вбежал камердинер.
- Сегодня - форма лесного ведомства, Клаус!
Он поразит Гаусса великолепием новой, только что придуманной художником
формы главы лесного ведомства Пруссии. Розовый мундир с таким богатым
шитьем, о каком не мечтали даже императорские камергеры! Розовые штаны с
серебряными лампасами! Это должно произвести впечатление на высокомерного
старика. К тому же для Гаусса будет еще унизительнее стоять навытяжку перед
"каким-то лесничим, перед штафиркой"!
Геринг приотворил дверь в соседнюю комнату:
- И чтобы все было тип-топ!
- Понимаю, экселенц...
Геринг с удовольствием оглядел длинный ряд шкафов, занимающих три стены
огромной гардеробной, набитых нарядами, словно у опереточной дивы, и
вернулся в спальню. Он сбросил пижаму и остался в полосатых штанах, резинка
которых врезалась в огромный живот. Стоя перед зеркалом, он рассеянно
поиграл пальцами на губах, затем, что-то вспомнив, подошел к стоящему в углу
большому сейфу, замаскированному под секретер, и достал конверт, половина
которого была покрыта темнобурым пятном засохшей крови.
Розовые жирные пальцы, с которых косметичка по утрам сводила волосы,
несколько мгновений в нерешительности вертели конверт, словно Геринг боялся
его вскрыть. Этот конверт был доставлен ему полчаса назад. Он был обнаружен
между подкладкой и сукном мундира убитого Рема: конверт провалился через
дыру в лопнувшем кармане.
Геринг отрезал ножницами для ногтей узенькую полоску у края конверта.
Вынул сложенный вчетверо желтый лист. Кровь, просочившаяся сквозь плотный
конверт, оставила следы на тыльной стороне листа, но не испортила текста.
Геринг сел на край постели и принялся читать:
"Я, нижеподписавшийся, Карл Эрнст, вождь штурмовых отрядов Берлин -
Бранденбург, государственный советник Пруссии, родившийся 1 сентября 1903
года в Берлине, район Вильмерсдорф, излагаю здесь историю поджога рейхстага,
в котором принимал участие..."
Геринг тяжело задышал, оторвал взгляд от письма и бросил в пространство
пустой спальни:
- Вот подлец!..
"Я действую по совету друзей, потому что носятся слухи, что Геббельс и
Геринг замышляют против меня недоброе. В случае моего ареста Геббельсу и
Герингу будет сообщено, что настоящий документ находится за границей. Он
подлежит опубликованию только в том случае, если я или один из моих
товарищей, имена которых указаны в прилагаемом списке, распорядится о его
напечатании, или в случае, если я погибну насильственной смертью.
Я заявляю, что 27 февраля 1933 года я поджег рейхстаг с помощью двух
моих помощников по командованию штурмовыми отрядами. Мы подожгли рейхстаг,
чтобы дать фюреру возможность всесторонней борьбы с марксизмом.
Через несколько дней после нашего прихода к власти меня вызвал
Хелльдорф и пригласил к Герингу. По дороге Хелльдорф сказал, что следовало
бы дать фюреру возможность действовать против коммунизма. На собрании у
Хелльдорфа присутствовал Геббельс, изложивший нам следующий план. Нужно
организовать на каком-нибудь предвыборном собрании покушение на фюрера двух
якобы коммунистов. Это покушение должно было послужить сигналом для
антикоммунистического погрома. Хайнес был уже вызван в Берлин для разработки
подробностей покушения. Геринг возражал против покушения, опасаясь, чтобы
оно не вызвало других. На следующий день меня по телефону вызвали на
квартиру Геббельса. Когда я приехал туда, присутствовавшие на собрании
решили уже отказаться от проекта. Геринг считал, что нужно испробовать
другое: быть может, поджечь императорский дворец в Берлине или бросить бомбу
в министерство внутренних дел. Геббельс с улыбкой возразил, что было бы
лучше поджечь рейхстаг. Мы могли бы тогда выступить перед парламентариями
как защитники этой говорильни. Геринг немедленно согласился. Мы с
Хелльдорфом возражали, ссылаясь на технические трудности исполнения проекта,
но Геббельс и Геринг нас убедили.
Было решено, что 25 февраля, за восемь дней до выборов, я с Хайнесом и
Хелльдорфом подожгу рейхстаг. Геринг обещал снабдить нас очень хорошо
действующими и легко воспламеняющимися веществами, не занимающими притом
много места. Было условлено, что 25 февраля мы соберемся в рейхстаге, в
комнатах национал-социалистской фракции, и, как только рейхстаг опустеет,
приступим к работе. Мне были поручены подготовительные меры.
На следующем собрании, которое, как я помню, происходило у Геббельса,
Геринг предложил использовать подземный ход, соединяющий его особняк с
рейхстагом. Затем Геббельс предложил назначить день поджога не на 25-е, а на
27 февраля, так как 26-го было воскресенье. В этот день выходят только
утренние газеты, и, стало быть, поджог нельзя будет достаточно использовать
в целях пропаганды. Мы решили поджечь рейхстаг в 9 часов вечера, чтобы можно
было еще использовать и радиопередачу. Геринг договорился с Геббельсом
относительно некоторых мер, которые должны были навлечь подозрение на
коммунистов.
Я три раза в сопровождении Хелльдорфа осматривал подземный ход. Тем
временем Геринг передал нам план рейхстага, ознакомил с тем, как здание
охраняется, и т.д. За два дня до поджога мы сложили в боковом коридоре то
легко воспламеняющееся вещество, которым нас снабдил Геринг. Оно находилось
в нескольких банках и состояло из фосфора и самовоспламеняющегося состава.
Было также несколько литров керосина.
Я долго раздумывал над тем, кому непосредственно поручить поджог, и
пришел к выводу, что следует сделать это самому, с помощью нескольких вполне
надежных людей.
За несколько дней до установленного срока мы через Хелльдорфа узнали,
что в Берлине появился некий молодой человек, которого, несомненно, можно
было бы привлечь к участию в поджоге. Это был голландец ван дер Люббе. Я его
не видел до поджога. Мы с Хелльдорфом все подготовили. Голландец должен был
действовать один в кулуарах рейхстага и поджигать чем попало. Я же со своими
друзьями должен был работать в зале заседаний.
Голландец должен был приступить к делу в 9 часов, а мы на полчаса
раньше. Ван дер Люббе должен был проникнуть в рейхстаг уже после того, как
мы его подожжем и выберемся на улицу. Хелльдорф постарался заранее
познакомить голландца с внутренними помещениями рейхстага.
Мы решили, что ван дер Люббе проникнет в рейхстаг через окно ресторана.
Чтобы иметь уверенность в том, что ван дер Люббе не отс...
